оно зависит исключительно от перемены, но не столько от смены раз-
нообразных впечатлений или представлений, сколько от последовательных пере-
мен в степени напряжения внимания. Если бы дело зависело только от числа
представлений, то мы легко определяли бы время. В более долгий промежуток
времени при прочих разных условиях можно сделать больше, чем в короткий;
поэтому и число всплывающих в сознании представлений должно быть пропор-
ционально истекшему времени, и можно было бы, пожалуй, предположить, что
по количеству представлений мы можем судить о прошедшем времени. В некото-
рых случаях это действительно возможно. Опытный оратор по количеству своих
слов приблизительно знает, сколько времени он говорил;.люди, занятые привыч-
ной работой, по количеству сделанного угадывают, который час. Но, с другой
стороны, мы знаем, что в приятном обществе часы летят как минуты; здесь время
кажется нам кратким, несмотря на обилие сменяющихся представлений. С дру-
гой стороны, при ожидании время делается <бесконечным> именно оттого, что
мы ничем не заняты. Из всего этого можно вывести, что оценка времени не зави-
сит от числа представлений.
С другой стороны, факты нам определенно указывают, что в этой оценке
играет большую роль внимание. Если мы заняты интересным разговором, то
время летит незаметно, потому что внимание наше приковано к одному предмету.
Если же мы по каким-нибудь причинам хотим прервать разговор, то время кажет-
ся нам бесконечным, потому что ощущения, передаваемые нашими органами
чувств, постоянно отвлекают наше внимание от разговора. Если мы напряженно
ждем чего-либо, что должно наступить, то время нам кажется коротким, так как
внимание наше постоянно остается концентрированным. Навряд ли кто-нибудь
был бы способен целыми часами сидеть у стола, ожидая, пока он запляшет, если
бы напряженное ожидание не сокращало времени. Мы видим, что время идет
быстро, когда наше внимание равномерно напряжено; если же напряжение вни-
мания чередуется с его ослаблением, то происходит обратное. Таким образом,
наше суждение о времени гораздо более зависит от состояния внимания, чем от
числа сменившихся впечатлений. Только при однородном напряжении внимания,
вошедшим в привычку, течение времени может верно оцениваться по числу сме-
нившихся представлений. Следовательно: определение времени только при особых
привычных условиях может быть сделано приблизительно правильно.
Ассоциация представлений играет также важную роль в процессе наблюдения,
дополняя и объединяя первоначальные впечатления. Но с другой стороны, и эта
составная часть всего акта наблюдений бывает источником ошибок. Каждое ощу-
щение связано в нашем сознании с целым рядом разнообразных представлений,
но постоянно и всего теснее только с известной группой их; поэтому известное
ощущение всегда влечет за собою определенные привычные представления.
Вследствие этого при некоторых обстоятельствах очень легко составить себе со-
вершенно ложное представление о предмете, если первоначальное восприятие
не было достаточно точно и определенно. Поясним эту мысль примерами.
На некотором расстоянии мы видим человека, по росту и походке напоминающего нам близкого
друга, тогда как при ближайшем рассмотрении оказывается, что это не он. По двум признакам наш
ум составил полное представление об известном лице: мы введены в заблуждение процессом ассо-
циации представлений. Такого рода неправильные внутренние толкования внешних впечатлений но-
сят обыкновенно название иллюзий и могут возникать на почве всех внешних чувств, раз первона-
чальное восприятие недостаточно резко и отчетливо. Так, звук голоса в соседней комнате может
вызвать у нас полный образ какого-нибудь знакомого человека, тогда как, на самом деле, это могло
быть лишь совершенно другое лицо, имеющее некоторое сходство в голосе. Во время ночных военных
маневров мне пришлось однажды более получаса, притаившись, пролежать в канаве, так как я принял
двух пасущихся лошадей за целый неприятельский взвод. И только когда движения предполагаемого
неприятеля показались мне несколько странными, я убедился в своей ошибке и вылез из канавы.
