Гудели и жужж
али за смотровым стеклом, промахивали мимо красными и желтыми промелька
ми Ц ну пчелы и пчелы, подумала Орландо, но мысль эта, насчет пчел, тотчас п
ресеклась: снова краем глаза поймав перспективу, она увидела, что это чел
овеческие существа. «Неужели нельзя посмотреть, куда идешь?» Ц огрызнул
ась она.
Наконец она притормозила у «Маршалла и Снелгрова» и вошла в магазин, осе
няемая тенями и запахами. Струей обжигающей влаги спадал с нее теперешни
й миг. Как под легким дыханием зефира, колыхались огни. Она вытащила из сум
очки список и стала читать странно сдавленным голосом, будто вертя слова
Ц детские ботинки, соли для ванны, сардины Ц под многоцветной струей. И
смотрела, как они меняются от освещения. Ботинки и соли притупились, обле
зли; сардины зазубрились, как пила. Так и стояла она в первом этаже магазин
а господ Маршалла и Снелгрова, смотрела туда-сюда, принюхивалась к одном
у запаху, к другому, и на это ушло у нее несколько секунд. Потом она вошла в л
ифт; просто были открыты дверцы Ц вот и вошла, и была плавно, гладко отпра
влена вверх. Жизнь теперь Ц просто чудо какое-то, Ц думала она, возносяс
ь. Ц Мы в восемнадцатом веке знали, что из чего сделано, а тут Ц пожалуйст
а, я поднимаюсь по воздуху, я слышу голоса из Америки, вижу, как люди летают,
Ц но, как это сделано, я даже отдаленно не постигаю. И возвращается моя ве
ра в колдовство. Тут лифт, чуть подпрыгнув, остановился на втором этаже, и
в глаза ей метнулось несчетное множество каких-то штучек, волнующихся в
порывах воздуха, издающих странные запахи; и каждый раз, когда при остано
вке распахивались двери лифта, открывался какой-то новый срез мира и тян
ул за собою ему одному присущие запахи. Ей вспомнился Уоппинг елизаветин
ских времен, корабли с сокровищами, купецкие корабли, встававшие там на я
корь. Как они странно, как пряно пахли! Как живо помнилась ей шероховатост
ь рубинов, пропускаемых сквозь пальцы в драгоценных мешках! И как они дер
жали со Сьюки Ц или как там ее звали? И фонарь лорда Камберленда им ударил
в лицо! Теперь у этих Камберлендов дом на Портленд-плейс, на днях она у них
обедала и поддразнивала старика по поводу богаделен на Шин-роуд. Он подм
игивал. Но лифт дальше не шел, и ей оставалось выйти Ц о Господи! Ц в неизв
естно как там у них называемый отдел. Она остановилась Ц справиться со с
писком, но, ей-богу, нигде, абсолютно нигде не было ничего похожего на соли
для ванны и детские ботинки, списком рекомендованные. И она собралась уж
е снова спускаться, ничего не купив, но избежала этого отчаянного шага, вд
руг автоматически выпалив вслух заключительный пункт списка, каковым о
казались «двуспальные простыни».
Ц Двуспальные простыни, Ц сказала она человеку за прилавком, и, волею П
ровидения, именно за этим прилавком продавались эти самые простыни. А Гр
имздитч, нет, Гримздитч умерла; Бартоломью, нет, Бартоломью умерла; ну да, Л
уиза Ц Луиза на днях к ней явилась в ужасном смятении, потому что обнаруж
ила дырку на простыне в ногах королевской постели. Многие короли и корол
евы там леживали. Елизавета, Яков, Карл, Георг, Виктория, Эдуард; не диво, что
простыня прохудилась. Но Луиза решительно не сомневалась в том, кто прод
ырявил простыню. Принц-консорт.
Ц Грязный бош! Ц сказала она (мы опять воюем, на сей раз с Германией).
Ц Двуспальные простыни, Ц повторила в задумчивости Орландо; для двусп
альной постели с серебряным покрывалом, в комнате, обставленной во вкусе
, теперь казавшемся ей, пожалуй, чуть-чуть вульгарным, Ц все серебряное; н
о она ее обставляла, когда обожала этот металл. Пока человек ходил за прос
тынями для двуспальной постели, она вытащила зеркальце и пуховку. Женщин
ы сейчас куда непринужденней Ц думала она, не очень внимательно пудрясь
, Ц чем были, когда она только что стала женщиной и лежала на палубе «Влюб
ленной леди». Она обдуманно придавала нужный оттенок носу. Щек она не пуд
рила никогда. Нет, честное слово, хоть ей сейчас тридцать шесть, она с виду
не сделалась ни на день старше. Вся такая же сердитая, красивая, розовая (е
лочка, увешанная миллионом свечек, говорила Саша), как тогда, в тот день на
льду, когда замерзла Темза и они бегали на коньках…
Ц Лучшее ирландское полотно, мэм, Ц сказал приказчик, раскладывая прос
тыни на прилавке.
