- Кэаве, - сказал Лопака, - любой на моем месте крепко бы на тебя
обиделся. Я-то ведь поступил с тобой, как верный друг, - сдержал слово и
купил бутылку. А тут еще и ночь уже и темень, а дорога мимо гробниц в
сто раз страшнее для человека с таким грехом на со вести и с такой бу-
тылкой под мышкой. Но только меня самого жуть какой страх разбирает, и я
не могу тебя винить. Так что ухожу я и молю господа, чтобы ты был счаст-
лив в своем доме, а мне была удача с моей шхуной и чтобы оба мы, окончив
наши дни, попали в рай всем чертям и бутылкам вопреки.
И, сказав так, Лопака поскакал под гору, а Кэаве стоял у себя на бал-
коне, и прислушивался к цокоту подков, и смотрел, как мелькает огонек
фонаря на дороге под скалой, где покоится прах древних царей. И, стоя
так, он дрожал как лист и, сложив ладони, возносил хвалу господу за свое
избавление от такой страшной напасти.
Но занялся день, солнечный и яркий, и Кэаве, восторгаясь новым домом,
позабыл про свои страхи. Шли дни за днями, и Кэаве жил в новом доме и не
уставал радоваться. Задняя терраса дома стала его излюбленным местечком;
здесь он ел, и пил, и проводил все свое время: читал гонолулские газеты
и узнавал из них о разных событиях, а когда кто-нибудь наведывался к не-
му, он водил гостей по всем покоям и показывал им картины. И молва о его
доме распространилась далеко, и все жители острова Кона стали называть
его дом Ка-Хале-Нуи, что значит "Знаменитый Дом", а иной раз называли
еще "Сияющий Дом", ибо Кэаве держал слугу-китайца, который день-деньской
вытирал в доме пыль и наводил на все глянец, и красивые безделушки, и
картины, и стекла в окнах, и позолота - все сияло ярко, как утренние лу-
чи. И сам Кэаве, расхаживая по своим покоям, не мог удержаться, чтобы не
петь, так было Переполнено радостью его сердце, а когда мимо его дома
проплывали суда, он поднимал флаг на своей мачте.
Так проходило время, и вот однажды Кэаве отправился не далеко, не
близко, а в Каилуа проведать коекого из своих друзей. Там его знатно
потчевали, но наутро он как встал, тотчас пустился в обратный путь и
скакал во весь опор, - так не терпелось ему снова увидеть свой прекрас-
ный дом. А было это к тому же в канун той ночи, когда, по древнему пре-
данию, души предков встают из могил и бродят по берегам Коны, и Кэаве,
однажды спутавшись с чертом, вовсе не хотел попасть теперь в компанию
мертвецов. Вот скачет он, уже оставил позади Хонауану и вдруг видит: да-
леко впереди в море, у самого берега, купается какая-то женщина. Показа-
лось ему, что это молодая, но уже вполне созревшая девушка, но больше он
не держал ее в мыслях. Скачет дальше, а в воздухе мелькнула белая рубаш-
ка, затем - красная юбка-холоку: это девушка одевалась, выйдя из воды.
Когда же он поравнялся с ней, она уже закончила туалет и стояла в своей
красной юбке у самой дороги, освеженная купанием, и глаза ее лучились, и
была в них доброта. И тут Кэаве, как только взглянул на девушку, сразу
натянул поводья.
- Думал я, что всех знаю в этих краях, - сказал Кэаве. - Почему же я
не знаю тебя, как это так?
- Я Кокуа, дочь Киано, - отвечала девушка, - и только что возврати-
лась домой из Оаху. А кто ты?
- Я скажу тебе, кто я, - сказал Кэаве, соскочив с седла, - но не сей-
час, а немного позже. Потому что мне запала на сердце одна мысль, но я
боюсь, что ты не дашь мне правдивого ответа, если я скажу тебе, кто я:
ведь ты, может статься, уже слышала обо мне. Но перво-наперво скажи-ка
вот что: ты не замужем?
Услыхав это, Кокуа громко рассмеялась.
- Все-то ты хочешь знать, - сказала она. - А сам ты не женат?
- Нет, Кокуа, я не женат, - отвечал Кзаве, - и, признаться, до этой
минуты никогда и не помышлял о женитьбе. Но скажу тебе истинную правду:
я увидел тебя здесь, у дороги, увидел твои глаза, подобные звездам, и
сердце мое рванулось к тебе, как птица из клетки. А теперь, если я не
хорош для тебя, скажи мне это прямо, и я поеду дальше своим путем; но
если я, на твой взгляд, не хуже других молодых мужчин, дай мне услышать
это, и я сверну со своего пути и заночую у твоего отца, а наутро поведу
о тебе речь с этим добрым человеком.
