Другие еще дальше уклоняются от действительности. По
этим отчетам можно ясно убедиться, как трудно, или лучше сказать, невозможно,
составить описание происшествий, характер которых нам неизвестен. Мы не знаем,
на что собственно должны обратить внимание, а так как опыты следуют один за
другим, по-видимому, без плана и без взаимной связи, то последовательность легко
забывается. Поэтому совершенно простые явления в подобных описаниях оказы-
ваются чудесными.
Мне хотелось бы обратить внимание читателей еще на некоторые стороны
цитированных отчетов, могущие осветить нам источник весьма частых ошибок
наблюдения в обыденной жизни. В одном сеансе мне хотелось сделать опыт по-
явления на аспидной доске слов, намеченных предварительно в книге, без ведома
медиума. Присутствующие выбрали слово. На доске появилась надпись vel Maximum>, но такая неявственная, что никто не мог разобрать, даже я сам,
сделавший ее. Когда доска была повернута так, что буквы стали вверх ногами,
то один из присутствующих воскликнул: <А вот верно: вот слово
(опыт), находящееся в начале выбранной нами строчки>. В отчете этого очевидца
обращено особое внимание на факт, что на доске чудесным образом появилось
слово, которого медиум не мог знать. На самом деле все было очень просто: он
знал, какое слово должно стоять, и принял неудобочитаемые каракули за это
слово. Трудно найти лучший пример иллюзии и склонности преувеличивать сход-
ство малознакомого предмета с хорошо известным. После этого не может казать-
ся странным то обстоятельство, что многие спириты узнают почерк своих умер-
ших друзей или родных.
Сравнивая отчеты, я нахожу в тех, которые были доставлены мне учеными,
наклонность к систематизации; их описания дают не сырой материал, но уже
обработанный, опыты у них разделены на группы; существенное отделено от не-
существенного и т. п. Мы видим попытку в этом роде в одном из приведенных
отчетов, но у меня есть другие, где это выражено еще гораздо резче. У некоторых
лиц лишь мельком упомянуто о неудавшихся опытах, зато удачные описаны под-
робно. Само собой разумеется, что такие обработанные отчеты дают совершенно
ложное представление о действительном ходе дела. Читатель, конечно, согласит-
ся, что мои примечания изображают факты гораздо естественнее и понятнее,
чем они изложены в отчетах. Впечатление чудесности и получается именно по-
тому, что многое пропущено и чем больше пропускалось, тем сверхъестественнее
и непонятнее кажутся факты. Поэтому описания, где пропущены подробности
неудавшихся опытов и перерывы между удавшимися, теряют всякий смысл. Но
именно этим отчеты ученых грешат гораздо более, чем простых смертных. Из
исторического обзора спиритизма нам известно, что таковы были описания спи-
ритических явлений даже у таких наблюдателей, как Крукс и Цельнер; в них, без-
условно, пропущены все мелочи, которые, однако, имеют столь большое значение
для истинного понимания процесса. На этом только основании я позволил себе
назвать свидетельства этих ученых лишенными всякой цены, а читатель сам теперь
может судить, как много виденного ими чудесного основано только на ошибках
269
в наблюдениях. Если такие ошибки играют столь важную роль при современных
исследованиях, то можно себе представить, насколько подобные ошибочные
наблюдения способствовали зарождению и поддержанию суеверий в прежние
времена.
Еще одно замечание: достоверно, что как Девэй, так и я достигли результатов
через фокусничество. Я вполне убежден, что и Слэд и Эглинтон и все прочие ме-
диумы весьма широко пользовались этими средствами. Материальные медиумы
так часто подвергались разоблачениям, что способы, которыми они производили
разные манифестации, можно считать вполне известными; однако из этого еще
не следует, что всякий фокусник есть непременно и медиум. Даже при моих ме-
диумических опытах обнаружились некоторые указания на в высшей степени
замечательные психические феномены, обусловившие отчасти мои успехи, и я
уверен, что наличность такого рода явлений именно и отличает медиума от про-
стого фокусника. Я убежден, что именно Девэй в этом смысле был сильным <меди-
умом>, нисколько не менее чем Слэд и другие знаменитости, и что только этому
он обязан удивительным успехом своих опытов. Конечно, в таком медиумизме
нет ничего чудесного или сверхъестественного, а есть только весьма интересная,
но вполне объяснимая игра психических сил.