…они еще видели тогда ту старуху, она собирала хворост. И пока Орландо рас
сеянно щупала полотно, вращающаяся дверь вытолкнула из другого отдела
Ц кажется, галантерейных товаров? Ц запах духов, запах воска, отдающий р
озовой свечкой, и этот запах раковиной охватывал фигуру Ц мальчика? дев
ушки? Ц в мехах, в русских шальварах Ц юной, гибкой, обворожительной Ц д
евушки, о Господи! Но коварной изменщицы!
Ц Изменщица! Ц крикнула Орландо (приказчик ушел), и весь магазин закача
лся на желтых волнах, и она различала вдали мачты русского корабля, входя
щего в открытое море, и тут, чудом (дверь, вероятно, опять завертелась), обра
зованная тем розовым запахом раковина превратилась в помост, в подиум, и
с него шагнула толстуха в мехах, удивительно сохранившаяся, обворожител
ьная, в диадеме, Ц любовница великого князя, та, что, склоняясь над Волгой,
жуя бутерброд смотрела, как тонут люди, Ц и двинулась через весь магазин
к Орландо.
Ц О Саша! Ц крикнула Орландо. В общем-то она ужаснулась тому, что с нею ст
алось: так растолстеть, и какая-то сонная; и Орландо склонилась над полотн
ом, чтоб видение седой женщины в мехах, видение девушки в русских шальвар
ах, вместе со всеми этими запахами розовых свечек, белых роз и русских мат
росов, прошло, незамеченное, у нее за спиной.
Ц Не желаете ли полотенец, салфеточек? Ц наседал человек за прилавком.
И благодаря исключительно достоинствам списка, с которым Орландо еще ра
з справилась, сумела она с совершенным самообладанием ответить, что нет,
ей нужна теперь одна-единственная вещь на свете, а именно соль для ванн, п
родающаяся в другом отделе.
Но, снова спускаясь в лифте Ц память ужасно капризная штука, Ц Орландо о
пять ушла от теперешнего мига далеко-далеко в глубины времени; и, когда ли
фт, содрогнувшись, остановился внизу, она услышала, как брякнулся о берег
кувшин. Что же касается нужного ей Ц уж неизвестно какого там отдела, Ц
она стояла растерянно посреди сумочек, не слыша рекомендаций всех этих в
ышколенных, напомаженных, черных, стройных приказчиков, конечно поднявш
ихся из тех же глубин, но ловко прикрывшихся теперешним мигом и прикинув
шихся приказчиками Маршалла и Снелгрова Ц и только. Орландо стояла раст
ерянно. Сквозь широкие стеклянные двери она видела Оксфорд-стрит. Омниб
усы громоздились на омнибусы и Ц шарахались в разные стороны. Так налез
али тогда одна на другую ледяные глыбы на Темзе. Одну оседлал старик вель
можа в отороченных мехом туфлях. И пошел ко дну, проклиная ирландских мят
ежников. В точности на том месте утонул, где стоит ее автомобиль.
«Время меня обошло, Ц думала она, стараясь прийти в себя, Ц сейчас заря с
редневековья. Как странно! Все Ц то, да не то! Беру в руки сумочку, а думаю о
вмерзшей в лед старой торговке. Кто-то зажигает розовую свечку, а мне мере
щится девочка в русских шальварах. Выхожу за дверь Ц вот как сейчас (она в
ышла на тротуар Оксфорд-стрит) Ц и чувствую под ногой траву. Слышу козьи
бубенцы. Вижу горы. Турция? Индия? Персия?»
Глаза ее наполнились слезами.
Наблюдая, как она садится в машину Ц а в глазах стоят слезы и видение перс
идских гор, Ц читатель, возможно, сочтет, что она слегка перегнула палку
и чересчур далеко ушла от теперешнего мига. В самом деле, нельзя отрицать,
что особенно поднаторевшие в искусстве жизни люди (обычно, кстати, ником
у не известные) ухитряются как-то синхронизировать шестьдесят или семьд
есят разных времен, и все это вместе тикает в заурядном человеческом орг
анизме, и, когда отбивает, скажем, одиннадцать, все прочее бьет в унисон; на
стоящий миг не огорошивает открытием, но отнюдь и не тонет в глубинах про
шлого. Об этих людях мы по всей справедливости заключим, что они прожили р
овно шестьдесят восемь или семьдесят два года в точном согласии с показа
ниями надгробного камня. Ну а относительно некоторых других Ц кое про к
ого мы знаем, что они умерли, хоть они ходят среди нас; кое-кто еще не родилс
я, хоть они меняются, взрослеют, стареют; кое-кому за сто лет, хоть они выгля
дят на тридцать шесть. Истинная же долгота человеческой жизни, что бы ни у
тверждал по этому поводу «Словарь национальных биографий»
Этот словарь издавал с
1882 г. отец Вирджинии Вулф, сэр Лесли Стивен.
