- Чем они помогут? Что они могут сделать? Я себя знаю - эти боли ничем не вылечишь. Быть может, только покоем где-нибудь в лесах или в горах. Но кому сердце позволит в такой момент уйти из части! Время ли сейчас возиться с лечением! Конечно, эти головные боли, идущие от повреждений нервов, изнурительны, но пока я стою на ногах, я буду выполнять свой долг.
Командир батальона отмечал на топографической карте каждый эстонский поселок, который упоминался в сообщениях Совинформбюро, и просил командиров рот информировать солдат о том, как идет освобождение их родины.
В седьмой роте он делал это сам.
Тяэгер долго изучал карту и потом произнес:
- Эстонские деревни, ей-богу, эстонские деревни! Я уже в новогоднюю ночь сказал, что скоро будем дома. Вы не забыли этого, ребята?
Теперь заговорил Рюнк:
- Эстония, Эстония... На Эстонии война не кончится!
- Хочешь до Берлина дойти? - спросил Соловьев.
- Конечно.
- Для меня важнее всего Эстония,- сказал Рауд-наск.
- Освобождение Эстонии и окончательную победу разделять нельзя, ребята,- высказал свое мнение Тяэгер.- Чтобы Эстония осталась свободной, придется, наверное, действительно и в Берлине побывать.
- Домой бы заскочить, на сердце сразу легче бы стало,- сказал Урмет.
- Трудно сказать, кто из нас дойдет до дома,- остался пессимистом Рауднаск.
Ефрейтор Лоог с удовольствием вставил бы, что война - лотерея и никто не знает, полный или пустой билет он вытянет, но, вспомнив о присутствии командира батальона и командира роты, удержался.
- Все не погибнут,- заметил Тислер.
Вески взмахнул рукой:
- О своей смерти никто, конечно, не знает. Но выше голову, друзья. Сейчас должен дрожать не я, сейчас пусть дрожит кулак Сассь.
Младший лейтенант Мяги взял карту:
- Как бы тебе не пришлось столкнуться с Сассем раньше, чем ты ожидаешь. Может, встретит тебя под Нарвой с винтовкой в руке.
Вески захохотал:
- Сассь - и передовая! Не знаете вы Сасся. Я-то не испугался бы Сасся, будь у него хоть и винтовка в руках. Но Сасся на передовой нет. И сына его нет, от фронта они держатся подальше. Ловить партизан, прочесывать леса, гоняться на облавах за честными людьми - там они первые. И на женщин покрикивать. Старый Сассь, возможно, снова стал волостным старостой, это да! А от боев он держался бы подальше, если бы и был наполовину моложе. С Сассем придется схватиться после войны. Когда очистим Эстонию от фашистских хорьков, прихлопнем Гитлера и я вернусь в Рабааугу.
Рауднаск обратился к командирам.
- Это правда, что в немецких войсках есть эстонские части?
- Правда,- ответил старший лейтенант Мянд.- Не знаю, сколько их. Говорят о каком-то легионе. Один полицейский батальон прошлой осенью действовал в районе Невеля. А есть ли он под Нарвой, этого я не знаю.
- Уж лучше бы немцы.- Это произнес Кальм.- Немцы, итальянцы, испанцы - все равно кто, но не эстонцы.
Рюнк отрубил:
- Фашист - он фашист и есть.
- Нам надо быть готовыми ко всему,- заметил командир роты.- Неужели вы думаете, что тотальная мобилизация не коснулась эстонцев? Капиталисты давно снюхались с гитлеровцами, и уж они постараются нарядить в немецкие мундиры как можно больше эстонских парней. Я, конечно, не знаю, сколько народу удалось оккупантам добровольно завербовать в фашистские войска, сколько мобилизовать насильно. Но если их пошлют против нас, будем биться с ними. Будем бороться против них и за них. Когда придет время и наши дети посмотрят, как же вели себя их отцы в эту войну, тогда наш корпус должен отплатить за все преступления полицейских батальонов и других частей СС.
- Тот, кто мешает мне вернуться в Эстонию, тот мой враг. Будь то чистой воды адольф или эстонский эрзац,- спокойно, как давно решенное, сказал Тяэгер.
Старшина Рюнк думал, что если под Нарвой действительно стоит эстонская фашистская часть, то там и его брат Рихард. Больше ему негде быть,- ведь ясно, что он сбежал в лес к бандитам еще летом сорок первого года.
- Мобилизованные - это одно,- сказал Вески.- Половина из них не будет воевать против нас. Полицейские батальоны и эсэсовцы -это совсем другое. Их голыми руками не возьмешь.
Рюнк посмотрел на товарищей:
- И брата нельзя жалеть, если он продался Гитлеру.
