Нам, как и Вам Ц высочайшему ценителю стиля, Ц понравились рассказы сво
ей новизной, любопытным стилем и уважительным доверием к читателю.
Сердечно благодарим за столь доброе отношение к начинающему автору.
С нетерпением ждем Вашего ответа.
Искренне Ваш
Самуэль Роуз, директор «Роуз паблишинг хауз».

24

"Почтмейстеру Конраду У. Стауну.
Многоуважаемый мистер Стаун!
Был бы бесконечно Вам признателен, если бы Вы нашли возможность сообщить
мне, где находится ныне архив незабвенного Уолта М. Порча.
Ответ оплачен.
Искренне Ваш
Грегори Презерз, литератор".

25

"Многоуважаемый мистер Презерз!
Все бумаги мистера Уолта Порча после его трагической кончины были вывез
ены на свалку хозяином пансионата перед началом ремонта его номера, кото
рый в течение семи лет занимал покойный.
С глубоким уважением
Конрад У. Стаун, почтмейстер".

26

"Уважаемый мистер Роуз!
Пересылаю Вам мою переписку с почтмейстером К. У. Стауном.
Адрес м-ра Портера мне неизвестен.
Искренне Ваш
Грегори Презерз".

27

"Дорогой мистер Презерз!
Мы отправим к хозяину пансионата, где жил м-р У. Порч, столь трагически уше
дший, нашего сотрудника, который попытается выяснить адрес м-ра Портера.

Мы также дали новеллы м-ра Б. С. Портера на прочтение специалистам по евро
пейским литературам, чтобы застраховать себя от возможной мистификаци
и.
Мы надеемся найти его адрес, ибо без этого публиковать неизвестного авто
ра крайне рискованно.
Мы не теряем надежды на успех.
Надеемся на Ваше сотрудничество и были бы счастливы опубликовать ту Ваш
у работу, которую Вы сочтете возможным нам прислать.
Искренне Ваш
Самуэль Роуз, директор «Роуз паблишинг хауз».

28

"Дорогой мистер Холл!
Уж я даже и не знаю, что мне ответить на Ваше заботливое письмо…
Беда никогда не приходит одна… Здесь, в Питтсбурге климат совершенно ино
й, и это не могло не сказаться на здоровье Маргарет, нашей любимой маленьк
ой умницы… Врачи и у нее обнаружили начало туберкулезного процесса… Все
лекарства, какие есть здесь и в Европе мы уже приобрели… Конечно, Билл нич
его не знает, это подкосит его окончательно… Впереди Ц мрак и безнадежн
ость… Какой-то ужасающий рок висит над нашей семьей… За что такая неспра
ведливость?
Вы не можете представить себе, как умна и не по летам развита Маргарет, как
она похожа на отца, только глаза у нее Этол, такие же карие, широко поставл
енные, полные озорства, доброты и горькой мысли. На полях ее школьных тетр
адей я то и дело нахожу два рисунка: принцесса в роскошном платье (этому ее
научил отец, он изобретал для нее самые прекрасные костюмы) и маленькая д
евочка в гробике. Я боюсь спрашивать ее об этом страшном рисунке… Однажд
ы она уже сказала мне: «Я кашляю, как мамочка».
Каждое утро я жду того страшного момента, когда на ее носовом платке появ
ится капелька крови…
Билл пишет мне веселые письма, только иногда прорывается правда о его жи
зни, но он сразу же спохватывается и начинает шутить и подтрунивать надо
всем… Наверное, только такие мягкие люди, как он, обладают настоящим муже
ством… А ведь мне поначалу казалось, что он слишком уж податлив, нерешите
лен, и я открыто говорила об этом Этол, когда они только поженились, и как ж
е она тогда плакала от обиды за него… Каждый виноват перед каждым…
Не сердитесь на меня за такое горькое письмо.
Желаю Вам всего лучшего.
Если у Вас появятся какие-то новости про Билла, не сочтите за труд сразу ж
е написать мне.
С глубоким уважением
Ваша миссис Роч".