ЗНАЧЕНИЕ ОШИБОК НАБЛЮДЕНИЯ
В СУЕВЕРИИ
Мы теперь знаем, что различные формы психической деятельности по при-
роде своей заключают в себе возможность определенных ошибок наблюдения,
если не приняты особые меры для их избежания; однако последнее возможно
лишь в том случае, если мы до известной степени можем управлять наблюдаемыми
явлениями, или, по крайней мере, можем приготовиться к наблюдению. Именно
этой подготовленностью и отличаются наблюдения научные от случайных, кото-
рые производятся всегда более или менее неправильно. Доказав опытами, что
наблюдения над'явлениями малоизвестными сопровождаются особенно много-
численными ошибками, мы, кажется, теперь вправе утверждать, что целый ряд
суеверий и неправильных воззрений основан прямо на таких неточных наблюде-
ниях. С первого раза можно даже подумать, что всякое ложное представление
имеет свое основание в ошибках наблюдения; но это бьшает не всегда: иногда
фактическая сторона замечена правильно, но фактам дано совершенно ложное
истолкование, под влиянием чрезмерно поспешных умозаключений, не достаточно
проверенных опытом. Если же самое наблюдение было неправильно, то вывод
неизбежно ложен. Однако такие неправильные выводы, получаемые непосред-
ственно из ошибочных наблюдений, ведут обыкновенно лишь к большему укреп-
лению существующих суеверий. Мне могут сделать следующее возражение: изве-
стно, что у диких народов, проводящих жизнь среди природы, внешние чувства
гораздо острее. Так, напр., обоняние, которое у нас почти не идет в счет, у них
играет большую роль. Из этого легко сделать вывод, что ошибки наблюдения в
древние времена, или у диких народов, вследствие более тонкой способности вос-
приятия, должны гораздо реже иметь место и служить исходной точкой для суе-
верий. Но заключение это вполне ложно. Действительно, при более острых внеш-
них чувствах подробности будут лучше отмечены, но в интересующей нас области
мелкие подробности имеют мало значения. Для того, чтобы в кратких чертах
отметить общий ход событий и их последовательность, точно определить прост-
ранство и время, не нужно острых чувств, а эти именно стороны наблюдения важ-
ны в разбираемых нами явлениях. Правильное заключение зависит от всей серии
психических процессов, качество которых .нисколько не улучшается, напр., при
более остром зрении. Кроме того, знание и понимание наблюдаемых делений
играет решающую роль в правильности наблюдения, а я думаю, не можг-т быть
270

сомнения, что знание законов природы и душевной жизни в древние времена во
многом уступало нынешним. Поэтому трудно допустить, чтобы наблюдения и за-
ключения древних времен были более достоверны, чем новейшие.
Ввиду этого, ничего нет удивительного, что у древних авторов мы находим
много сообщений, основанных на неверных наблюдениях, а иногда просто выду-
манных. Возьмем, напр., образец из <Естественной истории> Плиния, особенно
богатой такого рода рассказами.

Рис. 102. Морской монах.
<В Индии,- говорит Плиний,- живут огромные змеи, могущие без труда поглотить оленя или
буйвола. В Понте живут змеи, которые хватают на лету птиц, как бы быстро они не двигались и как
бы высоко не находились. Всем знакомо происшествие около Карфагена с огромным змеем в 120 фут.
длины, борьбу против которого, во время последней Пунической войны, пришлось вести при помощи
осадных машин, как против укрепленного города>. К этим описаниям Плиний присовокупляет еще
несколько рассказов о необычайных происшествиях, напр., о борьбе чудовищных змей со слонами,
оканчивающейся обыкновенно гибелью обоих противников, так как мертвый слон, падая, раздавли-
вает змею. <Все эти змеи,- говорит Плиний в другом месте,- не ядовиты>. Очевидно, речь идет об
известных <тигровых пифонах>, а рассказы об огромной величине змей основаны на неверных гла-
зомерных определениях, на что обращено внимание в приведенных выше выписках из жизни жи-
вотных Брэма. Еще больше ошибок наблюдения встречаем мы при описании всего внешнего вида
животного; в сочинении Плиния мы найдем множество таких неточностей.
