И Лёха зарубил себе на носу, что у меня пагубная с
трасть к Наталье Медведевой. Правда следователи не сказали ему, что стра
сть давно устарела и выдохлась, что глава «Предательство женщины» была н
аписана в 1995 году. Потому он вытаращил-таки круглые кабаньи глаза, когда я
в ответ на его садистское предположение, что Наталья Медведева сейчас ле
жит в постели с самцом, в то время как я парюсь на нарах, я в ответ на его пре
дположение спокойно сказал, что, «да, кому-то досталось обгладывать стар
ые кости Натальи Медведевой». Прости меня, о несравненная Наташа, что я ут
рировал в ответе этому стукачу состояние твоего тела, я уверен, что ты по-
прежнему соблазнительна, но, увы, надо было так ответить. Чего я не утриров
ал, так это своего сексуального равнодушия к тебе. Меня всё ещё заставлял
а вздрагивать Лиза, а терзала меня и терзает мои ночи в тюрьме крошка Наст
енька.
Основываясь на устарелых агентурных данных Лёха некоторое время доста
вал меня Наташей. Увидев, что я проснулся, он начинал с закрытыми глазами я
кобы разговаривать во сне: «Ой, Наташа, нет, не надо, не уходи!» Он спутал две
моих книги и произносил сентенции вроде «Зачем, Лимонов, ты душил Наташу,
зачем?» Ему дали задание ранить меня, он и ранил, не вдаваясь в детали. В «Эд
ичке» герой душил Елену. Следователь Шишкин, лицемер, много раз подчёркн
уто заявлял, что он не читал моих книг. Всё они отлично прочли! «Анатомия г
ероя» была настольной книгой толстого оперативника капитана Эдуарда В
адимовича, он сам признался ещё при аресте на Алтае. В значительной степе
ни они и арестовывали меня за мои книги. «Сегодня счастливейший день мое
й жизни, Ц сказал мне в самолёте Эдуард Вадимович, Ц я Вас арестовал!» Ап
офеоз жизни Ц арестовать любимого писателя! Прекрасный момент счастья
и удовлетворения. И вот теперь Лёха нависал надо мной, вглядываясь в моё л
ицо. Больно ли мне? У меня исчезли все сомнения в том, что он «сука», когда мы
разговорились с ним о ФСБ, и я сказал, что никакие они не наследники «ВЧК»,
как они любят думать, а вульгарная охранка. «Ну да, они для тебя „черви“, ты
их не любишь!» Ц брякнул Лёха. Лёха как раз уверял меня, что ФСБ, в отличии о
т ментов, можно верить, что с ними можно идти на компромисс, что они, эфесбе
шники Ц серьёзные люди и слова свои сдержат. Я чутко зафиксировал, пойма
л «червей». «Черви» тотчас поставили всё на места. Их лучший ударник труд
а проговорился. В январе на одном из собраний в штабе мы негодовали по пов
оду того, что ФСБ выдало наших ребят латвийским спецслужбам, и когда я воп
росил зал, как же их после этого называть, кто-то из ребят сказал: «Черви он
и». «Во, червями и будем называть; черви» Ц сказал я.
Лёхе могли сообщить о «червях» только мои следователи. После «червей» я
его понял. Он выдал себя, и после червей жить мне с ним стало легче. Доселе я
думал, что мне не повезло с сокамерником, вот достался психопат. Выяснило
сь что невезуху организовали.
Он был неглуп от природы. Но как большинство русских людей не сумел себя р
еализовать. А возможно в этом и было его предназначение Ц стать Иудой, и к
ак Эдуард Вадимович был счастлив арестом любимого писателя, так и Лёха б
ыл счастлив своими достижениями Ц смотря телевизор или слушая радио во
зможно чувствовал себя Великим Человеком Ц «этого я довёл до чистухи, я
его свалил!» Ц очевидно злобно переживал он, глядя на «процессы». Я думаю
, этот кабан с каменной, изъеденной прыщами спиной был их лучшая сука из це
лой стаи сук, прописанных в крепости Лефортово. Он был просвещённой суко
й, «прочитал все книги», в библиотеке КГБ, так он по крайней мере говорил, п
ри мне за полтора месяца он не прочёл ни единой. Он знал русскую историю, п
равда знал её скорее по историческим романам. Он любил поговорить о Дмит
рии Донском или Иване Грозном. Но никогда не слышал имён шлиссельбуржца
Морозова., Льва Гумилёва или Фоменко и Носовского. Он был недоделанный ку
сок, чуть-чуть обтесался самообразованием, но до крайности ограничен и р
еакционен, как многие в тюрьме. И в то же время упрям. И психопат.
