Мои мысли внезапно обратились к совсем иным предметам, и с тех пор, как
я стал свидетелем странной божьей кары, мысль о сокровищах мертвецов
стала мне противна. Но даже и в то время двигали мною не жадность и не
корыстолюбие, ибо если я и мечтал о богатстве, то не ради себя, а ради
той, которая была бесконечно дорога моему сердцу - ради Мери-Урсулы, до-
чери моего дяди. Она получила хорошее воспитание и училась в пансионе,
хотя бедняжке жилось бы легче, если бы она прозябала в невежестве. Арос
был неподходящим для нее местом; она видела там только старика Рори и
своего отца, одного из самых несчастных людей в Шотландии, который вырос
в обнищавшем поместье, среди суровых приверженцев Камерона, долгое время
плавал между Клайдом и островами, а теперь без всякой охоты занимался
овцеводством и ловил рыбу, чтобы прокормить себя и дочь. Если даже я,
проводя на Аросе месяц - два, начинал иногда скучать, то представьте,
как тяжко приходилось Мери, которая была вынуждена жить в этой глуши
круглый год, видеть только овец да чаек и слушать, как поют и пляшут Ве-
селые Молодцы.

ГЛАВА II
ЧТО ПРИНЕС АРОСУ РАЗБИТЫЙ КОРАБЛЬ
Когда я вышел к морю напротив Ароса, уже начался прилив, и мне оста-
валось только свистом вызвать Рори с лодкой, а самому ждать на дальнем
берегу. Повторять сигнал не было нужды. Едва я свистнул, как в дверях
появилась Мери и помахала мне платком, а старый длинноногий слуга, ковы-
ляя по песку, поспешно спустился к пристани. Как он ни торопился, бухту
он пересек не так уж скоро: несколько раз он клал весла, нагибался над
кормой и внимательно вглядывался в воду. Когда Рори приблизился к бере-
гу, мне показалось, что он сильно состарился, исхудал и как-то странно
избегает моего взгляда. Ялик подновили - на нем появились две новые ска-
мейки и несколько заплат из редкостного заморского дерева, названия ко-
торого я не знаю.
- Послушай-ка, Рори, - сказал я, когда мы отправились в обратный
путь, - какое хорошее дерево! Откуда оно у вас?
- Не больно-то оно поддается рубанку, - с неохотой пробормотал Рори.
Бросив весла, он наклонился над кормой точно так же, как когда он плыл
за мной, и, опираясь на мое плечо, стал с выражением ужаса вглядываться
в волны.
- Что случилось? - спросил я, растерявшись.
- Опять эта рыбища, - ответил старик, берясь за весла.
Больше мне ничего не удалось от него добиться - на все мои вопросы он
только таинственно на меня поглядывал и зловеще качал головой. Поддав-
шись необъяснимой тревоге, я также стал всматриваться в воду за кормой.
Она была прозрачной и зеркальной, но тут, на середине бухты, очень глу-
бокой. Некоторое время я ничего не видел, но потом мне почудилось, будто
что-то темное, может быть, большая рыба, а может быть, просто тень, нас-
тойчиво следует за яликом. И тут я вспомнил один из суеверных рассказов
Рори о том, как в Морвене на переправе, во время какой-то кровавой усо-
бицы между кланами, невиданная прежде рыба несколько лет провожала па-
ром, так что в конце концов никто уже не осмеливался переправляться на
другую сторону.
- Она поджидает... знает кого, - сказал Рори.
Мери встретила меня у самой воды, и мы поднялись с ней вверх по скло-
ну к аросскому дому. И снаружи и внутри я заметил много перемен. Сад был
обнесен оградой из того же дерева, какое пошло на починку лодки; на кух-
не стояли кресла, обтянутые чужеземной парчой, "а окне висели парчовые
занавески, на комоде красовались часы, но они не шли; с потолка свисала
медная лампа; накрытый к обеду стол щеголял тонкой скатертью и серебря-
ной посудой. Все эти новые богатства были выставлены напоказ в убогой,
так хорошо мне знакомой, старой кухне, где все еще стояли скамья с высо-
кой спинкой и табуреты, а в нише - кровать Рори; где солнце светило
сквозь широкую трубу на тлеющий в очаге торф; где на полке над очагом
лежали трубки, а на полу стояли треугольные плевательницы, наполненные
вместо песка ракушками; где каменные стены ничем не были украшены, а на
простом деревянном полу лежали три половичка, прежде единственное укра-
шение кухни, - три ковра бедняка, невиданные в городах, сплетенные из
холстины, черного сукна воскресных сюртуков и грубой дерюги, залоснив-
шейся оттого, что она долго терлась о лодочные скамьи. Эта кухня, как и
весь дом, славилась в этих краях - такой она была чистенькой и уютной, и
теперь, увидев эти нелепые, недостойные ее добавления, я возмутился и
даже почувствовал гнев. Если вспомнить, зачем я сам в этот раз приехал в
Арос, то подобное чувство следовало бы назвать неоправданным и неспра-
ведливым. Но в первую минуту оно опалило мое сердце огнем.
