- Что ты во время оккупации делал?
- В школу ходил, потом прятался у дяди в деревне. А то загнали бы в легион.
- Ну, ты попал в хорошую роту! У Рюнка, у Вески, у меня и у большинства людей за спиной десятки боев, Командир роты Рюнкс плохого слова не скажу, рекомендовал меня в комсомол, но ее ли у тебя ремень слабо затянут или пуговица на шинели болтается, этого он не спустит. Имей в виду. Ему не повезло, жена начала таскаться с фрицами и удрала. Лицо Отсника приняло серьезное выражение.
- От Тяэгера пришло письмо,- сообщил Кальм Воски. - Пишет, что и калекой можно жить. Из госпиталя он еще не вышел, но уже ковыляет на костылях. Клкая-то женщина приносит передачи, а кто такая -не пишет. Наверное, та женщина-токарь, о которой он иногда говорил. Тяэгер желает нам всем счастья, a Tex кто уцелеет до конца войны, приглашает в гости.
- Тяэгера жалко,- сказал Вески.- Плохо без ноги. Ну вот я, к примеру,- какой тогда с меня пахарь был бы? И так-то сдавать стал. Дома еда была пожирнее- так прямо жгло в кишках. Да это пройдет. А вот нога у Виллема не отрастет.
Рюик встал и сказал Кальму:
- Привет от меня, когда будешь писать Тяэгеру. Вески продолжал:
- И от меня привет. Тяэгер прав, мы должны побывать в Берлине. Я все время ругаю и проклинаю войну, но, если нужно, я готов хоть десять ранений перенести, только чтобы свернуть шею Гитлеру и тем, кто его поддерживал. Гитлеру и каждому, кто начнет войну против нас, рабочих людей. Иначе нам своего счастья не удержать.
-- Смеху еще будет...- хотел начать новый рассказ Сярглепп, но перекур окончился.
Кальм вместе с Урметом распиливал очищенные от сучьев и коры ели на стойки в человеческий рост вышиной. Они успели разделать всего одно дерево, когда крикнули, что его ищет какая-то старушка.
5
Эта старушка была его мать.
- В деревне узнали, что в лесу солдаты стоят. Мне сейчас получше, решила пойти и посмотреть. Вдруг и ты здесь. Так и оказалось.
- Так и оказалось.
Больше Энн Кальм ничего не смог сказать.
- Ты стал старше. И сильнее, Уходил совсем мальчишкой.
- Мне было двадцать два года, мама.
- Двадцать два года - это и есть еще мальчишка,-улыбнулась мать.- А вот теперь ты мужчина. Настоящий мужчина.
И Энн улыбнулся.
Мать с бесконечной нежностью смотрела па него. Кальм увидел, что на лице матери морщины и из-под платка выбивались почти совсем седые волосы. Мать стала меньше, и ее руки - не дрожат ли они?
- Дожил бы отец до этого дня... В глазах матери блеснули слезы.
- Когда ты дома был, он не показывал, как ты ему дорог. А когда ты ушел, так только слышно было - "Энн" да "Энн". Он верил, что ты вернешься. Его вера помогла и мне надеяться. Даже когда он в тюрьме был.
- В тюрьме?
- Да, в тюрьме. Рано утром увели из дому. Обвинили, что в сороковом году дал выбрать себя в какой-то профсоюзный комитет. Подозревали в содействии коммунистам. На железную дорогу обратно не взяли, ходил на случайные работы. Последнее время канализационную сеть ремонтировал. Молодых погнали в армию, вот ему и удалось устроиться. В тюрьме его держали год и два месяца. После этого он был на немцев так зол, что... "Парень правильно сделал, что ушел",- несколько раз говорил он. Мы еще спорили из-за этого. А когда немцы начали насильно загонять мужчин в свой легион, я поняла, что он прав... Холодно стоять, давай лучше походим.
- Я отпрошусь. У нас...
- Ладно уж, ведь вечером придешь. Вы ведь сегодня еще не уедете? Нет?.. Это хорошо. Я живу в шести километрах отсюда, в Ванапере. Ты писал в Таллин, а я переехала в деревню, потому и письма не сразу получила. Жена Лакса переслала их мне. Первое письмо сразу не послала, а когда пришло второе, прислала оба сразу. Я ее не обвиняю, она добрый человек, караулила нашу квартиру.
Они медленно шли по шоссе.
- А тебе не попадет, что ты ушел со мной? У меня, сынок, ведь не горит. Ждала до сих пор, скоро четыре года,- до вечера-то подожду.