Ничего не ответила ему на это Кокуа, только рассмеялась, глядя на мо-
ре вдаль.
- Кокуа, - молвил Кэаве, - твое молчание я понимаю как согласие. Так
отправимся же вместе в дом твоего отца.
И она, все так же молча, пошла вперед: раза два она обернулась, кину-
ла на него быстрый взгляд и отворотилась снова, держа тесемки своей шля-
пы в зубах.
Но вот, когда подошли они к дому, Киано вышел на веранду и громко
приветствовал Кэаве, назвав его по имени. И тогда девушка взглянула на
Кэаве, широко раскрыв глаза, ибо молва о его прекрасном доме достигла и
ее слуха, и как же тут не поглядеть. Весь вечер провели они вместе и
очень веселились, и у девушки в присутствии родителей развязался язык, и
она подшучивала над Кэаве, ибо у нее был сметливый и острый ум. А на
следующий день Кэаве переговорил с Киано, а потом разыскал девушку и на-
шел ее одну.
- Кокуа, - сказал он, - ты насмехалась надо мной вчера весь вечер, и
тебе еще не поздно сказать мне: оставь меня и уезжай. Я не хотел гово-
рить тебе, кто я, потому что у меня такой красивый дом, и я боялся, что
этот дом будет слишком сильно занимать твои мысли, а человек, который
тебя любит, - слишком мало. Теперь тебе все известно, и если ты хочешь
прогнать меня с глаз долой, скажи сразу.
- Нет, - сказала Кокуа.
И на этот раз она уже не смеялась, а Кэаве ни о чем больше не спраши-
вал.
Так посватался Кэаве к Кокуа. Все произошло очень быстро, но ведь и
стрела летит быстро, а пуля из ружья - и того быстрее, однако и та и
другая могут попасть в цель. Да, все свершилось быстро, и вместе с тем
свершилось очень многое: мысль о Кэаве теперь пела у девушки в душе; его
голос слышался ей в шуме прибоя, набегавшего на черную лаву, и ради это-
го человека, которого она видела всего два раза в жизни, Кокуа уже гото-
ва была оставить и отца, и мать, и родные края. А Кэаве? Кэаве гнал коня
по горной тропе мимо древних гробниц, и звуки его ликующей песни эхом
отдавались в пещерах мертвецов. И, прискакав обратно в свой "Сияющий
Дом", он все еще продолжал петь. Он сидел и ужинал на просторном балко-
не, а китаец-слуга дивился на своего господина, который распевал между
глотками пищи. Солнце погрузилось в море, и настала ночь, а Кэаве все
разгуливал при свете фонарей по балконам своего дома на высоком берегу,
и звук его песен тревожил моряков на проплывавших мимо судах.
"Я поднялся высоко-высоко, - говорил себе Кэаве. - Жизнь не может
стать прекрасней; я стою на вершине горы; отсюда нет пути наверх -
только вниз. Сегодня я впервые велю осветить все комнаты, и искупаюсь в
моем красивом бассейне с горячей и холодной водой, и один возлягу на
брачное ложе в своей спальне".
И он поднял ото сна своего слугу-китайца и отдал ему приказ растопить
печи, и слуга, трудясь внизу возле топок, слышал, как его хозяин весело
распевает наверху в своих освещенных покоях. А когда вода нагрелась,
слуга позвал хозяина, и Кэаве пошел купаться, и китаец-слуга слышал, как
он пел, напуская воду в мраморный бассейн, и как песня внезапно оборва-
лась. Китаец-слуга все прислушивался и прислушивался, а потом окликнул
снизу хозяина и спросил, все ли у него в порядке, и Кэаве ответил "да" и
велел ему ложиться спать. Но больше не звучало пение в "Сияющем Доме", и
всю ночь до зари китаец-слуга слышал, как его хозяин расхаживает без сна
по балконам.
А теперь послушайте, что произошло: когда Кэаве скинул одежды, чтобы
искупаться, он заметил, что у него на теле, подобно лишайнику на скале,
появилось пятно, и тогда он перестал петь. Ибо он знал, что означает это
похожее на лишайник пятно; он понял, что пал жертвой "Китайской напас-
ти", или, проще говоря, проказы.
Что говорить, такой недуг - большое несчастье для каждого. Горька
судьба того, кто должен покинуть красивый, удобный дом, покинуть всех
своих друзей и переселиться на северный берег острова Молокаи, где о
неприступные утесы, грохоча, разбивается прибой. Но что же сказать про
этого несчастного, про Кэаве, который только накануне повстречал свою
суженую, только сегодня утром завоевал ее ответную любовь, а теперь ви-
дел, как все его надежды разлетаются вдребезги, словно кусок стекла!
