Тебе ли, Иосиф, таиться от
меня. Мы ведь с тобой друг друга без слов понимали, сознайся. Взглядами. Мо
лчаниями оперировали.
Бродский (грустно смеётся): Отстань от мёртвого, Эдик!
Я: Меня тоже трудно назвать живым. Я уже полубронзовый снизу.
Бродский: Не заебало тебя ещё всё это?
Я: У меня долг перед ребятами. Перед партией. Хочу снабдить их всем необход
имым для Победы.
Бродский: Героя хочешь доиграть?
Я: Хочу забраться как можно выше. Учить хочу. Есть чему учить. Собрал за сво
ю жизнь некоторое увесистое количество правд, истин и мудростей. Хочу в п
оследнюю треть жизни научить этим правдам, истинам и мудростями пацанов
. А что, есть куда спешить, у вас там что, крайне интересно?
Бродский : Да нет тут ни хера, Эдик. Мгла какая-то серая. Слышатся шорохи, ша
ги, свет, хуйня какая-то. Мы возникаем только вследствие сильного импульс
а от вас, живых. Мы Ц в вашем представлении, вы Ц в нашем. Ну то есть как в св
язи по рации. Приём? Как меня слышите? Приём? Ц Конец связи.
Я: Я так и думал. Слушай, тебе ведь нравился мой «Дневник неудачника». Ты са
м бы хотел такое написать… я видел в кафе «Моцарт», ты ревнивыми глазами л
истал «Дневник». Остановился ты, помнишь, на куске "Какое неземное было ад
ски-райское время… когда Елена ушла от меня… На зимнем нью-йоркском ветр
у бродили саблезубые тигры и другие звери ледникового периода… Трещали
раздираемые небеса… И я тёплый, влажный и маленький едва успевал отпрыги
вать от зубов, утроб и когтей… И страшным грохотом звучали… слова филосо
фа-горбуна «Несчастнейший Ц он же и счастливейший… Несчастнейший Ц он
же и счастливейший…»
Бродский : Твоя лучшая книга, Эдик «Дневник неудачника»
Я: Там столько оказалось пророчеств, Джозеф! Я писал её в 1976 и 1977, несколько ку
сков добавлены в 1978 году. Я тогда был так беден, так унижен, так несчастен, ка
к Гитлер в Вене, что обрёл дар дальнобойного страшного ясновидения, скво
зь толщу годов далеко вперёд увидел. Там даже видения разрушенного Нью-Й
орка есть. После всего, что случилось в сентябре…
Бродский : А что случилось?
Я: Три гражданских самолёта, угнанных неизвестными, предположительно, му
сульманами, вонзились, два Ц в Мировой Торговый Центр, один Ц в западное
крыло Пентагона. Мировой Центр в результате обрушился. Погибли около 7 ты
сяч человек…
Бродский : Ни фуя себе! Довыёбывались! Долго напрашивались.
Я: Ясно было, что они величественно падут. Что их постигнет участь Карфаге
на.
Бродский: Эдик, они себя всегда за римлян принимали. Хм… И что, велики разр
ушения?
Я: Весь «даун-таун» был завален обломками. Вплоть до Канал-стрит доступ б
ыл закрыт полицией.
Бродский: Ровно за 225 лет до этого, в сентябре 1776 года Нью-Йорк выгорел ровно
на ?, пятьсот домов выгорели. В городе тогда стояли англичане. Англичане по
ймали и повесили за поджог несколько человек, в том числе и молодого коло
ниста Натаниэля Хейла. Генерал Джордж Вашингтон стоял на Гарлемских выс
отах и обозревал пожар с удовольствием. Он хотел выкурить англичан из Нь
ю-Йорка. Вашингтон тогда обмолвился: «Провидение или какой-нибудь добры
й человек сделал для нас больше, чем мы были готовы сделать сами». Ты, пред
полагаю, рад катастрофе, Эдик, как Вашингтон?
