Но они были существенны для
нас, ибо они были явлениями нашей жизни. Мы сидели рядом за партами, учили
те же уроки, читали те же книги, смотрели те же фильмы. Но уже тогда мы
чувствовали, что нам предстоят различные судьбы.
Смутные подозрения насчет реальной сущности репрессий стали закрадываться
мне в душу задолго до 1939 года. После убийства Кирова ходили слухи насчет
роли Ста[131] лина как организатора убийства. Отец Бориса говорил об этом не
раз. Несмотря на пропаганду и страх, правда о репрессиях так или иначе
вылезала наружу. Как говорится, шила в мешке не утаишь. Взгляды, намеки,
двусмысленные замечания, гримасы - все это в массе создавало такую
атмосферу, что сомнение в правдивости пропаганды становилось обычным
состоянием многих людей. Обман перерождался в самообман и в соучастие в
обмане. К концу тридцатых годов ситуация в тех кругах, которые мне были
известны, сложилась уже такая, что перед людьми встала проблема: соучастие в
делах сталинистов или протест против них. Подавляющее большинство осталось
пассивным, охотно принимая позицию неведения о реальности и веры в
официальную ее картину. Значительная часть людей стала активной участницей
действий властей, прикрывая свое участие благими намерениями искоренить
врагов и облагодетельствовать трудящихся. Лицемерие и сознательная ложь
вытесняли искреннюю веру и романтический идеализм. Но были и такие, кто уже
тогда понимал страшную суть происходившего. Их было немного. Они не
высказывали свое мнение и протест публично. Но уже одно то, что они думали
не так, как все, в те годы было беспрецедентной смелостью.
И все же не сталинские репрессии сыграли главную роль в моей идейной
эволюции. Для меня важнее были явления иного рода, более глубокие. Репрессии
мне казались лишь проявлением каких-то более фундаментальных процессов в
стране. Каких?
Мы встречались с Андреем каждый день и разговаривали часами. За короткий
срок мы обсудили все важнейшие проблемы жизни нашего общества. Я к этим
разговорам уже был подготовлен всей предшествующей жизнью. Понимающий и
солидарный со мною собеседник мне был нужен, чтобы сформулировать свои
выводы в ясной форме. Этот способ познания путем разговоров с друзьями и
полемика с ними стал вообще одним из важнейших в моей познавательной
деятельности. Я не записывал своих мыслей - это было опасно. А разговор
помогал сформулировать их лаконично и запомнить. Ниже я расскажу о том, в
каком направлении шли тогда мои мысли, на примере понимания сущности нашей
революции, диктатуры пролетариата и коммунис[132] тической партии.
Разумеется, я расскажу об этом теми словами, какие доступны мне сейчас. Но
суть дела я начал понимать уже тогда.

СУЩНОСТЬ НАШЕЙ РЕВОЛЮЦИИ
Само собой разумеется, центральное место в нашем идеологическом
воспитании занимала тема Октябрьской революции 1917 года. Не могу объяснить,
почему меня никогда не волновали конкретные факты и личности того периода.
