Что может быть понятней этого яростного человека? Как
ая грубость и какая чистота, какая резкость и какая нежность; презирая це
лый свет, на каком ребячьем языке лепетал он с маленькой девочкой, и умрет
он Ц какое уж сомнение? Ц в доме для умалишенных.
И всех их Орландо поила чаем, а то в хорошую погоду увозила всех в свой заг
ородный замок и там по-царски принимала в Круглой гостиной, увешанной их
портретами Ц в кружок, чтоб мистер Поп не мог сказать, что мистер Аддисон
висит раньше него, или наоборот. Они, конечно, были чрезвычайно остроумны (
но все их остроумие Ц в их книгах) и обучали ее самой главной примете стил
я, а именно естественности тона Ц качеству, которому никто не слыхавший
их не может подражать, ни даже Николас Грин при всем своем искусстве, пото
му что оно рождается из воздуха; как волна, разбивается о мебель и откатыв
ает, и тает, и потом его ни за что не поймать, тому особенно, кто полвека спус
тя тужится и навостряет уши. Они ее обучали самим ритмом и модуляциями го
лосов в разговоре, так что стиль ее слегка изменился, она сочинила нескол
ько очень порядочных, остроумных стихов и набросков в прозе. И она рекой л
ила вино за обедом и подсовывала им под тарелки банкноты, которые они люб
езно принимали; и, принимая их посвящения, польщенная такой честью, она сч
итала себя отнюдь не в накладе.
Так время шло, и часто можно было слышать, как Орландо обращалась сама к се
бе с нажимом, который мог бы насторожить внимательного слушателя: «Ну и н
у! Что за жизнь!» (Она все еще пребывала в поисках этого товара.) Скоро, однак
о, обстоятельства вынудили ее пристальней вглядеться в предмет. Как-то о
на поила чаем мистера Попа, который, как всякий может заключить из вышеци
тированных строк, сидел, весь предупредительность, сверкая взором, скрюч
енный в кресле с нею рядом.
«Господи, Ц думала она, берясь за сахарные щипцы, Ц как станут мне завид
овать женщины грядущих веков! И все же…» Она запнулась, мистер Поп нуждал
ся в ее внимании. И все же Ц кончим мы ее мысль за нее, Ц когда люди говоря
т «как грядущие века станут мне завидовать», можно с уверенностью сказат
ь, что в настоящее время им очень не по себе. Так ли уж удалась эта жизнь, так
ой ли была бурной, лестной, славной, какой предстает она под пером мемуари
ста? Во-первых, Орландо терпеть не могла чай; во-вторых, интеллект, пусть и
божественный, и достойный всяческого преклонения, имеет обычай ютиться
в самом утлом сосуде и часто, увы, варварски теснит прочие качества, так чт
о нередко там, где Ум особенно велик, Сердцу, Чувствам, Великодушию, Щедрос
ти, Терпимости и Доброте просто дышать нечем. И потом Ц какого высокого м
нения поэты о самих себе; и потом Ц какого низкого обо всех других; потом
Ц эта злоба, оскорбления, зависть и остроумные отповеди, в которых они не
вылазно погрязают; и как пространно они выражают все это; и как жадно треб
уют нашего сочувствия, Ц все перечисленное, скажем шепотком, чтоб мудре
цы не подслушали, превращает разливание чая в куда более рискованное и т
рудное предприятие, чем обыкновенно полагают. И вдобавок (опять мы шепче
м, чтобы нас не подслушали женщины) у всех мужчин есть одна общая тайна; ло
рд Честерфилд
Филип Дормер Стенхом, четвертый лорд Честерфилд (1694 Ц 1773) Ц государст
венный деятель и дипломат, знаменит почти ежедневными (с 1737 г.) письмами к с
ыну. У Вирджинии Вулф есть эссе «Письма лорда Честерфилда к сыну».