Во всех подобных случаях нас обманывают ассоциацией для всех таких иллю-
зий можно вывести следующее общее положение: мы всегда склонны преувели-
чивать сходство незнакомых предметов с более знакомыми.
Память. До сих пор мы говорили об ошибках, непосредственно связанных с
самим процессом наблюдения. Затем возможен еще ряд ошибок, когда воспри-
нятое налагается на память по прошествии некоторого времени. Конечно, острота
памяти весьма различна у разных лиц, но всякий знает, как с течением времени
постепенно ускользают частности и мелочи. Можно принять за правило, что удер-
живаются в памяти только те особенности, на которые было обращено наше вни-
мание или произведшие на нас особое впечатление; но не всегда это суть сущест-
венные черты события.
Напр., мы видим на улице, как переехали прохожего, у нас в памяти остается образ окровавлен-
ного, беспомощно лежащего человека, потому что эти стороны явления особенно нас поразили. Кроме
того, мы, может быть, заметили и еще кое-какие подробности, хотя обратили на них и менее внима-
ния. Если же нам придется затем выступить свидетелем по этому делу на суде, то мы сейчас же
заметим, как много существенных обстоятельств совершенно ускользнуло из нашей памяти. Воспо-
минания окажутся, конечно, тем более смутными, чем сложнее было самое событие и чем больше
времени прошло с тех пор.
В нашей памяти сохраняются только те особенности, которые более всего
сосредоточили на себе наше внимание или поразили наше мышление, однако
может оказаться, что это вовсе не существенные черты всего события.
Если даже случайно память и сохранит большое число отдельных фактов
из целой цепи происшествий, то все же представление о их последовательности во
времени может весьма спутаться, если они не следуют друг за другом в естествен-
ном и необходимом порядке; так причина, естественно, предшествует следствию;
поэтому мы не смешаем фактов, находящихся в причинной связи, если только
для нас в каждом данном случае ясно, что причина, что следствие; но это не всегда
так бывает. При фокусах, напр., мы никогда сразу не можем понять, какие из
движений фокусника существенно необходимы для выполнения самого фокуса,
и поэтому очень трудно запоминаем последовательность отдельных моментов,
и каждый из зрителей изложит их по-своему. То же бывает при изложении слож-
ных событий, состоящих из ряда явлений, причинная зависимость которых между
собою неочевидна, здесь также очень легко исказить временную последователь-
ность отдельных происшествий. Все мы хорошо помним некоторые эпизоды из
нашей жизни, но часто не можем ясно себе представить, с какими, именно другими
событиями они связаны. Мы помним ясно отдельные случаи, но вся цепь событий
от нас ускользнула. Итак, при воспоминаниях о целом ряде происшествий мы
легко утрачиваем представление о их взаимной последовательности, если не было
особых обстоятельств, не допускающих этого.- Кроме того, опыт учит нас, что
мы очень легко смешиваем факты, почему либо между собою сходные. Если имели
место два события, сходные между собой в существенных чертах, то второстепен-
ные подробности их мысленно легко переносятся из одного в другое. Даже более,
случается, что оба события в нашей памяти смешиваются в одно, если нет к тому
существенных препятствий. Такие случаи редко бывают в жизни, но зато очень
259
часты при чтении. Прочитав два сходных рассказа, мы легко начинаем смешивать
их подробности, и, наконец, они сливаются в нашей памяти в одно общее пред-
ставление. То же мы наблюдаем при воспоминаниях о действительных происшест-
виях незначительной важности, даже когда нам не только пришлось слышать
или читать о них, но и переживать их. Поэтому при перечислении ошибок памяти
мы должны присовокупить следующее: если в целом ряде событий было два или
более сходных между собой, то мы легко смешиваем их друг с другом, хотя бы,
на самом деле, между ними лежал большой период времени; если же нет каких-
либо особых обстоятельств, разделяющих их, то они, наконец, сливаются в наших
воспоминаниях в одно целое.