Случилось, что я стал больше интересоваться таким аспектом революции,
который наш учитель называл "бытовым". Свою роль в этом, надо полагать,
сыграло то, как произошла революция в наших чухломских краях. Я не раз
слышал от взрослых, что число всяких начальников у нас увеличилось раз в
пять сравнительно с дореволюционным временем. Наш родственник, имевший
фабрику под Москвой, шутил, что теперь вместо одного хозяина и пары
конторщиков на его бывшей фабрике появилась сотня начальников. Как-то
незаметно я отказался от парадно-пропагандистской концепции нашей революции
и начал свои партизанские "археологические" раскопки прошлого. Я стал
находить свидетельства того, что я потом оценил как глубинный поток истории,
буквально во всех книгах о предреволюционной ситуации в России, о революции,
о Гражданской войне и о двадцатых годах. Все авторы, даже не подозревая об
этом, выбалтывали самый запретный секрет революции. Одной из первых книг,
глубоко поразивших меня тогда, была книга К. Федина "Города и годы", вернее,
то место из этой книги, в котором один из персонажей книги говорит главному
ее герою, что революции нужен писарь. Я буквально заболел этой темой. В
результате я перевернул для себя эту фразу героя книги Федина таким образом:
революция была нужна писарю. Я наизусть выучил рассказ А. Толстого "Гадюка",
много раз перечитывал "Зависть" Ю. Олеши, "Двенадцать стульев" и "Золотого
теленка" И. Ильфа и Е. Петрова. Я воспринимал все прочитанное не как сатиру
на пережитки прошлого, а как описание нарождающегося образа жизни и быта
нового коммуни[133] стического общества. К тому же в моем подсознании где-то
осели идеи социальных авторов и революционеров (например, Бакунина,
Кропоткина, Лаврова, Михайловского, Ткачева) прошлого, предвидевших
различные явления коммунизма (социализма). Уже в 1939 году у меня сложилось
свое понимание нашей революции, ничего общего не имевшее с официальной
концепцией.
Хотя идеи коммунизма были изобретены на Западе, первое в истории
человечества коммунистическое общество огромного масштаба и способное
существовать века возникло в России. Конечно, тут сыграли свою роль
конкретные исторические условия. Почему, однако, в этих условиях крушения
Российской империи возник именно коммунистический социальный строй, это
нельзя объяснить, если исходить из марксистской концепции, будто
коммунистические социальные отношения не существовали в прошлом, будто они
возникли лишь в результате революции. Тогда, в 1939 году, я рассуждал так.
Товарно-денежные отношения существовали задолго до капитализма. При
капитализме они стали господствующими. Так почему бы эту схему не применить
к коммунизму?! Ведь то, что мы видим в нашей стране повсюду и считаем новыми
отношениями социализма (коммунизма), было и до революции! Ведь я о многом из
того, что теперь вижу своими глазами, уже читал в сочинениях
Салтыкова-Щедрина, Достоевского, Чехова, Островского и других русских
писателей.
До революции в России происходило крушение феодально-дворянского
социального строя и формирование капиталистических социальных отношений. Но
одновременно происходил процесс роста социальных отношений, которые
участниками жизненного процесса того времени не воспринимались как основа
социальных отношений будущего коммунистического общества, а именно
чиновничьи отношения, т. е. отношения людей к грандиозному государственному
аппарату России и отношения людей внутри самого этого аппарата.
Чиновничье-бюрократический аппарат стал стремительно складываться в России
уже в годы Ивана Грозного. При Петре Великом он стал конституироваться
формально. Ко времени революции он стал третьей основ[134] ной социальной
силой в стране наряду с помещиками и капиталистами.
Социальная ситуация в России в предреволюционные годы была чрезвычайно
сложной и неопределенной. Помещичьи (дворянско-феодальные) отношения
доживали последние годы и навеки уходили в прошлое. Капиталистические
отношения еще не были достаточно развитыми и сильными, чтобы стать
безраздельными господами общества. Чиновничьи отношения хотя и влияли на все
аспекты жизни страны, еще не подозревали, что будущее принадлежит им.
Чиновничество еще в значительной мере пополнялось выходцами из дворянства,
испытывало огромное влияние отношений капиталистических и не осознавало себя
в качестве самостоятельной силы.
В результате Октябрьской революции 1917 года в России были ликвидированы
классы частных собственников - исчезли феодальные и капиталистические
отношения. Была разрушена также вся система власти и управления царизма. Но
на месте разрушенного государственного аппарата царизма возник
государственный аппарат, который превзошел его как по масштабам, так и по
роли в обществе. И полный простор получили социальные отношения, которые
ранее были перемешаны и слитны с отношениями феодализма и капитализма, не
выделялись в качестве социальных отношений будущего коммунизма. Эти
отношения, в какой бы форме они ни проявлялись и ни осознавались людьми,
были на самом деле привычными для миллионов людей Российской империи. Для
них революционный перелом не был на самом деле таким уж радикальным, как это
выглядело на поверхности событий и с точки зрения тех, кто сбрасывался с
арены истории.