, всегда вопрос исключительно спорный. Да, трудная это штука Ц сооб
разоваться со временем; ощущение времени нарушается тотчас от соприкос
новения с любым искусством; и не иначе как из-за своей страсти к поэзии за
была Орландо про свой список и отправилась домой без детских ботинок, бе
з солей для ванн. И когда она взялась за дверцу автомобиля, настоящее опят
ь ее огрело по голове. Огрело одиннадцать раз.
Ц Ах, к черту, все к черту! Ц крикнула она, потому что бой часов Ц вещь нев
ыносимая для нервной системы, решительно невыносимая, и дальше мы покаме
ст ничего не можем сообщить об Орландо, кроме того, что она хмурилась, прел
естно переключала скорости и снова кричала: «Смотреть надо, куда идешь!»,
«Жизнь, что ли, надоела?» Ц покуда автомобиль скользил, летел, нырял, свор
ачивал Ц она была прекрасный водитель Ц по Риджент-стрит, Хей-маркету,
по Нортумберленд-авеню, через Вестминстерский мост, налево, прямо, напра
во и снова прямо…
На старой Кент-роуд в четверг одиннадцатого октября 1928 года было большое
движение. Люди запрудили тротуары. Женщины тащили сумки. Бегали дети. В су
конных лавках была распродажа. Улицы расширялись, сужались. Сбегались, р
азбегались пролеты. Вот рынок. Вот похороны. Вот процессия со знаменами, н
а которых написано аршинными буквами: «Про… Соед» Ц а дальше-то что? Мясо
ужасно красное. В дверях мясники. У женщин каблуки совсем сбиты. «Вино люб
…» Ц над витриной. Из окошка выглядывает женщина, очень тихая, очень заду
мчивая. «Похор… при-надл». Ничего не увидишь, не поймешь, не прочтешь до ко
нца. То, что начнется Ц идут, например, навстречу друг другу через улицу д
вое, Ц не кончится никогда. Через двадцать минут такой гонки на автомоби
ле из Лондона дух и тело делаются как обрывки бумаги, трухой высыпающиес
я из мешка, состояние это напоминает предобморочное, предсмертное даже,
и вопрос о том, можно ли сказать об Орландо, что она существует в настоящее
время, в теперешний миг, в известном смысле остается открытым. Нам пришло
сь бы, пожалуй, определить ее как окончательно распавшуюся личность, есл
и бы вдруг направо не натянулся зеленый экран, на который бумажные клочь
я стали сыпаться более медленно; а потом налево натянулся другой, и уже ра
зличались отдельные хлопья, кружащие в воздухе; и вот справа и слева, с обе
их сторон, ровно, ненарушимо тянулось зеленое поле, и к Орландо вернулась
способность видеть и различать реальные вещи, и она увидела домик, и двор,
и четырех коров Ц и все это в натуральную величину.
Едва это произошло, Орландо испустила глубокий вздох облегчения, зажгла
сигарету и молча дымила несколько секунд. Потом позвала Ц неуверенно, к
ак бы сомневаясь, что тот, кто ей нужен, окажется здесь: «Орландо?» Ведь есл
и в нашем мозгу тикает одновременно (по грубым подсчетам) семьдесят шест
ь разных времен, то сколько людей Ц даже подумать страшно Ц умещается и
уживается одновременно, или не одновременно, в нашем мозгу? Иные утвержд
ают, что две тысячи пятьдесят два. Так что нет абсолютно ничего удивитель
ного, если человек, оставшись один, говорит: «Орландо?» (если это его имя), пр
итом имея в виду Ц приди, ради Христа, мне сейчас до смерти надоело это им
енно мое «я». Хочу другое. Откуда и поразительные перемены, которые мы наб
людаем в наших друзьях. Однако не все, конечно, так-то уж просто, потому что
, хотя каждый может позвать, предположим, как сейчас вот Орландо (выехавша
я за город и пожелавшая, вероятно, увидеть на своем месте другое какое-то
«я»), «Орландо?» Ц отсюда еще вовсе не следует, что эта Орландо явилась. Ве
дь у наших «я», нагроможденных одно на другое, как тарелки в руках у буфетч
ика, есть где-то свои дела, свои склонности, собственные свои конституции
и права, или как там вы их назовете (а у многих таких вещей вообще никакого
названия нет), и одно является только во время дождя, другое только в комна
те с зелеными шторами, третье только в отсутствие миссис Джонс, четверто
е Ц если ему посулить стаканчик винца, и так далее и тому подобное; каждый
, основываясь на собственном опыте, может продолжить список условий, кот
орые ставят ему его разные «я», и многие из них так нелепы и смехотворны, ч
то их даже совестно вставить в книжку.