ВЛИЯНИЕ ДУШЕВНОГО ВОЛНЕНИЯ
И ПРИСТРАСТИЯ
До сих пор, анализируя ошибки наблюдения, мы предполагали, что сам наблю-
датель беспристрастен и хладнокровен, между тем волнение и пристрастие к
предмету должны быть непременно приняты в расчет, так как их влияние на ход
и результат наблюдения весьма значительно.
Настроение духа. При каждом душевном волнении, радостном или печальном,
сознание наше всегда переполнено представлениями, тесно связанными с причи-
ной настроения. Пока держится аффект, наши мысли не могут уйти далеко от
того, что вызвало нашу заботу или радость, гнев или страх; представления же
иного характера не проникают в наше сознание. Вследствие этого, как нам о том
известно из ежедневного опыта, человек в состоянии аффекта - очень-плохой
наблюдатель. Хотя на практике бывает довольно редко, чтобы нам приходилось
делать наблюдения при сильном волнении, но зато весьма нередко случается, что
наблюдение само является причиной аффекта, и нам приходится продолжать его
именно в таком душевном состоянии, когда мы менее всего к тому способны.
Аффекты, овладевающие нами в таких случаях, не разнообразны; это суть:
напряжение, ожидание, страх и ужас. Эти душевные состояния мы рассмотрим
ближе.
Напряженное внимание и ожидание близко родственны между собою. Чувство,
называемое напряжением, вызывается сознанием, что имеет произойти нечто нам
мало известное. Мы. с напряженным вниманием ждем чего-то, чего не знаем.
Если же наше внимание направлено на известное и определенное, то мы говорим
об ожидании. Поэтому можно сказать, что напряжение есть ожидание неизвест-
ного, а внимание, обращенное на предмет известный, есть ожидание. Оба состоя-
ния психологически характеризуются усиленной работой внимания. Но так как
внимание требует определенного объекта, а <чувство напряжения> как раз не
имеет такого объекта, то оно вызывает характерное беспокойство, скачки внима-
ния с одного предмета на другой. При ожидании, напротив, внимание обращено
на предмет известный - предмет ожидания; мы мысленно совершенно ясно пред-
ставляем себе грядущее и только сравниваем образ нашей фантазии с действи-
тельностью. Поэтому мы заранее можем сказать, что во всех подобных состояниях
неправильности наблюдения зависят от ненормальной функции внимания; веро-
ятность ошибок увеличивается вследствие легкой утомляемости его. После долго-
го ожидания мы теряем способность сосредоточиться именно тогда, когда явления
начинаются.
Поэтому, если в спиритических сеансах слишком долго не появляются мани-
фестации, то можно, наверное, сказать, что присутствующие не заметят самых
грубых обманов вследствие утраты способности внимательного наблюдения.
Если даже/ исключить это предположение, то и тогда вышесказанные эффекты
очень мешают наблюдению. Беспокойное состояние во время напряженного ожи-
дания ведет к тому, что наблюдаемый феномен появляется именно тогда, когда его
260
менее всего ждут, и драгоценные минуты могут быть упущены, пока зрителю уда-
ется сосредоточить внимание. При ожидании, наоборот, когда внимание направ-
лено на заранее определенный пункт, можно легко просмотреть явления, совер-
шающиеся вне его, хотя бы они были очень существенны. В последнем состоянии
духа утомление внимания наступает гораздо скорее, чем в тех случаях, когда оно
быстро переходит с одного пункта на другой. Наконец, при усиленном ожидании
чего-нибудь определенного, мы очень легко даем волю фантазии и склонны сме-
шать ее образы с тем, что произошло действительно. Бывает, и весьма нередко,
что верующие спириты видят на заседаниях много такого, что не подтверждается
более хладнокровными и критически настроенными наблюдателями. И в этом,
несомненно, сказывается результат интенсивного ожидания. Многие психологи
заметили, что фантастическая картина, на которой долго сосредоточено внимание,
приобретает, наконец, такую яркость и осязательность, что при слабом освещении
очень легко может быть принята за подлинную действительность.
