Иногда я пр
ошу его закурить Black Prince, это возвышает меня из тюрьмы и возносит куда-нибудь
в миллионерский дом в Нью-Йорке на 6, Sutton Square, когда мой хозяин бывало закурива
л какой-нибудь голландский сладкий табак. Иногда Black Prince начинаю я, делаю нес
колько затяжек и передаю сигарету Мишке.
На Матроске Мишка приобрёл привычку тусоваться ночью и спать днём. Мне э
та его привычка скорее выгодна, потому что даёт мне возможность, придя ут
ром с прогулки, сесть писать, а к полудню целый час заниматься себе спорто
м: отжиматься или качать пресс. В то время как под своей фуфайкой и капюшон
ом на лице Мишка скрипит зубами во сне и стонет. Когда вдруг такое наше рас
писание ломается, я страдаю. Редко, но бывает, что молодого бандита будят у
тром на вызов к адвокату, тогда он, заспанный, уходит где-то в 10.30 и возвращае
тся часов в двенадцать, и остающиеся полтора часа до обеда он в буквально
м смысле сидит у меня на голове. Потому что он включает радио, пытается ход
ить по камере, обсуждать со мной содержание «Московской правды», обижает
ся, если я отмалчиваюсь. Лучше бы спал, с тоской думаю я. Между тем на самом д
еле я раздваиваюсь. Мне и хочется, чтобы он спал до обеда, и нет. Поскольку с
лушать его зубовный скрежет и жить в молчании от подъема с 6 утра до 13.30, то ес
ть семь часов с лишком, муторно. Полезно для моего творчества, но тошно, ос
обенно скрип зубов и трупик Мишки, валяющийся на шконке под окном перено
сить трудно. Так что я раздваиваюсь во мнениях.
Сокамерники в тюрьме Ц одно из наказаний. Тем более когда их всего один и
ли два. Ты живёшь с ними вынужденно в такой же близости как с родителями и
детьми в одной тесной клетке. Ты их не выбираешь, тебе их выбрала админист
рация. Ты снимаешь при них штаны, садишься голым задом на дальняк, они садя
тся перед тобой, хочешь ты или не хочешь. Вначале я отворачивался, когда Ми
шка мыл член над дальняком. Мишка был Ц лёгким наказанием. Я думаю, он был
лучшим из возможных сокамерников, в то время как Лёха был худшим. (Но в рез
ультате я позднее пришёл к выводу, что Лёха был для меня нужнее, здоровее и
полезнее Мишки. Леха закалил меня, своими попытками «закошмарить» меня,
а Мишку я легко одолевал). А если определить их точнее, они были противопол
ожными полюсами: Леха Ц злобно отрицательный тип. Мишка Ц положительны
й. Мишка умненький модный младший брат бизнесмен, легкий, несмотря на вор
овской ход, уживчивый. Просыпался он, правда, ужасным: опухшим, смурным, с р
асшлепаным носом. По мере приближения вечера он хорошел.
К 13.30 или к 14 часам подкатывает тележка баландерши. Кормушка открывается
. Zoldaten спрашивает: «Обедать будете?» Вместо ответа ставлю на кормушку миску.
Уже по количеству наливаемого из ополовника в миску можно получить пред
ставление о качестве продукта. Если налили много супа Ц значит суп или щ
и Ц дерьмо, одна вода. Тогда я сливаю треть воды в раковину. Малая порция б
езошибочно свидетельствует о хорошем качестве продукта. Получив обе ми
ски, хлеб и две мензурки сахара, опрокинутые в банку из-под майонеза, выно
шу дубок в проход между шконками. Ставлю его узким концом к кровати сокам
ерника: «Мишаня, кушать подано!» Или: «Мишаня, щи тюремные на столе!» Или: «В
ставайте, граф, Вас ждут Великие Дела». Если он не шевелится, я трогаю его з
а плечо. Если делает движение, я оставляю его в покое, усаживаюсь, начинаю
жевать. Если суп особенно жидкий, сбрасываю в него полкубика бульона. За э
то время молодой бандит все же принимает вертикальное положение. На физи
ономию его лучше не смотреть в этот момент, а то будет потом противно полд
ня. Это физиономия человека, находящегося в заключении уже три года и еще
не осужденного. К тому же на ней запечатлен шок мирного сонного рассудка,
возможно видевшего только что полевые приятные лесные детские сны и очн
увшегося в тюрьме! Обнаружившего себя в тюрьме! Я встаю и выворачиваю рег
улятор громкости радио над дверью. Я знаю, чем я рискую, но безмолвие склеп
а заебало меня! Если это не «Европа Ц плюс» то это «Авто Ц Радио» или в лу
чшем случае «Русское Радио». Репродуктор выдает: «По ночному небу/ По ноч
ным проспектам/ Убегает счастье/ Убегает лето/ Позовёт куда-то/ и опять об
манет/ Только тот кто любит/ Ждать не перестанет…»
Все перестали нас ждать. Месяца два назад адвокат сообщил молодому банди
ту, что его жену видели с мужиком и совсем не за чтением деловых бумаг. А не
делю назад судьба нанесла Мишке и вовсе удар по печени. Его любовница, чеч
енка, изменила ему в Ростове-на Ц Дону с человеком, который знает Мишку! Н
о этот пацан не представлял себе, что имеет дело с любовницей Мишки. Так ка
к тот пацан, как и Мишка, придерживается воровского хода, то он счёл разумн
ым сам написать Мишке и сдать ему его любовницу. Честно, конечно, поступил
этот пацан, повинился, признался, что не знал ведь. Но, блин, лучше бы скрыл,
нарушив скрижали воровского хода. Потому что Мишка теперь чахнет на глаз
ах.
