- прервала его Алиса. - Нам нельзя тут
задерживаться, мы не успеем попасть на "Рекс"!
Бартон пожал плечами. Все и так было ясно.
- Мы будем выслеживать их? - с надеждой спросил Казз. Его
беспокойство прошло, глаза горели охотничьим азартом.
- Не знаю, - Бартон в задумчивости потер висок. - Они тоже могут
захватить нас врасплох... могут убить или просто наврать с три короба...
Пройдет немало времени, пока мы доберемся до Башни. Все может случиться...
Алиса медленно продекламировала, ее глаза загадочно мерцали:
Не ведая, правдив его совет
И в той ли Черный Замок стороне,
Я повернул безвольно, как во сне:
Ведь гордости в душе давно уж нет,
И для меня померк надежды свет,
И лишь любой конец желанен мне.
Так много лет я в поисках бродил,
Так много стран успел я обойти,
Что коль успех сумею обрести,
Им насладиться мне не хватит сил,
И я себя почти не осудил
За то, что радуюсь концу пути.
Но вдруг поднялся гул былых времен,
И встали все, как рамой огневой
Вкруг новой жертвы замыкая дол.
Я всех узнал, я всех их перечел,
Но безоглядно в миг тот роковой
Я поднял рог и вызов бросил свой:
"Роланд до Замка Черного дошел!"
[Р.Броунинг "Роланд в Черном Замке",
пер. В.Давиденковой]
Бартон усмехнулся.
- Броунингу стоило бы задуматься, насколько реальность далека от
изысканного мира его поэзии. Но я готов последовать его совету. Итак, мы
двинемся к Черному Замку.
- Не знаю, о чем вы толкуете, - вмешался Казз, - главное - как нам
попасть в большую лодку.
- Если у короля Джона найдется для нас место, я предложу ему в
благодарность наш золотой запас - свободные цилиндры. Такой дар тронет
самое бескорыстное сердце.
- А если у него для нас места нет?
Бартон промолчал. Уже не раз где-то в глубине сознания у него
мелькала смутная мысль, что он проглядел некое важное звено, объединяющее
агентов. Сейчас, когда Алиса читала стихи, он вдруг осознал, что может
представить всю цепочку их связи.
Как они узнают друг друга? Монат - особый случай, его не спутаешь ни
с кем. Но по какому тайному знаку узнают друг друга остальные?
Обладая зрением неандертальцев, агенты легко распознавали бы своих.
Но, видимо, такой способности им не дано. Спрюс явно не имел представления
о даре Казза; он был испуган и поражен. Значит, они не видели меток
невооруженным глазом - и, следовательно, у них существуют другие способы
опознания.
Можно ли предположить, что все дело в хронологии? Откуда известно,
что в долине воскрешены все, умершие не позже 2008 года? Эту дату называли
Монат, Фригейт, Руах и Спрюс... Все четверо - агенты! Возможно, это ложь,
и все кончилось раньше?
Бартон совершенно не представлял себе более реальной даты, но
вспомнил, что никогда не встречал людей, за исключением упомянутой
четверки, живших после 1983 года. Но если этот год был последним, то его и
следовало принять за точку отсчета.
По-видимому, этики выбрали наиболее простой и безошибочный способ,
который позволял опознать своих - агенты были людьми, якобы обитавшими за
гранью 1983 года. Отсюда вытекало, что вся земная история между 1983 и
2008 годами являлась чистой фикцией - включая и уничтожение человечества
инопланетянами. Все, о чем ему рассказывали Монат, Руах и Фригейт -
фантазия, ловкая инсценировка! Правда, Монат не был землянином, но кто мог
подтвердить, что он действительно прилетел с Тау Кита? Все те же Руах и
Фригейт? Необъяснимым оставался только один факт - присутствие
инопланетянина в Мире Реки.
Но, возможно, Монат, Раух и Фригейт говорили правду, и все события,
случившиеся на грани второго тысячелетия, на самом деле имели место.
Возможно, все трое жили в это время и, возможно, они не лгут... Однако это
значило лишь одно - этики вербуют своих агентов среди людей, обитавших на
Земле после 1983 года. Собственно, все они - агенты... Все? Сколько их там
было? Шесть или восемь миллиардов? Бартон почувствовал легкое
головокружение.
