Затем его
мысли вновь обратились к прежнему предмету, и в сердце вспыхнула искра
надежды. "Этим молодчиком Хайдом следовало бы заняться: у него, несом-
ненно, есть свои тайны - черные тайны, если судить по его виду, тайны,
по сравнению с которыми худшие грехи бедняги Джекила покажутся солнечным
светом. Так больше продолжаться не может. Я холодею при одной мысли, что
эта тварь воровато подкрадывается к постели Гарри. Бедный Гарри, какое
пробуждение его ожидает! И какая опасность ему грозит - ведь если этот
Хайд проведает про завещание, ему, быть может, захочется поскорее полу-
чить свое наследство! Да-да, мне следует вмешаться... Только бы Джекил
позволил мне вмешаться, - добавил он. - Только бы он позволил". Ибо пе-
ред его умственным взором вновь, словно огненный транспарант, вспыхнули
странные условия этого завещания.
ДОКТОР ДЖЕКИЛ БЫЛ СПОКОЕН
По счастливому стечению обстоятельств две недели спустя доктор Джекил
дал один из своих приятных обедов, на который пригласил человек шесть
старых друзей - людей умных и почтенных, а к тому же тонких знатоков, и
ценителей хороших вин. Когда гости начали расходиться, мистер Аттерсон
под каким-то предлогом задержался. В этом не было ничего необычного - он
далеко не в первый раз уходил из гостей позже остальных. Там, где Аттер-
сона любили, его любили искренне. Нередко, хозяин дома просил суховатого
нотариуса остаться, когда весельчаки и остроумцы уже покидали его кров;
многим нравилось готовиться к одиночеству в его тихом обществе, нрави-
лось после усилий, потраченных на расточительное веселье, освежать мысли
в его плодоносном молчании. Доктор Джекил не был исключением из этого
правила, и теперь, когда он расположился по другую сторону камина -
крупный, хорошо сложенный, моложавый мужчина лет пятидесяти, с лицом,
быть может, не совсем открытым, но, бесспорно, умным и добрым, - вы лег-
ко заключили бы по его взгляду, что он питает к мистеру Аттерсону самую
теплую привязанность.
- Мне давно уже хотелось поговорить с вами, Джекил, - сказал нотари-
ус. - О вашем завещании.
Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что тема эта доктору непри-
ятна, однако он ответил нотариусу с веселой непринужденностью.
- Мой бедный Аттерсон! - воскликнул он. - На этот раз вам не повезло
с клиентом. Мне не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь так расстраивал-
ся, как расстроились вы, когда прочли мое завещание. Если, конечно, не
считать этого упрямого педанта Лэньона, который не стерпел моей научной
ереси, как он изволил выразиться. О, я знаю, что он превосходный человек
- не хмурьтесь, пожалуйста. Да, превосходный, и я все время думаю, что
нам следовало бы видеться почаще; но это не мешает ему быть упрямым пе-
дантом - невежественным, надутым педантом! Я ни в ком так не разочаровы-
вался, как в Лэньоне.
- Вы знаете, что оно мне всегда казалось странным, - продолжал мистер
Аттерсон, безжалостно игнорируя попытку доктора переменить разговор.
- Мое завещание? Да, конечно, знаю, - ответил доктор с некоторой рез-
костью. - Вы мне это уже говорили.
- Теперь я хотел бы повторить это вам еще раз, - продолжал нотариус.
- Мне стало кое-что известно про Хайда.
По крупному красивому лицу доктора Джекила разлилась бледность, его
глаза потемнели.
- Я не желаю больше ничего слушать, - сказал он. - Мне кажется, мы
согласились не обсуждать этого вопроса.
- Но то, что я слышал, отвратительно.
- Это ничего не меняет. Вы не понимаете, в каком я нахожусь положе-
нии, - сбивчиво ответил доктор. - Оно крайне щекотливо, Аттерсон, крайне
щекотливо и странно, очень странно. Это один из тех случаев, когда сло-
вами делу не поможешь.
- Джекил, - сказал Аттерсон, - вы знаете меня. Знаете, что на меня
можно положиться. Доверьтесь мне, и я не сомневаюсь, что сумею вам по-
мочь.