К тому же получилось так, что он опозорился передо мной. Он два вечера посв
ятил женщинам, уча меня уму-разуму. Понятиям воровского хода о женщинах. Р
ассказал, что жена вора Ц это его друг, что только страх и зависимость и д
ети заставляют женщину быть верной. И что эта зависимость и этот необход
имый страх есть у женщин воров. Что на свою жену он может положиться. Что ж
ене он нужен любой, даже только что явившийся от любовницы. И что пока он в
тюрьме он спокоен. У него есть жена и сын, верное ему гнездо, где его ждут. Я
же говорил ему разумно, основываясь на личном опыте 58 лет, что ничто не смо
жет удержать женщину. Ни семья, ни ребёнок, что ожидать верности от такого
существа как женщина неразумно и нелогично. Что это никогда невыросшие д
ети, и любой, если умело взяться, может взять их «на ручки».
«Я не хочу в твоём возрасте быть похожим на тебя! У тебя никого нет! У тебя н
ет семьи и детей!» Ц кричал вошедший в роль учителя Мишка. Я легко париров
ал удар: «У меня есть мои книги, они относительно бессмертны. Книги не могу
т предать меня и изменить мне. У меня есть моя Партия, я необходим Партии к
ак отец-основатель, генератор идей и гуру, как знамя, как жертва в настоящ
ем моём положении. Потому Партия будет мне верна», Ц утверждал я.
И вот Мишка получил. Воровской ход, блин. Покорная жена. «По ночному небу/ Т
олько тот кто любит/ Ждать не перестанет». Перестанет, думаю я с отвращени
ем. Потому что мне в тюрьму не пишет моя крошка. Она чувствует, что корабль
погружается, и спрыгнула на берег не дожидаясь, пока откачают трюмы? Очев
идно так… Мне больно, но я этого ожидал… Мы яростно жуём. Я ем чеснок, разма
лывая его зубами. Мишка, в остальном такой аккуратный, почему-то не сполас
кивает даже рта после сна, но приняв из горизонтального положения Ц вер
тикальное, начинает жевать. Противно наверное у него во рту, Ц думаю я, ко
сясь на него. Я с ним не разговариваю, зная, что он ещё не совсем в нашем мире
. Однако решительно прерываю все его попытки рассказать мне свой сон. «Во
т чёрт, такое снилось…», Ц начинает он, улыбаясь виновато. «Ты уже на этом
свете, нечего цепляться за тот», Ц обрываю я его и иду мыть тарелку. «Пото
ропись, а то сейчас второе подъедет. Не успеешь вымыть миску!»
На второе всегда селёдка варёная. Часто несвежая, с жёлтыми склизкими на
плывами по шкуре, что называют в народе Ц «ржавая». Приблизительно раз в
неделю с варёной селедкой подают перловую кашу. Но только раз в неделю, оч
евидно понимая, что большее количество раз было бы невыносимо.