29

"Дорогой Па!
Может быть, ты не получил моего письма или не захотел ничего предпринять,
считая, что это моя очередная выдумка, а может, ничего не сумел сделать, но
я тем не менее хочу описать тебе, как закончилось дело Кида.
В ночь перед казнью мальчик рассказал мне, как он со своей маленькой сест
ренкой Эмми убежал из дома мачехи и поселился в заброшенном подвале. Дет
и, они спали на досках, укрывались лохмотьями, однако счастье их было безм
ерно оттого, что здесь никто не мог поколотить их, выругать, оскорбить под
озрением. Эмми вообще никуда не выходила из подвала Ц так ее забила маче
ха; она боялась всего, каждого нового человека, любого непривычного звук
а… А Кид отправлялся утром в город продавать газеты. Он запирал сестренк
у, чтобы никто не смог еще больше испугать ее, возвращался с несколькими ц
ентами и парой пряников, дети садились к столику, который он смастерил из
старых ящиков, Эмми варила в кастрюле воду, которая называлась кофе, и они
пировали до глубокой ночи, и сестренка восхищенно шептала: «Кид, Кид, како
й же ты храбрый, ты ничего не боишься, ты один выходишь на улицу и бродишь с
реди людей!» Когда зимой сестренка заболела, она, чувствуя приближение к
онца, спросила брата: «Кид, скажи, ты правда ничего не боишься?» И он ответи
л ей: «Я ничего не боюсь, Эмми». Ц «И смерти тоже?» Ц «И смерти не боюсь». Ма
ленькая улыбнулась: «Спасибо тебе, теперь мне будет не так страшно, если п
ридется умирать».
Утром, когда его вели по коридору в камеру, где стоит электрический стул, К
ид был бледен, словно ему высыпали на лицо муку, ноги его подворачивались,
но, увидав меня, он улыбнулся , Па! Он осознанно улыбнулся и с вы
мученной улыбкой сказал: «Здравствуйте, мистер Эл! Видите, я ж не боюсь! Я н
и капельки не боюсь!» Его пиджак был распорот по заднему шву, чтобы ток мог
свободно пройти по телу, макушка выбрита, чтобы на нее наложить электрод,
а брюки закатаны, чтобы легче было обвязывать икры электрическими прово
дами.
Хотя глаза мальчика улыбались, но мускулы его казались размякшими, нос у
жасающе длинным, синим, хотя вчера еще он был веснушчатым и курносым; Кид б
ыл зажат между двумя стражниками, которые подталкивали его к стулу, а поз
ади шел священник и невнятно бормотал слова Библии. Чем ближе к стулу он п
одходил, тем явственнее дрожал его подбородок, и я услыхал, как его крепки
е зубы выбивали какую-то стеклянную дробь.
Начальник тюрьмы Дерби подошел к креслу и сказал:
Ц Кид, сознайся, зачем ты утопил Боба?! Я исхлопочу тебе замену казни, толь
ко сознайся!
Мальчик трясся, никак не мог справиться со своими зубами, а потом наконец
пробормотал:
Ц А я не боюсь, я все равно не боюсь…
Тут начальник Дерби стал кричать на него и упрашивать его признаться и о
бещал помилование, но мальчик повторил, что он не топил своего Боба, и тогд
а Дерби, прямо-таки повис на рубильнике, и Кид стал корчиться на стуле, лиц
о его вытянулось и посинело, потом лопнули глазные яблоки и кровь потекл
а по его щекам, а затем он стал царапать ногтями ручки стула, и лишь когда з
апахло паленым, как бывает, когда петухов держат над огнем костра, он зати
х и съежился.
В тот вечер Билл Сидней Портер сказал: «Мятеж Ц это мысль. Мысль о том, что
казнили ни в чем не виноватого человека, мальчика Кида, отныне не даст мне
покоя. У меня перед глазами его лицо, а на плече я по-прежнему чувствую его
руку… Когда он говорил со мною, он все время дотрагивался до меня, словно п
онимая, что общение с живым Ц это и есть жизнь… Он не был виновен, Эл. Нам с
вами нет прощения за то, что мы дали погибнуть мальчику. Кара настигнет на
с, где бы мы ни были. Мы так же виновны, как судья, отправивший его на стул, ка
к Дерби, включивший рубильник, как священник, смиренно читавший святое п
исание, как надсмотрщики, привязывавшие его худые детские ноги к электро
дам… Нет, мы даже более виновные, чем они… Им дано лишь выполнять приказ, а
нам здесь, за решеткой, даровано высшее право мыслить… Пусть поначалу мы
сль бессильна, все равно она родит мятеж, и вихрь его будет ужасен».
Дорогой Па, рапорт о том, как у Кида полопались глаза, я составил вполне гр
амотно, без эмоций.
Я понимаю, что тебе, как судье, неприятно читать это письмо. Но ведь ты не то
лько судья и мой отец. Ты еще гражданин, поэтому я посчитал своим долгом от
править тебе эту информацию.
Более я не стану тревожить тебя ничем и никогда.
Эл Дженнингс".