Так как суждение о времени тесно связано с работой внимания, то легко
понять, насколько страдает правильность его при состояниях ожидания и напря-
жения. Влияние ожидания известно каждому из обыденной жизни: если мы уси-
ленно ждем чего-нибудь определенного, то время тянется бесконечно, потому
что внимание не может быть очень долго сосредоточено на одном представлении
об ожидаемом. Но и повторяющееся ослабление внимания ведет к тому, что
продолжительность времени преувеличивается. При неопределенном напряжении
время, напротив, летит быстро, потому что внимание, перебегая с предмета на
предмет, остается в бодрствующем состоянии.
Чувство страха близко родственно обоим вышеописанным состояниям. Боязнь
чего-нибудь есть постоянное напряженное ожидание чего-нибудь определенного
и неприятного. Ввиду того, что страх есть, таким образом, частный случай ожида-
ния, с ним связаны те же ошибки наблюдения, какими характеризуется и ожида-
ние; однако, вероятность ошибок еще увеличивается тем, что ожидание грядущих
неприятных и вредных последствий переполняет и обременяет сознание сообра-
жениями о способах избежать опасности. Можно себе представить, насколько
достоверны будут результаты наблюдений, сделанных при таких обстоятельствах.
Когда выясняется, что не было никаких причин опасения, то дальнейшее наблю-
дение может идти правильно, но первая его часть уже утрачивает всякую ценность.
Если же боязливое настроение продолжается, то отчет о событиях всегда преуве-
личен, потому что заранее созданный образ чего-то <страшного> занимает в воспо-
минаниях место действительности, которая наблюдается лишь поверхностно.
Что касается внезапного испуга, то это состояние духа не столько ведет к
ошибкам наблюдения, сколько совершенно лишает человека способности произ-
водить какое бы то ни было фактическое наблюдение, подавляя все функции
организма, а следовательно, и сознание. При неожиданном внешнем впечатлении
или слишком сильном, или связанном с представлением о неизвестной опасности,
человек впадает в состояние <шока>, оцепенения. Сердце почти останавливается,
все мышцы расслабляются. Хотя очень скоро наступает реакция и оцепенение
сменяется просто страхом, однако душевные и телесные функции .долго не могут
прийти в равновесие. Мышцы ослабели и не повинуются волевым импульсам, серд-
це бьется усиленно, разум <молчит>. Конечно, о точных наблюдениях при таких
состояниях не может быть и речи; можно получить только беглые впечатления от
окружающего; в особенности все размеры оказываются преувеличенными, веро-
ятно, вследствие расслабления глазных мышц. Так как почти невозможно проти-
востоять испугу, когда мы внезапно встречаемся с необыкновенным явлением,
то к описаниям всех подобных событий нужно относиться более чем осторожно,
как к наблюдениям весьма малоценным.
Пристрастие. Этим термином мы называем такое отношение данного лица к
предмету, которое основано не на фактах, но скорее на посторонних соображе-
ниях и обстоятельствах. Предвзятое мнение есть самая частая, хотя не единст-
261
венная причина и форма пристрастия. Если мы расположены к известному лицу,
или чем-либо ему обязаны, то мы склонны довольно мягко относиться к его даже
мало корректным поступкам; если же он нам неприятен, то происходит обратное.