о ней проговорился сыну под величайшим секретом: «Женщины Ц всего
-навсего большие дети… Умный мужчина ими забавляется, играет, льстит им и
балует их», и это, поскольку дети вечно слышат то, что не предназначено для
их ушей, а иногда и вырастают, как-то, верно, просочилось, так что церемония
разливания чая Ц довольно двусмысленная церемония. Женщина прекрасно
знает, что, хотя великий ум ее задаривает своими стихами, хвалит ее сужден
ия, домогается ее критики и пьет ее чай, это никоим образом не означает, чт
о он уважает ее мнение, ценит ее вкус или откажет себе в удовольствии, раз
уж запрещена рапира, проткнуть ее насквозь своим пером. Все это Ц опять ш
епнем тихонько Ц теперь каким-то манером, вероятно, просочилось; и, хотя
сливочник парит над столом и распялены сахарные щипцы, иные дамы слегка
нервничают, поглядывают в окно, позевывают и шумно плюхают сахар Ц как в
от сейчас Орландо Ц в чай мистера Попа. Никогда ни один смертный не был та
к готов заподозрить оскорбление и так скор на месть, как мистер Поп. Он пов
ернулся к Орландо и тотчас ее огрел сырым наброском некоей известной стр
оки из «Женских характеров»
См. «Опыты о нравах», письмо II, «К даме. О женск
их характерах» (желчная сатира Попа на дам из общества, скрытых под прозр
ачными мифологическими именами).
. Потом-то уж он, разумеется, навел на них лоску, но и в первоначальном
виде они разили наповал. Орландо отвечала реверансом. Мистер Поп с покло
ном ее покинул. Чтобы охладить щеки, будто исхлестанные низеньким господ
ином, Орландо побрела к орешнику в глубине сада. Скоро легкий ветерок сде
лал свое дело. К изумлению своему, она обнаружила, что одиночество принос
ит ей несказанную отраду. Она смотрела, как снуют по реке веселые лодки. Ви
д их, конечно, ей привел на память кое-какие происшествия из прошлого. В ти
хой задумчивости она уселась под ветлой. Так она и сидела, пока на небе не
выступили звезды. Тогда она встала, потянулась и пошла в дом, к себе в спал
ьню, и заперла за собою дверь. Открыла шкап, где еще во множестве висели од
ежды, которые нашивала она юным светским львом, и выбрала черный бархатн
ый костюм, щедро расшитый венецианскими кружевами. Конечно, он чуть-чуть
вышел из моды, зато сидел как влитый, и она в нем выглядела идеалом юного в
ельможи. Повертевшись перед зеркалом, убедясь, что стреноживаемые юбкам
и ноги ее не отвыкли от свободы, она выскользнула из дому.
Была прелестная ночь раннего апреля. Мириады звезд, сливаясь с ущербною
луной, в свою очередь усиленной лучами фонарей, как нельзя выгодней осве
щали лица прохожих и архитектуру мистера Рена. Все было до странности не
жным, будто, готовое вот-вот совсем раствориться, вдруг застыло и ожило по
д воздействием какой-то серебряной капли. Ах, если бы разговор бывал таки
м, думала Орландо (предавшись глупым мечтам), если бы общество было таким,
такой была бы дружба, такой была бы любовь. Ведь Бог знает почему, стоит на
м извериться в человеческих отношениях Ц какое-то случайное расположе
ние сараев и лип или, скажем, тележки и стога вдруг нас дарит безупречнейш
им символом того, что недостижимо, и снова мы ударяемся в поиски.
Занятая этими соображениями, она ступила на Лестер-сквер. Здания облада
ли дымчатой, но строгой симметрией, днем вовсе им не свойственной. Очерки
крыш и труб четко прорисовывались на искусно затушеванном небе. Посреди
Лестер-сквер, на скамье под платаном, пригорюнясь, уронив одну руку вдоль
тела, а другую забыв на коленях, воплощением грации, скорби и простоты сид
ела молодая женщина. Орландо широким взмахом шляпы приветствовала ее, ка
к положено светскому человеку приветствовать даму на людях. Молодая жен
щина подняла голову. Голова была самой изысканной формы. Молодая женщина
подняла взор. На Орландо излилось сверкание, какое видишь иногда на чайн
иках, но очень редко на человеческом лице. Из-под серебряной этой глазури
она смотрела на него (для нее же он был мужчиной) с мольбой, надеждой, трепе
том, страхом. Она встала, приняла протянутую руку. Ибо Ц надо ли еще разже
вывать? Ц она принадлежала племени, которое по ночам драит свой товар и р
аскладывает на прилавке в ожидании покупателя потароватей. Она отвела О
рландо в комнату на Джерард-стрит, свое обиталище. Легонько, но как бы ища
защиты повиснув на руке Орландо, она расшевелила в ней присущие мужчине
чувства. Орландо выглядела, чувствовала и говорила как мужчина. И однако,
хоть сама совсем недавно стала женщиной, она подозревала, что эта робост
ь жестов, спотыкающиеся ответы, самая возня с никак не попадавшим в скваж
ину ключом, колыхание складок, бессилие ладоней Ц все это напускалось в
угоду мужской рыцарственности спутника. Они поднялись по лестнице, и тру
ды, положенные бедняжкой на то, чтобы украсить свою комнату и скрыть тот ф
акт, что другой у нее нет, ни на мгновение не обманули Орландо. Обман ей пре
тил; правда вызывала жалость. Но одно просвечивало сквозь другое и вызыв
ало в Орландо такую странную смесь чувств, что она сама не знала, смеяться
ей или плакать. Тем временем Нелл Ц так назвалась девушка Ц расстегива
ла перчатки, тщательно прятала большой палец на левой руке, взывавший к ш
топке; потом ушла за ширму и там, вероятно, румянилась, пудрилась, приводил
а в порядок платье, повязывала вокруг шеи свежий платочек, как водится, уб
лажая при этом поклонника немолчной трескотней, хотя Орландо, по тону го
лоса, могла бы поклясться, что мысли ее далеко. Наконец она вышла в полной
готовности… и тут-то Орландо не выдержала Ц она отбросила весь свой мас
карад и без обиняков призналась, что она женщина.