- Мери, - сказал я, - я привык звать это место моим родным домом, а
теперь я его не узнаю.
- А для меня это место всегда было родным домом, - ответила она, -
домом, где я родилась и где я хотела бы умереть. И мне тоже не по душе
эти вещи, не по душе, как они попали к нам, и все то, что они принесли с
собой. Лучше бы им сгинуть в море, чтобы теперь над ними плясали Веселые
Молодцы.
Мери всегда была серьезной - это, пожалуй, была единственная черта,
унаследованная ею от отца, - однако тон, которым она произнесла эти сло-
ва, был не только серьезным, но даже мрачным.
- Да, - сказал я, - я так и опасался, что вещи эти принесло кораблек-
рушение, то есть смерть. Правда, когда скончался мой отец, я вступил во
владение его имуществом без угрызений совести.
- Твой отец умер чистой смертью, как говорится, - ответила Мери.
- Верно, - продолжал я, - а кораблекрушение подобно божьей каре. Как
называлось это судно?
- Оно звалось "Христос-Анна", - произнес голос позади меня, и, обер-
нувшись, я увидел в дверях дядю.
Это был невысокий угрюмый человек с длинным лицом и очень темными
глазами; в пятьдесят шесть лет он был еще крепок и подвижен и с виду по-
ходил не то на пастуха, не то на матроса. Ни разу в жизни я не слышал
его смеха. Он постоянно читал Библию, много молился, как в обычае у ка-
мерониян, среди которых он рос; он вообще представляется мне во многом
схожим с этими горцами-проповедниками кровавых времен, предшествовавших
революции. Однако благочестие не принесло ему утешения и даже, как мне
казалось, не служило ему опорой. У него бывали припадки черной тоски,
когда он изнывал от страха перед адом, но в прошлом он вел не очень-то
праведную жизнь, о которой все еще вспоминал со вздохом, и по-прежнему
оставался грубым, суровым, мрачным человеком.
Пока он стоял на пороге, солнце освещало шотландский колпак на его
голове и трубку, заткнутую в петлицу куртки, а когда он вошел в кухню, я
заметил, что он, как и Рори, постарел и побледнел, что его лицо избороз-
дили глубокие морщины, а белки глаз отливают желтизной, точно старые
слоновьи клыки или кости мертвецов.
- "Христос-Анна", - повторил он, растягивая первое слово. - Ко-
щунственное название.
Я поздоровался с ним и похвалил его цветущий вид, сказав при этом,
что я опасался, не был ли он болен.
- Плоть моя здорова, - ответил он резко, - да, здорова и грешна, как
и твоя. Обедать! - крикнул он Мери, а затем вновь повернулся ко мне. -
Неплохие вещи, а? Часы-то какие! Только они не ходят, а скатерть самая
что ни на есть льняная. Хорошие, дорогие вещи! Вот за такое-то добро лю-
ди нарушают заповеди господни; за такое-то добро, а может, даже и поху-
же, люди восстают на бога и его заветы и горят за это в аду; потому-то в
Писании и называется оно проклятым. Эй, Мери, - вдруг раздраженно крик-
нул он, - почему ты не поставила на стол оба подсвечника?
- А к чему они нам среди бела дня? - спросила она.
Однако дядя ничего не желал слушать.
- Мы будем любоваться на них, пока можно, - сказал он.
И пара массивных подсвечников чеканного серебра была водружена на
стол, убранство которого и так уже не подходило простой деревенской кух-
не.
- Их выбросило на берег десятого февраля, часов так в десять вечера,
- начал рассказывать мне дядя. - Ветра не было, но волна шла крупная,
ну, Гребень их и затянул, как я полагаю. Мы с Рори еще днем видели, как
они старались выйти к ветру. Не слишком-то он слушался руля, этот "Хрис-
тос-Анна", все уваливался под ветер. Да, тяжеленько им пришлось. Матросы
так и не слезали с реев, а холод стоял страшный - вот-вот снег пойдет. А
ветер-то чуть подымется и тут же стихнет, только подразнит их надеждой.