Таким об разом, наше отношение к нему будет определяться не столько поступка-
ми, сколько сложившимся о нем раньше мнением. То же мы видим и при наблю-
дениях. Здесь пристрастие влияет с удвоенной силой. Иногда, на основании
нашего предварительного воззрения на предмет, мы заранее склонны ожидать
определенных результатов, и тогда являются на сцену все ошибки наблюдения,
__________________________ свойственные состоянию ожидания,
--^^^^^--^^^''^^^^^^^^^^^ т. е. ожидаемое смешивается с дейст-
вительностью. С другой стороны, мы
получаем наклонность невольно упус-
кать из виду и отстранять все, что не
совпадает с предвзятым мнением, чем
и объясняется весьма известный жи-
тейский факт, что человек видит лишь
то, что ему желательно видеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
нообразных впечатлений или представлений, сколько от последовательных пере-
мен в степени напряжения внимания. Если бы дело зависело только от числа
представлений, то мы легко определяли бы время. В более долгий промежуток
времени при прочих разных условиях можно сделать больше, чем в короткий;
поэтому и число всплывающих в сознании представлений должно быть пропор-
ционально истекшему времени, и можно было бы, пожалуй, предположить, что
по количеству представлений мы можем судить о прошедшем времени. В некото-
рых случаях это действительно возможно. Опытный оратор по количеству своих
слов приблизительно знает, сколько времени он говорил;.люди, занятые привыч-
ной работой, по количеству сделанного угадывают, который час. Но, с другой
стороны, мы знаем, что в приятном обществе часы летят как минуты; здесь время
кажется нам кратким, несмотря на обилие сменяющихся представлений. С дру-
гой стороны, при ожидании время делается <бесконечным> именно оттого, что
мы ничем не заняты. Из всего этого можно вывести, что оценка времени не зави-
сит от числа представлений.
С другой стороны, факты нам определенно указывают, что в этой оценке
играет большую роль внимание. Если мы заняты интересным разговором, то
время летит незаметно, потому что внимание наше приковано к одному предмету.
Если же мы по каким-нибудь причинам хотим прервать разговор, то время кажет-
ся нам бесконечным, потому что ощущения, передаваемые нашими органами
чувств, постоянно отвлекают наше внимание от разговора. Если мы напряженно
ждем чего-либо, что должно наступить, то время нам кажется коротким, так как
внимание наше постоянно остается концентрированным. Навряд ли кто-нибудь
был бы способен целыми часами сидеть у стола, ожидая, пока он запляшет, если
бы напряженное ожидание не сокращало времени. Мы видим, что время идет
быстро, когда наше внимание равномерно напряжено; если же напряжение вни-
мания чередуется с его ослаблением, то происходит обратное. Таким образом,
наше суждение о времени гораздо более зависит от состояния внимания, чем от
числа сменившихся впечатлений. Только при однородном напряжении внимания,
вошедшим в привычку, течение времени может верно оцениваться по числу сме-
нившихся представлений. Следовательно: определение времени только при особых
привычных условиях может быть сделано приблизительно правильно.
Ассоциация представлений играет также важную роль в процессе наблюдения,
дополняя и объединяя первоначальные впечатления. Но с другой стороны, и эта
составная часть всего акта наблюдений бывает источником ошибок. Каждое ощу-
щение связано в нашем сознании с целым рядом разнообразных представлений,
но постоянно и всего теснее только с известной группой их; поэтому известное
ощущение всегда влечет за собою определенные привычные представления.
Вследствие этого при некоторых обстоятельствах очень легко составить себе со-
вершенно ложное представление о предмете, если первоначальное восприятие
не было достаточно точно и определенно. Поясним эту мысль примерами.
На некотором расстоянии мы видим человека, по росту и походке напоминающего нам близкого
друга, тогда как при ближайшем рассмотрении оказывается, что это не он. По двум признакам наш
ум составил полное представление об известном лице: мы введены в заблуждение процессом ассо-
циации представлений. Такого рода неправильные внутренние толкования внешних впечатлений но-
сят обыкновенно название иллюзий и могут возникать на почве всех внешних чувств, раз первона-
чальное восприятие недостаточно резко и отчетливо. Так, звук голоса в соседней комнате может
вызвать у нас полный образ какого-нибудь знакомого человека, тогда как, на самом деле, это могло
быть лишь совершенно другое лицо, имеющее некоторое сходство в голосе. Во время ночных военных
маневров мне пришлось однажды более получаса, притаившись, пролежать в канаве, так как я принял
двух пасущихся лошадей за целый неприятельский взвод. И только когда движения предполагаемого
неприятеля показались мне несколько странными, я убедился в своей ошибке и вылез из канавы.