И Нелл разразилась таким громким хохотом, что его было слышно, наверное, н
а другой стороне улицы.
Ц Ну, милочка, Ц сказала она, слегка оправясь, Ц сказать по правде, я рад
а-радешенька. Вот те крест (просто удивительно, как, узнав, что они принадл
ежат к одному полу, она в два счета отбросила свою жалостную повадку), вот
те крест, мне сегодня ихнего брата не надо Ц хоть меня озолоти. Я, знаешь л
и, в жуткую передрягу влипла.
После чего, раздувая огонь в камине и помешивая пунш, она поведала Орланд
о всю историю своей жизни. Поскольку в настоящее время нас занимает жизн
ь Орландо, мы не станем пересказывать приключения другой дамы, но опреде
ленно одно: никогда еще часы не пролетали для Орландо стремительней да и
веселей, хотя в мистрис Нелл ни грана не было остроумия, а когда в разговор
е всплыло имя мистера Попа, она невинно осведомилась, не родственник ли о
н куаферу с той же фамилией на Джермин-стрит. И однако Ц таково уж обаяни
е непринужденности и притягательность красоты, Ц речи бедной девочки,
пересыпанные вульгарнейшими уличными словечками, как вино, веселили Ор
ландо после приевшихся изысканных фраз, и она принуждена была себе созна
ться, что в язвительности мистера Попа, снисходительности мистера Аддис
она и секретах лорда Честерфилда было что-то такое, что сводило на нет ее
удовольствие от общества умников, как бы глубоко ни продолжала она чтить
их творения.
У этих бедных созданий, поняла Орландо, когда Нелл привела Пру, а Пру приве
ла Китти, а Китти Ц Розу, было свое общество, которого они избрали ее член
ом. Каждая рассказывала историю приключений, приведших ее к нынешнему об
разу жизни. Некоторые были побочными дочерьми графов, одна же стояла куд
а ближе, чем можно было предположить, к особе самого короля. Никто из них н
е опустился и не обеднел настолько, чтобы уж не иметь ни кольца на пальце,
ни носового платочка в кармане, заменявшего родословную. И они сходились
вкруг пуншевой чаши, которую Орландо почитала долгом своим щедро наполн
ять, и сколько тут рассказывалось волнующих историй, сколько делалось за
бавных наблюдений! Ведь невозможно отрицать, что, когда собираются женщи
ны, Ц но тсс! Ц они всегда следят, чтоб были заперты двери и ни единое сло
вцо не угодило в печать. У них одно желание, Ц но снова тсс! Ц не мужские л
и там шаги на лестнице? У них одно желание, хотели мы сказать, когда вошедш
ий господин буквально вырвал у нас слово изо рта. Женщины не имеют желани
й, говорит этот господин, входя в гостиную Нелл, одно сплошное кривлянье. Б
ез желаний (она обслужила его, и он удалился) их разговор ни для кого не мож
ет представлять интереса. «Общеизвестно, Ц заявляет мистер С.У., Ц что н
е возбуждаемые противоположным полом женщины не знают, о чем друг с друг
ом разговаривать. Когда они одни, они не разговаривают, они царапаются». А
если разговаривать они не могут, и невозможно царапаться без передышки,
и общеизвестно (мистер Т. Р. это доказал), «что женщины не способны ни на как
ую привязанность к представительницам своего же пола и питают друг к дру
гу глубокую неприязнь», Ц нам остается гадать, что же делают женщины, ког
да сходятся вместе?