Долго сидел он на краю бассейна, а потом горестно вскрикнул, вскочил
и выбежал вон; и долго еще метался туда и сюда, туда и сюда по балкону в
великом отчаянии.
"Не сетуя на судьбу, покинул бы я Гавайи - родину моих предков, - ду-
мал Кэаве. - Не ропща, покорился бы я своей участи и оставил бы мой дом,
этот прекрасный, многооконный дом на высоком берегу. Не пал бы я духом,
отправляясь на Молокаи, в эту Калаупапу, затерянную между утесов и скал,
чтобы влачить свои дни и ночи среди пораженных страшным недугом и там,
вдали от земли отцов, уснуть вечным сном. Но за какие злые дела, за ка-
кие грехи должен был я вчера вечером встретить Кокуа, выходящую из моря,
освеженную купанием? Кокуа, похитительница души моей! Кокуа, свет моих
глаз! Никогда не увидеть мне теперь тебя, никогда не назвать своей, ни-
когда не ласкать влюбленной рукой, и только об этом, только о тебе, о
Кокуа, скорблю я безутешно!"
Вы понимаете теперь, что за человек был этот Кэаве? Ведь он мог бы
жить в своем "Сияющем Доме" еще годы и годы, и никто бы не подозревал о
его недуге; но на что ему это, если он должен лишиться Кокуа. А ведь он
мог бы и Кокуа взять в жены, скрыв свою болезнь, и многие поступили бы
именно так, ибо у них души свиней; но Кэаве любил девушку беззаветно,
как подобает мужчине, и не мог подвергнуть ее опасности и причинить ей
зло.
Уже перевалило за полночь, и вдруг Кэаве вспомнил про бутылку. Тогда
он прошел на заднюю террасу дома и вызвал в памяти тот день, когда на
его зов черт выглянул из бутылки. И при этом воспоминании ледяной холод
пробежал у Кэаве по жилам.
"Страшная вещь - эта бутылка, - думал Кэаве, - и страшен черт, и
страшно вечно гореть в адском пламени. Но как иначе могу я излечиться от
своего недуга и взять в жены Кокуа? Что ж, - думал он, - ради этого дома
я не побоялся связаться с дьяволом, так неужто у меня не хватит духа
снова прибегнуть теперь к его помощи, чтобы получить Кокуа?"
И тут он вспомнил, что на следующий день "Ковчег" как раз будет проп-
лывать мимо обратным рейсом в Гонолулу.
"Вот куда должен я немедля отправиться, - подумал Кэаве, - и повидать
Лопаку. Ведь вся моя надежда теперь - разыскать эту бутылку, от которой
я так был рад избавиться когда-то".
Ни на миг не сомкнул Кэаве глаз в эту ночь, и наутро кусок не шел ему
в горло; он тут же написал письмо Киано и к прибытию парохода спустился
верхом по тропинке, огибавшей скалу, где покоился прах предков. Лил
дождь, конь шел шагом, а Кэаве смотрел на черные пасти пещер и завидовал
мертвецам, которые спали там, не ведая ни тревог, ни печали, и вспоми-
нал, как всего день назад весело гнал он тут коня, и трудно ему было в
это поверить. Так добрался он до Хоокены, а там уже, как повелось, отов-
сюду собрался народ в ожидании парохода. Все расположились под навесом
перед лавкой, перебрасывались шуточками, обменивались новостями, но Кэа-
ве, с его тяжким грузом на сердце, было не до болтовни, и он, сидя вмес-
те со всеми, смотрел на дождь, поливавший крыши, и на прибой, бурливший
между скал, и тяжелые вздохи вздымали его грудь.
- Кэаве из "Сияющего Дома" сегодня не в духе, - переговаривались люди
между собой. И они были правы, да и как могло быть иначе?
А затем пришел пароход, и лодка доставила Кэаве на борт. На корме бы-
ло полно хаоле - белых, приехавших по своему обычаю поглядеть на вулкан;
вся середина парохода была заполнена канаками, а нос загружен дикими бы-
ками из Хило и лошадьми из Каю. Но Кэаве, убитый горем, сидел в стороне
от всех и ждал, когда на берегу появится дом Киано. Там, у самого моря,
среди черных скал, стоял он под сенью кокосовых пальм, а перед дверью
его красная юбка, величиной с бабочку и, как бабочка, хлопотливая, пор-
хала туда и сюда, туда и сюда.
- О властительница сердца моего! - вскричал Кэаве. - Я сгублю свою
бессмертную душу, чтобы обрести тебя!
Вскоре стемнело, в каютах зажглись огни, и хаоле по своему обычаю
уселись играть в карты и пить виски, но Кэаве всю ночь шагал по палубе и
весь следующий день, пока пароход огибал Мауи и Молокаи, он все так же
метался по палубе из конца в конец, словно дикий зверь в клетке.