Итак, Орландо на повороте к сараю позвала: «Орландо?» Ц вопросительным т
оном и стала ждать. Орландо не явилась.
Ц Ну ладно, Ц сказала Орландо с бодростью, какую мы на себя напускаем в п
одобных случаях, и попробовала еще раз. Ведь у нее было великое множество
разных «я», гораздо больше, чем нам удалось отразить, ибо биография счита
ется завершенной, когда отражено шесть-семь «я», тогда как их бывает у чел
овека гораздо больше тысячи. И Ц выбирая лишь те из этих «я», для которых
у нас нашлось место Ц Орландо, может быть, звала сейчас того мальчика, кот
орый срезал голову негра; того мальчика, который ее снова привязывал; мал
ьчика, который лежал на горе, который видел поэта, протягивал чашу розово
й воды Королеве; или, может быть, она звала того юношу, который влюбился в С
ашу, или придворного Ц посла Ц воина Ц путешественника; или, может быть
, она звала сейчас женщину Ц цыганку, знатную даму, отшельницу, девушку, в
любленную в жизнь, покровительницу литературы; женщину, звавшую Мара (ра
зумея горячие ванны и вечерние свечи), или Шел-мердина (разумея крокусы в
осенних лесах), или Бонтропа (разумея смерть, которой ежедневно мы умирае
м), или она звала всех троих сразу, разумея столько разных вещей, что мы для
них здесь не располагаем достаточным местом, Ц и все эти «я» были разные
, и неизвестно, какое из них она сейчас звала.
Возможно; но, кажется, определенно одно (здесь мы попадем в область «возмо
жно» и «кажется») Ц то «я», которое ей больше всех было нужно, от нее держа
лось подальше, потому что она, как ее послушать, меняла свое «я» со скорост
ью своей же езды Ц новое на каждом повороте, Ц как бывает, когда по каким-
то непреодолимым причинам сознательное «я», в данную минуту одержавшее
верх и получившее право желать, хочет быть только собою, и все тут. Многие
называют его «истинным я», и оно якобы вбирает в себя все «я», из которых м
ы состоим, Ц «ключевым я», которое подчиняет себе все остальное. Орландо
, конечно, искала это «я», как читатель может судить по тому, что она говори
ла, ведя машину (пусть она порола несвязные, скучные, пошлые тривиальност
и, молола порой невнятицу, но читатель сам виноват: нечего подслушивать, к
ак рассуждает дама сама с собой; наше дело сторона, мы только передаем сло
ва, в скобках прибавляем, какое «я» высказывается в данном случае, причем,
естественно, мы можем и ошибаться).
Ц Ну и что же? Ну и кто же? Ц говорила она. Ц Тридцати шести лет. В авто. Жен
щина. Но ведь еще миллионы разных вещей. Сноб? Орден Подвязки в кабинете? Л
еопарды? Предки? Кичусь? Да! Азартна, люблю роскошь, стервозна? Да? (Тут явило
сь новое «я».) Ну и пусть. Честная? По-моему, да. Щедрая? Подумаешь, эка важнос
ть. (Тут явилось новое «я».) По утрам валяться в постели на тончайших прост
ынях, слушать голубей; серебряная посуда Ц вино Ц горничные Ц лакеи. Не
женка? Очень возможно. (Тут явилось новое «я».) Слишком много лишнего. Мои к
ниги. (Тут были перечислены пятьдесят классических названий, прикрывавш
их, мы полагаем, ранние романтические труды, которые она порвала.) Поклади
стая, общительная, романтичная. Но… (Тут явилось новое «я».) Тупица. И дура. Б
олее нелепой дурищи представить себе не могу. И… и… (она долго подыскивал
а нужное слово, и, если мы подскажем «любовь», мы, возможно, ляпнем что-то со
всем некстати, но… она безусловно покраснела и расхохоталась) и жаба, усе
янная изумрудами! Эрцгерцог Гарри! Навозные мухи на потолке! (Тут явилось
другое «я».) А как же Нелл? Китти? Саша? (Она пригорюнилась, на глаза навернул
ись слезы, а ведь она давно отстала от этой привычки Ц плакать.) Деревья,
Ц сказала она. (Она проезжала мимо кучки деревьев. Высунулось новое «я».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
али за смотровым стеклом, промахивали мимо красными и желтыми промелька
ми Ц ну пчелы и пчелы, подумала Орландо, но мысль эта, насчет пчел, тотчас п
ресеклась: снова краем глаза поймав перспективу, она увидела, что это чел
овеческие существа. «Неужели нельзя посмотреть, куда идешь?» Ц огрызнул
ась она.