Да, тяжеленько, тяжеленько им пришлось. Уж тот, кто добрался бы до бере-
га, мог бы возгордиться.
- И все погибли? - воскликнул я. - Да смилуется над ними бог!
- Ш-ш, - сказал он строго, - я не позволю молиться за мертвецов у мо-
его очага.
Я возразил, что в моем восклицании не было ничего папистского, а он
принял мои извинения с несвойственной ему покладистостью и тут же заго-
ворил о том, что, по-видимому, стало для него излюбленной темой:
- Мы с Рори отыскали его в Песчаной бухте, а все это добро было внут-
ри. В Песчаной бухте порой бывает толчея - то воду гонит к Веселым Мо-
лодцам, а то, когда идет прилив и слышно, как у дальнего конца Ароса ре-
вет Гребень, обратное течение заворачивает в Песчаную бухту. Оно-то и
подхватило этого "ХристаАнну" и понесло кормой вперед - нос лежит теперь
куда ниже кормы, и все днище открылось. Ну и треск был, когда его удари-
ло о камни! Господи, спаси нас и помилуй! Нелегко живется морякам, хо-
лодная у них, опасная жизнь. Я сам немало времени провел над пучиной
морской. И зачем только господь сотворил эту скверную воду! Он создал
долины и луга, сочные зеленые пастбища, тучную красивую землю...
И ликуют они и поют,
Ибо радость Ты им даровал, как говорится в стихотворном переложении
псалмов. Не то чтобы от этого они стали благочестивее, но зато красивы,
да и запоминать их легче. "Кто в море уходит на кораблях", - как в них
еще говорится, -
И трудится над бездной вод,
Тому господь свои труды
И чудеса узреть дает.
Ну, говорить-то легко. Давид, наверно, не слишком хорошо знал море, а
я одно скажу: да не будь это напечатано в Библии, так я бы уж подумал,
что не господь, а сам проклятый черный дьявол сотворил море. От него не
жди ничего хорошего, кроме рыбы. Ну, да Давид, небось, думал о том, как
господь несется на крыльях бури. Ничего не скажешь - хорошенькие чудеса
дал господь узреть "Христу-Анне". Да что там чудеса! Кара это была, кара
во тьме ночной посередь чудищ морской пучины. А души их - ты только по-
думай! - души их, может, не были еще готовы! Море - проклятое преддверье
ада!
Я заметил, что в голосе моего дяди слышалось неестественное волнение,
и он подкреплял свою речь жестами, чего прежде никогда не делал. При
этих последних словах, например, он наклонился, оперся о мое колено рас-
топыренными пальцами и, побледнев, заглянул: мне в лицо, и я увидел, что
его глаза горят глубоким огнем, а у рта залегли дрожащие складки.
Вошел Рори, и мы приступили к обеду, но это лишь ненадолго отвлекло
дядю от прежних мыслей. Правда он задал мне несколько вопросов о моих
успехах в колледже, но я заметил, что думает он о другом, и даже когда
он произносил свою импровизированную благодарственную молитву (как всег-
да, длинную и бессвязную), я, и в ней услышал отзвуки все той же темы,
ибо он молился, чтобы господь "был милосерден к бедным, безрассудным,
сбившимся с пути грешникам, всеми покинутым здесь у великих и мрачных
вод". Затем он повернулся к Рори.
- Была она там? - спросил дядя.
- Была, - сказал Рори.
Я заметил, что они оба говорили как бы между собой и с некоторым сму-
щением, а Мери покраснела и опустила взгляд. Отчасти желая показать свою
осведомленность и тем рассеять неловкость, а отчасти потому, что меня
снедало любопытство, я вмешался в их разговор.
- Вы имели в виду рыбу? - спросил я.
- Какую еще рыбу! - вскричал мой дядя. - Он про рыбу говорит! Рыба! У
тебя мозги зажирели. Только и думаешь, что о плотских желаниях. Это злой
дух, а не рыба!
Он говорил с большой горячностью, словно рассердившись. Должно быть,
мне не понравилось, что меня так резко оборвали, - молодежи свойственна
строптивость. Во всяком случае, насколько помню, я возразил ему и с жа-
ром стал обличать детские суеверия.