- Отца жаль,
- Я не могла в городе жить, у каждого разбитого дома все думала: не под этими ли развалинами он погребен?
Оба молчали.
- Что поделаешь, мама... Война...
- Я не обвиняю никого, кроме немцев, это они затеяли войну.
- Ты из-за меня много страдала. Мать удивленно посмотрела на него:
- Сердцем я из-за тебя и впрямь изболелась. Но ты в этом не виноват. Что тебе еще оставалось? Я из-за тебя плакала, не раз думала, что ты уже мертв, но зато мне не приходилось стыдиться тебя.
- Вечером я обязательно приду. Шесть километров- это пустяк. Мы, мама, сотни километров прошли.
Мать все снова смотрела на пего:
- Что означают эти нашивки?
- Младший сержант.
- Ранен ты тоже был?
- Был, а теперь здоров, как бык. Еще крепче, чем раньше.
- Как это случилось? Энн не сразу ответил.
- Под Луками. Ночью.
Теперь в голосе матери послышалось скрываемое волнение:
- А на фронт вы еще пойдете?
На этот вопрос она уже не получила ответа. Автоматная очередь никого не встревожила. Первым заподозрил неладное Мянд.
- Рюнк, проверьте, кто стрелял.
- Смеху еще будет! - весело оскалил зубы Сирг-лепп. Выяснилось, что, кроме Кальмя, все люди на месте.
Рюнк сказал:
- Это не Кальм.
Ведь у Кальма не было автомата.
Вески добежал до опушки леса, увидел тела, лежащие на шоссе, и понял, что случилось несчастье.
Мянд приказал бойцам взять оружие и прочесать лес.
Еще прежде, чем бойцы успели добежать, возле лежавших на шоссе остановилась машина.
- Кажется, "оппель",- сказал, задыхаясь от быстрого бега, Сярглепп.- Я разбираюсь в марках.
Кто-то выскочил из машины и наклонился над Кальмом и его матерью.
Это была женщина. Женщина в солдатской шинели.
Над Кальмом и его матерью наклонилась Кирсти Сарапик. Она стояла на коленях и поддерживала головку Кальма. Лицо ее было мокро от слез.
6
С этой же машиной Эипа Кальма отправили в Таллин. Тело его матери отвезли в деревню. Кальм был ранен очень тяжело - в голову, в шею и в бедро, он потерял много крови. Вызов санитарной машины означал бы потерю нескольких часов. Дорога была каждая минута, даже секунда.
Это сказал батальонный фельдшер, который в боях перевязал сотни раненых.
Шофер ехал осторожно. Кальм лежал на заднем сиденье, Кирсти поддерживала его забинтованную голову.
С ними ехали также фельдшер и старшина Рюнк.
Изредка Кальм глухо стонал. Порой его дыхание прерывалось и эти моменты были ужасны для всех.
- Он не умрет,- говорил Рюнк.- Я верю, что он будет жить.
- Он не должен умереть,- плакала Кирсти.- Я люблю его. Я приехала, чтобы сказать ему это. Приехала, а... Зачем это так получилось! Я ничего не понимаю. Почему стреляли именно в него и его мать? Кто этот убийца?
Никто не мог ответить на вопросы Кирсти.
Рюнк думал: "Лишь бы доставить Кальма живым в госпиталь..." Ему казалось, что тогда самое страшное будет позади.
Фельдшер проверял пульс раненого. Пульс был слаб, почти неощутим. Если бы фельдшера спросили, выживет ли этот младший сержант, он мог бы ответить лишь одно: жизнь его висит на волоске.
Долго ехали молча.
Вдруг Кальм открыл глаза. Ничего не понимающим взглядом посмотрел на Кирсти.
Кирсти попыталась улыбнуться,
Взгляд Кальма потеплел. Он узнал Кирсти. Дрогнули мускулы землистого лица, шевельнулись губы. Он, наверное, пытался улыбнуться.
Потом он едва слышно прошептал:
- Кирсти?..
- Я пррехала к тебе в гости.
Кальм попытался подняться, но не смог даже пошевелиться. Он все еще не понимал, что произошло.
- Где... я?
- В машине. Мы едем в Таллин. По лицу Кирсти текли слезы.
- Почему... вы... плачете?
Кирсти не знала, что сказать. С бесконечной нежностью и грустью смотрела она на Кальма.