- Мой дорогой Аттерсон, - сказал доктор. - Вы очень добры, очень, и я
не нахожу слов, чтобы выразить мою признательность. Я верю вам безуслов-
но и полагаюсь на вас больше, чем на кого-нибудь еще, больше, чем на се-
бя, но у меня нет выбора. Однако тут совсем не то, что вам кажется, и
дело обстоит далеко не так плохо; и, чтобы успокоить ваше доброе сердце,
я скажу вам одну вещь: стоит мне захотеть, и я легко и навсегда избав-
люсь от мистера Хайда. Даю вам слово и еще раз от всей души благодарю
вас. Но я должен сказать вам кое-что, Аттерсон (и надеюсь, вы поймете
меня правильно): это - мое частное дело, и я прошу вас не вмешиваться.
Аттерсон некоторое время размышлял, глядя на огонь.
- Разумеется, это ваше право, - наконец сказал он, вставая.
- Ну, раз уж мы заговорили об этом, и, надеюсь, в последний раз, -
сказал доктор, - мне хотелось бы, чтобы вы поняли одно. Я действительно
принимаю большое участие в бедняге Хайде. Я знаю, что вы его видели - он
мне об этом рассказывал, - и боюсь, он был с вами груб. Однако я прини-
маю самое искреннее участие в этом молодом человеке; если меня не ста-
нет, то прошу вас, Аттерсон, обещайте мне, что вы будете к нему снисхо-
дительны и оградите его права. Я уверен, что вы согласились бы, знай вы
все, а ваше обещание снимет камень с моей души.
- Я не могу обещать, что когда-нибудь стану питать к нему симпатию, -
сказал Аттерсон.
- Об этом я не прошу, - грустно произнес Джекил, положив руку на пле-
чо нотариуса. - Я прошу только о справедливости; я только прошу вас по-
мочь ему, ради меня, когда меня не станет.
Аттерсон не мог удержаться от глубокого вздоха.
- Хорошо, - сказал он. - Я обещаю.
УБИЙСТВО КЭРЬЮ
Одиннадцать месяцев спустя, в октябре 18... года, Лондон был потрясен
неслыханно зверским преступлением, которое наделало особенно много шума,
так как жертвой оказался человек, занимавший высокое положение. Те нем-
ногие подробности, которые были известны, производили ошеломляющее впе-
чатление. Служанка, остававшаяся одна в доме неподалеку от реки, подня-
лась в одиннадцатом часу к себе в комнату, намереваясь лечь спать. Хотя
под утро город окутал туман, вечер был ясным, и проулок, куда выходило
окно ее комнаты, ярко освещала полная луна. По-видимому, служанка была
романтической натурой: во всяком случае, она села на свой сундучок, сто-
явший у самого окна, и предалась мечтам. Ни разу в жизни (со слезами
повторяла она, когда рассказывала о случившемся), ни разу в жизни не ис-
пытывала она такого умиротворения, такой благожелательности ко всем лю-
дям и ко всему миру. Вскоре она заметила, что к их дому приближается по-
жилой и очень красивый джентльмен с белоснежными волосами, а навстречу
ему идет другой, низенький джентльмен, на которого она сперва не обрати-
ла никакого внимания. Когда они встретились (это произошло почти под са-
мым окном служанки), пожилой джентльмен поклонился и весьма учтиво обра-
тился к другому прохожему. Видимо, речь шла о каком-то пустяке - судя по
его жесту, можно было заключить, что он просто спрашивает дорогу, одна-
ко, когда он заговорил, на его лицо упал лунный свет, и девушка залюбо-
валась им - такой чистой и старомодной добротой оно дышало, причем эта
доброта сочеталась с чемто более высоким, говорившим о заслуженном ду-
шевном мире. Тут она взглянула на второго прохожего и, к своему удивле-
нию, узнала в нем некоего мистера Хайда, который однажды приходил к ее
хозяину и к которому она сразу же прониклась живейшей неприязнью. В ру-
ках он держал тяжелую трость, которой все время поигрывал; он не ответил
ни слова и, казалось, слушал с плохо скрытым раздражением. Внезапно он
пришел в дикую ярость - затопал йогами, взмахнул тростью и вообще повел
себя, по словам служанки, как буйнопомешанный. Почтенный старец попятил-
ся с недоумевающим и несколько обиженным видом, а мистер Хайд, словно
сорвавшись с цепи, свалил его на землю ударом трости. В следующий миг он
с обезьяньей злобой примялся топтать свою жертву и осыпать ее градом
ударов - служанка слышала, как хрустели кости, видела, как тело подпры-
гивало на мостовой, и от ужаса лишилась чувств.