Я: Как сверхъестественно сбывшемуся одному из моих желаний Ц рад. Я такж
е рад, что восторжествовала справедливость. Я всегда на стороне справедл
ивости. Ведь Соединённые Штаты давно нарушили все законы, и божьи и между
народные. Вот их и постигла заслуженная кара. К тому же, перед подобным гло
бальным разломом человеческой психики поневоле преклонишься. А с Вашин
гтоном мы родились в один день оба, 22 февраля, с дистанцией в 211 лет.
Бродский (задумчиво): Вот как..?
Я: Так что я с удовольствием повторяю за генералом слово в слово: «Провиде
ние или какой-нибудь добрый человек сделал для нас больше, чем мы были гот
овы сделать сами».
Бродский: В твоём «Неудачнике» есть что-то про маму, 1999 год, электрический
стул, тюрьму…
Я (неуверенно): «Электрический стул Ц это больно и неприятно, как живот пе
ред экзаменом схватило… Маму, привезённую из России в каком-нибудь 1999 год
у… Я Ц мечтатель, „дример“, как сказала мне девушка Вирджиния… Я умру в тю
рьме или на виселице, как увидел я сам»… Куски вот всплыли, многое забыл.
Бродский: Тюрьма у тебя есть, самого жёсткого свойства, но что, электричес
кий стул, виселица у чекистов имеются в наличии?
Я: Статьи у меня, Джозеф, как тяжкие каменные плиты. 205-я Ц «терроризм», пред
усматривает до 20 лет заключения, 208-я Ц создание незаконных вооружённых ф
ормирований Ц до семи лет, и даже 222 Ц покупка оружия и взрывчатки Ц до во
сьми лет. Вот уже путём сложения все тридцать пять.
Бродский: Они что, ввели путём сложения, как в Штатах?
Я: Ну да. В первоначальном тексте обвинения предполагалось также обвинен
ие по 278 статье Ц захват власти, но от предъявления этого обвинения следс
твие отговорила прокуратура.
Бродский (свистит): Да не маслице-фуяслице… Это тебе не маслице-фуяслице,
круче чем у Исаича, портянку его дери.
Я (ехидно): И это не тунеядство, не ссылка в Архангельскую область на 101-й кил
ометр от Петербурга.
Бродский: Кончай подъёбки... Ну и что общественность?
Я: И в хуй не дуют.
Бродский: Чего и следовало ожидать. Никогда, мягко говоря, храбрыми не был
и так называемые «русские интеллигенты». Скорее трусливое отродье.
Я: Но тебе-то грех… Тебя-то они защитили…
Бродский: Меня защитил Запад. И евреи. Тебя Запад защищать не будет. Запад
теперь в одной лодке с Россией плывёт. И евреи тебя защищать не станут, зач
ем ты им сдался. Ты за палестинцев всё писал. Напророчил сам себе со страшн
ой яростью. И ясностью. Надо же… Свою судьбу, следовательно, знал. Я вот сво
ю никак не предвидел. Приблизительно… (Думает) Ты хочешь, что б я тебя пожа
лел? Заступиться с того света я за тебя не могу… Я думаю, такая судьба долж
на тебе страшно льстить, выглядеть для тебя как полное подтверждение тво
его морального превосходства, величия и гениальности. Ты же не собирался
умирать в постели… Ну вот, добился… За что боролся, на то и напоролся (посл
едние слова звучат с заметным раздражением)
Я: Тебе неприятно, что я тебя обставил, а ты уже ничего не можешь сделать, по
скольку ты ушёл раньше. Прoклятый поэт всегда будет предпочтителен юноша
м следующих времён. А поэт-лауреат, пусть даже и Нобелевской премии, выгля
дит как геморроидальный старикашка Ц филолог, перед Байроном Ц власти
телем душ.
Бродский (с обидой): Сиди тогда, прoклятый поэт, в своей вонючей камере с эти
м Ихтиандром один… (исчезает).