Во всех подобных случаях нас обманывают ассоциацией для всех таких иллю-
зий можно вывести следующее общее положение: мы всегда склонны преувели-
чивать сходство незнакомых предметов с более знакомыми.
Память. До сих пор мы говорили об ошибках, непосредственно связанных с
самим процессом наблюдения. Затем возможен еще ряд ошибок, когда воспри-
нятое налагается на память по прошествии некоторого времени. Конечно, острота
памяти весьма различна у разных лиц, но всякий знает, как с течением времени
постепенно ускользают частности и мелочи. Можно принять за правило, что удер-
живаются в памяти только те особенности, на которые было обращено наше вни-
мание или произведшие на нас особое впечатление; но не всегда это суть сущест-
венные черты события.
Напр., мы видим на улице, как переехали прохожего, у нас в памяти остается образ окровавлен-
ного, беспомощно лежащего человека, потому что эти стороны явления особенно нас поразили. Кроме
того, мы, может быть, заметили и еще кое-какие подробности, хотя обратили на них и менее внима-
ния. Если же нам придется затем выступить свидетелем по этому делу на суде, то мы сейчас же
заметим, как много существенных обстоятельств совершенно ускользнуло из нашей памяти. Воспо-
минания окажутся, конечно, тем более смутными, чем сложнее было самое событие и чем больше
времени прошло с тех пор.
В нашей памяти сохраняются только те особенности, которые более всего
сосредоточили на себе наше внимание или поразили наше мышление, однако
может оказаться, что это вовсе не существенные черты всего события.
Если даже случайно память и сохранит большое число отдельных фактов
из целой цепи происшествий, то все же представление о их последовательности во
времени может весьма спутаться, если они не следуют друг за другом в естествен-
ном и необходимом порядке; так причина, естественно, предшествует следствию;
поэтому мы не смешаем фактов, находящихся в причинной связи, если только
для нас в каждом данном случае ясно, что причина, что следствие; но это не всегда
так бывает. При фокусах, напр., мы никогда сразу не можем понять, какие из
движений фокусника существенно необходимы для выполнения самого фокуса,
и поэтому очень трудно запоминаем последовательность отдельных моментов,
и каждый из зрителей изложит их по-своему. То же бывает при изложении слож-
ных событий, состоящих из ряда явлений, причинная зависимость которых между
собою неочевидна, здесь также очень легко исказить временную последователь-
ность отдельных происшествий. Все мы хорошо помним некоторые эпизоды из
нашей жизни, но часто не можем ясно себе представить, с какими, именно другими
событиями они связаны. Мы помним ясно отдельные случаи, но вся цепь событий
от нас ускользнула. Итак, при воспоминаниях о целом ряде происшествий мы
легко утрачиваем представление о их взаимной последовательности, если не было
особых обстоятельств, не допускающих этого.- Кроме того, опыт учит нас, что
мы очень легко смешиваем факты, почему либо между собою сходные. Если имели
место два события, сходные между собой в существенных чертах, то второстепен-
ные подробности их мысленно легко переносятся из одного в другое. Даже более,
случается, что оба события в нашей памяти смешиваются в одно, если нет к тому
существенных препятствий. Такие случаи редко бывают в жизни, но зато очень
259
часты при чтении. Прочитав два сходных рассказа, мы легко начинаем смешивать
их подробности, и, наконец, они сливаются в нашей памяти в одно общее пред-
ставление. То же мы наблюдаем при воспоминаниях о действительных происшест-
виях незначительной важности, даже когда нам не только пришлось слышать
или читать о них, но и переживать их. Поэтому при перечислении ошибок памяти
мы должны присовокупить следующее: если в целом ряде событий было два или
более сходных между собой, то мы легко смешиваем их друг с другом, хотя бы,
на самом деле, между ними лежал большой период времени; если же нет каких-
либо особых обстоятельств, разделяющих их, то они, наконец, сливаются в наших
воспоминаниях в одно целое.