Мой старый приятель, депутат Государственной Думы полковник Алкснис за
гнал мне небольшой чёрно-белый телевизор в конце июля. Потому жизнь моло
дого бандита в последние месяцы была проста. Из одних снов, постельных Ц
он немедленно прыгал в другие, Ц телевизионные. Покинув шконку и схлеба
в первое (причём он оставлял корки, недоедал их, напоминая этим мою подруж
ку Настю), он нашаривал рукой телепрограмму «МП» и выискав в ней меню из сн
ов, подходящие ему отмечал ручкой. Предпочтение он отдавал, разумеется, п
рограммам «Криминал» и «Дорожный патруль». Следующими позначимости на
его шкале ценностей шли криминальные детективы: «Маросейка», «Патриарш
ьи пруды», «Бандитский Петербург». Вообще-то смотреть он мог что угодно, л
юбую хуйню. И при этом реагировал: смеялся, хмыкал, восклицал, морщил мышцы
лица… Глядя на него, я понял простую, очевидную, но до сих пор не высказанн
ую мной лично для меня мысль: простые люди Ц это Ад. А молодой бандит в обл
асти вкусов и предпочтений оказался тоже простой человек. Не всякому дан
о, а точнее редким людям дано быть революционером во всех сферах жизни: в и
скусстве, в ежедневной жизни, в политике. Ну, в ежедневной жизни мы себя пр
оявить не могли Ц мы были пленными, и ежедневную жизнь нам навязали наши
тюремщики. Но не смотреть всякую хуйню бандит мог. А он смотрел даже перед
ачу «Аншлаг». Так он добирался до вечера. И бывал очень недоволен, если я в
друг изъявлял желание посмотреть «Новости» или какие-нибудь «Скандалы
недели». Два-три раза мы с ним сталкивались по этому поводу. Однажды он до
говорился до того, что сказал, что накажет меня. На что я сообщил, что здесь
Лефортово, а он не смотрящий, а обычный тип для меня. «А телевизор, вспомни,
Ц мой, мне его загнали, и если ты станешь терроризировать меня телевизор
ом, Мишаня, то я его, телевизор, сдам, на хер на склад. Или расхуячу о стену…»
Мы, правда, скоро помирились. Я всегда помнил, что Мишаня Ц лучший из возм
ожных сокамерников. И принимал во внимание, что от мыслей о предстоящем с
уде, об изменах его женщин, о том, как много тюремных годов ему дадут, Ц он,
заключённый, хочет спрятаться в телевизионных снах. Интеллектуал, писат
ель или философ, имеет несомненные природные преимущества в тюрьме типа
Лефортово перед бандитом. Одиночество менее страшно интеллектуалу. Зат
о бандитам, ворам и бытовикам, кажется, легче живётся в общих тюрьмах, в Бу
тырке или Матроске. Там многолюдие спасает их, суетных.
Пока мне не завезли телевизор, Мишка по ночам читал исторические романы.
С появлением телевизора он стал читать меньше, и сменил жанр: стал читать
детективы. Точнее будет всё же сказать, что он почти прекратил чтение. Наб
рав штуки четыре-пять подклеенных книжонок, он держал их многие недели. Т
усоваться ночью он стал меньше, но спал по-прежнему до обеда. Он всё худел.
Я подумал, и решил, что его следует срочно судить, иначе изнутри его источи
т тюремная хандра.
Я не знаю, сколько мне суждено сидеть за решёткой, в государстве беззакон
ия, каким является Россия, срок непредсказуем; не знаю, как долго я проживу
, но вряд ли будет у меня когда-либо впоследствии опыт тяжелее тюремного.
Мишке, несмотря на его апломб бандита и намёки на его всемогущество на во
ле, я вижу, очень тяжело. Мы ждём второе блюдо, и Мишка комментирует двухча
совые новости на программе РТР так: «Я бы туда подъехал со своими ребятам
и, всех бы успокоил». Показывают таджикскую ситуацию, наркоторговлю. «Да
там своих бандитов хватает, поверь. Я был там в 1997 году. И я рассказываю ему о
Рахмоне Гитлере» «Мы, русские, круче всех», Ц с апломбом заявляет Мишка.
Я было начинаю ему возражать, но вовремя останавливаюсь. Бедному тюремно
му узнику, попавшему в лапы чекистов, хочется верить в свою силу. Я утвержд
аюсь, когда читаю о себе в прессе: в «Коммерсанте» или в «Независимой Газе
те», а Мишка утверждается таким вот апломбом, мол, он подъедет с его ребята
ми. Никуда он не подъедет, большая часть его ребят в тюрьме, он не такой уж в
еликий бандит, как ему кажется. А я еще зачем-то гашу его попытку самоутве
рдиться и поднять себя. Не выдерживаю. «Ты сидишь здесь, и потому никуда не
подъедешь», Ц говорю я. В отместку он называет меня «старым». Это никак н
е соответствует действительности, потому что я занимаюсь спортом ежедн
евно по два часа, на прогулке и в хате, а он спит до 14 часов, и тело его атрофир
уется. «Постель Ц гнездо всех болезней», Ц напоминаю я ему. «Так говарив
ал великий философ Кант. К тому же я недавно прочитал в газете высказыван
ие министра Бориса Грызлова, что русской мафии не существует».