Я (закрываясь одеялом с головой): Когда я начинал писать, я не рассчитывал
на такие результаты. На такую судьбу сверх-супер-стар, судьбу мега-стар, к
ультовой фигуры. Разумеется, я больше чем писатель, я Ц культовая фигура.
И здесь я гениально напророчил в понимании себя. Разве не я написал текст
«Мы Ц национальный герой», ещё в 1974 году, когда мало что ещё предвещало в н
есомненно одарённом богемном поэте того мрачного узника, наполовину бр
онзового, каковым я лежу в этот вечер 19 октября в тюремной камере №32, в русс
кой Бастилии. Как я сумел 27 лет тому назад приподнять угол довольно обычно
го холста «Сегодня» и увидеть за ним «Будущее»? Как? «Стока стока о тебе в
Интернете» Ц пишет мне моя крошка Настенька. А о ком ещё можно беседоват
ь этим пассивным педикам из Интернета? Есть там правда и горстка нормаль
ных пацанов, плавают в виртуальности.. Привет, пацаны, вам от полубронзово
го истукана…
Когда я начинал писать, я не рассчитывал на такие результаты. Жизнь мне ис
портил, к стихам меня пробудил Александр Блок Ц самый испорченный русск
ий поэт. Я обнаружил старую, аж жёлтую хрестоматию русской литературы дл
я старших классов школы на полу в нашей общей для всей квартиры ванной ко
мнате. Горячей воды в посёлке ещё не было, и ванная комната использовалас
ь, как склад. Умывались же на кухне. Хрестоматия, жёлтая массивная как кусо
к сыра бессистемно выглядывала из-под чугунного тела ванной (Мне бы дога
даться, что её подсунули как приманку, как сыр! Колченогий Дьявол подсуну
л) Именно в «Хрестоматии» я обнаружил стихотворение «Незнакомка», совра
тившее меня. Как могла «Хрестоматия» попасть в ванную комнату квартиры н
омер 6, дома номер 22, по Поперечной улице Салтовского посёлка города Харьк
ова?
Вероятнее всего «Хрестоматию» завезла одна из четырёх девочек-студент
ок во главе с наследницей квартиры Тамарой Печкуровой. Хотя все четыре о
бучались в ВУЗах Харькова техническим наукам, полагаю кто-то из них завё
з для души и «Хрестоматию». Печкуров был майор, сослуживец отца, ему успел
и вручить ордер на обладание двумя из трёх комнат нашей квартиры, одну ко
мнату отписали нам, семье Савенко. А майор взял да и скончался вскоре от ле
йкемии Ц рака крови. Комнаты отнимать не стали. Комнаты остались жене и д
воим детям: Тамарке и Володьке. Жена захотела переехать и переехала из Ха
рькова на свою родину в город Ивано-Франковск в Западной Украине, а дети у
чились последовательно в харьковских ВУЗах и были нашими соседями…
Короче, лежит, высовываясь из-под ванной жёлтый брикет книги. Пятнадцати
летний отрок наклоняется, подымает книгу с плиточного пола. Открывает, н
ачинает читать. До этого отрок ненавидел стихи. И вдруг, через «Незнакомк
у», к нему приходит женщина. Проститутка. То есть профессиональная женщи
на. Творцы всегда любили и чувствовали проституток. (Он ещё не творец, но ч
увствует!) Бодлер, Ван Гог, Тулуз-Лотрек, тот же Саша Блок, я Ц грешный, уже н
емалая толпа. А если вспомнить глубже, Ц соперник Христа Симон-Маг, вози
л с собой повсюду проститутку и называл её Еленой Прекрасной. Симон-Маг п
о преданию мог летать, и на закате летел над Иерусалимом, но кто-то из прор
оков сбил его силою воли, а жаль. Симон-Маг один из моих любимых героев. Сре