ВЛИЯНИЕ ДУШЕВНОГО ВОЛНЕНИЯ
И ПРИСТРАСТИЯ
До сих пор, анализируя ошибки наблюдения, мы предполагали, что сам наблю-
датель беспристрастен и хладнокровен, между тем волнение и пристрастие к
предмету должны быть непременно приняты в расчет, так как их влияние на ход
и результат наблюдения весьма значительно.
Настроение духа. При каждом душевном волнении, радостном или печальном,
сознание наше всегда переполнено представлениями, тесно связанными с причи-
ной настроения. Пока держится аффект, наши мысли не могут уйти далеко от
того, что вызвало нашу заботу или радость, гнев или страх; представления же
иного характера не проникают в наше сознание. Вследствие этого, как нам о том
известно из ежедневного опыта, человек в состоянии аффекта - очень-плохой
наблюдатель. Хотя на практике бывает довольно редко, чтобы нам приходилось
делать наблюдения при сильном волнении, но зато весьма нередко случается, что
наблюдение само является причиной аффекта, и нам приходится продолжать его
именно в таком душевном состоянии, когда мы менее всего к тому способны.
Аффекты, овладевающие нами в таких случаях, не разнообразны; это суть:
напряжение, ожидание, страх и ужас. Эти душевные состояния мы рассмотрим
ближе.
Напряженное внимание и ожидание близко родственны между собою. Чувство,
называемое напряжением, вызывается сознанием, что имеет произойти нечто нам
мало известное. Мы. с напряженным вниманием ждем чего-то, чего не знаем.
Если же наше внимание направлено на известное и определенное, то мы говорим
об ожидании. Поэтому можно сказать, что напряжение есть ожидание неизвест-
ного, а внимание, обращенное на предмет известный, есть ожидание. Оба состоя-
ния психологически характеризуются усиленной работой внимания. Но так как
внимание требует определенного объекта, а <чувство напряжения> как раз не
имеет такого объекта, то оно вызывает характерное беспокойство, скачки внима-
ния с одного предмета на другой. При ожидании, напротив, внимание обращено
на предмет известный - предмет ожидания; мы мысленно совершенно ясно пред-
ставляем себе грядущее и только сравниваем образ нашей фантазии с действи-
тельностью. Поэтому мы заранее можем сказать, что во всех подобных состояниях
неправильности наблюдения зависят от ненормальной функции внимания; веро-
ятность ошибок увеличивается вследствие легкой утомляемости его. После долго-
го ожидания мы теряем способность сосредоточиться именно тогда, когда явления
начинаются.
Поэтому, если в спиритических сеансах слишком долго не появляются мани-
фестации, то можно, наверное, сказать, что присутствующие не заметят самых
грубых обманов вследствие утраты способности внимательного наблюдения.
Если даже/ исключить это предположение, то и тогда вышесказанные эффекты
очень мешают наблюдению. Беспокойное состояние во время напряженного ожи-
дания ведет к тому, что наблюдаемый феномен появляется именно тогда, когда его
260
менее всего ждут, и драгоценные минуты могут быть упущены, пока зрителю уда-
ется сосредоточить внимание. При ожидании, наоборот, когда внимание направ-
лено на заранее определенный пункт, можно легко просмотреть явления, совер-
шающиеся вне его, хотя бы они были очень существенны. В последнем состоянии
духа утомление внимания наступает гораздо скорее, чем в тех случаях, когда оно
быстро переходит с одного пункта на другой. Наконец, при усиленном ожидании
чего-нибудь определенного, мы очень легко даем волю фантазии и склонны сме-
шать ее образы с тем, что произошло действительно. Бывает, и весьма нередко,
что верующие спириты видят на заседаниях много такого, что не подтверждается
более хладнокровными и критически настроенными наблюдателями. И в этом,
несомненно, сказывается результат интенсивного ожидания. Многие психологи
заметили, что фантастическая картина, на которой долго сосредоточено внимание,
приобретает, наконец, такую яркость и осязательность, что при слабом освещении
очень легко может быть принята за подлинную действительность.