Иногда по вечерам мы с Мишкой шиковали. Съедали салат (салаты мы готовили
по очереди), колбасы, пили чай с рулетом, купленным в ларьке. В заключение х
орошей жизни Мишка закуривал «Black Prince», и хата наполнялась ароматом хорошег
о крепкого сигарного табака. Я делал несколько затяжек, как я уже упомина
л, он, неспеша, докуривал сигарету. Особенно приятны стали такие вечера, ко
гда 4 июля нас перевели вместе в другую хату, отремонтированную, крашеную
в цвет жидкой горчицы, и открыли нам окно. Во дворе были видны этажи следст
венного корпуса. Сверху из-за корпуса в нашу хату попадало заходящее лет
нее желтое светило своими лучами. Лучи царапали стену над моей тюремной
шконкой. Особенно первый месяц мы наслаждались такими вечерами, весь июл
ь. Ау, Мишка, помнишь, неплохо было! А перевели нас из 24-й в 46-ю потому, что я пож
аловался в заявлении начальнику изолятора на сырость и отсутствие возд
уха в 24-й, и, ссылаясь на застарелую астму, попросил открыть окно. Результат
превзошел ожидание: перевели в лучшую камеру и открыли окно. Чекисты в мо
ём случае хотят выглядеть цивилизованными. Однако манера, в которой они
нас переместили в 46-ю, характеризует абсурдный мир русской Бастилии. Явил
ись вечером: «Оба, соберите вещи, приготовьтесь на выход». Мы собрались Мы
попрощались. Меня выдернули с матрацем и шмотками первым. Кинули в 46-ю. Я ра
зложил матрац. Вдруг хруст ключа в замке. Вводят… Мишку. Нам предстояло пр
ожить вместе ещё два с лишним месяца. Такие у них нравы.
Ему со мной было удобно. Я просыпался при подъёме, перестилался, и ложился
под фуфайку. Он со стонами выползал и совершал то же самое, укладывался по
д свою фуфайку. Через несколько минут Zoldaten приезжали забирать мусор. Откры
вали, гремя ключами, дверь. Я вскакивал, кидал мусор в бадью на колёсах, и ло
жился. И лежал в дремоте ещё с час, до тех пор, пока не привозили завтрак. Это
т час Ц самый неприятный час дня для меня. Сознание того, что обнаружил се
бя в тюрьме, давит. Воспоминания о воле, о счастливых днях на свободе, лица
и интимные части тела любимых женщин приходят и дестабилизируют успоко
енную сном психику. Дальше легче. Дальше развозят завтрак. До августа я за
пихиваясь пожирал каши с сахаром. Сейчас отказываюсь. После завтрака: пр
огулка. Я не пропустил ни одной прогулки. Дело чести. Я должен быть железны
м человеком для Zoldaten, для следователей (им докладывают, как я держусь). Я хожу
на прогулку в дождь, в холод, в жару, после добавления новых убойных статей
в моё обвинение… Мишка всё это время спит. Он ходил на прогулку только три
раза из более чем ста дней, просиженных нами совместно. Мишке со мной удоб
но, я говорю. Потому что это я вскакивал и кидал наш мусор в бадью на колёса
х и ему не приходилось ломать его новый, только что пришедший сон. Он не ше
велился. Ему не приходилось отвечать физиономии Zoldaten, возникшей в кормушке
и произносить, насилуя себя: «Нет, я не иду гулять». Ему не приходилось отв
ечать отказом на предложение баландёрши: «Завтракаем? Манную кашу будет
е?» Он скрипел себе челюстями и левитировал в своих снах бандита и сына ху
дожника. Вероятнее всего он ехал в «родном» (т.е. иностранном) автомобиле,
и у него отсасывала темноволосая тёлка. Он любит темноволосых.
Ну разумеется, и без него я вёл бы себя точно так же, как с ним. Избавлялся бы
от мусора, говорил бы «да, разумеется» на предложение прогулки, брал бы ил
и не брал манную кашу в зависимости от настроения. Но всё равно ему было кр
айне удобно быть заселенным со мною. Я не только не поедал его дачки, но у м
еня были лучшие дачки, и он с удовольствием ел мои колбасы. Последний меся
ц он вообще оказался без передач. Поскольку и его родители и жена согласн
о уехали отдыхать. «Вот тебе твоя благородная, воспеваемая тобою семья, п
олучи! Они не могут отказать себе в отдыхе, а ты сидишь тут без подпитки!» О
н защитил институт семьи вообще и свою семью пылкой речью и спокойно ста
л есть мою колбасу и мои салаты. Мне не жалко.
Я приходил с прогулки, а он спал. Впечатление Ц будто попал в лазарет. Смо
треть на его всё утончающийся трупик было муторно. Я мыл руки, не глядя на
него, решительным жестом перемещал дубок к кровати, доставал с нижней по
лки дубка ручки и тетради. Кипятил в кружке кипятильником зверский чай, и
начинал писать. При нём я записал «Очертания будущего», полностью записа
л «Мою политическую биографию», и сделал первую пьесу в моей жизни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
ошу его закурить Black Prince, это возвышает меня из тюрьмы и возносит куда-нибудь
в миллионерский дом в Нью-Йорке на 6, Sutton Square, когда мой хозяин бывало закурива
л какой-нибудь голландский сладкий табак. Иногда Black Prince начинаю я, делаю нес
колько затяжек и передаю сигарету Мишке.