Однажды утром он наехал на меня за то, что я, по его мнению, недостаточно тщ
ательно мою руки. Он ещё лежал в постели, один только глаз открыт, но какая
же сука, он подглядывал, как я мою руки. Он сказал, что немытыми руками я хва
таюсь потом за его миску, а у него слабый желудок, и он может заболеть дизе
нтерией. Я ничего ему не ответил, только посмотрел на него выразительно. К
огда через час нас вывели на прогулку, он всё ещё продолжал бубнить о дизе
нтерии и о том, как взрослый мужик не умеет умываться и после жопы лезет ру
ками в его миску. Я остановился и сказал ему: «Алексей, у тебя просто херов
ое настроение и ты срываешь его на мне». Его всего перекосило. «Ты хочешь с
казать, что я говорю неправду?»
«Ну да» Ц сказал я. «Я мыл сегодня руки так же и столько же времени, что и в
обычные дни. Но сегодня у тебя херовое настроение. Сегодня тебе, может быт
ь тоскливо, может быть, у тебя приступ депрессии, в тюрьме это частое дело…
»
«Да ты знаешь, что с тобой будет, если ты попадёшь на Бутырку?» Ц губы у нег
о дрожали. Я подумал, что он меня сейчас ударит. Но надо было дать ему отпор.
У меня некрепко держатся два передних зуба, надо будет выставить на него
голову. Правда у меня были четыре сотрясения мозга.
«Знаю, Ц сказал я, Ц Ты меня просветил. Меня опустят на дальняке, засунув
голову в дальняк, я буду орать при этом, но никто не придёт мне на помощь»
Ц сказал я с вызовом. Я хотел было добавить, что ему, суке, на Бутырке или на
зоне пустят заточку под рёбра, но не сказал, побоялся скандала. Я, надо ска
зать, всё время думал, что подумают обо мне Zoldaten, я хотел выглядеть железным
революционером. Мы стояли друг против друга в узенькой клетке прогулочн
ого дворика, сверху над нами решётка и весеннее слезоточивое небо. Он, ран
о полысевший, в тапочках, в синих тренировочных штанах и в фуфайке, я в фуф
айке, в синих лефортовских штанах и в турецких туфлях. Я был выше его, а кам
енные мышцы Минотавра у него были скрыты фуфайкой. В нормальной жизни я б
ы прошёл мимо такого, не остановив на нём взгляда, решив бы, что передо мно
й лох. Но тут он стоял Ц моя основная проблема, моя вынужденная семья, мой
партнёр, мой сокамерник, возможно я видел часть его снов, моя голова упира
лась в его ноги. Основная моя проблема, стоял, и не обойти его было, не объех
ать.
«Ты боишься меня» Ц сказал он.
«Ты истерик», Ц сказал я.
«Я могу отправить маляву, и когда ты приедешь на зону, тебя уже будут ждать
…»
«И опустят на дальняке за то, что я написал мой первый роман», Ц закончил
я. «Я давно ни хера не боюсь, Алексей. Я видел смерть много раз, ты забываешь
, что я был на фронте, по мне стреляли, однажды поразили машину, шедшую впер
еди, я три раза ходил в атаку, Алексей! Пойми, кто перед тобой. Я не бюджетник
, очнись!»
«Хуйня», Ц сказал он. «Тюрьма Ц особый мир. Здесь вольных заслуг не приз
нают. На Бутырке Беслану Гантемирову ебало набили. Я видел афганца, котор
ого руками заставили дальняк чистить, и чистил, старательно…»
Прапорщик настороженно смотрел на нас сверху.
«Всё в порядке старшой !» Ц сказал ему Лёха. И мы молча стали ходить по кле
тке в разные стороны. Когда в десятый раз он проходил мимо, лицо у него был
о стиснуто в камень. Мне также было не по себе. Тяжело и противно.
«Я могу тебя убить ручкой в ухо, ночью, когда ты спишь», Ц прошипел он. «Ман
ьяк, проповедник гомосексуализма и растлитель малолетних девочек…»
«Больной», Ц сказал я. Ц Тебе кто Ц нибудь сообщил, что твой диагноз Ц п
сихопатия?"
Нас вернули в камеру и там мы оба заткнулись. И двое суток не разговаривал
и. Мне было даже хорошо. Я целыми днями писал в блокноте о священных монстр
ах, великих людях моего Пантеона. Но даже в тех ролях, которые нам дала суд
ьба, мы не могли идти против натуры человеческой. С кем-то нужно было разг
оваривать. Иначе сойдёшь с ума, а «Русское радио» со своими песенками про
девочек поможет сойти.