- Ты ранен, друг, - сказал Рюнк. - Мы везем тебя в госпиталь Лежи спокойно.
Теперь Кальм вспомнил все. Даже человека, который хотел перейти через шоссе.
- Где моя мать?
- Она осталась в роте,- как только мог спокойно ответил Рюнк.- Все будет хорошо. Не разговаривай, тебе нельзя. Потом еще успеем наговориться.
Кальм поднял взгляд на друзей. Кирсти не отвела глаз.
- С ней... что-нибудь... случилось? На этот раз и Рюнк не нашел слов.
Молчание товарищей все сказало Кальму. Взгляд его погас, лицо как будто застыло.
Машину тряхнуло. Кальм снова потерял сознание, Кирсти умоляюще посмотрела на Рюнка.
- Скоро будем в Таллине,- подбодрил ее старшина роты.- Тогда уже не так страшно.
Когда шофер сообщил, что до города десять километров, Кальм снова пришел в себя. Взгляд его нашел Кирсти. Глаза раненого ласково засветились.
- Не плачьте,- прошептал он.
- Я не плачу,- заставила себя улыбнуться Кирсти, Рюнк считал километры.
Неожиданно Кальм взволнованно зашептал:
- У меня ощущение... как будто я сам себя убил.
Никто не понял, что хотел Кальм этим сказать. Не
понял и Рюнк. Но Кальм не должен думать о смерти
Поэтому он сказал:
- Не говори глупостей, друг. Рано надежду терять, У нас есть право на жизнь. И мы переживем разных фашистов и бандитов. Молчи, тебе вредно говорить.
- Я... должен говорить. Пока... не поздно. Я никому... не говорил, как меня... под Луками... ранило. Скрывал даже от вас, Кирсти... И от матери... Из-за меня она...
- Успокойся, дорогой.
- Я не смею молчать. Я должен был... уже давно... сказать. Вам. Всем.
- Напрасно ты волнуешься. Только вредишь себе... - попытался успокоить его Рюнк.
- Нет, нет, нет! - почти крикнул Кальм.- Дайте мне сказать...
Он перевел дух и прошептал:
- В меня стрелял Рейноп... лейтенант Рейноп... Потом перебежал... Не забудьте этого имени"
Слова Кальма потрясли Кирсти. Как же виновата она перед Кальмом!
И Рюнк был поражен. О чем это Кальм говорит?
- Успокойся. Разыщем убийцу и предателей всех до одного,- сказал он наконец.
Кальм дышал тяжело. Он устал. Он чувствовал, что силы покидают его, и торопливо продолжал:
- Он теперь в Эстонии. Я должен был... задержать его.
Кирсти, чтобы не разрыдаться, кусала губы.
- Поймают его,- повторил Рюнк.- Хоть под землей его найдем. У таких, как он, нет будущего. А у нас еще все впереди.
Кальм как будто успокоился.
Машина уже шла по пригороду, когда он вдруг обратился к Кирсти:
- Побудьте со мной... до... конца. Кирсти содрогнулась.
- Я останусь с тобой теперь и всегда,- прошептала она. Наклонилась и нежно поцеловала Кальма.
- Ты проживешь еще сто лет,- горячо сказал Рюнк, и в голосе его прозвучала непоколебимая уверенность. Он верил в это.- Ты не умер два года тому назад, не умрешь и теперь.
И подумал, что скоро они доедут до госпиталя. Бледное лицо Кальма оживилось.
Трудно сказать, чш придало ему веры - любовь ли Кирсти, убежденность ли Рюнка, но в этот момент и он верил тому, что говорили друзья.
И больше не мучила его потребность сказать Кирсти и Рюнку, сказать всем, кто еще слышит его, почему он виноват в том, что произошло на шоссе. Сказать товарищам, кого он видел за секунду до того, как с лесной тропы, пересекавшей шоссе, послышались выстрелы. Падая, он успел оглянуться, и перед его глазами мелькнуло огромное, обросшее бородой лино Рейнопа. И даже если это был не Рейноп, если ему просто почудилось, все равно виноват он сам. Тот, кто недостаточно решителен в борьбе с такими, как Рейноп, тот помогает им. Но обо всем этом он еще успеет сказать.
Кирсти нежно поддерживала его голову.
Старшина роты Рюнк думал, чго люди вроде Энна Кальма, дорого заплатившие за сомнения на пути к истине, не могут умереть, не должны умерегь.
В этот момент машина остановилась перед военным госпиталем.
1961


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28