На Матроске Мишка приобрёл привычку тусоваться ночью и спать днём. Мне э
та его привычка скорее выгодна, потому что даёт мне возможность, придя ут
ром с прогулки, сесть писать, а к полудню целый час заниматься себе спорто
м: отжиматься или качать пресс. В то время как под своей фуфайкой и капюшон
ом на лице Мишка скрипит зубами во сне и стонет. Когда вдруг такое наше рас
писание ломается, я страдаю. Редко, но бывает, что молодого бандита будят у
тром на вызов к адвокату, тогда он, заспанный, уходит где-то в 10.30 и возвращае
тся часов в двенадцать, и остающиеся полтора часа до обеда он в буквально
м смысле сидит у меня на голове. Потому что он включает радио, пытается ход
ить по камере, обсуждать со мной содержание «Московской правды», обижает
ся, если я отмалчиваюсь. Лучше бы спал, с тоской думаю я. Между тем на самом д
еле я раздваиваюсь. Мне и хочется, чтобы он спал до обеда, и нет. Поскольку с
лушать его зубовный скрежет и жить в молчании от подъема с 6 утра до 13.30, то ес
ть семь часов с лишком, муторно. Полезно для моего творчества, но тошно, ос
обенно скрип зубов и трупик Мишки, валяющийся на шконке под окном перено
сить трудно. Так что я раздваиваюсь во мнениях.
Сокамерники в тюрьме Ц одно из наказаний. Тем более когда их всего один и
ли два. Ты живёшь с ними вынужденно в такой же близости как с родителями и
детьми в одной тесной клетке. Ты их не выбираешь, тебе их выбрала админист
рация. Ты снимаешь при них штаны, садишься голым задом на дальняк, они садя
тся перед тобой, хочешь ты или не хочешь. Вначале я отворачивался, когда Ми
шка мыл член над дальняком. Мишка был Ц лёгким наказанием. Я думаю, он был
лучшим из возможных сокамерников, в то время как Лёха был худшим. (Но в рез
ультате я позднее пришёл к выводу, что Лёха был для меня нужнее, здоровее и
полезнее Мишки. Леха закалил меня, своими попытками «закошмарить» меня,
а Мишку я легко одолевал). А если определить их точнее, они были противопол
ожными полюсами: Леха Ц злобно отрицательный тип. Мишка Ц положительны
й. Мишка умненький модный младший брат бизнесмен, легкий, несмотря на вор
овской ход, уживчивый. Просыпался он, правда, ужасным: опухшим, смурным, с р
асшлепаным носом. По мере приближения вечера он хорошел.
К 13.30 или к 14 часам подкатывает тележка баландерши. Кормушка открывается
. Zoldaten спрашивает: «Обедать будете?» Вместо ответа ставлю на кормушку миску.
Уже по количеству наливаемого из ополовника в миску можно получить пред
ставление о качестве продукта. Если налили много супа Ц значит суп или щ
и Ц дерьмо, одна вода. Тогда я сливаю треть воды в раковину. Малая порция б
езошибочно свидетельствует о хорошем качестве продукта. Получив обе ми
ски, хлеб и две мензурки сахара, опрокинутые в банку из-под майонеза, выно
шу дубок в проход между шконками. Ставлю его узким концом к кровати сокам
ерника: «Мишаня, кушать подано!» Или: «Мишаня, щи тюремные на столе!» Или: «В
ставайте, граф, Вас ждут Великие Дела». Если он не шевелится, я трогаю его з
а плечо. Если делает движение, я оставляю его в покое, усаживаюсь, начинаю
жевать. Если суп особенно жидкий, сбрасываю в него полкубика бульона. За э
то время молодой бандит все же принимает вертикальное положение. На физи
ономию его лучше не смотреть в этот момент, а то будет потом противно полд
ня. Это физиономия человека, находящегося в заключении уже три года и еще
не осужденного. К тому же на ней запечатлен шок мирного сонного рассудка,
возможно видевшего только что полевые приятные лесные детские сны и очн
увшегося в тюрьме! Обнаружившего себя в тюрьме! Я встаю и выворачиваю рег
улятор громкости радио над дверью. Я знаю, чем я рискую, но безмолвие склеп
а заебало меня! Если это не «Европа Ц плюс» то это «Авто Ц Радио» или в лу
чшем случае «Русское Радио». Репродуктор выдает: «По ночному небу/ По ноч
ным проспектам/ Убегает счастье/ Убегает лето/ Позовёт куда-то/ и опять об
манет/ Только тот кто любит/ Ждать не перестанет…»
Все перестали нас ждать. Месяца два назад адвокат сообщил молодому банди
ту, что его жену видели с мужиком и совсем не за чтением деловых бумаг. А не
делю назад судьба нанесла Мишке и вовсе удар по печени. Его любовница, чеч
енка, изменила ему в Ростове-на Ц Дону с человеком, который знает Мишку! Н
о этот пацан не представлял себе, что имеет дело с любовницей Мишки. Так ка
к тот пацан, как и Мишка, придерживается воровского хода, то он счёл разумн
ым сам написать Мишке и сдать ему его любовницу. Честно, конечно, поступил
этот пацан, повинился, признался, что не знал ведь. Но, блин, лучше бы скрыл,
нарушив скрижали воровского хода. Потому что Мишка теперь чахнет на глаз
ах.