Потому я Ц «объект разработки» и он Ц «информатор» Ц помирились. Пово
дом послужил проект нового закона о наркотиках, поданный в ГосДуму Прези
дентом. В законе за содержание наркопритона сулили до 20 лет тюремного зак
лючения. Мы оба ахнули и заговорили. Что было делать. И ему очень хотелось
получить УДО. Если бы я во время ссоры нажал на выключатель, и над дверью н
ашей камеры загорелась бы лампа «вызова», пришли бы Zoldaten, и я попросил бы убр
ать его, потому что он меня терроризирует, так сказал бы я, он лишился бы бе
споворотно своего УДО. А так у него оставалась надежда. Что касается меня,
то я не хотел чтобы Zoldaten, а за ними и начальство изолятора, решили, что я слаб.
Потому я вытерпел его и научился им манипулировать.
Типичное утро выглядело так. Я просыпался и в ногах моей же кровати писал
на тюремной тумбочке, называемой в тюрьме «дубок». Лёха спал чутко, я был у
же весь в работе, когда слышал его голос: «Донос на меня пишешь начальнику
изолятора?» Я молчал. «Сидит как мышка, а пишет донос», Ц продолжал он.
«Ты эгоист и тиран, Ц отвечал я, не отрываясь, Ц думаешь, что все только т
обой и заняты».
«Если не донос, зачем другой рукой прикрываешь?»
«Да не прикрываю, а держу тетрадку, одной рукой кто же пишет, Алексей? Ты да
вно сам ручку в руке держал?»
«Дай почитать, чего пишешь».
«Алексей. Это мои записи».
«В тюрьме ни у кого нет ничего своего. Только общее. Дай почитать. Я только
хочу посмотреть, чтоб ты обо мне ничего не писал».
Неожиданно для себя я даю ему тетрадь. Так проще. Начинается она с критики
Булгакова. Я пишу, что роман «Мастер и Маргарита» нравится обывателю, пот
ому что возвышает его и его бутылку с подсолнечным маслом до Христа и про
куратора Иудеи. Булгаков льстит обывателю.
"А чего, правильно ты его, Ц одобряет мой личный стукач. «Правильно». Он вт
ягивается в чтение содержимого моего блокнота и умолкает. Так как я пишу
во втором блокноте, то получаю желаемую тишину и углубляюсь в работу.
«Ну маньяк! Ну ты маньяк, ну маньячище!, Ц восклицает он восхищённо. -Ну ма
ньяк, Гитлера он восхваляет!»
«Не восхваляю, а понимаю, и объясняю».
Он сам маньяк. Вкратце его история, во всяком случае те её детали, в переск
азе которых он проявляет страстность, позволяющую думать, что это подлин
ные детали подлинной жизни, а не выдуманные детали жизни информатора, ег
о история такова. Его мать работала уборщицей у некоего военачальника, п
ожилого пенсионера, и от него забеременела. Родился Лёха. Одновременно у
неё уже были старшие мальчики от другого отца. Лёху записали на ту же фами
лию, что и старших детей. В доме он не приживался, и мать отдала его в детски
й дом. Он рождения 1973 года. Первый раз его посадили в 1991 году. На зону он не поп
ал. Отсидел в Бутырке. О тюрьме он отзывается с величайшим восхищением, с н
ежностью вспоминает о проведённых там в семейке спортсменов днях. Семей
ка молодых спортсменов-братанов, живущая братской жизнью в хате Бутырск
ой тюрьмы была самым дорогим воспоминанием для Лёхи. Это я вывел из его за
думчиво-нежного тона, из эпитетов, которыми он награждал своих давних бр
атанов, из того как он старался обелить их в моих глазах Ц все, или почти в
се упоминаемые им лица были по меньшей мере убийцы. И все с огромными срок
ами. Лёха Ц ходячая энциклопедия Бутырки.
Родных братьев своих он презирает, потому что в его глазах они жалкие алк
аши. Он не раз бил их. Бил просто так, даже только за то, что они расхаживают
пьяные по двору и позорят его имя. Живёт он якобы вблизи Крылатского, толь
ко не наверху, где высотные дома, в них обитают богатые, а внизу рядом Ц гд
е пятиэтажки и живут бедняки.
Он переживал (и стесняясь спрашивал моего совета, как ему быть, отвечать е
й или нет на письмо. Единственный случай, когда он стеснялся) по поводу сво
ей бывшей девки, здоровой толстушки, недавней школьницы. Толстушка обыкн
овенно разрезает целый батон вдоль, намазывает его маслом, укладывает ко
лбасой поверх. Такую особь женского рода Лёха бил так, что она улетала в ку
сты. Он целомудренно сообщил мне, что у толстушки брюхо нависает над пизд
ой. По описаниям Лёхи, он в кровь избивал свою толстушку не раз, завидя её р
ядом с мужчинами, даже если расстояние до мужчины превышало метр. Год наз
ад толстушка вышла замуж за некоего еврея Ц маменькина сынка. Но она его
не любит, просто ей нужно было где-то жить. Еврей пьёт, а толстушка пишет, чт
о ни с кем ей не было так хорошо, как с Лёхой. И что теперь делать, потому что
он, Лёха, её уже послал. А теперь вот она пишет. Я дал совет моему Минотавру в
озобновить его отношения с толстушкой. Одновременно восхитившись ситу
ацией. Лёха рассчитывает расколоть меня и получить за это УДО, но не гнуша
ется пользоваться моим советом в своих сердечных делах. Впрочем, вопрос,
есть ли у него сердце.