Наконец она притормозила у «Маршалла и Снелгрова» и вошла в магазин, осе
няемая тенями и запахами. Струей обжигающей влаги спадал с нее теперешни
й миг. Как под легким дыханием зефира, колыхались огни. Она вытащила из сум
очки список и стала читать странно сдавленным голосом, будто вертя слова
Ц детские ботинки, соли для ванны, сардины Ц под многоцветной струей. И
смотрела, как они меняются от освещения. Ботинки и соли притупились, обле
зли; сардины зазубрились, как пила. Так и стояла она в первом этаже магазин
а господ Маршалла и Снелгрова, смотрела туда-сюда, принюхивалась к одном
у запаху, к другому, и на это ушло у нее несколько секунд. Потом она вошла в л
ифт; просто были открыты дверцы Ц вот и вошла, и была плавно, гладко отпра
влена вверх. Жизнь теперь Ц просто чудо какое-то, Ц думала она, возносяс
ь. Ц Мы в восемнадцатом веке знали, что из чего сделано, а тут Ц пожалуйст
а, я поднимаюсь по воздуху, я слышу голоса из Америки, вижу, как люди летают,
Ц но, как это сделано, я даже отдаленно не постигаю. И возвращается моя ве
ра в колдовство. Тут лифт, чуть подпрыгнув, остановился на втором этаже, и
в глаза ей метнулось несчетное множество каких-то штучек, волнующихся в
порывах воздуха, издающих странные запахи; и каждый раз, когда при остано
вке распахивались двери лифта, открывался какой-то новый срез мира и тян
ул за собою ему одному присущие запахи. Ей вспомнился Уоппинг елизаветин
ских времен, корабли с сокровищами, купецкие корабли, встававшие там на я
корь. Как они странно, как пряно пахли! Как живо помнилась ей шероховатост
ь рубинов, пропускаемых сквозь пальцы в драгоценных мешках! И как они дер
жали со Сьюки Ц или как там ее звали? И фонарь лорда Камберленда им ударил
в лицо! Теперь у этих Камберлендов дом на Портленд-плейс, на днях она у них
обедала и поддразнивала старика по поводу богаделен на Шин-роуд. Он подм
игивал. Но лифт дальше не шел, и ей оставалось выйти Ц о Господи! Ц в неизв
естно как там у них называемый отдел. Она остановилась Ц справиться со с
писком, но, ей-богу, нигде, абсолютно нигде не было ничего похожего на соли
для ванны и детские ботинки, списком рекомендованные. И она собралась уж
е снова спускаться, ничего не купив, но избежала этого отчаянного шага, вд
руг автоматически выпалив вслух заключительный пункт списка, каковым о
казались «двуспальные простыни».
Ц Двуспальные простыни, Ц сказала она человеку за прилавком, и, волею П
ровидения, именно за этим прилавком продавались эти самые простыни. А Гр
имздитч, нет, Гримздитч умерла; Бартоломью, нет, Бартоломью умерла; ну да, Л
уиза Ц Луиза на днях к ней явилась в ужасном смятении, потому что обнаруж
ила дырку на простыне в ногах королевской постели. Многие короли и корол
евы там леживали. Елизавета, Яков, Карл, Георг, Виктория, Эдуард; не диво, что
простыня прохудилась. Но Луиза решительно не сомневалась в том, кто прод
ырявил простыню. Принц-консорт.
Ц Грязный бош! Ц сказала она (мы опять воюем, на сей раз с Германией).
Ц Двуспальные простыни, Ц повторила в задумчивости Орландо; для двусп
альной постели с серебряным покрывалом, в комнате, обставленной во вкусе
, теперь казавшемся ей, пожалуй, чуть-чуть вульгарным, Ц все серебряное; н
о она ее обставляла, когда обожала этот металл. Пока человек ходил за прос
тынями для двуспальной постели, она вытащила зеркальце и пуховку. Женщин
ы сейчас куда непринужденней Ц думала она, не очень внимательно пудрясь
, Ц чем были, когда она только что стала женщиной и лежала на палубе «Влюб
ленной леди». Она обдуманно придавала нужный оттенок носу. Щек она не пуд
рила никогда. Нет, честное слово, хоть ей сейчас тридцать шесть, она с виду
не сделалась ни на день старше. Вся такая же сердитая, красивая, розовая (е
лочка, увешанная миллионом свечек, говорила Саша), как тогда, в тот день на
льду, когда замерзла Темза и они бегали на коньках…
Ц Лучшее ирландское полотно, мэм, Ц сказал приказчик, раскладывая прос
тыни на прилавке.