Когда она пришла в себя и принялась звать полицию, было уже два часа
ночи. Убийца давно скрылся, но невообразимо изуродованное тело его жерт-
вы лежало на мостовой. Трость, послужившая орудием преступления, хотя и
была сделана из какого-то редкостного, твердого и тяжелого дерева, пере-
ломилась пополам - с такой свирепой и неутолимой жестокостью наносились
удары. Один расщепившийся конец скатился в сточную канаву, а другой, без
сомнения, унес убийца. В карманах жертвы были найдены кошелек и золотые
часы, но никаких визитных карточек или бумаг, кроме запечатанного кон-
верта, который несчастный, возможно, нес на почту и который был адресо-
ван мистеру Аттерсону.
Письмо доставили нотариусу на следующее утро, когда он еще лежал в
постели. Едва он увидел конверт и услышал о случившемся, его лицо стало
очень озабоченным,
- Я ничего не скажу, пока не увижу тела, - объявил он. - Все это мо-
жет принять весьма серьезный оборот. Будьте любезны обождать, пока я
оденусь.
Все так же хмурясь, он наскоро позавтракал и поехал в полицейский
участок, куда увезли тело. Взглянув на убитого, он сразу же кивнул.
- Да, - сказал он. - Я его узнаю. Должен с прискорбием сообщить вам,
что это сэр Дэнверс Кэрью.
- Боже великий! - воскликнул полицейский. - Неужели, сэр? - В его
глазах вспыхнуло профессиональное честолюбие. - Это наделает много шума,
- заметил он. - Может быть, вам известен убийца? - Тут он кратко сообщил
суть рассказа служанки и показал нотариусу обломок трости.
Когда мистер Аттерсон услышал имя Хайда, у него сжалось сердце, но
при виде трости он уже не мог долее сомневаться: хотя она была сломана и
расщеплена, он узнал в ней палку, которую много лет назад сам подарил
Генри Джекилу.
- Этот мистер Хайд невысок ростом? - спросил он.
- Совсем карлик и необыкновенно злобный - так утверждает служанка, -
ответил полицейский.
Мистер Аттерсон задумался, а потом поднял голову и сказал:
- Если вы поедете со мной, я думаю, мне удастся указать вам его дом.
Было уже около девяти часов утра, и город окутывал первый осенний ту-
ман. Небо было скрыто непроницаемым шоколадного цвета пологом, но ветер
гнал и крутил эти колышущиеся пары, и пока кеб медленно полз по улицам,
перед глазами мистера Аттерсона проходили бесчисленные степени и оттенки
сумерек: то вокруг смыкалась мгла уходящего вечера, то ее пронизывало
густое рыжее сияние, словно жуткий отблеск странного пожара, то туман на
мгновение рассеивался совсем и меж свивающихся прядей успевал прос-
кользнуть чахлый солнечный луч. И в этом переменчивом освещении унылый
район Сохо с его грязными мостовыми, оборванными прохожими и горящими
фонарями, которые то ли еще не были погашены, то ли были зажжены вновь
при столь неурочном и тягостном вторжении тьмы, - этот район, как каза-
лось мистеру Аттерсону, мог принадлежать только городу, привидевшемуся в
кошмаре. Кроме того, нотариуса одолевали самые мрачные мысли, и, когда
он взглядывал на своего спутника, его вдруг охватывал тот страх перед
законом и представителями закона, который по временам овладевает даже
самыми честными людьми.
Когда кеб был уже близок к цели, туман немного разошелся, и взгляду
мистера Аттерсона представилась жалкая улочка, большой кабак, французс-
кая харчевня, самого низкого разбора лавка, где торговали горячим за
пенс и салатами за два пенса, множество детей в лохмотьях, жмущихся по
подъездам, и множество женщин самых разных национальностей, выходящих из
дверей с ключом в руке, чтобы пропустить стаканчик с утра. Затем бурый,
точно глина, туман вновь сомкнулся и скрыл от него окружающее убожество.
Так вот где жил любимец Генри Джекила, человек, которому предстояло
унаследовать четверть миллиона фунтов!
Дверь им отперла старуха с серебряными волосами и лицом желтым, как
слоновая кость. Злобность этого лица прикрывалась маской лицемерия, но
манеры ее не оставляли желать ничего лучшего. Да, ответила она, мистер
Хайд проживает здесь, но его нет дома; он вернулся поздно ночью, но
ушел, не пробыв тут и часа; нет, это ее не удивило: он всегда приходил и
уходил в самое неурочное время и часто пропадал надолго; например, вчера
он явился после почти двухмесячного отсутствия.