Многие его истории: о побоях. О битье кулаками, и ещё клюшками для травяног
о хоккея. Он сообщил, что всегда ездил и ходил с клюшками в спортивной сумк
е. Что для достоверности вступил в клуб травяного хоккея. Что клюшками уд
обно ломать руки: наказывать. Нанесение тяжёлых телесных повреждений ст
ало любимым занятием Лёхи ещё в школе. Вместе с подлыми налётами на кварт
иры друзей и знакомых. Метод всё тот же: делаются слепки с ключей.
Признаюсь, я думал, что он преувеличивает телесные повреждения. Но впосл
едствии узнал от новых и новых сокамерников, что Лёха избивал-таки свои о
бъекты в Лефортово. Маленький Шамсутдин Ибрагимов был посажен им писать
«чистуху». Шамс говорил мне (мы просидели с ним всего три дня, но успел), что
в то время, как он писал под диктовку Лёхи, тот бил ему по рёбрам. «Пиши!» За
Шамса, я уже упоминал этот эпизод, вступился бизнесмен Анатолий Быков, ег
о посадили третьим в камеру.
Но куда более громкое дело числится за Лёхой, чем насильственное склонен
ие к чистосердечному признанию скромного Шамса. Лёха расколол на чистух
у чечена Французова. Напугал его теми же адскими сценами изнасилования н
а дальняке, которыми пытался запугать меня. Чечена Французова должны был
и опустить на дальняке не за книгу, разумеется, но за то что, он чечен. Франц
узова обвиняли в том, что он подвозил якобы взрывчатку для взрывов в Моск
ве и Волгодонске. Лёха обработал Французова кулаками по рёбрам в первую
же ночь и продиктовал ему текст «чистухи». Однако позднее, на суде в Ставр
ополе, обвиняемый Французов и четверо его подельников отказались от пок
азаний, данных в Лефортово, заявив, что в СИЗО ФСБ их подвергли морально-п
сихологическому и физическому насилию. Насилие это имеет имя: Лёха, в слу
чае Французова. Сколько скинули Лёхе со срока в случае Французова? Год? Па
ру лет?
Меня ему велено было не обрабатывать кулаками, ну он и не переходил черту.
Однако я видел, каких усилий ему это стоило. Его рожа вся корёжилась от уси
лий. Помню, как он взвинтил себя в течение нескольких минут, обнаружив в мо
ём блокноте фразу: «Мой сокамерник сказал мне, что кроме Бога ни перед кем
не преклонит колени. А я и перед Богом не преклоню колени». Он сказал мне э
ту фразу, и я употребил её в моём эссе о Ницше, в книге «Священные монстры»,
она писалась на глазах Лёхи и под его наблюдением. «Преклонишь, ещё как! Пе
редо мной преклонишь!» Ц орал он надо мной. Эта была его излюбленная поза
, я сидел на шконке, а он стоял надо мной. «Если б не они, в ногах бы ты у меня в
алялся», произнося «они», он кивнул в сторону двери, имея ввиду Zoldaten. «Ноги м
ои обнимал бы, ой, не надо, Алексей!»
Я встал. Он уже месяц пугал меня и ничего не произошло. Поначалу я чувствов
ал дискомфорт, оказавшись с буйным психопатом на шести квадратных метра
х площади. Но даже поначалу я хорошо спал, например, уставая от него. «Так
Ц сказал я, Ц тебе не нравится жить со мной, да, Алексей? Хорошо, зачем нас
иловать себя, я нажимаю „вызов“ и прошу нас расселить по разным камерам. Н
ечего на меня орать. Я ещё не осужден, но уже наказан, тем что помещён с тобо
й. Нажимаю, да?» И я приблизился к выключателю.
«Ты погоди», Ц сказал он смущённо. Он понял, что УДО ускользает от него. Ес
ли бы и не с первой попытки, администрация вынуждена была бы нас развести
в конце концов. Я бы сообщил адвокату. «Ты не торопись. Ты знаешь, что за так
ие вещи бывает. Ты же собираешься на меня настучать… На Бутырке…»
«Здесь не Бутырка», Ц сказал я. «Забудь про Бутырку. Я не собираюсь на теб
я стучать, а хочу сказать лишь, что мы с тобой не сходимся характерами и я п
оэтому прошу нас расселить».