…они еще видели тогда ту старуху, она собирала хворост. И пока Орландо рас
сеянно щупала полотно, вращающаяся дверь вытолкнула из другого отдела
Ц кажется, галантерейных товаров? Ц запах духов, запах воска, отдающий р
озовой свечкой, и этот запах раковиной охватывал фигуру Ц мальчика? дев
ушки? Ц в мехах, в русских шальварах Ц юной, гибкой, обворожительной Ц д
евушки, о Господи! Но коварной изменщицы!
Ц Изменщица! Ц крикнула Орландо (приказчик ушел), и весь магазин закача
лся на желтых волнах, и она различала вдали мачты русского корабля, входя
щего в открытое море, и тут, чудом (дверь, вероятно, опять завертелась), обра
зованная тем розовым запахом раковина превратилась в помост, в подиум, и
с него шагнула толстуха в мехах, удивительно сохранившаяся, обворожител
ьная, в диадеме, Ц любовница великого князя, та, что, склоняясь над Волгой,
жуя бутерброд смотрела, как тонут люди, Ц и двинулась через весь магазин
к Орландо.
Ц О Саша! Ц крикнула Орландо. В общем-то она ужаснулась тому, что с нею ст
алось: так растолстеть, и какая-то сонная; и Орландо склонилась над полотн
ом, чтоб видение седой женщины в мехах, видение девушки в русских шальвар
ах, вместе со всеми этими запахами розовых свечек, белых роз и русских мат
росов, прошло, незамеченное, у нее за спиной.
Ц Не желаете ли полотенец, салфеточек? Ц наседал человек за прилавком.
И благодаря исключительно достоинствам списка, с которым Орландо еще ра
з справилась, сумела она с совершенным самообладанием ответить, что нет,
ей нужна теперь одна-единственная вещь на свете, а именно соль для ванн, п
родающаяся в другом отделе.
Но, снова спускаясь в лифте Ц память ужасно капризная штука, Ц Орландо о
пять ушла от теперешнего мига далеко-далеко в глубины времени; и, когда ли
фт, содрогнувшись, остановился внизу, она услышала, как брякнулся о берег
кувшин. Что же касается нужного ей Ц уж неизвестно какого там отдела, Ц
она стояла растерянно посреди сумочек, не слыша рекомендаций всех этих в
ышколенных, напомаженных, черных, стройных приказчиков, конечно поднявш
ихся из тех же глубин, но ловко прикрывшихся теперешним мигом и прикинув
шихся приказчиками Маршалла и Снелгрова Ц и только. Орландо стояла раст
ерянно. Сквозь широкие стеклянные двери она видела Оксфорд-стрит. Омниб
усы громоздились на омнибусы и Ц шарахались в разные стороны. Так налез
али тогда одна на другую ледяные глыбы на Темзе. Одну оседлал старик вель
можа в отороченных мехом туфлях. И пошел ко дну, проклиная ирландских мят
ежников. В точности на том месте утонул, где стоит ее автомобиль.
«Время меня обошло, Ц думала она, стараясь прийти в себя, Ц сейчас заря с
редневековья. Как странно! Все Ц то, да не то! Беру в руки сумочку, а думаю о
вмерзшей в лед старой торговке. Кто-то зажигает розовую свечку, а мне мере
щится девочка в русских шальварах. Выхожу за дверь Ц вот как сейчас (она в
ышла на тротуар Оксфорд-стрит) Ц и чувствую под ногой траву. Слышу козьи
бубенцы. Вижу горы. Турция? Индия? Персия?»
Глаза ее наполнились слезами.
Наблюдая, как она садится в машину Ц а в глазах стоят слезы и видение перс
идских гор, Ц читатель, возможно, сочтет, что она слегка перегнула палку
и чересчур далеко ушла от теперешнего мига. В самом деле, нельзя отрицать,
что особенно поднаторевшие в искусстве жизни люди (обычно, кстати, ником
у не известные) ухитряются как-то синхронизировать шестьдесят или семьд
есят разных времен, и все это вместе тикает в заурядном человеческом орг
анизме, и, когда отбивает, скажем, одиннадцать, все прочее бьет в унисон; на
стоящий миг не огорошивает открытием, но отнюдь и не тонет в глубинах про
шлого. Об этих людях мы по всей справедливости заключим, что они прожили р
овно шестьдесят восемь или семьдесят два года в точном согласии с показа
ниями надгробного камня. Ну а относительно некоторых других Ц кое про к
ого мы знаем, что они умерли, хоть они ходят среди нас; кое-кто еще не родилс
я, хоть они меняются, взрослеют, стареют; кое-кому за сто лет, хоть они выгля
дят на тридцать шесть. Истинная же долгота человеческой жизни, что бы ни у
тверждал по этому поводу «Словарь национальных биографий»
Этот словарь издавал с
1882 г. отец Вирджинии Вулф, сэр Лесли Стивен.