Поскольку данный вопрос не из тех, какие могут занять умного мужчину, дав
айте-ка, пользуясь непринадлежностью всех историков и биографов ни к ка
кому полу, мы его и опустим, лишь сообщив, что Орландо наслаждалась женски
м обществом, и предоставя джентльменам доказывать, раз уж им так хочется,
что это невозможно.
Но давать точный и полный отчет о жизни Орландо этой поры становится все
трудней. Ощупью пробираясь по плохо освещенным, плохо мощенным, затхлым
задворкам тогдашней Джерард-стрит и Друри-лейн, мы то ловим быстрый пром
ельк Орландо, то снова теряем из виду. Задача опознавания осложняется ещ
е и тем, что ей тогда, кажется, нравилось то и дело, переодеваясь, менять сво
й облик. И в современных мемуарах она часто выступает как лорд такой-то, к
оторый на самом деле был ее кузеном; ему приписывали ее щедрость, и его наз
ывали автором написанных ею поэм. Выступать в этих разных ролях ей, очеви
дно, не стоило большого труда, ибо пол ее менялся куда чаще, чем даже могут
вообразить те, кто никогда подобным образом не переодевался; без всякого
сомнения, она собирала и двойной урожай, жизненные удовольствия умножал
ись, опыт разнообразился. То в бриджах Ц сама прямота и честь, Ц то сама о
больстительность в юбках, она равно у обоих полов пользовалась успехом. 7
в.
Мы могли бы бегло очертить, как проводила она утро в неопределенного пол
а китайском кимоно, среди своих книг; далее принимала нескольких посетит
елей (а у нее их были сотни) в том же платье; потом прогуливалась по саду, под
резала орешник Ц тут шли в ход коротенькие бриджи; потом переодевалась
в цветастую тафту Ц наряд в самый раз для того, чтобы отправиться в Ричмо
нд и получить предложение руки и сердца от какого-нибудь знатного вельм
ожи; а там Ц обратно в город, облачиться в гороховый сюртук, как у стряпче
го, и понаведаться в конторах, как продвигаются ее дела, потому что состоя
ние ее час от часу таяло, а процессы были ничуть не ближе к завершению, неж
ели сто лет назад; и вот наконец наступала ночь, и чаще всего Ц благородны
й вельможа с головы до пят Ц она бродила по улицам в поисках приключений.
Возвращаясь после своих вылазок Ц каких только о них не рассказывалось
историй, например, что она дралась на дуэли, служила капитаном на судне ег
о величества, голышом, под взглядами изумленной публики, танцевала на ба
лконе, бежала с некой дамой в Нидерланды, куда за ними последовал и дамин м
уж (вопрос о том, правдивы эти истории или нет, мы здесь не будем рассматри
вать), Ц так вот, возвращаясь после каких-то там своих занятий, она иногда
норовила пройти под окном кофейни и, невидимая, наблюдала умников, по жес
там их догадываясь, какие остроумные, мудрые, злые речи они произносят, ни
слова из них не слыша, Ц впрочем, надо думать, это к лучшему; а однажды прос
тояла целых полчаса, глядя, как три тени на гардинах пьют вместе чай в одно
м доме на Болт-корт.
Нельзя и вообразить пьесы более увлекательной. Ей хотелось крикнуть: «Бр
аво! Браво!» Что за великолепная то была драма, что за страница, вырванная
из толстенного тома жизни человеческой! Маленькая тень, надувая губы, ер
зала на стуле, суетливо, раздраженно, навязчиво; совала в чашку палец, опре
деляя, сколько там налито чая, сутулая женская тень Ц ибо была слепа; и те
нь с римским профилем раскачивалась в огромном кресле Ц как странно он
заламывал пальцы, как тряс головой из стороны в сторону, какими жадными г
лотками заглатывал чай. Доктор Джонсон, мистер Босуэлл и миссис Уильямс
Доктор Сэмю
эл Джонсон (1709 Ц 1784) Ц лексикограф, издатель, поэт, драматург, биограф, значи
тельнейший критик своего времени. Слепая миссис Анна Уильямс с 1752 г. (после
смерти его жены) жила у него в доме. Джеймс Босуэлл (1740 Ц 1795) был связан с Джон
соном с 1762 г., записывал за ним его блистательные высказывания и впоследст
вии (1791) написал книгу «Жизнь Сэмюэла Джонсона».
Ц вот имена теней. Орландо была настолько захвачена зрелищем, что
даже забыла подумать о том, как станут ей завидовать грядущие века, хотя, о
чень возможно, в данном случае они бы и стали. Смотреть и смотреть Ц ей эт
ого было довольно. Наконец мистер Босуэлл встал. С подчеркнутым небрежен
ием он поклонился старухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
ая грубость и какая чистота, какая резкость и какая нежность; презирая це
лый свет, на каком ребячьем языке лепетал он с маленькой девочкой, и умрет
он Ц какое уж сомнение? Ц в доме для умалишенных.