«Ну ты погоди… сейчас нас вызовут в баню, я тебе всё объясню. Здесь прослуш
ивают…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
трасть к Наталье Медведевой. Правда следователи не сказали ему, что стра
сть давно устарела и выдохлась, что глава «Предательство женщины» была н
аписана в 1995 году. Потому он вытаращил-таки круглые кабаньи глаза, когда я
в ответ на его садистское предположение, что Наталья Медведева сейчас ле
жит в постели с самцом, в то время как я парюсь на нарах, я в ответ на его пре
дположение спокойно сказал, что, «да, кому-то досталось обгладывать стар
ые кости Натальи Медведевой». Прости меня, о несравненная Наташа, что я ут
рировал в ответе этому стукачу состояние твоего тела, я уверен, что ты по-
прежнему соблазнительна, но, увы, надо было так ответить. Чего я не утриров
ал, так это своего сексуального равнодушия к тебе. Меня всё ещё заставлял
а вздрагивать Лиза, а терзала меня и терзает мои ночи в тюрьме крошка Наст
енька.
Основываясь на устарелых агентурных данных Лёха некоторое время доста
вал меня Наташей. Увидев, что я проснулся, он начинал с закрытыми глазами я
кобы разговаривать во сне: «Ой, Наташа, нет, не надо, не уходи!» Он спутал две
моих книги и произносил сентенции вроде «Зачем, Лимонов, ты душил Наташу,
зачем?» Ему дали задание ранить меня, он и ранил, не вдаваясь в детали. В «Эд
ичке» герой душил Елену. Следователь Шишкин, лицемер, много раз подчёркн
уто заявлял, что он не читал моих книг. Всё они отлично прочли! «Анатомия г
ероя» была настольной книгой толстого оперативника капитана Эдуарда В
адимовича, он сам признался ещё при аресте на Алтае. В значительной степе
ни они и арестовывали меня за мои книги. «Сегодня счастливейший день мое
й жизни, Ц сказал мне в самолёте Эдуард Вадимович, Ц я Вас арестовал!» Ап
офеоз жизни Ц арестовать любимого писателя! Прекрасный момент счастья
и удовлетворения. И вот теперь Лёха нависал надо мной, вглядываясь в моё л
ицо. Больно ли мне? У меня исчезли все сомнения в том, что он «сука», когда мы
разговорились с ним о ФСБ, и я сказал, что никакие они не наследники «ВЧК»,
как они любят думать, а вульгарная охранка. «Ну да, они для тебя „черви“, ты
их не любишь!» Ц брякнул Лёха. Лёха как раз уверял меня, что ФСБ, в отличии о
т ментов, можно верить, что с ними можно идти на компромисс, что они, эфесбе
шники Ц серьёзные люди и слова свои сдержат. Я чутко зафиксировал, пойма
л «червей». «Черви» тотчас поставили всё на места. Их лучший ударник труд
а проговорился. В январе на одном из собраний в штабе мы негодовали по пов
оду того, что ФСБ выдало наших ребят латвийским спецслужбам, и когда я воп
росил зал, как же их после этого называть, кто-то из ребят сказал: «Черви он
и». «Во, червями и будем называть; черви» Ц сказал я.
Лёхе могли сообщить о «червях» только мои следователи. После «червей» я
его понял. Он выдал себя, и после червей жить мне с ним стало легче. Доселе я
думал, что мне не повезло с сокамерником, вот достался психопат. Выяснило
сь что невезуху организовали.
Он был неглуп от природы. Но как большинство русских людей не сумел себя р
еализовать. А возможно в этом и было его предназначение Ц стать Иудой, и к
ак Эдуард Вадимович был счастлив арестом любимого писателя, так и Лёха б
ыл счастлив своими достижениями Ц смотря телевизор или слушая радио во
зможно чувствовал себя Великим Человеком Ц «этого я довёл до чистухи, я
его свалил!» Ц очевидно злобно переживал он, глядя на «процессы». Я думаю
, этот кабан с каменной, изъеденной прыщами спиной был их лучшая сука из це
лой стаи сук, прописанных в крепости Лефортово. Он был просвещённой суко
й, «прочитал все книги», в библиотеке КГБ, так он по крайней мере говорил, п
ри мне за полтора месяца он не прочёл ни единой. Он знал русскую историю, п
равда знал её скорее по историческим романам. Он любил поговорить о Дмит
рии Донском или Иване Грозном. Но никогда не слышал имён шлиссельбуржца
Морозова., Льва Гумилёва или Фоменко и Носовского. Он был недоделанный ку
сок, чуть-чуть обтесался самообразованием, но до крайности ограничен и р
еакционен, как многие в тюрьме. И в то же время упрям. И психопат.