- А еще учишься в колледже! - язвительно произнес дядя Гордон. - Од-
ному богу известно, чему они вас там учат. Что же, по-твоему, в этой со-
леной пустыне нет ничего - там, где растут морские травы и копошатся
морские звери, куда солнце заглядывает изо дня в день? Нет, море похоже
на сушу, только куда страшнее. И раз есть люди на берегу, значит, есть
люди и в море - может, они и мертвецы, но все равно люди; а что до
дьяволов, так нет ужаснее морских дьяволов. Если уж на то пошло, то от
сухопутных дьяволов нет большого вреда. Давным-давно, когда я еще был
мальчишкой и жил на юге, так в Пиви-Мосс водился старый лысый дух. Я
своими глазами его видел - сидел он на корточках в трясине, а сам серый,
что могильный камень. Жуткий такой, вроде жабы, только трогать он никого
не трогал. Ну, конечно, шел бы мимо распутник, от которого господь от-
вернулся, какой-нибудь там нераскаянный грешник, так эта тварь на него
набросилась бы, - а вот в пучине морской водятся дьяволы, которые и доб-
рого христианина не пощадят. Да, господа хорошие, коли бы вы утонули
вместе с беднягами на "Христе-Анне", вы бы теперь на себе испробовали
милосердие моря. Поплавай вы по нему с мое, так ненавидели бы его еще
лютее, чем я. Да гляди вы глазами, которыми вас одарил господь, так по-
няли бы всю злобу моря, коварного, холодного, безжалостного, - и всего,
что водится в нем с господнего соизволения: крабы всякие, которые едят
мертвецов, чудовища-киты и рыбы - весь их рыбий клан - с холодной
кровью, слепые, жуткие твари. Знали бы вы, - вскричал он, - как оно
ужасно, море!
Эта неожиданная вспышка потрясла нас всех, а дядя после последнего
хриплого выкрика погрузился было в свои мрачные мысли. Однако Рори, лю-
битель и знаток всяческих суеверий, вывел его из задумчивости, задав ему
вопрос:
- Да неужто вы видели морского, дьявола?
- Видел, только неясно, - ответил дядя. - А коли бы простой человек
увидел его ясно, так, наверное, он и часа не прожил бы. Приходилось мне
плавать с одним пареньком - звали его Сэнди Габарт, - так вот он дьявола
увидел. Ну, и пришел ему тут же конец. Мы семнадцать дней как вышли из
Клайда - и пришлось нам тяжеленько, а шли мы на север с зерном и всякими
товарами для Маклеода. Ну, добрались мы почти до самых Катчалнов - как
раз прошли Соэу и начали длинный галс, думая, что так и дотянем до Коп-
нахау. Я эту ночь никогда не забуду: луна была в тумане, дул хороший ве-
тер, да не очень ровный. А еще - жутко же это было слушать - другой ве-
тер завывал наверху, среди страшных каменных вершин Катчалнов. Ну, так
Сэнди стоял у стакселя, и нам его не было видно с грот-мачты, где мы
крепили парус. Вдруг он как закричит. Я потянул сезень, точно с ума
свихнулся, потому что мне почудилось, будто мы повернули на Соэу. Да
только я ошибся - был это смертный крик бедняги Сэнди Габарта, ну, мо-
жет, предсмертный, потому что умер он через полчаса. И успел еще ска-
зать, что у самого бушприта вынырнул морской дьявол, или, может, морской
дух, или еще какая-то морская нечисть, и этот дьявол посмотрел на него
холодным жутким взглядом. И когда Сэнди помер, мы поняли, какой это знак
и почему ветер выл на Катчалнах. Тут он и обрушился на нас - и не ветер
это был, а гнев божий. И всю эту ночь мы работали, как сумасшедшие, а
когда опомнились, смотрим: мы уже в Лох-Ускева, и на Бенбекуле поют пе-
тухи.
- Это, небось, была русалка, - сказал Рори.
- Русалка?! - вскричал мой дядя с невыразимым презрением. - Бабьи
россказни! Никаких русалок нет!
- Ну, а на что он был похож? - спросил я.
- На что он был похож? Упаси бог, чтобы нам довелось это узнать! Была
у него какая-то голова, а больше Сэнди ничего не мог сказать.
Тогда Рори, уязвленный до глубины души, поведал несколько историй про
русалок, морских духов и морских коней, которые выходили на берег на
островах или нападали на рыбачьи суда - в открытом море. Мой дядя, нес-
мотря на свой скептицизм, слушал старика с боязливым любопытством.
- Ладно, ладно, - сказал он, - может, оно и так, может, я и ошибся,
да только в Писании про русалок ни слова не сказано.
- И про, аросский Гребень там тоже, небось, ни словечка не сказано, -
возразил Рори, и его довод, повидимому, показался дяде убедительным.
После обеда дядя повел меня на холм позади дома. День был безветрен-
ный и очень жаркий, зеркальную поверхность моря не морщила даже легкая
рябь, и тишину нарушали только привычное блеяние овец да крики чаек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38