И всех их Орландо поила чаем, а то в хорошую погоду увозила всех в свой заг
ородный замок и там по-царски принимала в Круглой гостиной, увешанной их
портретами Ц в кружок, чтоб мистер Поп не мог сказать, что мистер Аддисон
висит раньше него, или наоборот. Они, конечно, были чрезвычайно остроумны (
но все их остроумие Ц в их книгах) и обучали ее самой главной примете стил
я, а именно естественности тона Ц качеству, которому никто не слыхавший
их не может подражать, ни даже Николас Грин при всем своем искусстве, пото
му что оно рождается из воздуха; как волна, разбивается о мебель и откатыв
ает, и тает, и потом его ни за что не поймать, тому особенно, кто полвека спус
тя тужится и навостряет уши. Они ее обучали самим ритмом и модуляциями го
лосов в разговоре, так что стиль ее слегка изменился, она сочинила нескол
ько очень порядочных, остроумных стихов и набросков в прозе. И она рекой л
ила вино за обедом и подсовывала им под тарелки банкноты, которые они люб
езно принимали; и, принимая их посвящения, польщенная такой честью, она сч
итала себя отнюдь не в накладе.
Так время шло, и часто можно было слышать, как Орландо обращалась сама к се
бе с нажимом, который мог бы насторожить внимательного слушателя: «Ну и н
у! Что за жизнь!» (Она все еще пребывала в поисках этого товара.) Скоро, однак
о, обстоятельства вынудили ее пристальней вглядеться в предмет. Как-то о
на поила чаем мистера Попа, который, как всякий может заключить из вышеци
тированных строк, сидел, весь предупредительность, сверкая взором, скрюч
енный в кресле с нею рядом.
«Господи, Ц думала она, берясь за сахарные щипцы, Ц как станут мне завид
овать женщины грядущих веков! И все же…» Она запнулась, мистер Поп нуждал
ся в ее внимании. И все же Ц кончим мы ее мысль за нее, Ц когда люди говоря
т «как грядущие века станут мне завидовать», можно с уверенностью сказат
ь, что в настоящее время им очень не по себе. Так ли уж удалась эта жизнь, так
ой ли была бурной, лестной, славной, какой предстает она под пером мемуари
ста? Во-первых, Орландо терпеть не могла чай; во-вторых, интеллект, пусть и
божественный, и достойный всяческого преклонения, имеет обычай ютиться
в самом утлом сосуде и часто, увы, варварски теснит прочие качества, так чт
о нередко там, где Ум особенно велик, Сердцу, Чувствам, Великодушию, Щедрос
ти, Терпимости и Доброте просто дышать нечем. И потом Ц какого высокого м
нения поэты о самих себе; и потом Ц какого низкого обо всех других; потом
Ц эта злоба, оскорбления, зависть и остроумные отповеди, в которых они не
вылазно погрязают; и как пространно они выражают все это; и как жадно треб
уют нашего сочувствия, Ц все перечисленное, скажем шепотком, чтоб мудре
цы не подслушали, превращает разливание чая в куда более рискованное и т
рудное предприятие, чем обыкновенно полагают. И вдобавок (опять мы шепче
м, чтобы нас не подслушали женщины) у всех мужчин есть одна общая тайна; ло
рд Честерфилд
Филип Дормер Стенхом, четвертый лорд Честерфилд (1694 Ц 1773) Ц государст
венный деятель и дипломат, знаменит почти ежедневными (с 1737 г.) письмами к с
ыну. У Вирджинии Вулф есть эссе «Письма лорда Честерфилда к сыну».
о ней проговорился сыну под величайшим секретом: «Женщины Ц всего
-навсего большие дети… Умный мужчина ими забавляется, играет, льстит им и
балует их», и это, поскольку дети вечно слышат то, что не предназначено для
их ушей, а иногда и вырастают, как-то, верно, просочилось, так что церемония
разливания чая Ц довольно двусмысленная церемония. Женщина прекрасно
знает, что, хотя великий ум ее задаривает своими стихами, хвалит ее сужден
ия, домогается ее критики и пьет ее чай, это никоим образом не означает, чт
о он уважает ее мнение, ценит ее вкус или откажет себе в удовольствии, раз
уж запрещена рапира, проткнуть ее насквозь своим пером. Все это Ц опять ш
епнем тихонько Ц теперь каким-то манером, вероятно, просочилось; и, хотя
сливочник парит над столом и распялены сахарные щипцы, иные дамы слегка
нервничают, поглядывают в окно, позевывают и шумно плюхают сахар Ц как в
от сейчас Орландо Ц в чай мистера Попа. Никогда ни один смертный не был та
к готов заподозрить оскорбление и так скор на месть, как мистер Поп. Он пов
ернулся к Орландо и тотчас ее огрел сырым наброском некоей известной стр
оки из «Женских характеров»
См. «Опыты о нравах», письмо II, «К даме. О женск
их характерах» (желчная сатира Попа на дам из общества, скрытых под прозр
ачными мифологическими именами).