Под вечер они миновали Алмазный Мыс и причалили в гавани Гонолулу.
Кэаве вместе с толпой пассажиров сошел на берег и сразу же принялся ра-
зыскивать Лопаку. Но Лопака, как выяснилось, приобрел шхуну - такую, что
краше не сыщется на островах, - и пустился куда-то в дальнее плавание -
не то в Пола-Пола, не то в Кахики - словом, ищи ветра в поле! Но тут Кэ-
аве вспомнил про одного приятеля Лопаки - стряпчего, проживавшего в этом
городе (я не стану называть его имени), и осведомился о нем. Ему сказа-
ли, что стряпчий этот внезапно очень разбогател и купил себе красивый
новый дом на берегу Вайкики. Это сообщение заставило Кэаве призаду-
маться; он кликнул извозчика и поехал к дому стряпчего.
Дом был новехонький, и деревья в саду еще крохотные, не толще тросто-
чек, и у стряпчего, когда Кэаве пришел к нему, был очень довольный вид.
- Чем могу быть полезен? - спросил Кэаве стряпчий.
- Вы друг Лопаки, - отвечал Кэаве, - а Лопака купил у меня одну вещи-
цу, так сдается мне, что вы могли бы мне помочь напасть на ее след.
Лицо стряпчего омрачилось.
- Не стану притворяться, будто я не понял вас, мистер Кэаве, - сказал
он, - хотя дело это темное и неблаговидное. Но, поверьте, я ничего не
знаю наверняка, могу только догадываться кое о чем и думаю, что если вы
поспрошаете кое-где, то, может быть, и узнаете кое-что.
И он назвал Кэаве имя одного человека, которое я опять же предпочитаю
не предавать гласности. И так повторялось изо дня в день, и Кэаве ходил
от одного человека к другому и всюду видел новые одежды, и новые экипа-
жи, и новые красивые дома, и очень довольных людей; однако лица их тот-
час становились темнее тучи, стоило Кэаве обмолвиться про дело, которое
привело его к ним.
"Ясно как день - я напал на след, - думал Кэаве. - Все эти наряды и
экипажи - дары Сатаны, а довольные лица этих людей говорят о том, что
они, получив свое, благополучно отделались от проклятой бутылки. Вот ес-
ли я увижу бледные щеки и услышу тяжкий вздох, тогда только буду я
знать, что приблизился к цели".
И случилось так, что Кэаве в конце концов направили к одному белому,
проживавшему на Беританиястрит. Кэаве пришел туда, когда наступил час
вечерней трапезы, и, подойдя ближе, увидел, как всегда, новый дом, и мо-
лодой сад, и сверкающие электрическими огнями окна, но, когда появился
хозяин дома, надежда и страх сжали сердце Кэаве, ибо перед ним стоял
юноша, бледный, как мертвец, с черными впадинами глаз и редеющими воло-
сами, а выражение лица у него было, как у осужденного на казнь.
"Нет сомнений - бутылка здесь", - подумал Кэаве, и перед этим челове-
ком он не стал скрывать цели своего посещения.
- Я пришел купить бутылку, - сказал он.
Услыхав эти слова, белый юноша с Беритания-стрит пошатнулся и присло-
нился к стене.
- Бутылку? - пролепетал он. - Купить бутылку?! - Тут у него сдавило
горло, и, схватив Кэаве за руку, он потащил его в комнату, взял два ста-
кана и наполнил их вином.
- Ваше здоровье! - сказал Кэаве, который в свое время немало якшался
с белыми. А затем добавил: - Да, я пришел купить бутылку. Какая ей цена
теперь?
Тут юноша выронил стакан и уставился на Кэаве, как на привидение.
- Цена? - воскликнул он. - Цена? Вы что, не знаете ее цены?
- Значит, не знаю, раз спрашиваю, - возразил Кэаве. - Но почему это
вас так смутило? Разве что-нибудь неладно с ценой?
- Бутылка за это время сильно упала в цене, мистер Кэаве, - запина-
ясь, проговорил молодой человек.
- Ну что ж, значит, тем меньше придется платить, - сказал Кэаве. -
Сколько вы за нее отдали?
Молодой человек был бледен как полотно.
- Два цента, - промолвил он.
- Что? - вскричал Кэаве. - Два цента? Постойте, так вы, значит, може-
те ее продать только за один цент? И тот, кто ее купит... - Слова замер-
ли у Кэаве на языке. - Значит, тот, кто купит эту бутылку, уже никому не
сможет ее продать! Черт и бутылка останутся у него до самой его смерти,
а когда он испустит дух, потащут его прямо в пекло!
Тут белый юноша с Беритания-стрит упал перед Кэаве на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38