А если предположить, что агенты только выдавали себя за людей, якобы
живших на Земле в конце двадцатом века? Существовал ли в том мире
подлинный Питер Джайрус Фригейт, писатель-беллетрист, оседлавший
загадочного Пегаса научной фантастики? Фригейт, которого он, Бартон,
встретил в долине, мог быть подделкой, а интерес, проявленный этим писакой
к его жизни - хитрым капканом, попыткой сблизиться с ним. Действительно,
кто останется равнодушным к собственному биографу, посвятившему жизнь
прославлению своего кумира!
Нет, вряд ли необходимо подобное перевоплощение. Скорее всего,
Фригейт действительно является тем человеком, за которого выдает себя. В
сложившейся ситуации использование реальной личности представлялось более
естественным и эффективным.
Вопросы росли, как снежный ком, им не было конца - но кто ответит на
них?
- Дик! - окликнула Бартона Алиса. - Что с тобой?
Он опомнился, вынырнув из потока мучительных раздумий. Люди
разошлись, возле него стояли только его спутники да человек, у которого
пропала лодка. Его взгляд блуждал по лицу Бартона; может быть, он
намеревался требовать возмещения убытков - но у кого?
Ветер гнал волны по Реке, трепал тростниковые крыши хижин. До их
слуха доносились мерные глухие удары - борт "Снарка" бился о причал. Все
вокруг было сумрачным, лишь изредка вспыхивали багровые молнии, освещавшие
бледные лица людей. Раскаты грома походили на рычание взбесившегося
медведя. Казз и Бест не решались нарушить молчание, но явно жаждали
скрыться от бури. У остальных погода тоже не вызывала энтузиазма.
- Я думаю о том, - произнес Бартон, - найдется ли у короля Джона
место для нас. И я уверен - если монарх пожелает, то место найдется. А
если не пожелает, то я все равно попаду на борт "Рекса". Ничто и никто
меня не остановит!
Молния вспыхнула совсем рядом, раздался страшный треск, будто мир
раскололся надвое. Сломя голову, Казз и Бест помчались к ближайшей хижине.
Дождь полил как из ведра.
Неподвижно стоя под ливнем, Бартон смеялся, глядя им вслед, и вдруг
громко, пронзительно выкрикнул:
- Вперед, к Темной Башне!

28
Во сне Питер Джайрус Фригейт голым пробирался в тумане. Его одежду
украли, и теперь ему необходимо попасть домой до восхода солнца, дабы не
стать посмешищем в глазах людей. Мокрая трава хлестала по коленям. Он
вышел на обочину дороги и пошел по асфальту. Но идти все равно было
трудно, а туман быстро редел. Вскоре справа он увидел купы деревьев.
Фригейт понимал, что находится где-то далеко за городом и до дома еще
долгий путь. Следовало идти побыстрее, тогда он сможет проскользнуть
незамеченным, не потревожив родителей. Конечно, двери уже заперты, но он
бросит камешек в верхнее окно и разбудит Рузвельта. Его брату исполнилось
лишь восемнадцать, но он уже превратился в завзятого пьяницу и бабника,
гонял на мотоцикле по округе со своими затянутыми в кожу дружками. Сегодня
воскресенье, и сейчас, распространяя запах виски, он храпит в комнате,
которую делит с Питером.
Рузвельтом его назвали в честь Теодора, а не Франклина Делано. Джеймс
Фригейт питал отвращение к "этому типу из Белого Дома" и обожал "Чикаго
Трибюн", которую каждое воскресенье ему вручали на пороге дома. Его
старший сын не терпел ни газет, ни газетных писак, и признавал лишь
комиксы. Когда он научился читать, то каждый выходной, после какао,
оладий, бекона и яиц, с нетерпением ждал очередную книжицу с приключениями
Честера Гампа и его друзей, разыскивающих золотой город,
волшебника-великана Панджаба, крошки Энни и ее громады-отца, злодея Эспа и
мистера Эма, похожего на Санта-Клауса и древнего, как сама Земля,
способного путешествовать во времени. А потом были Барней Гугл, и
Смеющийся Джек, и Терри, и пираты. Упоительно!