Коммунистическое общество в России возникло не в качестве случайного
исключения из общих законов эволюции общества, а в удивительном соответствии
с ними. Октябрьская революция лишь расчистила почву тем предпосылкам нового
общества, которые уже сложились в России в течение многих веков и уже
играли, по крайней мере, одну из главных ролей в жизни людей. Чтобы понять
сущность социальной революции большого масштаба, нужно понять тот социальный
строй, кото[135] рый сложился в стране благодаря этой революции. Понимание
сущности Октябрьской революции целиком и полностью зависит от понимания того
социального строя, который существует в Советском Союзе. Можно подробнейшим
образом знать все конкретные события, предшествовавшие революции и
происходившие во время революции, можно даже исчерпывающим образом знать
причины, приведшие к революции, и при этом все-таки не понимать ее
социальной сущности. Лишь знание и понимание устойчивых результатов
революции, навечно вошедших в социальный строй страны, дает ориентацию в
историческом материале, дает критерии различения случайного и необходимого,
поверхностного и глубокого, преходящего и остающегося, второстепенного и
главного. Лишь исходя из понимания сущности социального строя Советского
Союза, можно различить то, как участники и наблюдатели исторического
процесса осознавали его, и то, что на самом деле происходило в глубине
исторического потока.
Всякую революцию можно рассматривать с различных точек зрения - с точки
зрения причин, приведших к ней, участников революции, ее движущих сил, ее
лидеров, ее конкретного хода, ее последствий для различных слоев населения и
т. д. Но все это еще не будет рассмотрением сущности революции. Сущность
революции определяется тем, какие социальные отношения стали господствующими
в послереволюционном обществе, какие социальные классы, слои, группы
потерпели поражение или даже ликвидированы совсем и какие получили
преимущества, пришли к фактической власти, стали играть доминирующую роль в
обществе, стали укрепляться и расти.
Сущность русской революции проявлялась не в отдельных ярких событиях,
поражавших воображение современников, а в будничной жизни миллионов людей. А
то, что для живущих в то время людей казалось самым обыденным и заурядным,
не привлекало их исторического внимания. Сломали одни конторы и учреждения
власти, но тут же создали новые, с точки зрения вовлеченных в их работу
людей мало отличавшиеся от прежних. Масса чиновников как-то пристраивалась в
новых учреждениях. Многие офицеры стали командира[136] ми новой армии. Армия
и милиция строились по привычным образцам. В стране был накоплен
колоссальный опыт организации общественного порядка и контроля за людьми.
Образовались миллионы новых постов. Сфера власти необычайно расширилась.
Люди охотно шли в начальники и исполняли свои роли так, как будто прошли
школу начальствования. Русская революция по своей социальной сущности была
революцией чиновничьей не только в том смысле, что чиновник становился
господином общества, но и в том смысле, что все граждане превращались в
актуальных и потенциальных служащих государства. Миллионы всякого рода
начальников, руководителей, партийных секретарей, заведующих, директоров,
председателей стали господами положения, навязывая всему обществу свою
идеологию и психологию, свой образ жизни, свое отношение ко всем аспектам
жизни.
О русской революции написаны многие тонны книг и статей. И поразительно
то, что самое главное в ней или совсем выпало из поля внимания теоретиков и
историков, или осталось неоцененным в качестве решающего фактора самой
огромной социальной революции в истории человечества. Неверно было бы
утверждать, будто никто не замечал сути революции. Многие замечали ее.
Приведу в качестве примера то, что вскоре после революции писал Ф.И.