ди окружавших Христа женщин было немало проституток. Мария Магдалина Ц
лишь самая известная. Она вымыла Христу ноги и высушила своими волосами,
что должно быть очень приятно…
Женщина склонилась над подростком, у которого ещё не было женщин. Пахнул
а на него винищем и духами. Блок описал в «Незнакомке» кабак в дачном Сест
рорецке, что под Петербургом, кабак на железнодорожном вокзале. Туда при
ходила одна тварь… И вот он написал об одной твари. Чтобы сын капитана Эдь
ка Савенко прочёл и втюкался, втюрился вдруг в проститутку, в запах винищ
а, в проститутский образ жизни, через стихи:
"И перья страуса склонённые/ В моём качаются мозгу
И очи синие, бездонные/ Цветут на дальнем берегу"
Если воспринимать буквально и только зрительно, то получается картина б
ельгийского сюрреалиста Рене Магрита: каменистый охровый берег, и на нём
цветут очи, окаймлённые перьями страуса. Несколько бессмысленные визуа
льные образы. На самом же деле Ц это гипнотический сеанс не визуального,
но звукового оболванивания подростка. «АУСА ЕЁННЫЕ, гу, гу» Ц вот к чему в
сё сводится. К шаманской краже души. Украл мою душу Блок. Позвал меня Блок
Крысоловом за собой, и по этой дорожке я и пошёл, и пришёл в конце-концов в т
юрьму. Моя мать недавно давала в Харькове, уже восьмидесятилетняя, интер
вью поэту Диме Быкову для еженедельника «Собеседник»: «Мы понимали, что
он не такой как мы. Он всегда был не такой как мы.» Ц призналась мать. То ест
ь я родился уже порченным, а потом мою душу и вовсе украл умелый ловкий чел
овек. «Блок Ц король/ И маг порока/ Роль и боль / Венчают Блока». Со мной ему
повезло больше, чем с Любой Менделеевой.
Я думаю, всё происходит следующим образом. Маг передаёт свою тайну друго
му и делает его магом. Это не значит, что они физически встречаются во врем
ени, хотя, может быть, бывает и так. Или встречаются они через посредника. К
ак Ницше и Фрейда связала странная Лу Саломе, якобы женщина, дочь русског
о генерала. А Достоевского и Розанова связала Надежда Суслова. А меня это
шаманское «АУСА ВЁННЫЕ, гу, гу» совратило. Как вампир укусил меня Блок, и я
стал вампиром. И укушу своего сына капитана в свой черёд.
Как бы там ни было, я вышел из ванной всклокоченный и обновлённый, и переро
ждённый. Просто как вселился в меня «Не я». Был я кошкой, а стал тигром. Я до
сих пор испытываю удивление, почему я не прохожу сквозь стены. Ведь судя п
о тому, что во мне пылает, куда как естественно проходить сквозь стены. Но
если не проходил сквозь, то я обрёл дар всё видеть…Я разительно увидел ок
ружающее увеличенным и усиленным в резкости в десятки раз… Через нескол
ько дней со всем классом мы отправились на похороны матери моего школьно
го друга Витьки Ревенко. Эта сцена есть в моей книге «Подросток Савенко».
Но в сцене нет нужной глубины… На самом деле там зловеще ползали, оставля
я мокрый след, уродливые страшные улитки. На лопухах чёрным мешком висел
громадный паук, красавица-девочка Женя Лазаренко странно воняла из-под
юбки и скалилась… В деревянном доме жутко со слюной выли над умершей мат
ерью Ревенко старухи…
Боевик Аслан: Эдуард, Эдуард, открой лицо!
Я: Что случилось?
Аслан: Старшой велит открыть лицо.
Я (приподымаясь): Живой я. Свежий. Лежу, мечтаю.
Унтер-офицер (в кормушку): Правила давно читали?
Я(встаю): Виноват. Исправлюсь.