Приведу еще пример из более близкого времени; я говорю о знаменитом <морском монахе>.
Мы имеем не только описание этого чудовища, но даже изображения, которые, конечно, скорее всего
помогут нам выяснить, где именно кроются ошибки наблюдения. Самое древнее известное мне описа-
ние встречается у немецкого натуралиста Конрада Мегенберга, написавшего в 1349 г. первую немецкую
естественную историю ; но его сочинение есть только обработка еще более
древнего латинского оригинала Фомы Кантимпратензиса (1270). Послед-
271
нее не было напечатано и имеется только в немногих рукописях, которых мне не удалось видеть, ве-
роятно и у него уже есть это описание морского монаха. Изложение Конрада Мегенберга настолько
характерно, что заслуживает дословной передачи; чудовище в образе рыбы, а верх, как у человека; оно имеет голову, как у вновь постриженного монаха.
На голове у него чешуя, а вокруг головы черный обруч выше ушей; обруч состоит из волос, как у на-
стоящего монаха. Чудовище имеет обычай приманивать людей к морскому берегу, делая разные прыж-
ки, и когда видит, что люди радуются, глядя на его игру, то оно еще веселее бросается в разные стороны;
когда же может схватить человека, то тащит его в воду и пожирает. Оно имеет лицо, не совсем .сходное
с человеком: рыбий нос и рот очень близко возле носа>.
Мы знаем теперь, что подобное чудовище действительно существует. Экземпляр его был пойман
возле Малмьё между 1545-50 годами. Датский историк Арильд Хвитфельд сообщает в <Хронике Дат-
ского королевства> следующее: <В 1550 году поймана возле Орезунда и послана королю в Копенгаген
необыкновенная рыба. У нее была человечья голова, а на голове монашеская тонзура. Одета она чешуя-
ми и как бы монашеским капюшоном. Король велел рыбу эту похоронить. С рыбы было сделано нес-
колько рисунков, которые были посланы разным коронованным лицам и натуралистам Европы>. Эти-то
рисунки и дошли до нас. Известный врач и натуралист Конрад Геснер в Цюрихе (1516-1665) пишет
по поводу этого чудовища: <Этот морской монах, говорят, пойман был в Балтийском море, возле города
Элбье в 4 милях от Копенгагена, столицы Датского королевства. Длина рыбы четыре локтя; она была
прислана королю и считается за чудо. Говорят, она была поймана в сети вместе с селедками. Альбертус
пишет, что такие же рыбы неоднократно бывали пойманы в Британском море>.
Сравнивая описания и изображения этого чудовища между собой, проф. Стеенструп пришел
к заключению, что все они относятся к десятищупальцевой каракатице. Это животное имеет черную с
красным окраску, а бородавки на коже и присоски на щупальцах могут легко быть приняты за чешуи.
Если представить себе это животное, лежащее на берегу, брюшной поверхностью вниз и с подобран-
ными щупальцами, то можно усмотреть некоторое сходство с монахом, снабженным рыбьим хвостом;
чтобы оно было нагляднее, мы даем на рис. 102 изображение каракатицы, взятое у Стенструпа, и мор-
ского монаха, как он изображен у Геснера и Ронделэ. Вся эта история служит очень ярким доказа-
тельством того, что при поверхностном взгляде мы легко преувеличиваем сходство незнакомого со
знакомым. Это относится не только к общему виду животного, но даже и к подробностям. Все сооб-
щения о морском монахе говорят о чешуях, которых нет на каракатице. Но, очевидно, рассуждали
так: морской монах - рыба, рыба одета чешуями, следовательно, у морского монаха есть чешуи. При
некотором желании и при поверхностном осмотре бородавки и присоски можно принять за чешую.
Сходство было преувеличено.
Единственное противоречие между описанием морского монаха и каракатицей может быть только
относительно величины в четыре локтя, далеко превосходящей обыкновенные размеры каракатицы.