- Прекрасно. В таком случае проводите нас в его комнату, - сказал но-
тариус и, когда старуха объявила, что никак не может исполнить его
просьбу, прибавил: - Вам следует узнать, кто со мной. Это инспектор
Ньюкомен из Скотленд-Ярда.
Лицо старухи вспыхнуло злобной радостью.
- А! - сказала она. - Попался, голубчик! Что он натворил?
Мистер Аттерсон и инспектор обменялись взглядом.
- Он, по-видимому, отнюдь не пользуется всеобщей любовью, - заметил
инспектор. - А теперь, моя милая, покажите-ка нам, что тут и где.
Во всем доме, где не было никого, кроме старухи, мистер Хайд пользо-
вался только двумя комнатами, зато они были обставлены со вкусом и все-
возможной роскошью. В стенном шкафу стояли ряды винных бутылок, посуда
была серебряной, столовое белье очень изящным; на стене висела хорошая
картина - подарок Генри Джекила, решил мистер Аттерсон, знатока и люби-
теля живописи; ковры были пушистыми и красивыми. Однако теперь в комнате
царил величайший беспорядок, словно совсем недавно кто-то торопливо ее
обыскивал: на полу была раскидана одежда с вывернутыми карманами, ящики
были выдвинуты, а в камине высилась пирамидка серого пепла, как будто
там жгли множество бумаг. Из этой кучки золы инспектор извлек обуглив-
шийся корешок зеленой чековой книжки, который не поддался действию огня;
за дверью они нашли второй обломок трости, и инспектор очень обрадовал-
ся, так как теперь уже не оставалось никаких сомнений в личности убийцы.
А когда они посетили банк и узнали, что на счету последнего лежит нес-
колько тысяч фунтов, инспектор даже руки потер от удовольствия.
- Уж поверьте, сэр, - объявил он мистеру Аттерсону, - теперь он от
меня не уйдет! Он совсем голову потерял от страха, иначе он унес бы пал-
ку, а главное, ни за что не стал бы жечь чековую книжку. Ведь деньги для
него - сама жизнь. Нам достаточно будет дежурить в банке и выпустить
объявление с описанием его примет.
Однако описать приметы мистера Хайда оказалось не так-то просто: у
него почти не было знакомых - даже хозяин служанки видел его всего два
раза, не удалось разыскать никаких его родных, он никогда не фотографи-
ровался, а те немногие, кто знал его в лицо, описывали его по-разному,
как обычно бывает в подобных случаях. Они сходились только в одном: у
всех, кто его видел, оставалось ощущение какого-то уродства, хотя никто
не мог сказать, какого именно.
ЭПИЗОД С ПИСЬМОМ
День уже клонился к вечеру, когда мистер Аттерсон оказался наконец у
двери доктора Джекила. Ему открыл Пул и немедленно проводил его через
черный ход и двор, некогда бывший садом, к строению в глубине, именовав-
шемуся лабораторией или секционной. Доктор купил дом у наследников зна-
менитого хирурга, но, питая склонность не к анатомии, а к химии, изменил
назначение здания в саду. Нотариус впервые оказался в этой части владе-
ний своего друга и поэтому с любопытством оглядывал грязноватые стены
без окон, но едва он вошел внутрь, как им овладело странное тягостное
чувство, которое все росло, пока он, посматривая по сторонам, шел через
анатомический театр, некогда полный оживленных студентов, а теперь без-
молвный и мрачный; кругом на столах стояли всяческие химические приборы,
на полу валялись ящики и высыпавшаяся из них солома, и свет лишь с тру-
дом пробивался сквозь пыльные квадраты стеклянного потолка. В глубине
зала лестница вела к двери, обитой красным сукном, и, переступив порог,
мистер Аттерсон наконец увидел кабинет доктора. Это была большая комна-
та, уставленная стеклянными шкафами; кроме того, в ней имелось большое
вращающееся зеркало и простой письменный стол; три пыльных окна, забран-
ных железной решеткой, выходили во двор. В камине горел огонь, лампа на
каминной полке была зажжена, так как туман проникал даже в дома, а возле
огня сидел доктор Джекил, бледный и измученный. Он не встал навстречу
гостю, а только протянул ему ледяную руку и поздоровался с ним голосом,
совсем не похожим на прежний.
- Так вот, - сказал мистер Аттерсон, едва Пул удалился, - вы слышали,
что произошло?
Доктор содрогнулся всем телом.