Что заставляло его вспоминать великих героев комиксов, пока он,
голым, в темноте и сырости пробирался по деревенским дорогам? Нетрудно
представить. Они давали ему ощущение тепла и уюта, даже счастья,
наполнявшем его в часы, когда живот бывал набит вкусной маминой стряпней,
когда тихонько наигрывало радио, а отец посиживал с газетой на стуле и
читал статьи полковника Блимпа. Пока мама суетилась на кухне, готовя
завтрак двум его младшим братьям и маленькой сестренке, он устраивался на
полу в гостиной, наслаждаясь страницами комиксов. Потом его сестра, нежно
любимая Джаннета, очень быстро выросла, сменила трех мужей и бесчисленное
количество любовников, поглотила сотни бутылок виски - проклятие семьи
Фригейтов.
Но это все еще впереди, и образ, возникший в его мозгу, тотчас исчез.
А сейчас он в комнате, совершенно счастливый... нет, и это исчезло... он
не в доме, а на заднем дворе - голый, дрожащий от холода и ужаса перед
грядущим позором. Он бросил камешек в окно крошечной спальни под самой
крышей, надеясь разбудить брата.
Они жили в доме при деревенской школе близ города Пеория, Южный
Иллинойс. Город рос, дома расползались все дальше, и сейчас его границы
находились в полумиле от дома. Тогда-то у них появился водопровод и даже
уборная, первая в его жизни уборная в доме. Затем каким-то образом этот
дом превратился в миссурийскую ферму, где он жил с отцом, матерью и
братьями в двух комнатах, сданных фермером их семье.
Его отец - инженер-строитель и электрик (год учебы в политехническом
институте города Терре-Хот и диплом Интернешнл Корреспонденс Скул)
некоторое время работал на электростанции в Мехико, штат Миссури. На ферме
был птичий двор, где Питера потрясло и ужаснуло открытие: куры поедают
живность, а он ест кур, которые питаются живыми существами! Это было
первое осознание каннибализма как основы окружающего его мира.
Нет, неправда, подумал он, каннибал - это существо, пожирающее себе
подобных. Он повернулся на другой бок, вновь проваливаясь в сон и
совершенно отчетливо сознавая свое полупробуждение между двумя сериями
видений. Иногда он просматривал этот бред сразу и целиком. За ночь сон мог
неоднократно вернуться к нему; бывало, он преследовал Фригейта несколько
лет подряд.
Да, и в снах, и в творчестве над ним довлела цикличность. На
протяжении писательской карьеры ему пришлось работать над двадцать одной
серией романов. Десять были готовы, остальные - еще не завершены, когда
великий небесный издатель внезапно призвал его к себе.
Как в жизни, так и в смерти. Он никогда (никогда? - ну, ладно, почти
никогда) не мог что-либо закончить. Вечная Великая Незавершенность!
Впервые он почувствовал ее груз еще в мятежной юности, когда изливал свои
волнения и муки коллеге-первокурснику, сыгравшему случайную роль его
духовного наставника.
Как его звали - О'Брайен? Худенький коротышка с резкими манерами и
огненно-рыжей шевелюрой, всегда носивший пестрые галстуки.
И вот сейчас Питер Джайрус Фригейт бредет в тумане; вокруг ни звука,
кроме дальнего уханья совы. Вдруг в тишине послышалось ворчание двигателя,
возник слабый свет фар, он разгорался, сиял, затем совсем рядом рявкнул
гудок. Он бросился в сторону, пытаясь скрыться в тумане и переждать, пока
черная громада автомобиля проплывет мимо. При свете фар он увидел
великолепный "Дюзенберг" - в точности такой, каким правил Горри Грант в
фильме "Цилиндр", который ему удалось посмотреть на прошлой неделе. За
рулем громоздилась некая бестелесная, бесформенная масса; он видел лишь
глаза - светло-серые, как у его немецкой бабушки по матери, Вильгельмины
Кайзер.
Внезапно Фригейт испустил истошный крик: машина резко повернула и
двинулась к нему. Он замер, не в силах шевельнуться, отскочить в сторону,
а темная громада надвигалась все ближе и ближе...
Застонав, он проснулся. Ева сонно пробормотала: "Ты видел плохой
сон?.." и вновь провалилась в дрему, слегка посапывая.