, всегда вопрос исключительно спорный. Да, трудная это штука Ц сооб
разоваться со временем; ощущение времени нарушается тотчас от соприкос
новения с любым искусством; и не иначе как из-за своей страсти к поэзии за
была Орландо про свой список и отправилась домой без детских ботинок, бе
з солей для ванн. И когда она взялась за дверцу автомобиля, настоящее опят
ь ее огрело по голове. Огрело одиннадцать раз.
Ц Ах, к черту, все к черту! Ц крикнула она, потому что бой часов Ц вещь нев
ыносимая для нервной системы, решительно невыносимая, и дальше мы покаме
ст ничего не можем сообщить об Орландо, кроме того, что она хмурилась, прел
естно переключала скорости и снова кричала: «Смотреть надо, куда идешь!»,
«Жизнь, что ли, надоела?» Ц покуда автомобиль скользил, летел, нырял, свор
ачивал Ц она была прекрасный водитель Ц по Риджент-стрит, Хей-маркету,
по Нортумберленд-авеню, через Вестминстерский мост, налево, прямо, напра
во и снова прямо…
На старой Кент-роуд в четверг одиннадцатого октября 1928 года было большое
движение. Люди запрудили тротуары. Женщины тащили сумки. Бегали дети. В су
конных лавках была распродажа. Улицы расширялись, сужались. Сбегались, р
азбегались пролеты. Вот рынок. Вот похороны. Вот процессия со знаменами, н
а которых написано аршинными буквами: «Про… Соед» Ц а дальше-то что? Мясо
ужасно красное. В дверях мясники. У женщин каблуки совсем сбиты. «Вино люб
…» Ц над витриной. Из окошка выглядывает женщина, очень тихая, очень заду
мчивая. «Похор… при-надл». Ничего не увидишь, не поймешь, не прочтешь до ко
нца. То, что начнется Ц идут, например, навстречу друг другу через улицу д
вое, Ц не кончится никогда. Через двадцать минут такой гонки на автомоби
ле из Лондона дух и тело делаются как обрывки бумаги, трухой высыпающиес
я из мешка, состояние это напоминает предобморочное, предсмертное даже,
и вопрос о том, можно ли сказать об Орландо, что она существует в настоящее
время, в теперешний миг, в известном смысле остается открытым. Нам пришло
сь бы, пожалуй, определить ее как окончательно распавшуюся личность, есл
и бы вдруг направо не натянулся зеленый экран, на который бумажные клочь
я стали сыпаться более медленно; а потом налево натянулся другой, и уже ра
зличались отдельные хлопья, кружащие в воздухе; и вот справа и слева, с обе
их сторон, ровно, ненарушимо тянулось зеленое поле, и к Орландо вернулась
способность видеть и различать реальные вещи, и она увидела домик, и двор,
и четырех коров Ц и все это в натуральную величину.
Едва это произошло, Орландо испустила глубокий вздох облегчения, зажгла
сигарету и молча дымила несколько секунд. Потом позвала Ц неуверенно, к
ак бы сомневаясь, что тот, кто ей нужен, окажется здесь: «Орландо?» Ведь есл
и в нашем мозгу тикает одновременно (по грубым подсчетам) семьдесят шест
ь разных времен, то сколько людей Ц даже подумать страшно Ц умещается и
уживается одновременно, или не одновременно, в нашем мозгу? Иные утвержд
ают, что две тысячи пятьдесят два. Так что нет абсолютно ничего удивитель
ного, если человек, оставшись один, говорит: «Орландо?» (если это его имя), пр
итом имея в виду Ц приди, ради Христа, мне сейчас до смерти надоело это им
енно мое «я». Хочу другое. Откуда и поразительные перемены, которые мы наб
людаем в наших друзьях. Однако не все, конечно, так-то уж просто, потому что
, хотя каждый может позвать, предположим, как сейчас вот Орландо (выехавша
я за город и пожелавшая, вероятно, увидеть на своем месте другое какое-то
«я»), «Орландо?» Ц отсюда еще вовсе не следует, что эта Орландо явилась. Ве
дь у наших «я», нагроможденных одно на другое, как тарелки в руках у буфетч
ика, есть где-то свои дела, свои склонности, собственные свои конституции
и права, или как там вы их назовете (а у многих таких вещей вообще никакого
названия нет), и одно является только во время дождя, другое только в комна
те с зелеными шторами, третье только в отсутствие миссис Джонс, четверто
е Ц если ему посулить стаканчик винца, и так далее и тому подобное; каждый
, основываясь на собственном опыте, может продолжить список условий, кот
орые ставят ему его разные «я», и многие из них так нелепы и смехотворны, ч
то их даже совестно вставить в книжку.