На самом деле в правилах поведения задержанного, обвиняемого и осуждённ
ого насчёт того, чтоб одеялом не закрывать голову, такого нет. Там есть про
носки, не более двух пар, про костыли даже есть, но отношения головы задер
жанного, обвиняемого или осуждённого и казённого одеяла правилами не оп
ределены. Пререкаться нет желания, вот в чём дело. Легче сказать: «Виноват
. Исправлюсь». На самом деле меня, как и горбатого, исправит могила. Но не ск
ажешь же: «Меня укусил Александр Блок».Отправят на Серпы и заколют.
Шемякин: Тебя заносит.
Я: Чего, Мишаня?
Шемякин: Когда я выходил с передачи Гордона, меня отозвал твой посланник
и передал твою просьбу помочь, чем могу. Я своё обещание выполнил.
Я: Ну и?
Шемякин: Я говорил о тебе с Путиным.
Я: Ну и?
Шемякин: Меня просили с прессой на эту тему не распространяться. Но повер
ь, я о тебе говорил.
Я: Причём здесь пресса? Я Ц заинтересованное лицо. Я не просил тебя говори
ть обо мне с Путиным, но если уж ты разговаривал с Президентом обо мне, то р
асскажи.
Шемякин: Чтобы назавтра это появилось в «Лимонке»? Нет. Я считаю тебя очен
ь талантливым, но ты занимаешься большой глупостью. Я знаю твою, так назыв
аемую, партию. В основном состоящую из молодых, вспыльчивых ребят. Дело за
шло далеко у вас, вам хочется действовать, обращать на себя внимание…
Я: Это тебе Путин сказал?
Шемякин: Это я тебе говорю… Но все шишки будут сыпаться на тебя. Ты ведь Ц
идеологический лидер. В одной из газет я читал большую статью в твою защи
ту, и человек, желавший тебе помочь, на самом деле оказал медвежью услугу.
Там были выписки из своих манифестов: глава партии распоряжается жизнью
и смертью твоих подчинённых. Ты понимаешь, как это сегодня воспринимаетс
я? К сожалению, тебя заносит. Ты помнишь, ты предлагал мне вступить в свою п
артию, предлагал пост Министра Культуры…
Я: Миша, на самом деле я бы тебе никакого поста не дал. Ты бы не справился. Я х
отел всего-навсего вытянуть из тебя денег на партию.
Шемякин: Ты…ты…
Я: Угу, твой друг Лимонов, которого ты вызывал среди ночи в Нью-Йорке и Пари
же, чтоб я спасал тебя. Однако тебе ничто не грозило никогда, ты Ц воплощё
нный здравый смысл. Тебе нужен был свидетель твоих якобы «безумств». Ты х
итрил и начинал бросать деньги и пепельницы в своих женщин и собутыльник
ов только в момент, когда я появлялся на пороге. Таким образом с помощью мо
ей и ещё нескольких лиц, использованных для той же цели, ты прослыл буйным
гулякой и безоглядным безумцем. Однако взаправду тебя никто в этой жизни
даже не поцарапал, и шрамы ты сам себе нарезал постепенно. Расчётливо. Мен
я возможно, заносит, но твоя проблема в том что тебя не заносит.
Шемякин: Ты…ты…
Я: Мишка, однажды я подошёл к двери твоего номера в «Хайт-Редженси Отель»
в Нью-Йорке и приложил ухо к двери. Ты о чем-то спокойно разговаривал со св
оей графиней, помнишь, была у тебя такая. Когда же я постучал и вошел, ты зао
рал и бросил в неё пепельницу. Если хочешь знать, я больше любил общаться с
твоей женой и дочкой. Они были симпатягами, кормили меня, Доротея училась
во французской школе, была панкеткой, и вместе мы ходили на концерт «Клэш
», в то время как ты пускал пыль в глаза заезжим москвичам, выгуливая их в «
Царевиче»…
Шемякин: Дыр бул щил…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39