Однажды утром он наехал на меня за то, что я, по его мнению, недостаточно тщ
ательно мою руки. Он ещё лежал в постели, один только глаз открыт, но какая
же сука, он подглядывал, как я мою руки. Он сказал, что немытыми руками я хва
таюсь потом за его миску, а у него слабый желудок, и он может заболеть дизе
нтерией. Я ничего ему не ответил, только посмотрел на него выразительно. К
огда через час нас вывели на прогулку, он всё ещё продолжал бубнить о дизе
нтерии и о том, как взрослый мужик не умеет умываться и после жопы лезет ру
ками в его миску. Я остановился и сказал ему: «Алексей, у тебя просто херов
ое настроение и ты срываешь его на мне». Его всего перекосило. «Ты хочешь с
казать, что я говорю неправду?»
«Ну да» Ц сказал я. «Я мыл сегодня руки так же и столько же времени, что и в
обычные дни. Но сегодня у тебя херовое настроение. Сегодня тебе, может быт
ь тоскливо, может быть, у тебя приступ депрессии, в тюрьме это частое дело…
»
«Да ты знаешь, что с тобой будет, если ты попадёшь на Бутырку?» Ц губы у нег
о дрожали. Я подумал, что он меня сейчас ударит. Но надо было дать ему отпор.
У меня некрепко держатся два передних зуба, надо будет выставить на него
голову. Правда у меня были четыре сотрясения мозга.
«Знаю, Ц сказал я, Ц Ты меня просветил. Меня опустят на дальняке, засунув
голову в дальняк, я буду орать при этом, но никто не придёт мне на помощь»
Ц сказал я с вызовом. Я хотел было добавить, что ему, суке, на Бутырке или на
зоне пустят заточку под рёбра, но не сказал, побоялся скандала. Я, надо ска
зать, всё время думал, что подумают обо мне Zoldaten, я хотел выглядеть железным
революционером. Мы стояли друг против друга в узенькой клетке прогулочн
ого дворика, сверху над нами решётка и весеннее слезоточивое небо. Он, ран
о полысевший, в тапочках, в синих тренировочных штанах и в фуфайке, я в фуф
айке, в синих лефортовских штанах и в турецких туфлях. Я был выше его, а кам
енные мышцы Минотавра у него были скрыты фуфайкой. В нормальной жизни я б
ы прошёл мимо такого, не остановив на нём взгляда, решив бы, что передо мно
й лох. Но тут он стоял Ц моя основная проблема, моя вынужденная семья, мой
партнёр, мой сокамерник, возможно я видел часть его снов, моя голова упира
лась в его ноги. Основная моя проблема, стоял, и не обойти его было, не объех
ать.
«Ты боишься меня» Ц сказал он.
«Ты истерик», Ц сказал я.
«Я могу отправить маляву, и когда ты приедешь на зону, тебя уже будут ждать
…»
«И опустят на дальняке за то, что я написал мой первый роман», Ц закончил
я. «Я давно ни хера не боюсь, Алексей. Я видел смерть много раз, ты забываешь
, что я был на фронте, по мне стреляли, однажды поразили машину, шедшую впер
еди, я три раза ходил в атаку, Алексей! Пойми, кто перед тобой. Я не бюджетник
, очнись!»
«Хуйня», Ц сказал он. «Тюрьма Ц особый мир. Здесь вольных заслуг не приз
нают. На Бутырке Беслану Гантемирову ебало набили. Я видел афганца, котор
ого руками заставили дальняк чистить, и чистил, старательно…»
Прапорщик настороженно смотрел на нас сверху.
«Всё в порядке старшой !» Ц сказал ему Лёха. И мы молча стали ходить по кле
тке в разные стороны. Когда в десятый раз он проходил мимо, лицо у него был
о стиснуто в камень. Мне также было не по себе. Тяжело и противно.
«Я могу тебя убить ручкой в ухо, ночью, когда ты спишь», Ц прошипел он. «Ман
ьяк, проповедник гомосексуализма и растлитель малолетних девочек…»
«Больной», Ц сказал я. Ц Тебе кто Ц нибудь сообщил, что твой диагноз Ц п
сихопатия?"
Нас вернули в камеру и там мы оба заткнулись. И двое суток не разговаривал
и. Мне было даже хорошо. Я целыми днями писал в блокноте о священных монстр
ах, великих людях моего Пантеона. Но даже в тех ролях, которые нам дала суд
ьба, мы не могли идти против натуры человеческой. С кем-то нужно было разг
оваривать. Иначе сойдёшь с ума, а «Русское радио» со своими песенками про
девочек поможет сойти.