- Газетчики кричали об этом на площади, - сказал он. - Я слышал их
даже в столовой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
мысли вновь обратились к прежнему предмету, и в сердце вспыхнула искра
надежды. "Этим молодчиком Хайдом следовало бы заняться: у него, несом-
ненно, есть свои тайны - черные тайны, если судить по его виду, тайны,
по сравнению с которыми худшие грехи бедняги Джекила покажутся солнечным
светом. Так больше продолжаться не может. Я холодею при одной мысли, что
эта тварь воровато подкрадывается к постели Гарри. Бедный Гарри, какое
пробуждение его ожидает! И какая опасность ему грозит - ведь если этот
Хайд проведает про завещание, ему, быть может, захочется поскорее полу-
чить свое наследство! Да-да, мне следует вмешаться... Только бы Джекил
позволил мне вмешаться, - добавил он. - Только бы он позволил". Ибо пе-
ред его умственным взором вновь, словно огненный транспарант, вспыхнули
странные условия этого завещания.
ДОКТОР ДЖЕКИЛ БЫЛ СПОКОЕН
По счастливому стечению обстоятельств две недели спустя доктор Джекил
дал один из своих приятных обедов, на который пригласил человек шесть
старых друзей - людей умных и почтенных, а к тому же тонких знатоков, и
ценителей хороших вин. Когда гости начали расходиться, мистер Аттерсон
под каким-то предлогом задержался. В этом не было ничего необычного - он
далеко не в первый раз уходил из гостей позже остальных. Там, где Аттер-
сона любили, его любили искренне. Нередко, хозяин дома просил суховатого
нотариуса остаться, когда весельчаки и остроумцы уже покидали его кров;
многим нравилось готовиться к одиночеству в его тихом обществе, нрави-
лось после усилий, потраченных на расточительное веселье, освежать мысли
в его плодоносном молчании. Доктор Джекил не был исключением из этого
правила, и теперь, когда он расположился по другую сторону камина -
крупный, хорошо сложенный, моложавый мужчина лет пятидесяти, с лицом,
быть может, не совсем открытым, но, бесспорно, умным и добрым, - вы лег-
ко заключили бы по его взгляду, что он питает к мистеру Аттерсону самую
теплую привязанность.
- Мне давно уже хотелось поговорить с вами, Джекил, - сказал нотари-
ус. - О вашем завещании.
Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что тема эта доктору непри-
ятна, однако он ответил нотариусу с веселой непринужденностью.
- Мой бедный Аттерсон! - воскликнул он. - На этот раз вам не повезло
с клиентом. Мне не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь так расстраивал-
ся, как расстроились вы, когда прочли мое завещание. Если, конечно, не
считать этого упрямого педанта Лэньона, который не стерпел моей научной
ереси, как он изволил выразиться. О, я знаю, что он превосходный человек
- не хмурьтесь, пожалуйста. Да, превосходный, и я все время думаю, что
нам следовало бы видеться почаще; но это не мешает ему быть упрямым пе-
дантом - невежественным, надутым педантом! Я ни в ком так не разочаровы-
вался, как в Лэньоне.
- Вы знаете, что оно мне всегда казалось странным, - продолжал мистер
Аттерсон, безжалостно игнорируя попытку доктора переменить разговор.
- Мое завещание? Да, конечно, знаю, - ответил доктор с некоторой рез-
костью. - Вы мне это уже говорили.
- Теперь я хотел бы повторить это вам еще раз, - продолжал нотариус.
- Мне стало кое-что известно про Хайда.
По крупному красивому лицу доктора Джекила разлилась бледность, его
глаза потемнели.
- Я не желаю больше ничего слушать, - сказал он. - Мне кажется, мы
согласились не обсуждать этого вопроса.
- Но то, что я слышал, отвратительно.
- Это ничего не меняет. Вы не понимаете, в каком я нахожусь положе-
нии, - сбивчиво ответил доктор. - Оно крайне щекотливо, Аттерсон, крайне
щекотливо и странно, очень странно. Это один из тех случаев, когда сло-
вами делу не поможешь.
- Джекил, - сказал Аттерсон, - вы знаете меня. Знаете, что на меня
можно положиться. Доверьтесь мне, и я не сомневаюсь, что сумею вам по-
мочь.