. Потом-то уж он, разумеется, навел на них лоску, но и в первоначальном
виде они разили наповал. Орландо отвечала реверансом. Мистер Поп с покло
ном ее покинул. Чтобы охладить щеки, будто исхлестанные низеньким господ
ином, Орландо побрела к орешнику в глубине сада. Скоро легкий ветерок сде
лал свое дело. К изумлению своему, она обнаружила, что одиночество принос
ит ей несказанную отраду. Она смотрела, как снуют по реке веселые лодки. Ви
д их, конечно, ей привел на память кое-какие происшествия из прошлого. В ти
хой задумчивости она уселась под ветлой. Так она и сидела, пока на небе не
выступили звезды. Тогда она встала, потянулась и пошла в дом, к себе в спал
ьню, и заперла за собою дверь. Открыла шкап, где еще во множестве висели од
ежды, которые нашивала она юным светским львом, и выбрала черный бархатн
ый костюм, щедро расшитый венецианскими кружевами. Конечно, он чуть-чуть
вышел из моды, зато сидел как влитый, и она в нем выглядела идеалом юного в
ельможи. Повертевшись перед зеркалом, убедясь, что стреноживаемые юбкам
и ноги ее не отвыкли от свободы, она выскользнула из дому.
Была прелестная ночь раннего апреля. Мириады звезд, сливаясь с ущербною
луной, в свою очередь усиленной лучами фонарей, как нельзя выгодней осве
щали лица прохожих и архитектуру мистера Рена. Все было до странности не
жным, будто, готовое вот-вот совсем раствориться, вдруг застыло и ожило по
д воздействием какой-то серебряной капли. Ах, если бы разговор бывал таки
м, думала Орландо (предавшись глупым мечтам), если бы общество было таким,
такой была бы дружба, такой была бы любовь. Ведь Бог знает почему, стоит на
м извериться в человеческих отношениях Ц какое-то случайное расположе
ние сараев и лип или, скажем, тележки и стога вдруг нас дарит безупречнейш
им символом того, что недостижимо, и снова мы ударяемся в поиски.
Занятая этими соображениями, она ступила на Лестер-сквер. Здания облада
ли дымчатой, но строгой симметрией, днем вовсе им не свойственной. Очерки
крыш и труб четко прорисовывались на искусно затушеванном небе. Посреди
Лестер-сквер, на скамье под платаном, пригорюнясь, уронив одну руку вдоль
тела, а другую забыв на коленях, воплощением грации, скорби и простоты сид
ела молодая женщина. Орландо широким взмахом шляпы приветствовала ее, ка
к положено светскому человеку приветствовать даму на людях. Молодая жен
щина подняла голову. Голова была самой изысканной формы. Молодая женщина
подняла взор. На Орландо излилось сверкание, какое видишь иногда на чайн
иках, но очень редко на человеческом лице. Из-под серебряной этой глазури
она смотрела на него (для нее же он был мужчиной) с мольбой, надеждой, трепе
том, страхом. Она встала, приняла протянутую руку. Ибо Ц надо ли еще разже
вывать? Ц она принадлежала племени, которое по ночам драит свой товар и р
аскладывает на прилавке в ожидании покупателя потароватей. Она отвела О
рландо в комнату на Джерард-стрит, свое обиталище. Легонько, но как бы ища
защиты повиснув на руке Орландо, она расшевелила в ней присущие мужчине
чувства. Орландо выглядела, чувствовала и говорила как мужчина. И однако,
хоть сама совсем недавно стала женщиной, она подозревала, что эта робост
ь жестов, спотыкающиеся ответы, самая возня с никак не попадавшим в скваж
ину ключом, колыхание складок, бессилие ладоней Ц все это напускалось в
угоду мужской рыцарственности спутника. Они поднялись по лестнице, и тру
ды, положенные бедняжкой на то, чтобы украсить свою комнату и скрыть тот ф
акт, что другой у нее нет, ни на мгновение не обманули Орландо. Обман ей пре
тил; правда вызывала жалость. Но одно просвечивало сквозь другое и вызыв
ало в Орландо такую странную смесь чувств, что она сама не знала, смеяться
ей или плакать. Тем временем Нелл Ц так назвалась девушка Ц расстегива
ла перчатки, тщательно прятала большой палец на левой руке, взывавший к ш
топке; потом ушла за ширму и там, вероятно, румянилась, пудрилась, приводил
а в порядок платье, повязывала вокруг шеи свежий платочек, как водится, уб
лажая при этом поклонника немолчной трескотней, хотя Орландо, по тону го
лоса, могла бы поклясться, что мысли ее далеко. Наконец она вышла в полной
готовности… и тут-то Орландо не выдержала Ц она отбросила весь свой мас
карад и без обиняков призналась, что она женщина.