Однако возможно, что и было поймано животное четырех локтей длины: по крайней мере были случаи
поимки немного меньших экземпляров. Такой именно гигантский экземпляр, пойманный в 1853 году,
навел проф. Стенструпа на мысль, что перед ним и есть in puris naturalibus морской монах.
Возвратившись к Плинию, мы найдем у него источник рассказа об очень интересном и много раз
описанном животном, баснословном единороге. Этот зверь упоминается еще в Библии у Аристотеля,
но у Плиния ясно видно, что вера в его существование основана на ошибке наблюдения.

Рис. 103. Пятно на яйце
в виде рисунка курицы
и лисицы.
<Самое неукротимое животное есть единорог, имеющий тело лошади, голову оленя, ноги слона и
хвост кабана. На средине лба он имеет рог, длиной в 2 локтя (почти 1 метр). Никто не мог изловить
зверя живым>. Таким образом, Плиний при описании единорога прибегает к сравнению его членов с
таковыми же других животных, и мы должны ожидать, на основании до сих пор нам известного, что
сходство это преувеличено. Все же,однако,Пли-
ний дает нам признаки, достаточные для опре-
деления единорога. Есть только два животных,
которых ноги похожи на слоновьи: бегемот и
носорог. Так как только последний может дать
повод к описанию рога на лбу, то легко пред-
положить, что он именно и есть загадочный еди-
норог. Хотя тело его мало походит на тело
лошади, а голова на оленью, но этому нельзя
придавать большого значения; мы знаем, что
сходство преувеличивается; ведь и ноги носоро-
га тоже не вполне похожи на ноги слона по
числу копыт. Утверждение Плиния, равно'как и
других писателей, о крайней дикости единоро-
га, конечно, также вполне соответствует нраву
носорога, который нигде никогда не был домаш-
ним животным. Однако против этого можно
возразить, что носорог'был прекрасно известен
Плинию, у которого есть верное описание его.
Плиний сам говорит, что не раз видал его на
арене цирка. Поэтому казалось бы, что в основа-
ние рассказа Плиния о единороге не могло быть
положено смешение его с носорогом, так как
он описывает двух животных, из которых
272


одно он сам видел. Мне кажется, однако, что такое смешение вполне возможно; единорога он описыва-
ет лишь основываясь на словах какого-нибудь прежнего автора, которого он просто пересказывает
целиком, он мог не подозревать, что введен в заблуждение и что мнимый единорог есть не что иное,
как хорошо известный ему носорог. При изучении других авторов мы можем найти подтверждение
этого предположения. Современник Плиния, географ Изидор Медийский говорит также о единороге
(monoceros), но уже прямо прибавляет, что это то же животное, которое называется носорогом (rhi-
noceros). Изидор говорит далее, что единорог (он же носорог) настолько дик и быстр, что не может
быть пойман обыкновенными средствами, а только непорочною девицей; - это примечание играет
потом большую роль в средневековых легендах об единороге.
Эти примеры, число которых мож- _________________________
но было бы увеличить до бесконечное- ----------'^--->--

ти, доказывают нам, что и в старинные
времена неточности наблюдения были
те же, что и теперь. Из них же видно,
как из таких ошибок зарождаются
суеверия и баснословные образы, ко-
торые существуют много веков и иско-
реняются только более тщательными
исследованиями. Прежде чем перейти
к разбору более сложных случаев,
рассмотрим еще несколько примеров,
где были такие же ошибки наблюде-
ния, но которые повели к возникно-
вению суеверий совершенно в другой
области.
Рис. 104. Настоящий портрет
г-жи Боннер.
(Сравни рис. 70, 71).
Существует очень старое и очень упорное
убеждение, что если беременная женщина ис-
пугается какого-нибудь зверя, или другого
предмета, то на плоде окажутся знаки того, что
причинило испуг. Или весь ребенок будет иметь
сходство со страшным предметом, или только
его лицо, или наконец на теле его будут роди-
мые пятна, сходные по форме с испугавшим.
Уже во времена А гриппы имелась готовая тео-
рия для объяснения этого. Теория эта конечно
неверна, но все же и новейшие наблюдения
подтвердили, что при особых обстоятельствах,
напр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92