Кальм подумал: хорошо, что у него нет брата. Рауднаск о чем-то глубоко задумался.
- Верно! - горячо сказал Тислер.- У меня в Эстонии брата нет. Ни брата, ни сестры, ни отца, ни матери, ни сына, ни дочери. Есть дальние родственники по матери - их я не знаю, они не в счет. Вы, парни, думаете, что мне будет легче, чем вам, если нам действительно придется воевать против эстонцев? Возможно, что это так, но нелегко было бы и мне. И все же все дело в том, кто будет бороться против нас. Фашисты. Те, кому советский строй не по нраву. Кто не хочет примириться с властью народа. И здесь не может быть двух мнений. Рюнк сказал верно.
Рауднаск пробурчал:
- Audiaiur et altera pars l. Тяэгер сердито посмотрел на него: - Чего ты там опять бормочешь? Капитан Аава встал:
- Товарищ Рауднаск, мы свое решение приняли давно. И не собираемся его пересматривать. Мы приняли свое решение, когда пошли на мобилизационные пункты. Единственное правильное решение. Да, история сложилась так, что на наши плечи легла нелегкая ноша. Но я уверен, что все мы честно понесем ее до конца.
Следует выслушать и другую сторону (лат.).
Я убежден, что народ ожидает от нас этого. Я знаю наш народ, знаю, что он никогда не станет рабом фашистской Германии, что он не прекращает борьбы за свою свободу. Если нам придется столкнуться с эстонскими частями немецкой армии, то их дело решать, будут ли они сражаться или сложат оружие. Кто выберет сопротивление, тот наш враг. И сражаться с ним мы будем без колебаний и без жалости. Другого пути нет
Кальму понравились слова Аава, что эстонский народ никогда не станет рабом. И капитан прав - народ, наверное, ожидает их. В первую очередь, конечно, родные. Его ждут мать и отец. А вдруг они уже потеряли надежду увидеть его? Нет, родители все еще ждут и надеются. А народ? Ведь народ - это не только родные.
Кальм задумался.
- Как ты думаешь, народ ожидает нас? - тихонько спросил он у Тяэгера.
Тяэгер подумал и ответил:
- Если рабочие нашей фабрики не примут меня с распростертыми объятиями, тогда нет правды на земле.
- Сассь-то, конечно,, по мне не скучает,- сказал Вески, слушавший их разговор.- Не скучают и серые бароны, и все, кто продался гитлеровцам.
- Сасси не народ,- пожал плечами Тяэгер.
Эшелон подходил к какому-то поселку. Большой, наверное - город. Показались контуры какого-то строения. Вскоре сквозь сетку лесов стали видны высокие стены из светлого силикатного кирпича. Появились гигантские бетонные колонны. На металлических решетках сверкало пламя сварки.
- Уже восстанавливают,- сказал капитан Аава.
- Волховстрой,- ответил младший лейтенант Мяги.- Скоро будем в Ленинграде.
- Уже восстанавливают,- повторил командир батальона.- Чудеса! Сколько же у нас еще силы!
Кальм подумал: какой сейчас Таллин? И какой будет его родной город после освобождения?
Рюнк сказал Урмету, что, наверное, много лет пройдет, прежде чем удастся отстроить все уничтоженное в войну.
Вески проголодался. Он размышлял, что дадут к обеду. Суп с сушеной картошкой, к которой он никогда не привыкнет, или что-нибудь другое? На второе будет, конечно, каша. И кусок красной рыбы.
Мянд думал о Кирсти. Он очень часто думал о Кирсти. Слишком часто.
Тяэгер свернул цигарку. Он мысленно повторял, что рабааугуские сасси не народ. Народ - это такие, как он. Рабочие люди.
Лоог размышлял, не обратиться ли снова к командиру батальона. Быть может, чапитан назначит его помощником штабного писаря, который плохо знает русский ..
Вийес подумал, что лучше бы им не пришлось воевать с эстонцами. Потом вспомнил Машу, девушку из железнодорожного батальона,- она осталась в Луках.
Соловьев жадно смотрел в окно вагона.
Тислер размышлял про себя, что если говорят правду и фашисты сколотили различные полицейские батальоны и легионы, то получается как в гражданскую войну: с одной стороны красные, с другой - белые.
Сярглепп пытался представить себе, как будут смотреть на него родители и сестра, когда он придет домой с автоматом за плечами, с комсомольским билетом в нагрудном кармане. Вот смеху будет!
Харри Ханимяги и Альберт Пакас с любопытством разглядывали командира батальона: не так часто он запросто приходит в роту. Может быть, он еще что-нибудь расскажет? Но капитан Аава молча смотрел в окно.