И Нелл разразилась таким громким хохотом, что его было слышно, наверное, н
а другой стороне улицы.
Ц Ну, милочка, Ц сказала она, слегка оправясь, Ц сказать по правде, я рад
а-радешенька. Вот те крест (просто удивительно, как, узнав, что они принадл
ежат к одному полу, она в два счета отбросила свою жалостную повадку), вот
те крест, мне сегодня ихнего брата не надо Ц хоть меня озолоти. Я, знаешь л
и, в жуткую передрягу влипла.
После чего, раздувая огонь в камине и помешивая пунш, она поведала Орланд
о всю историю своей жизни. Поскольку в настоящее время нас занимает жизн
ь Орландо, мы не станем пересказывать приключения другой дамы, но опреде
ленно одно: никогда еще часы не пролетали для Орландо стремительней да и
веселей, хотя в мистрис Нелл ни грана не было остроумия, а когда в разговор
е всплыло имя мистера Попа, она невинно осведомилась, не родственник ли о
н куаферу с той же фамилией на Джермин-стрит. И однако Ц таково уж обаяни
е непринужденности и притягательность красоты, Ц речи бедной девочки,
пересыпанные вульгарнейшими уличными словечками, как вино, веселили Ор
ландо после приевшихся изысканных фраз, и она принуждена была себе созна
ться, что в язвительности мистера Попа, снисходительности мистера Аддис
она и секретах лорда Честерфилда было что-то такое, что сводило на нет ее
удовольствие от общества умников, как бы глубоко ни продолжала она чтить
их творения.
У этих бедных созданий, поняла Орландо, когда Нелл привела Пру, а Пру приве
ла Китти, а Китти Ц Розу, было свое общество, которого они избрали ее член
ом. Каждая рассказывала историю приключений, приведших ее к нынешнему об
разу жизни. Некоторые были побочными дочерьми графов, одна же стояла куд
а ближе, чем можно было предположить, к особе самого короля. Никто из них н
е опустился и не обеднел настолько, чтобы уж не иметь ни кольца на пальце,
ни носового платочка в кармане, заменявшего родословную. И они сходились
вкруг пуншевой чаши, которую Орландо почитала долгом своим щедро наполн
ять, и сколько тут рассказывалось волнующих историй, сколько делалось за
бавных наблюдений! Ведь невозможно отрицать, что, когда собираются женщи
ны, Ц но тсс! Ц они всегда следят, чтоб были заперты двери и ни единое сло
вцо не угодило в печать. У них одно желание, Ц но снова тсс! Ц не мужские л
и там шаги на лестнице? У них одно желание, хотели мы сказать, когда вошедш
ий господин буквально вырвал у нас слово изо рта. Женщины не имеют желани
й, говорит этот господин, входя в гостиную Нелл, одно сплошное кривлянье. Б
ез желаний (она обслужила его, и он удалился) их разговор ни для кого не мож
ет представлять интереса. «Общеизвестно, Ц заявляет мистер С.У., Ц что н
е возбуждаемые противоположным полом женщины не знают, о чем друг с друг
ом разговаривать. Когда они одни, они не разговаривают, они царапаются». А
если разговаривать они не могут, и невозможно царапаться без передышки,
и общеизвестно (мистер Т. Р. это доказал), «что женщины не способны ни на как
ую привязанность к представительницам своего же пола и питают друг к дру
гу глубокую неприязнь», Ц нам остается гадать, что же делают женщины, ког
да сходятся вместе?