Шаляпин. В большевизм, по его словам, влилось целиком все жуткое российское
мещанство с его нестерпимой узостью и тупой самоуверенностью. И не только
мещанство, а вообще весь русский быт со всем, что в нем накопилось
отрицательного. Но суждения рядовых наблюдателей революции никогда не
принимались всерьез "мыслителями".
Я очень много писал и говорил на эту тему, оказавшись в эмиграции.
Приведу для примера лишь один небольшой отрывок из одного из моих первых
публичных выступлений в Париже. "Шла история. Люди влезали на броневики,
произносили речи, захватывали оружейные склады, телефонные станции, ставили
к стенке, стреляли, носились с шашкой наголо на коне с криками "ура" - это
неслась история. А в это время незримо, незаметно, где-то в обществе зрело
то, что я называю социологией. Ведь чтобы Чапаев мчался с шашкой и в
развевающейся бур[137] ке, должна быть канцелярия в дивизии, а в канцелярии
надо столы расставить, а за эти столы посадить людей. Нужно было бумажки
выписывать, печати ставить, штампы какие-то... И когда драматическая история
пронеслась и дым развеялся, выяснилось, что именно из этого получилось, что
именно осталось от истории. Контора осталась. История умчалась в прошлое, а
контора с ее бумажками, печатями, скукой, званиями, распределением по чинам,
волокитой, очковтирательством и прочими прелестями осталась. Надо, повторяю
и подчеркиваю, брать общество в том виде, как оно сложилось и существует на
наших глазах. И тогда будет понятно, зачем носился Чапаев с шашкой наголо:
отнюдь не для того, чтобы спасать страждущее человечество, а для того, в
частности, чтобы чиновники из аппарата всех сортов власти (ЦК, КГБ, Академии
наук, Союза писателей и т. д.) могли на персональных машинах ездить в
спецраспределители за продуктами, которых нет в обычных магазинах,
приобретать шикарные квартиры и дачи, пользоваться лучшими курортами и
достижениями медицины..."
Такие мысли я стал высказывать в печати, прожив долгую жизнь. Но я ведь
жил с ними с самой ранней юности. Я неоднократно высказывал их моим друзьям
еще до войны, в годы войны и в послевоенные годы. Они обычно соглашались со
мною. Но не придавали моим идеям никакого значения. Поговорили, и дело с
концом. Лишь бы не донес кто-либо в "органы". Да я и сам не относился к моим
идеям как к научным открытиям. Они были элементами моей внутренней жизни.
Для меня мои открытия сущности нового общества, о котором мечтали
тысячелетия, и сущности самой грандиозной в истории человечества революции
обошлись слишком дорого. Моя душа превратилась в сплошную незаживающую рану.
Страдание от этих открытий стало основным содержанием жизни.

ПРОБЛЕМА ДИКТАТУРЫ ПРОЛЕТАРИАТА
Тема диктатуры пролетариата и фактического положения рабочих в советском
обществе для нас, молодых людей моего поколения, была в высшей степени
ак[138] туальной. Большинство из нас были детьми рабочих и крестьян, а также
всякого рода мелких служащих, которые сами были выходцами из рабочих и
крестьян. Но мы не собирались идти по стопам родителей. Наши родители не
хотели, чтобы мы шли по их стопам. Уже тогда многим по опыту жизни было
хорошо известно фактическое положение рабочих.
Рабочий класс как класс в марксистском смысле слова "класс" в
коммунистическом обществе исчезает вместе с исчезновением класса
капиталистов. Остаются рабочие как особая категория людей, занятых
непосредственно физическим трудом или производящих какие-то вещи с помощью
станков, машин и других орудий труда. Население коммунистического общества,
как и всякого другого более или менее развитого общества, является
неоднородным. В нем можно различить низшие, средние и высшие слои. Рабочие
относятся к низшим слоям населения и не имеют никаких шансов в массе своей
перейти в средние и тем более в высшие слои.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63