К тому же получилось так, что он опозорился передо мной. Он два вечера посв
ятил женщинам, уча меня уму-разуму. Понятиям воровского хода о женщинах. Р
ассказал, что жена вора Ц это его друг, что только страх и зависимость и д
ети заставляют женщину быть верной. И что эта зависимость и этот необход
имый страх есть у женщин воров. Что на свою жену он может положиться. Что ж
ене он нужен любой, даже только что явившийся от любовницы. И что пока он в
тюрьме он спокоен. У него есть жена и сын, верное ему гнездо, где его ждут. Я
же говорил ему разумно, основываясь на личном опыте 58 лет, что ничто не смо
жет удержать женщину. Ни семья, ни ребёнок, что ожидать верности от такого
существа как женщина неразумно и нелогично. Что это никогда невыросшие д
ети, и любой, если умело взяться, может взять их «на ручки».
«Я не хочу в твоём возрасте быть похожим на тебя! У тебя никого нет! У тебя н
ет семьи и детей!» Ц кричал вошедший в роль учителя Мишка. Я легко париров
ал удар: «У меня есть мои книги, они относительно бессмертны. Книги не могу
т предать меня и изменить мне. У меня есть моя Партия, я необходим Партии к
ак отец-основатель, генератор идей и гуру, как знамя, как жертва в настоящ
ем моём положении. Потому Партия будет мне верна», Ц утверждал я.
И вот Мишка получил. Воровской ход, блин. Покорная жена. «По ночному небу/ Т
олько тот кто любит/ Ждать не перестанет». Перестанет, думаю я с отвращени
ем. Потому что мне в тюрьму не пишет моя крошка. Она чувствует, что корабль
погружается, и спрыгнула на берег не дожидаясь, пока откачают трюмы? Очев
идно так… Мне больно, но я этого ожидал… Мы яростно жуём. Я ем чеснок, разма
лывая его зубами. Мишка, в остальном такой аккуратный, почему-то не сполас
кивает даже рта после сна, но приняв из горизонтального положения Ц вер
тикальное, начинает жевать. Противно наверное у него во рту, Ц думаю я, ко
сясь на него. Я с ним не разговариваю, зная, что он ещё не совсем в нашем мире
. Однако решительно прерываю все его попытки рассказать мне свой сон. «Во
т чёрт, такое снилось…», Ц начинает он, улыбаясь виновато. «Ты уже на этом
свете, нечего цепляться за тот», Ц обрываю я его и иду мыть тарелку. «Пото
ропись, а то сейчас второе подъедет. Не успеешь вымыть миску!»
На второе всегда селёдка варёная. Часто несвежая, с жёлтыми склизкими на
плывами по шкуре, что называют в народе Ц «ржавая». Приблизительно раз в
неделю с варёной селедкой подают перловую кашу. Но только раз в неделю, оч
евидно понимая, что большее количество раз было бы невыносимо.