- Мой дорогой Аттерсон, - сказал доктор. - Вы очень добры, очень, и я
не нахожу слов, чтобы выразить мою признательность. Я верю вам безуслов-
но и полагаюсь на вас больше, чем на кого-нибудь еще, больше, чем на се-
бя, но у меня нет выбора. Однако тут совсем не то, что вам кажется, и
дело обстоит далеко не так плохо; и, чтобы успокоить ваше доброе сердце,
я скажу вам одну вещь: стоит мне захотеть, и я легко и навсегда избав-
люсь от мистера Хайда. Даю вам слово и еще раз от всей души благодарю
вас. Но я должен сказать вам кое-что, Аттерсон (и надеюсь, вы поймете
меня правильно): это - мое частное дело, и я прошу вас не вмешиваться.
Аттерсон некоторое время размышлял, глядя на огонь.
- Разумеется, это ваше право, - наконец сказал он, вставая.
- Ну, раз уж мы заговорили об этом, и, надеюсь, в последний раз, -
сказал доктор, - мне хотелось бы, чтобы вы поняли одно. Я действительно
принимаю большое участие в бедняге Хайде. Я знаю, что вы его видели - он
мне об этом рассказывал, - и боюсь, он был с вами груб. Однако я прини-
маю самое искреннее участие в этом молодом человеке; если меня не ста-
нет, то прошу вас, Аттерсон, обещайте мне, что вы будете к нему снисхо-
дительны и оградите его права. Я уверен, что вы согласились бы, знай вы
все, а ваше обещание снимет камень с моей души.
- Я не могу обещать, что когда-нибудь стану питать к нему симпатию, -
сказал Аттерсон.
- Об этом я не прошу, - грустно произнес Джекил, положив руку на пле-
чо нотариуса. - Я прошу только о справедливости; я только прошу вас по-
мочь ему, ради меня, когда меня не станет.
Аттерсон не мог удержаться от глубокого вздоха.
- Хорошо, - сказал он. - Я обещаю.
УБИЙСТВО КЭРЬЮ
Одиннадцать месяцев спустя, в октябре 18... года, Лондон был потрясен
неслыханно зверским преступлением, которое наделало особенно много шума,
так как жертвой оказался человек, занимавший высокое положение. Те нем-
ногие подробности, которые были известны, производили ошеломляющее впе-
чатление. Служанка, остававшаяся одна в доме неподалеку от реки, подня-
лась в одиннадцатом часу к себе в комнату, намереваясь лечь спать. Хотя
под утро город окутал туман, вечер был ясным, и проулок, куда выходило
окно ее комнаты, ярко освещала полная луна. По-видимому, служанка была
романтической натурой: во всяком случае, она села на свой сундучок, сто-
явший у самого окна, и предалась мечтам. Ни разу в жизни (со слезами
повторяла она, когда рассказывала о случившемся), ни разу в жизни не ис-
пытывала она такого умиротворения, такой благожелательности ко всем лю-
дям и ко всему миру. Вскоре она заметила, что к их дому приближается по-
жилой и очень красивый джентльмен с белоснежными волосами, а навстречу
ему идет другой, низенький джентльмен, на которого она сперва не обрати-
ла никакого внимания. Когда они встретились (это произошло почти под са-
мым окном служанки), пожилой джентльмен поклонился и весьма учтиво обра-
тился к другому прохожему. Видимо, речь шла о каком-то пустяке - судя по
его жесту, можно было заключить, что он просто спрашивает дорогу, одна-
ко, когда он заговорил, на его лицо упал лунный свет, и девушка залюбо-
валась им - такой чистой и старомодной добротой оно дышало, причем эта
доброта сочеталась с чемто более высоким, говорившим о заслуженном ду-
шевном мире. Тут она взглянула на второго прохожего и, к своему удивле-
нию, узнала в нем некоего мистера Хайда, который однажды приходил к ее
хозяину и к которому она сразу же прониклась живейшей неприязнью. В ру-
ках он держал тяжелую трость, которой все время поигрывал; он не ответил
ни слова и, казалось, слушал с плохо скрытым раздражением. Внезапно он
пришел в дикую ярость - затопал йогами, взмахнул тростью и вообще повел
себя, по словам служанки, как буйнопомешанный. Почтенный старец попятил-
ся с недоумевающим и несколько обиженным видом, а мистер Хайд, словно
сорвавшись с цепи, свалил его на землю ударом трости. В следующий миг он
с обезьяньей злобой примялся топтать свою жертву и осыпать ее градом
ударов - служанка слышала, как хрустели кости, видела, как тело подпры-
гивало на мостовой, и от ужаса лишилась чувств.