30

"Моя маленькая, нежная и любимая Маргарет!
Вот уже и кончилась моя работа в Париже. Я хотел было, бросив все дела, купи
ть билет на пароход и отправиться в Штаты, чтобы успеть на Рождество, как м
ои компаньоны по фирме, весьма пристойные люди, попросили сесть на поезд
и отправиться в Порт Бу, там пересесть на другой поезд и прибыть в Барсело
ну, где хранится яхта, на которой Колумб открыл нас с тобою, то есть Америк
у.
Дело есть дело, родная Маргарет, мне пришлось подчиниться. Наша встреча с
остоится лишь в следующем году.
Я понимаю, как тебе не хочется учить латынь, как тебе надоел немецкий, одна
ко, моя нежность, учеба Ц это тоже дело, и чем лучше ты его сработаешь в дет
стве, тем легче тебе станет жить, когда кончится обязательное и начнется
то, к чему лежит твое сердечко.
Мне отчего-то кажется, что ты станешь великой путешественницей. Нет, прав
да! Я помню, с каким жадным интересом ты слушала рассказы о моих походах в
дальние страны, как горели твои глазенки, какие ты задавала мне вопросы, к
ак они были умны и взрослы.
А еще мне кажется, ты будешь писать. Ты так любила сочинять жуткие истории
, что меня аж мороз продирал по коже! Откуда в тебе, дочери банковского кле
рка, столько изобретательности?! Ума не приложу!
Когда я вернусь, непременно расскажу тебе историю про чудный бал, на кото
ром я был недавно, нарисую наряды дам, а ты их раскрасишь так, как любила эт
о делать раньше.
Крепко целую тебя, дочь Экс-Монтигомо Кошачьей Лапки!"

31

"Дорогой Ли!
Пожалуйста, не сердись на меня, но ни в коем случае не надо делать то, что ты
предлагаешь.
Допустим, тебе улыбнется счастье, и приговор по моему делу отменят. Что да
льше? Новое разбирательство. Новый суд. Новый приговор. А каким он будет? Е
сть ли гарантия, что разберутся толком, не сфальсифицируют, не поторопят
ся (или, что еще страшней, не «перемедлят»), не напутают?
Во время странствий по Южной Америке один бедолага, а звали его Дик, расск
азывал мне историю про то, как разбогатевший жулик возмечтал стать шериф
ом. Это было в Территории, лет семь назад. Дик в ту пору промышлял контраба
ндной торговлей виски, а тот жуляга ему и говорит, что, мол, ты родом из Ваши
нгтона, значит, там есть знакомые, вот тебе косая, езжай в столицу, устрой м
не должность шерифа. Вернешься с победой Ц получишь еще одну косую и пра
во торговать свою контрабанду под моей охраной еще два года. Что ж, бизнес
! Дик отправился в столицу, зашел в шикарный отель, бросил на стойку бара п
ару долларов и начал вести разговор с самыми сведущими людьми Вашингтон
а, то есть с барменами. Переговоры касались цен на скот, интриг итальянско
го двора, новых выступлений в прессе графа Лео Н. Толстого, а потом, само со
бою, вступили в решающую стадию: «кто есть кто» в этом чиновном городе.
Через день Дик был в отеле, где жила некая миссис тридцати трех лет, красот
ка с темным прошлым и ясными глазами. Он положил перед нею две бумаги и ска
зал, что, поскольку он заинтересован в том, чтобы его друг из Территории сд
елался шерифом Соединенных Штатов, еще три бумаги он передаст, когда пол
учит для него назначение.
Миссис поинтересовалась, где живет будущий шериф, открыла свое бюро, выт
ащила картотеку на депутатов Конгресса, быстро определила того, кто сам
с Юга, да и к тому же имеет хорошие связи по департаменту юстиции, бегло пр
очитала досье, собранное на слугу народа, в котором подчеркивалось, что н
еподкупный больше всего любит брюнеток, пьянеет после второго стакана в
иски, любит рассказывать истории про своего дедушку, героя войны Севера
с Югом, кивнула, мол, годится, все ясно, попросила поставить на листочке бу
маги с именем будущего шерифа букву "п", «полицейский», а то, говорит, «запу
таюсь, ведь стольких приходится устраивать», и велела прийти за ответом
через пару дней. Мой бедолага пришел, она ему в зубы конверт, поздравила, в
елела поприветствовать того, кого она облагодетельствовала. Дик отстег
нул ей еще триста баков и, не решаясь вскрыть конверт с гербом, рванул на в
окзал. Через три дня он был в Территории, протянул гербовый конверт старо
му жулику и приготовился получить обещанную тысячу. Счастливый шериф вс
крыл конверт и взвыл от ярости: там была бумага из госдепартамента, назна
чавшая его посланником в Эквадор! Не мудрено было миссис запутаться в кл
иентуре!
Кстати, судьба уготовила мне встречу с такого рода сюжетом здесь, в Колум
бусе.
Один из наших банкиров, Джеймс Кросс, зарядил своего адвоката десятью ты
сячами баков и отправил в столицу хлопотать за себя. (Он хапанул из банка м
иллион.) Адвокат нашел в Вашингтоне кого надо, не знаю уж, сэра или миссис, и
в тюрьму через два месяца пришла бумага об освобождении из-под стражи Дж
еймса Гросса. А у нас сидел мошенник почти с такой же фамилией, безденежны
й пария, гнить бы ему и гнить. В столице снова перепутали фамилию! Как та да
мочка спутала «полицейского» с «посланником», так и здесь на свободу выш
ел Гросс, а банкир Кросс по сей день плачет и стенает в своей камере, оклее
нной золотистыми обоями (шторы на зарешеченном окне у него, кстати, сереб
ряные).
Я не верю в нашу справедливость, Ли, только поэтому я не согласился с твоим
благородным и добрым предложением.
Я верю только в дружбу и творчество. И ни во что другое.
Я хочу, чтобы скорее прошли эти годы. Я мечтаю забыть их и всю оставшуюся ж
изнь делать то, чего я не могу не делать. Ожидание Ц гибель для человека, к
оторый пишет или рисует. У него перегорает все внутри. Ведь когда ты любиш
ь, ты не можешь думать ни о чем другом, кроме как о предмете своей страсти, р
азве нет? А если бы тебе при этом надо было постоянно справляться у почтме
йстера, не пришла ли срочная корреспонденция, ездить в столицу штата на д
опросы, днем и ночью терзать себя вопросом: «разберутся ли на этот раз?»,
Ц разве до любви б тебе было?
Литература Ц это любовь, дорогой Ли.
Пиши, жду, твой
Билл".