Итак, Орландо на повороте к сараю позвала: «Орландо?» Ц вопросительным т
оном и стала ждать. Орландо не явилась.
Ц Ну ладно, Ц сказала Орландо с бодростью, какую мы на себя напускаем в п
одобных случаях, и попробовала еще раз. Ведь у нее было великое множество
разных «я», гораздо больше, чем нам удалось отразить, ибо биография счита
ется завершенной, когда отражено шесть-семь «я», тогда как их бывает у чел
овека гораздо больше тысячи. И Ц выбирая лишь те из этих «я», для которых
у нас нашлось место Ц Орландо, может быть, звала сейчас того мальчика, кот
орый срезал голову негра; того мальчика, который ее снова привязывал; мал
ьчика, который лежал на горе, который видел поэта, протягивал чашу розово
й воды Королеве; или, может быть, она звала того юношу, который влюбился в С
ашу, или придворного Ц посла Ц воина Ц путешественника; или, может быть
, она звала сейчас женщину Ц цыганку, знатную даму, отшельницу, девушку, в
любленную в жизнь, покровительницу литературы; женщину, звавшую Мара (ра
зумея горячие ванны и вечерние свечи), или Шел-мердина (разумея крокусы в
осенних лесах), или Бонтропа (разумея смерть, которой ежедневно мы умирае
м), или она звала всех троих сразу, разумея столько разных вещей, что мы для
них здесь не располагаем достаточным местом, Ц и все эти «я» были разные
, и неизвестно, какое из них она сейчас звала.
Возможно; но, кажется, определенно одно (здесь мы попадем в область «возмо
жно» и «кажется») Ц то «я», которое ей больше всех было нужно, от нее держа
лось подальше, потому что она, как ее послушать, меняла свое «я» со скорост
ью своей же езды Ц новое на каждом повороте, Ц как бывает, когда по каким-
то непреодолимым причинам сознательное «я», в данную минуту одержавшее
верх и получившее право желать, хочет быть только собою, и все тут. Многие
называют его «истинным я», и оно якобы вбирает в себя все «я», из которых м
ы состоим, Ц «ключевым я», которое подчиняет себе все остальное. Орландо
, конечно, искала это «я», как читатель может судить по тому, что она говори
ла, ведя машину (пусть она порола несвязные, скучные, пошлые тривиальност
и, молола порой невнятицу, но читатель сам виноват: нечего подслушивать, к
ак рассуждает дама сама с собой; наше дело сторона, мы только передаем сло
ва, в скобках прибавляем, какое «я» высказывается в данном случае, причем,
естественно, мы можем и ошибаться).
Ц Ну и что же? Ну и кто же? Ц говорила она. Ц Тридцати шести лет. В авто. Жен
щина. Но ведь еще миллионы разных вещей. Сноб? Орден Подвязки в кабинете? Л
еопарды? Предки? Кичусь? Да! Азартна, люблю роскошь, стервозна? Да? (Тут явило
сь новое «я».) Ну и пусть. Честная? По-моему, да. Щедрая? Подумаешь, эка важнос
ть. (Тут явилось новое «я».) По утрам валяться в постели на тончайших прост
ынях, слушать голубей; серебряная посуда Ц вино Ц горничные Ц лакеи. Не
женка? Очень возможно. (Тут явилось новое «я».) Слишком много лишнего. Мои к
ниги. (Тут были перечислены пятьдесят классических названий, прикрывавш
их, мы полагаем, ранние романтические труды, которые она порвала.) Поклади
стая, общительная, романтичная. Но… (Тут явилось новое «я».) Тупица. И дура. Б
олее нелепой дурищи представить себе не могу. И… и… (она долго подыскивал
а нужное слово, и, если мы подскажем «любовь», мы, возможно, ляпнем что-то со
всем некстати, но… она безусловно покраснела и расхохоталась) и жаба, усе
янная изумрудами! Эрцгерцог Гарри! Навозные мухи на потолке! (Тут явилось
другое «я».) А как же Нелл? Китти? Саша? (Она пригорюнилась, на глаза навернул
ись слезы, а ведь она давно отстала от этой привычки Ц плакать.) Деревья,
Ц сказала она. (Она проезжала мимо кучки деревьев. Высунулось новое «я».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27