Потому я Ц «объект разработки» и он Ц «информатор» Ц помирились. Пово
дом послужил проект нового закона о наркотиках, поданный в ГосДуму Прези
дентом. В законе за содержание наркопритона сулили до 20 лет тюремного зак
лючения. Мы оба ахнули и заговорили. Что было делать. И ему очень хотелось
получить УДО. Если бы я во время ссоры нажал на выключатель, и над дверью н
ашей камеры загорелась бы лампа «вызова», пришли бы Zoldaten, и я попросил бы убр
ать его, потому что он меня терроризирует, так сказал бы я, он лишился бы бе
споворотно своего УДО. А так у него оставалась надежда. Что касается меня,
то я не хотел чтобы Zoldaten, а за ними и начальство изолятора, решили, что я слаб.
Потому я вытерпел его и научился им манипулировать.
Типичное утро выглядело так. Я просыпался и в ногах моей же кровати писал
на тюремной тумбочке, называемой в тюрьме «дубок». Лёха спал чутко, я был у
же весь в работе, когда слышал его голос: «Донос на меня пишешь начальнику
изолятора?» Я молчал. «Сидит как мышка, а пишет донос», Ц продолжал он.
«Ты эгоист и тиран, Ц отвечал я, не отрываясь, Ц думаешь, что все только т
обой и заняты».
«Если не донос, зачем другой рукой прикрываешь?»
«Да не прикрываю, а держу тетрадку, одной рукой кто же пишет, Алексей? Ты да
вно сам ручку в руке держал?»
«Дай почитать, чего пишешь».
«Алексей. Это мои записи».
«В тюрьме ни у кого нет ничего своего. Только общее. Дай почитать. Я только
хочу посмотреть, чтоб ты обо мне ничего не писал».
Неожиданно для себя я даю ему тетрадь. Так проще. Начинается она с критики
Булгакова. Я пишу, что роман «Мастер и Маргарита» нравится обывателю, пот
ому что возвышает его и его бутылку с подсолнечным маслом до Христа и про
куратора Иудеи. Булгаков льстит обывателю.
"А чего, правильно ты его, Ц одобряет мой личный стукач. «Правильно». Он вт
ягивается в чтение содержимого моего блокнота и умолкает. Так как я пишу
во втором блокноте, то получаю желаемую тишину и углубляюсь в работу.
«Ну маньяк! Ну ты маньяк, ну маньячище!, Ц восклицает он восхищённо. -Ну ма
ньяк, Гитлера он восхваляет!»
«Не восхваляю, а понимаю, и объясняю».
Он сам маньяк. Вкратце его история, во всяком случае те её детали, в переск
азе которых он проявляет страстность, позволяющую думать, что это подлин
ные детали подлинной жизни, а не выдуманные детали жизни информатора, ег
о история такова. Его мать работала уборщицей у некоего военачальника, п
ожилого пенсионера, и от него забеременела. Родился Лёха. Одновременно у
неё уже были старшие мальчики от другого отца. Лёху записали на ту же фами
лию, что и старших детей. В доме он не приживался, и мать отдала его в детски
й дом. Он рождения 1973 года. Первый раз его посадили в 1991 году. На зону он не поп
ал. Отсидел в Бутырке. О тюрьме он отзывается с величайшим восхищением, с н
ежностью вспоминает о проведённых там в семейке спортсменов днях. Семей
ка молодых спортсменов-братанов, живущая братской жизнью в хате Бутырск
ой тюрьмы была самым дорогим воспоминанием для Лёхи. Это я вывел из его за
думчиво-нежного тона, из эпитетов, которыми он награждал своих давних бр
атанов, из того как он старался обелить их в моих глазах Ц все, или почти в
се упоминаемые им лица были по меньшей мере убийцы. И все с огромными срок
ами. Лёха Ц ходячая энциклопедия Бутырки.
Родных братьев своих он презирает, потому что в его глазах они жалкие алк
аши. Он не раз бил их. Бил просто так, даже только за то, что они расхаживают
пьяные по двору и позорят его имя. Живёт он якобы вблизи Крылатского, толь
ко не наверху, где высотные дома, в них обитают богатые, а внизу рядом Ц гд
е пятиэтажки и живут бедняки.
Он переживал (и стесняясь спрашивал моего совета, как ему быть, отвечать е
й или нет на письмо. Единственный случай, когда он стеснялся) по поводу сво
ей бывшей девки, здоровой толстушки, недавней школьницы. Толстушка обыкн
овенно разрезает целый батон вдоль, намазывает его маслом, укладывает ко
лбасой поверх. Такую особь женского рода Лёха бил так, что она улетала в ку
сты. Он целомудренно сообщил мне, что у толстушки брюхо нависает над пизд
ой. По описаниям Лёхи, он в кровь избивал свою толстушку не раз, завидя её р
ядом с мужчинами, даже если расстояние до мужчины превышало метр. Год наз
ад толстушка вышла замуж за некоего еврея Ц маменькина сынка. Но она его
не любит, просто ей нужно было где-то жить. Еврей пьёт, а толстушка пишет, чт
о ни с кем ей не было так хорошо, как с Лёхой. И что теперь делать, потому что
он, Лёха, её уже послал. А теперь вот она пишет. Я дал совет моему Минотавру в
озобновить его отношения с толстушкой. Одновременно восхитившись ситу
ацией. Лёха рассчитывает расколоть меня и получить за это УДО, но не гнуша
ется пользоваться моим советом в своих сердечных делах. Впрочем, вопрос,
есть ли у него сердце.