Мой старый приятель, депутат Государственной Думы полковник Алкснис за
гнал мне небольшой чёрно-белый телевизор в конце июля. Потому жизнь моло
дого бандита в последние месяцы была проста. Из одних снов, постельных Ц
он немедленно прыгал в другие, Ц телевизионные. Покинув шконку и схлеба
в первое (причём он оставлял корки, недоедал их, напоминая этим мою подруж
ку Настю), он нашаривал рукой телепрограмму «МП» и выискав в ней меню из сн
ов, подходящие ему отмечал ручкой. Предпочтение он отдавал, разумеется, п
рограммам «Криминал» и «Дорожный патруль». Следующими позначимости на
его шкале ценностей шли криминальные детективы: «Маросейка», «Патриарш
ьи пруды», «Бандитский Петербург». Вообще-то смотреть он мог что угодно, л
юбую хуйню. И при этом реагировал: смеялся, хмыкал, восклицал, морщил мышцы
лица… Глядя на него, я понял простую, очевидную, но до сих пор не высказанн
ую мной лично для меня мысль: простые люди Ц это Ад. А молодой бандит в обл
асти вкусов и предпочтений оказался тоже простой человек. Не всякому дан
о, а точнее редким людям дано быть революционером во всех сферах жизни: в и
скусстве, в ежедневной жизни, в политике. Ну, в ежедневной жизни мы себя пр
оявить не могли Ц мы были пленными, и ежедневную жизнь нам навязали наши
тюремщики. Но не смотреть всякую хуйню бандит мог. А он смотрел даже перед
ачу «Аншлаг». Так он добирался до вечера. И бывал очень недоволен, если я в
друг изъявлял желание посмотреть «Новости» или какие-нибудь «Скандалы
недели». Два-три раза мы с ним сталкивались по этому поводу. Однажды он до
говорился до того, что сказал, что накажет меня. На что я сообщил, что здесь
Лефортово, а он не смотрящий, а обычный тип для меня. «А телевизор, вспомни,
Ц мой, мне его загнали, и если ты станешь терроризировать меня телевизор
ом, Мишаня, то я его, телевизор, сдам, на хер на склад. Или расхуячу о стену…»
Мы, правда, скоро помирились. Я всегда помнил, что Мишаня Ц лучший из возм
ожных сокамерников. И принимал во внимание, что от мыслей о предстоящем с
уде, об изменах его женщин, о том, как много тюремных годов ему дадут, Ц он,
заключённый, хочет спрятаться в телевизионных снах. Интеллектуал, писат
ель или философ, имеет несомненные природные преимущества в тюрьме типа
Лефортово перед бандитом. Одиночество менее страшно интеллектуалу. Зат
о бандитам, ворам и бытовикам, кажется, легче живётся в общих тюрьмах, в Бу
тырке или Матроске. Там многолюдие спасает их, суетных.
Пока мне не завезли телевизор, Мишка по ночам читал исторические романы.
С появлением телевизора он стал читать меньше, и сменил жанр: стал читать
детективы. Точнее будет всё же сказать, что он почти прекратил чтение. Наб
рав штуки четыре-пять подклеенных книжонок, он держал их многие недели. Т
усоваться ночью он стал меньше, но спал по-прежнему до обеда. Он всё худел.
Я подумал, и решил, что его следует срочно судить, иначе изнутри его источи
т тюремная хандра.
Я не знаю, сколько мне суждено сидеть за решёткой, в государстве беззакон
ия, каким является Россия, срок непредсказуем; не знаю, как долго я проживу
, но вряд ли будет у меня когда-либо впоследствии опыт тяжелее тюремного.
Мишке, несмотря на его апломб бандита и намёки на его всемогущество на во
ле, я вижу, очень тяжело. Мы ждём второе блюдо, и Мишка комментирует двухча
совые новости на программе РТР так: «Я бы туда подъехал со своими ребятам
и, всех бы успокоил». Показывают таджикскую ситуацию, наркоторговлю. «Да
там своих бандитов хватает, поверь. Я был там в 1997 году. И я рассказываю ему о
Рахмоне Гитлере» «Мы, русские, круче всех», Ц с апломбом заявляет Мишка.
Я было начинаю ему возражать, но вовремя останавливаюсь. Бедному тюремно
му узнику, попавшему в лапы чекистов, хочется верить в свою силу. Я утвержд
аюсь, когда читаю о себе в прессе: в «Коммерсанте» или в «Независимой Газе
те», а Мишка утверждается таким вот апломбом, мол, он подъедет с его ребята
ми. Никуда он не подъедет, большая часть его ребят в тюрьме, он не такой уж в
еликий бандит, как ему кажется. А я еще зачем-то гашу его попытку самоутве
рдиться и поднять себя. Не выдерживаю. «Ты сидишь здесь, и потому никуда не
подъедешь», Ц говорю я. В отместку он называет меня «старым». Это никак н
е соответствует действительности, потому что я занимаюсь спортом ежедн
евно по два часа, на прогулке и в хате, а он спит до 14 часов, и тело его атрофир
уется. «Постель Ц гнездо всех болезней», Ц напоминаю я ему. «Так говарив
ал великий философ Кант. К тому же я недавно прочитал в газете высказыван
ие министра Бориса Грызлова, что русской мафии не существует».