Вечером капитан Аава сказал своему заместителю, капитану Виноградову:
- Почему-то я не предполагал, что мы вступим в Эстонию через Нарву. Я представлял себе, что это произойдет на юге. Через Псков - Печоры-Выру. Ведь от Великих Лук до южной Эстонии рукой подать. Мне казалось, что поэтому-то нас там и держали.
Капитан Виноградов откровенно признался, что он не думал, каким путем они пойдут. Но был уверен, что корпус примет участие в боях за освобождение Эстонии.
Весь вечер капитан Аава просидел у окна. Вдали виднелись четырех-пятиэтажные дома. Рядом с железной дорогой зияли огромные воронки от бомб. Потом промелькнуло несколько разбитых орудий. В стороне, на голом поле, стоял обгоревший танк. "Видимо, подъезжаем к Ленинграду",- думал капитан.
Лейтенант Симуль подвинулся к командиру батальона и сказал:
- Как мне хотелось бы стать одним из защитников Ленинграда!
Капитан Аава не ответил.
Когда другие уже укладывались спать, лейтенант Симуль сидел, схватившись обеими руками за голову.
- Я сойду с ума.,.- бубнил он себе под нос, но все же достаточно громко, чтобы мог услышать командир батальона. Но и на этот раз капитан Аава не ответил.
На станции Калище дивизия выгрузилась.
- Почему мы не едем дальше? - спрашивал Тяэгер у каждого встречного. Он спросил это и у лейтенанта Симуля.
- Я больше не в курсе дел,- необычно любезно извинился Симуль.- Меня насильно посылают в Ленинград, в госпиталь. Мучительные боли. Проклятая контузия...
Придав своему землистому лицу выражение умирающего, он потащился к вокзалу. Тяэгер непонимающе смотрел ему вслед.
- Шевелись, ребята, шевелись! - крикнул Рюнк бойцам, хлопотавшим у вагонов.
И обратился к Тяэгеру:
- Спроси у Мянда. А еще лучше - у самого "старика", командира полка. Он знает. А мы знаем столько же, сколько и ты, Сярглепп! Опять ты титьки заголил, как кормящая мать! Лондонский курортник, а не солдат!
- Наверное, впереди дорога разбита,- рассуждал Вески.- Отсюда до границы Эстонии недалеко.
- Хочешь въехать в Нарву в спальном вагоне? - засмеялся Урмет.- Топай, браток, топай! С пятки на носок. Было бы о чем говорить - всего сто километров, да еще по холодку.
Станцию Калище немцы так и не взяли, хотя около двух с половиной лет окружали эту небольшую прибрежную полоску. Батальон остановился в деревне вблизи станции. Задымили полевые кухни.
- Сперва дадут каши, потом начнется марш,- сообщил Соловьев.
Тяэгер допытывался:
- Куда?
Соловьев свернул папироску.
- На запад, браток, на запад.
- Дал бы бог! - пробурчал Тяэгер. Ему не сиде-
лось. Но пойти было некуда. К тому же запретили далеко отходить. Тяэгер топтался на месте, как медведь в клетке.
Неподалеку стоял дом.
Тяэгер остановился возле Кальма.
- Видишь? - указал он на здание.
- Красивый дом,- сказал Кальм.
- Стекла целы. Занавески.
Тяэгер направился к дому. Какая-то непреодолимая сила влекла его туда. Кальм пошел вместе с ним, Вески и Соловьев потащились вслед.
- Куда это ты? - спросил Кальм.
- Так просто... Смотри, на окне горшок с цветами,
- Фикус,- сказал Вийес.
- У фикуса листья шире. Пальма? - высказал свое мнение Соловьев.
У домл Тяэгер остановился. Дом казался удивительно мирным - гардины на окне, горшок с цветами, видневшийся сквозь гардины, всё...
- Ох дьявол! - выругался он вдруг. Вески вздохнул:
- Как мой дом. Смотри, и березы растут..! Он потоптался на месте и вдруг решил:
- Пойду попрошу попить.
Он ПОДРЯЛСЯ по ступенькам крыльца и постучал. Тишина.
Постучался снова.
Дверь открылась. На пороге появилась пожилая женщина. Она, видимо, несколько побаивалась пришельца, И Вески как-то растерялся. Наконец пробормотал:
- Вода. Пить. Извините... Хозяйка впустила его в дом.
Скоро он сно&а вышел и позвал других:
- Пошли, погреемся.
Тяэгер обил снег с валенок и последовал за ним. Пошли и остальные. В прихожей Тяэгер увидел яркую полосатую дорожку и снова вернулся на улицу. Здесь он еще раз тщательно отряхнул снег с валенок и лишь после этого решился войти в комнату. И другие, прежде нем последовать за Тяэгером, старательно счистили снег с валенок. Они приводили себя в порядок, как будто входили не в простой деревенский дом, а в высокий жтаб, где так и снуют полковники и генералы.