Поскольку данный вопрос не из тех, какие могут занять умного мужчину, дав
айте-ка, пользуясь непринадлежностью всех историков и биографов ни к ка
кому полу, мы его и опустим, лишь сообщив, что Орландо наслаждалась женски
м обществом, и предоставя джентльменам доказывать, раз уж им так хочется,
что это невозможно.
Но давать точный и полный отчет о жизни Орландо этой поры становится все
трудней. Ощупью пробираясь по плохо освещенным, плохо мощенным, затхлым
задворкам тогдашней Джерард-стрит и Друри-лейн, мы то ловим быстрый пром
ельк Орландо, то снова теряем из виду. Задача опознавания осложняется ещ
е и тем, что ей тогда, кажется, нравилось то и дело, переодеваясь, менять сво
й облик. И в современных мемуарах она часто выступает как лорд такой-то, к
оторый на самом деле был ее кузеном; ему приписывали ее щедрость, и его наз
ывали автором написанных ею поэм. Выступать в этих разных ролях ей, очеви
дно, не стоило большого труда, ибо пол ее менялся куда чаще, чем даже могут
вообразить те, кто никогда подобным образом не переодевался; без всякого
сомнения, она собирала и двойной урожай, жизненные удовольствия умножал
ись, опыт разнообразился. То в бриджах Ц сама прямота и честь, Ц то сама о
больстительность в юбках, она равно у обоих полов пользовалась успехом. 7
в.
Мы могли бы бегло очертить, как проводила она утро в неопределенного пол
а китайском кимоно, среди своих книг; далее принимала нескольких посетит
елей (а у нее их были сотни) в том же платье; потом прогуливалась по саду, под
резала орешник Ц тут шли в ход коротенькие бриджи; потом переодевалась
в цветастую тафту Ц наряд в самый раз для того, чтобы отправиться в Ричмо
нд и получить предложение руки и сердца от какого-нибудь знатного вельм
ожи; а там Ц обратно в город, облачиться в гороховый сюртук, как у стряпче
го, и понаведаться в конторах, как продвигаются ее дела, потому что состоя
ние ее час от часу таяло, а процессы были ничуть не ближе к завершению, неж
ели сто лет назад; и вот наконец наступала ночь, и чаще всего Ц благородны
й вельможа с головы до пят Ц она бродила по улицам в поисках приключений.
Возвращаясь после своих вылазок Ц каких только о них не рассказывалось
историй, например, что она дралась на дуэли, служила капитаном на судне ег
о величества, голышом, под взглядами изумленной публики, танцевала на ба
лконе, бежала с некой дамой в Нидерланды, куда за ними последовал и дамин м
уж (вопрос о том, правдивы эти истории или нет, мы здесь не будем рассматри
вать), Ц так вот, возвращаясь после каких-то там своих занятий, она иногда
норовила пройти под окном кофейни и, невидимая, наблюдала умников, по жес
там их догадываясь, какие остроумные, мудрые, злые речи они произносят, ни
слова из них не слыша, Ц впрочем, надо думать, это к лучшему; а однажды прос
тояла целых полчаса, глядя, как три тени на гардинах пьют вместе чай в одно
м доме на Болт-корт.
Нельзя и вообразить пьесы более увлекательной. Ей хотелось крикнуть: «Бр
аво! Браво!» Что за великолепная то была драма, что за страница, вырванная
из толстенного тома жизни человеческой! Маленькая тень, надувая губы, ер
зала на стуле, суетливо, раздраженно, навязчиво; совала в чашку палец, опре
деляя, сколько там налито чая, сутулая женская тень Ц ибо была слепа; и те
нь с римским профилем раскачивалась в огромном кресле Ц как странно он
заламывал пальцы, как тряс головой из стороны в сторону, какими жадными г
лотками заглатывал чай. Доктор Джонсон, мистер Босуэлл и миссис Уильямс
Доктор Сэмю
эл Джонсон (1709 Ц 1784) Ц лексикограф, издатель, поэт, драматург, биограф, значи
тельнейший критик своего времени. Слепая миссис Анна Уильямс с 1752 г. (после
смерти его жены) жила у него в доме. Джеймс Босуэлл (1740 Ц 1795) был связан с Джон
соном с 1762 г., записывал за ним его блистательные высказывания и впоследст
вии (1791) написал книгу «Жизнь Сэмюэла Джонсона».
Ц вот имена теней. Орландо была настолько захвачена зрелищем, что
даже забыла подумать о том, как станут ей завидовать грядущие века, хотя, о
чень возможно, в данном случае они бы и стали. Смотреть и смотреть Ц ей эт
ого было довольно. Наконец мистер Босуэлл встал. С подчеркнутым небрежен
ием он поклонился старухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27