Когда она пришла в себя и принялась звать полицию, было уже два часа
ночи. Убийца давно скрылся, но невообразимо изуродованное тело его жерт-
вы лежало на мостовой. Трость, послужившая орудием преступления, хотя и
была сделана из какого-то редкостного, твердого и тяжелого дерева, пере-
ломилась пополам - с такой свирепой и неутолимой жестокостью наносились
удары. Один расщепившийся конец скатился в сточную канаву, а другой, без
сомнения, унес убийца. В карманах жертвы были найдены кошелек и золотые
часы, но никаких визитных карточек или бумаг, кроме запечатанного кон-
верта, который несчастный, возможно, нес на почту и который был адресо-
ван мистеру Аттерсону.
Письмо доставили нотариусу на следующее утро, когда он еще лежал в
постели. Едва он увидел конверт и услышал о случившемся, его лицо стало
очень озабоченным,
- Я ничего не скажу, пока не увижу тела, - объявил он. - Все это мо-
жет принять весьма серьезный оборот. Будьте любезны обождать, пока я
оденусь.
Все так же хмурясь, он наскоро позавтракал и поехал в полицейский
участок, куда увезли тело. Взглянув на убитого, он сразу же кивнул.
- Да, - сказал он. - Я его узнаю. Должен с прискорбием сообщить вам,
что это сэр Дэнверс Кэрью.
- Боже великий! - воскликнул полицейский. - Неужели, сэр? - В его
глазах вспыхнуло профессиональное честолюбие. - Это наделает много шума,
- заметил он. - Может быть, вам известен убийца? - Тут он кратко сообщил
суть рассказа служанки и показал нотариусу обломок трости.
Когда мистер Аттерсон услышал имя Хайда, у него сжалось сердце, но
при виде трости он уже не мог долее сомневаться: хотя она была сломана и
расщеплена, он узнал в ней палку, которую много лет назад сам подарил
Генри Джекилу.
- Этот мистер Хайд невысок ростом? - спросил он.
- Совсем карлик и необыкновенно злобный - так утверждает служанка, -
ответил полицейский.
Мистер Аттерсон задумался, а потом поднял голову и сказал:
- Если вы поедете со мной, я думаю, мне удастся указать вам его дом.
Было уже около девяти часов утра, и город окутывал первый осенний ту-
ман. Небо было скрыто непроницаемым шоколадного цвета пологом, но ветер
гнал и крутил эти колышущиеся пары, и пока кеб медленно полз по улицам,
перед глазами мистера Аттерсона проходили бесчисленные степени и оттенки
сумерек: то вокруг смыкалась мгла уходящего вечера, то ее пронизывало
густое рыжее сияние, словно жуткий отблеск странного пожара, то туман на
мгновение рассеивался совсем и меж свивающихся прядей успевал прос-
кользнуть чахлый солнечный луч. И в этом переменчивом освещении унылый
район Сохо с его грязными мостовыми, оборванными прохожими и горящими
фонарями, которые то ли еще не были погашены, то ли были зажжены вновь
при столь неурочном и тягостном вторжении тьмы, - этот район, как каза-
лось мистеру Аттерсону, мог принадлежать только городу, привидевшемуся в
кошмаре. Кроме того, нотариуса одолевали самые мрачные мысли, и, когда
он взглядывал на своего спутника, его вдруг охватывал тот страх перед
законом и представителями закона, который по временам овладевает даже
самыми честными людьми.
Когда кеб был уже близок к цели, туман немного разошелся, и взгляду
мистера Аттерсона представилась жалкая улочка, большой кабак, французс-
кая харчевня, самого низкого разбора лавка, где торговали горячим за
пенс и салатами за два пенса, множество детей в лохмотьях, жмущихся по
подъездам, и множество женщин самых разных национальностей, выходящих из
дверей с ключом в руке, чтобы пропустить стаканчик с утра. Затем бурый,
точно глина, туман вновь сомкнулся и скрыл от него окружающее убожество.
Так вот где жил любимец Генри Джекила, человек, которому предстояло
унаследовать четверть миллиона фунтов!
Дверь им отперла старуха с серебряными волосами и лицом желтым, как
слоновая кость. Злобность этого лица прикрывалась маской лицемерия, но
манеры ее не оставляли желать ничего лучшего. Да, ответила она, мистер
Хайд проживает здесь, но его нет дома; он вернулся поздно ночью, но
ушел, не пробыв тут и часа; нет, это ее не удивило: он всегда приходил и
уходил в самое неурочное время и часто пропадал надолго; например, вчера
он явился после почти двухмесячного отсутствия.