Так как суждение о времени тесно связано с работой внимания, то легко
понять, насколько страдает правильность его при состояниях ожидания и напря-
жения. Влияние ожидания известно каждому из обыденной жизни: если мы уси-
ленно ждем чего-нибудь определенного, то время тянется бесконечно, потому
что внимание не может быть очень долго сосредоточено на одном представлении
об ожидаемом. Но и повторяющееся ослабление внимания ведет к тому, что
продолжительность времени преувеличивается. При неопределенном напряжении
время, напротив, летит быстро, потому что внимание, перебегая с предмета на
предмет, остается в бодрствующем состоянии.
Чувство страха близко родственно обоим вышеописанным состояниям. Боязнь
чего-нибудь есть постоянное напряженное ожидание чего-нибудь определенного
и неприятного. Ввиду того, что страх есть, таким образом, частный случай ожида-
ния, с ним связаны те же ошибки наблюдения, какими характеризуется и ожида-
ние; однако, вероятность ошибок еще увеличивается тем, что ожидание грядущих
неприятных и вредных последствий переполняет и обременяет сознание сообра-
жениями о способах избежать опасности. Можно себе представить, насколько
достоверны будут результаты наблюдений, сделанных при таких обстоятельствах.
Когда выясняется, что не было никаких причин опасения, то дальнейшее наблю-
дение может идти правильно, но первая его часть уже утрачивает всякую ценность.
Если же боязливое настроение продолжается, то отчет о событиях всегда преуве-
личен, потому что заранее созданный образ чего-то <страшного> занимает в воспо-
минаниях место действительности, которая наблюдается лишь поверхностно.
Что касается внезапного испуга, то это состояние духа не столько ведет к
ошибкам наблюдения, сколько совершенно лишает человека способности произ-
водить какое бы то ни было фактическое наблюдение, подавляя все функции
организма, а следовательно, и сознание. При неожиданном внешнем впечатлении
или слишком сильном, или связанном с представлением о неизвестной опасности,
человек впадает в состояние <шока>, оцепенения. Сердце почти останавливается,
все мышцы расслабляются. Хотя очень скоро наступает реакция и оцепенение
сменяется просто страхом, однако душевные и телесные функции .долго не могут
прийти в равновесие. Мышцы ослабели и не повинуются волевым импульсам, серд-
це бьется усиленно, разум <молчит>. Конечно, о точных наблюдениях при таких
состояниях не может быть и речи; можно получить только беглые впечатления от
окружающего; в особенности все размеры оказываются преувеличенными, веро-
ятно, вследствие расслабления глазных мышц. Так как почти невозможно проти-
востоять испугу, когда мы внезапно встречаемся с необыкновенным явлением,
то к описаниям всех подобных событий нужно относиться более чем осторожно,
как к наблюдениям весьма малоценным.
Пристрастие. Этим термином мы называем такое отношение данного лица к
предмету, которое основано не на фактах, но скорее на посторонних соображе-
ниях и обстоятельствах. Предвзятое мнение есть самая частая, хотя не единст-
261
венная причина и форма пристрастия. Если мы расположены к известному лицу,
или чем-либо ему обязаны, то мы склонны довольно мягко относиться к его даже
мало корректным поступкам; если же он нам неприятен, то происходит обратное.
Таким об разом, наше отношение к нему будет определяться не столько поступка-
ми, сколько сложившимся о нем раньше мнением. То же мы видим и при наблю-
дениях. Здесь пристрастие влияет с удвоенной силой. Иногда, на основании
нашего предварительного воззрения на предмет, мы заранее склонны ожидать
определенных результатов, и тогда являются на сцену все ошибки наблюдения,
__________________________ свойственные состоянию ожидания,
--^^^^^--^^^''^^^^^^^^^^^ т. е. ожидаемое смешивается с дейст-
вительностью. С другой стороны, мы
получаем наклонность невольно упус-
кать из виду и отстранять все, что не
совпадает с предвзятым мнением, чем
и объясняется весьма известный жи-
тейский факт, что человек видит лишь
то, что ему желательно видеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92