32

"Дорогая моя доченька!
Ты себе не можешь представить, как меня потряс этот остров Борнео!
По делам службы мне пришлось отплыть из Сингапура на маленьком пароходи
ке по морю, кишащему пиратами, акулами, летающими рыбами (у них плавники сл
овно бы сделаны из перламутра) и стадами неведомых животных, которые впо
лне могут быть дельфинами (кстати, как называется дельфин на латыни? Непр
еменно посмотри в словаре, который, мне помнится, стоял в кабинете дедушк
и на третьей полке возле окна).
Язык жителей острова колокольчатый, чем-то похож на английский, они мале
нькие и очень улыбчивые.
Самый главный рыбак Борнео, мистер Тарумбумумбу, поймал говорящую рыбу (
это не шутка, я обижусь, если ты не поверишь мне!). Размер ее от хвоста до лиц
а девяносто три сантиметра (они здесь считают именно так, не на дюймы. Кста
ти, сколько будет дюймов в четырехстах двадцати сантиметрах? Неужели ты
сможешь сама сосчитать?!). Как думаешь, какими были ее первые слова, когда Т
арабамбалу (это младший внук Тарумбумумбы, ему всего семьдесят три года)
представил нас друг другу?
Ни за что не догадаешься!
«Сэр, Ц сказала говорящая рыба, Ц поверьте, я бы с радостью отправилась
вместе с Вами в Штаты, чтобы Вы могли преподнести меня в подарок Вашей оча
ровательной дочери, но мне стало известно, что Ваше дитя категорически о
тказывается пить козье молоко с медом, а это ведь столь необходимо для ук
репления работы бронхов! Мы начнем болтать, и у Маргарет (да, да, это создан
ие знало твое имя) сядет голос, и я Ц в этом случае Ц не смогу смотреть в гл
аза ее бабушке».
Я поинтересовался, как зовут мою собеседницу. Она с достоинством ответил
а, что ее имя невероятно просто: Самунамурабудавана де ля Сингсонгблюз.
Когда я спросил ее, как же нам быть, я бы почел за честь отвезти ее в Питтсбу
рг, а уж что касается козьего молока с медом, которое не пьет Маргарет, то э
то мы решим, я готов дать слово за дочь, де ля Сингсонгблюз ответила, что «е
сли Маргарет выучит французский в таком объеме, чтобы написать мне письм
о, пообещает выполнять все то, о чем ее просит бабушка, тогда я отправлю к н
ей через океан мою младшую дочь Цинлянуар де Либертэ, главное, чтобы она п
опала в Гольфштрим (где это, а?), о дате отплытия Цинлянуар я сообщу дополни
тельно».
Так что теперь все зависит от тебя.
Напиши мне свои предложения. Я вручу их Сингсонгблюз.
Целую тебя, человечек!
Папа"

33

"Дорогой Билл!
Поймите, пожалуйста, мое письмо верно.
Мы уже давно увезли Маргарет в Питтсбург, оставив Остин, чтобы, спаси Бог,
она не услышала страшной правды о той несправедливости, которая так боль
но ударила всех нас, а ее отца Ц особенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24