Многие его истории: о побоях. О битье кулаками, и ещё клюшками для травяног
о хоккея. Он сообщил, что всегда ездил и ходил с клюшками в спортивной сумк
е. Что для достоверности вступил в клуб травяного хоккея. Что клюшками уд
обно ломать руки: наказывать. Нанесение тяжёлых телесных повреждений ст
ало любимым занятием Лёхи ещё в школе. Вместе с подлыми налётами на кварт
иры друзей и знакомых. Метод всё тот же: делаются слепки с ключей.
Признаюсь, я думал, что он преувеличивает телесные повреждения. Но впосл
едствии узнал от новых и новых сокамерников, что Лёха избивал-таки свои о
бъекты в Лефортово. Маленький Шамсутдин Ибрагимов был посажен им писать
«чистуху». Шамс говорил мне (мы просидели с ним всего три дня, но успел), что
в то время, как он писал под диктовку Лёхи, тот бил ему по рёбрам. «Пиши!» За
Шамса, я уже упоминал этот эпизод, вступился бизнесмен Анатолий Быков, ег
о посадили третьим в камеру.
Но куда более громкое дело числится за Лёхой, чем насильственное склонен
ие к чистосердечному признанию скромного Шамса. Лёха расколол на чистух
у чечена Французова. Напугал его теми же адскими сценами изнасилования н
а дальняке, которыми пытался запугать меня. Чечена Французова должны был
и опустить на дальняке не за книгу, разумеется, но за то что, он чечен. Франц
узова обвиняли в том, что он подвозил якобы взрывчатку для взрывов в Моск
ве и Волгодонске. Лёха обработал Французова кулаками по рёбрам в первую
же ночь и продиктовал ему текст «чистухи». Однако позднее, на суде в Ставр
ополе, обвиняемый Французов и четверо его подельников отказались от пок
азаний, данных в Лефортово, заявив, что в СИЗО ФСБ их подвергли морально-п
сихологическому и физическому насилию. Насилие это имеет имя: Лёха, в слу
чае Французова. Сколько скинули Лёхе со срока в случае Французова? Год? Па
ру лет?
Меня ему велено было не обрабатывать кулаками, ну он и не переходил черту.
Однако я видел, каких усилий ему это стоило. Его рожа вся корёжилась от уси
лий. Помню, как он взвинтил себя в течение нескольких минут, обнаружив в мо
ём блокноте фразу: «Мой сокамерник сказал мне, что кроме Бога ни перед кем
не преклонит колени. А я и перед Богом не преклоню колени». Он сказал мне э
ту фразу, и я употребил её в моём эссе о Ницше, в книге «Священные монстры»,
она писалась на глазах Лёхи и под его наблюдением. «Преклонишь, ещё как! Пе
редо мной преклонишь!» Ц орал он надо мной. Эта была его излюбленная поза
, я сидел на шконке, а он стоял надо мной. «Если б не они, в ногах бы ты у меня в
алялся», произнося «они», он кивнул в сторону двери, имея ввиду Zoldaten. «Ноги м
ои обнимал бы, ой, не надо, Алексей!»
Я встал. Он уже месяц пугал меня и ничего не произошло. Поначалу я чувствов
ал дискомфорт, оказавшись с буйным психопатом на шести квадратных метра
х площади. Но даже поначалу я хорошо спал, например, уставая от него. «Так
Ц сказал я, Ц тебе не нравится жить со мной, да, Алексей? Хорошо, зачем нас
иловать себя, я нажимаю „вызов“ и прошу нас расселить по разным камерам. Н
ечего на меня орать. Я ещё не осужден, но уже наказан, тем что помещён с тобо
й. Нажимаю, да?» И я приблизился к выключателю.
«Ты погоди», Ц сказал он смущённо. Он понял, что УДО ускользает от него. Ес
ли бы и не с первой попытки, администрация вынуждена была бы нас развести
в конце концов. Я бы сообщил адвокату. «Ты не торопись. Ты знаешь, что за так
ие вещи бывает. Ты же собираешься на меня настучать… На Бутырке…»
«Здесь не Бутырка», Ц сказал я. «Забудь про Бутырку. Я не собираюсь на теб
я стучать, а хочу сказать лишь, что мы с тобой не сходимся характерами и я п
оэтому прошу нас расселить».
«Ну ты погоди… сейчас нас вызовут в баню, я тебе всё объясню. Здесь прослуш
ивают…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39