Питер сел в постели. Бамбуковая рама на низких ножках скрипнула под
его тяжестью, матрас - два покрывала, скрепленные магнитными застежками и
набитые листьями - просел. Земляной пол покрывали циновки; в окнах,
затянутых полупрозрачными пленками из рыбьих внутренностей, мерцал слабый
свет ночного неба. Он встал, направился к двери, вышел и помолился. С
крыши еще капало. Сквозь расщелину между холмами ему был виден огонь над
крышей сторожевой башни и силуэт часового, облокотившегося на перила; он
глядел на Реку. Показались и другие огни - на мачтах судна, которого он
прежде не видел. Второго стражника на вышке не было - наверное, он
спустился к Реке, чтобы допросить рулевого. Опасности он там явно не
усмотрел, иначе барабаны уже забили бы тревогу.
Вернувшись в постель, Фригейт вспоминал свой сон. В нем была обычная
хронологическая путаница. В 1937 году Рузвельту было только шестнадцать, а
мотоцикл и крашеные блондинки появились двумя годами позже. Семья уже жила
в новом большом доме с несколькими комнатами.
В машине он увидел бесформенную мрачную фигуру с глазами его бабушки.
Что бы это значило? В первую минуту его безумно напугало это видение.
Почему бабка явилась в столь устрашающем обличье?
Он знал, что она приехала перед его рождением из Канзаса в Терре-Хот
помочь его матери в уходе за ребенком. По маминым рассказам, она прожила с
ними пять лет, но он совсем не помнил ее, хотя и видел еще раз - в
двенадцатилетнем возрасте. В нем сохранилась убежденность, что в детстве
она совершила с ним нечто ужасное, хотя была добродушной старушкой,
правда, несколько склонной к истерии. Когда дети ее дочерей ушли из-под ее
опеки, она потеряла с ними всякую связь.
Так где же она сейчас? Бабка умерла в возрасте семидесяти семи лет от
рака желудка после долгой и мучительной агонии. Он видел ее фотографии,
где она была снята двадцатилетней - миниатюрная блондинка с очень
светлыми, видимо, голубыми глазами, с тонкими и плотно сжатыми губами,
фамильной чертой Кайзеров. На этих старых фотографиях люди выглядели так,
словно перенесли все тяготы жизни, но не согнулись под ее ударами.
Да, у людей викторианской эпохи были трудные судьбы. Семья его бабки
тоже прошла тернистый путь. Они принадлежали к баптистской церкви, в
Тюрингии их преследовали, травили, так что им пришлось сменить Германию на
землю обетованную. Странно, подумал Фригейт, его родственники с обеих
сторон всегда выбирали религию меньшинства, часто весьма причудливую.
Возможно, жаждали потрясений?
Много лет они скитались, переезжая с места на место, но нигде не
обрели златых гор. После долгих лет изнурительной работы, иссушающей душу
бедности, смерти детей, а затем и родителей, Кайзеры нашли свою судьбу.
Одни стали преуспевающими фермерами, другие - владельцами механической
мастерской в Канзас-Сити.
Стоило ли это уплаченной цены? Потомки утверждали - да, стоило.
Когда они приехали в Америку, Вильгельмина была прелестной
голубоглазой десятилетней девочкой. В восемнадцать она вышла замуж за
человека на двадцать лет ее старше - возможно, в его жилах текла индейская
кровь; кажется, он участвовал в кантрильском мятеже. Так ли это -
неизвестно, в родне Фригейта с обеих сторон было достаточно бахвалов. Все
они пытались выглядеть лучше или хуже, чем на самом деле. Мать Питера
никогда не говорила о прошлом своего отца. Возможно, он был просто
конокрадом.
Где же сейчас Вильгельмина? Она уже не морщинистая, согбенная годами
старуха, которую он знал, а очаровательная девушка с точеной фигуркой. Но
взгляд ее голубых глаз, наверное, остался таким же рассеянным, как и
раньше, а по-английски она по-прежнему говорит с сильным немецким
акцентом. Встреться он с ней сейчас, узнал ли бы он ее? Определенно - нет.
Да и что он мог ей сказать? Что он помнил о душевной травме, нанесенной
его маленькому внуку? Ничего. Наверняка, она тоже забыла об этом пустячном
для взрослого человека инциденте. А если бы и вспомнила, то даже под
угрозой смерти не призналась, что дурно поступила с ребенком.
Предаваясь психоанализу, Питер попробовал пробиться сквозь сумеречные
дебри полузабытого к той давней драме, в которой его бабушка сыграла столь
важную роль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50