Иногда по вечерам мы с Мишкой шиковали. Съедали салат (салаты мы готовили
по очереди), колбасы, пили чай с рулетом, купленным в ларьке. В заключение х
орошей жизни Мишка закуривал «Black Prince», и хата наполнялась ароматом хорошег
о крепкого сигарного табака. Я делал несколько затяжек, как я уже упомина
л, он, неспеша, докуривал сигарету. Особенно приятны стали такие вечера, ко
гда 4 июля нас перевели вместе в другую хату, отремонтированную, крашеную
в цвет жидкой горчицы, и открыли нам окно. Во дворе были видны этажи следст
венного корпуса. Сверху из-за корпуса в нашу хату попадало заходящее лет
нее желтое светило своими лучами. Лучи царапали стену над моей тюремной
шконкой. Особенно первый месяц мы наслаждались такими вечерами, весь июл
ь. Ау, Мишка, помнишь, неплохо было! А перевели нас из 24-й в 46-ю потому, что я пож
аловался в заявлении начальнику изолятора на сырость и отсутствие возд
уха в 24-й, и, ссылаясь на застарелую астму, попросил открыть окно. Результат
превзошел ожидание: перевели в лучшую камеру и открыли окно. Чекисты в мо
ём случае хотят выглядеть цивилизованными. Однако манера, в которой они
нас переместили в 46-ю, характеризует абсурдный мир русской Бастилии. Явил
ись вечером: «Оба, соберите вещи, приготовьтесь на выход». Мы собрались Мы
попрощались. Меня выдернули с матрацем и шмотками первым. Кинули в 46-ю. Я ра
зложил матрац. Вдруг хруст ключа в замке. Вводят… Мишку. Нам предстояло пр
ожить вместе ещё два с лишним месяца. Такие у них нравы.
Ему со мной было удобно. Я просыпался при подъёме, перестилался, и ложился
под фуфайку. Он со стонами выползал и совершал то же самое, укладывался по
д свою фуфайку. Через несколько минут Zoldaten приезжали забирать мусор. Откры
вали, гремя ключами, дверь. Я вскакивал, кидал мусор в бадью на колёсах, и ло
жился. И лежал в дремоте ещё с час, до тех пор, пока не привозили завтрак. Это
т час Ц самый неприятный час дня для меня. Сознание того, что обнаружил се
бя в тюрьме, давит. Воспоминания о воле, о счастливых днях на свободе, лица
и интимные части тела любимых женщин приходят и дестабилизируют успоко
енную сном психику. Дальше легче. Дальше развозят завтрак. До августа я за
пихиваясь пожирал каши с сахаром. Сейчас отказываюсь. После завтрака: пр
огулка. Я не пропустил ни одной прогулки. Дело чести. Я должен быть железны
м человеком для Zoldaten, для следователей (им докладывают, как я держусь). Я хожу
на прогулку в дождь, в холод, в жару, после добавления новых убойных статей
в моё обвинение… Мишка всё это время спит. Он ходил на прогулку только три
раза из более чем ста дней, просиженных нами совместно. Мишке со мной удоб
но, я говорю. Потому что это я вскакивал и кидал наш мусор в бадью на колёса
х и ему не приходилось ломать его новый, только что пришедший сон. Он не ше
велился. Ему не приходилось отвечать физиономии Zoldaten, возникшей в кормушке
и произносить, насилуя себя: «Нет, я не иду гулять». Ему не приходилось отв
ечать отказом на предложение баландёрши: «Завтракаем? Манную кашу будет
е?» Он скрипел себе челюстями и левитировал в своих снах бандита и сына ху
дожника. Вероятнее всего он ехал в «родном» (т.е. иностранном) автомобиле,
и у него отсасывала темноволосая тёлка. Он любит темноволосых.
Ну разумеется, и без него я вёл бы себя точно так же, как с ним. Избавлялся бы
от мусора, говорил бы «да, разумеется» на предложение прогулки, брал бы ил
и не брал манную кашу в зависимости от настроения. Но всё равно ему было кр
айне удобно быть заселенным со мною. Я не только не поедал его дачки, но у м
еня были лучшие дачки, и он с удовольствием ел мои колбасы. Последний меся
ц он вообще оказался без передач. Поскольку и его родители и жена согласн
о уехали отдыхать. «Вот тебе твоя благородная, воспеваемая тобою семья, п
олучи! Они не могут отказать себе в отдыхе, а ты сидишь тут без подпитки!» О
н защитил институт семьи вообще и свою семью пылкой речью и спокойно ста
л есть мою колбасу и мои салаты. Мне не жалко.
Я приходил с прогулки, а он спал. Впечатление Ц будто попал в лазарет. Смо
треть на его всё утончающийся трупик было муторно. Я мыл руки, не глядя на
него, решительным жестом перемещал дубок к кровати, доставал с нижней по
лки дубка ручки и тетради. Кипятил в кружке кипятильником зверский чай, и
начинал писать. При нём я записал «Очертания будущего», полностью записа
л «Мою политическую биографию», и сделал первую пьесу в моей жизни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39