- Прекрасно. В таком случае проводите нас в его комнату, - сказал но-
тариус и, когда старуха объявила, что никак не может исполнить его
просьбу, прибавил: - Вам следует узнать, кто со мной. Это инспектор
Ньюкомен из Скотленд-Ярда.
Лицо старухи вспыхнуло злобной радостью.
- А! - сказала она. - Попался, голубчик! Что он натворил?
Мистер Аттерсон и инспектор обменялись взглядом.
- Он, по-видимому, отнюдь не пользуется всеобщей любовью, - заметил
инспектор. - А теперь, моя милая, покажите-ка нам, что тут и где.
Во всем доме, где не было никого, кроме старухи, мистер Хайд пользо-
вался только двумя комнатами, зато они были обставлены со вкусом и все-
возможной роскошью. В стенном шкафу стояли ряды винных бутылок, посуда
была серебряной, столовое белье очень изящным; на стене висела хорошая
картина - подарок Генри Джекила, решил мистер Аттерсон, знатока и люби-
теля живописи; ковры были пушистыми и красивыми. Однако теперь в комнате
царил величайший беспорядок, словно совсем недавно кто-то торопливо ее
обыскивал: на полу была раскидана одежда с вывернутыми карманами, ящики
были выдвинуты, а в камине высилась пирамидка серого пепла, как будто
там жгли множество бумаг. Из этой кучки золы инспектор извлек обуглив-
шийся корешок зеленой чековой книжки, который не поддался действию огня;
за дверью они нашли второй обломок трости, и инспектор очень обрадовал-
ся, так как теперь уже не оставалось никаких сомнений в личности убийцы.
А когда они посетили банк и узнали, что на счету последнего лежит нес-
колько тысяч фунтов, инспектор даже руки потер от удовольствия.
- Уж поверьте, сэр, - объявил он мистеру Аттерсону, - теперь он от
меня не уйдет! Он совсем голову потерял от страха, иначе он унес бы пал-
ку, а главное, ни за что не стал бы жечь чековую книжку. Ведь деньги для
него - сама жизнь. Нам достаточно будет дежурить в банке и выпустить
объявление с описанием его примет.
Однако описать приметы мистера Хайда оказалось не так-то просто: у
него почти не было знакомых - даже хозяин служанки видел его всего два
раза, не удалось разыскать никаких его родных, он никогда не фотографи-
ровался, а те немногие, кто знал его в лицо, описывали его по-разному,
как обычно бывает в подобных случаях. Они сходились только в одном: у
всех, кто его видел, оставалось ощущение какого-то уродства, хотя никто
не мог сказать, какого именно.
ЭПИЗОД С ПИСЬМОМ
День уже клонился к вечеру, когда мистер Аттерсон оказался наконец у
двери доктора Джекила. Ему открыл Пул и немедленно проводил его через
черный ход и двор, некогда бывший садом, к строению в глубине, именовав-
шемуся лабораторией или секционной. Доктор купил дом у наследников зна-
менитого хирурга, но, питая склонность не к анатомии, а к химии, изменил
назначение здания в саду. Нотариус впервые оказался в этой части владе-
ний своего друга и поэтому с любопытством оглядывал грязноватые стены
без окон, но едва он вошел внутрь, как им овладело странное тягостное
чувство, которое все росло, пока он, посматривая по сторонам, шел через
анатомический театр, некогда полный оживленных студентов, а теперь без-
молвный и мрачный; кругом на столах стояли всяческие химические приборы,
на полу валялись ящики и высыпавшаяся из них солома, и свет лишь с тру-
дом пробивался сквозь пыльные квадраты стеклянного потолка. В глубине
зала лестница вела к двери, обитой красным сукном, и, переступив порог,
мистер Аттерсон наконец увидел кабинет доктора. Это была большая комна-
та, уставленная стеклянными шкафами; кроме того, в ней имелось большое
вращающееся зеркало и простой письменный стол; три пыльных окна, забран-
ных железной решеткой, выходили во двор. В камине горел огонь, лампа на
каминной полке была зажжена, так как туман проникал даже в дома, а возле
огня сидел доктор Джекил, бледный и измученный. Он не встал навстречу
гостю, а только протянул ему ледяную руку и поздоровался с ним голосом,
совсем не похожим на прежний.
- Так вот, - сказал мистер Аттерсон, едва Пул удалился, - вы слышали,
что произошло?
Доктор содрогнулся всем телом.
- Газетчики кричали об этом на площади, - сказал он. - Я слышал их
даже в столовой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38