Хозяйка серьезно смотрела на них,
Крашеные полы, стены, оклеенные обоями, занавески на окнах, на столе вышитая скатерть, куча снежно-белых подушек на кровати. Маленький, чистый и Зютный деревенский дом напоминал о мирном времени, о котором каждый мечтал в глубине сердца. Два с половиной года они жили в лесу, в бараках пли в землянках. Немногие сохранившиеся под Великими Луками здания были разграблены, разбиты, пусты и холодны, вернувшиеся в них люди еще ничего не успели привести в порядок. Здесь все по-другому, как до войны.
Хозяйка пригласила гостей садиться.
Сквозь открытую дверь виднелась кухня. На полке рядами стояли четырехугольные, покрытые глазурью банки двух размеров для муки, сахара, риса и других продуктов. "Наверное, фарфоровые",- подумал Кальм. У них в Таллине были такие же банки, только из жести. На полке стояли миски, горшочки, тарелки. Посуда сверкала чистотой.
Потом взор Кальма остановился на книжной полке с ючеными ножками: такая же полка была у теги в Пайде.
Тяэгер как-то удивленно рассматривал все это.
Вески, указывая на скатерть, прошептал:
- Юта умеет вышивать так же красиво. Хозяйка крикнула в соседнюю комнату:
- Фома Никифорович!
В комнату вошел старик лет семидесяти.
- Гости у нас.
Голос женщины дрогнул.
У них было четверо сыновей. Самый старший, Александр, погиб в финскую войну. Двое, Петр и Виктор, пропали без вести в самом начале войны. Четвертый, Леонид, убит. Обо всем этом рассказала хозяйка. Испросила сквозь слезы:
- Как вы думаете, может, Петр и Виктор живы?
- Живы они, - сказал Соловьев. - Многие пропавшие без вести потом объявлялись.
Тяэгер утвердительно кивнул.
Все они пожелали, чтобы сыновья хозяйки оказались живы, чтобы произошло чудо, которого она так ожидает.
Когда солдаты уходили,- Рюнк прислал за ними ефрейтора Лоога,- хозяйка призналась, что сперва боялась их.
- Страшно, когда услыхала ваш язык. В де-ЁЯподдатом году эс гонцы здесь свирепствовали. Грабили ужас как. Еще почище, чем солдаты Юденича.
- Это были белые, Екатерина Николаевна. Что о белых говорить! - вмешался ее муж.
- Говорят, и сейчас есть такие эстонцы. Под Кингисеппом облавы делали и партизан ловили. Злые и грубые, как немцы. Одну повесили, детей держали в сарае на морозе. И русских не терпят, видеть не могут.
- Екатерина Николаевна,- снова с непривычной для Кальма почтительностью обратился хозяин к своей жене,- ведь эстонцы бывают всякие, как и мы, русские. Кулаки, пролетарии - всякие. За многие годы, слава богу, мы научились в таких делах разбираться. И эстонцы, наверное, плачут, стыдятся страшных дел полицейских батальонов, так же, как мы не знаем, куда глаза девать, когда о власовцах речь заходит. Кулак или хозяин фабрики, он, конечно, ненавидит таких русских, которые помогают эстонцам советскую власть устанавливать.
Кальм не все понял и потом, когда они уже маршировал по заснеженному шоссе, попросил Соловьева перевести.
Потом долго шел молча и наконец взволнованно сказал:
- Хозяин прав.
Кальм думал, что между такими людьми, как Мянд и Рейноп, непреодолимая пропасть. И его, Энна, путь разошелся с путем Мати. Мати считает, что таких, как Энн Кальм, нужно расстреливать, Теперь единомышленники Рейнопа ожидают их под Нарвой. А вдруг среди них и сам Мати? Он хотел поделиться своими мыслями с Соловьевым, но передумал и не сказал ни слова.
На третий день марш был окончен. Штаб батальона разместился в деревне, роты - в высоком еловом лесу. Взводы начали строить землянки.
- Видишь, снова мы себе пещеры роем. Мне это осточертело,- жаловался Тяэгер Кальму.- Почему нас не направили под Нарву? От этой кротовой жизни у меня уже ревматизм в пояснице. Неужели мы так и не пойдем в бой? Почему русские должны воевать и умирать за нас?
XII
1
Зиму сменила весна, весну - раннее лето, а дивизия все еще стояла за рекой Лугой. Штабы в деревнях, роты в лесах. Учения месяц оборонных работ и снова учения.
В седьмой роте третьего батальона произошли кое-какие изменения.
В роту вернулся Карл Агур. Он окончил военное училище, носил на погонах лейтенантские звездочки, и назначили его заместителем командира роты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28