- спросил Рауднаск.
- Сейчас капитализм для меня война. Рауднаск усмехнулся:
- Капитализм - это то, что снова и снова толкает людей па всемирную бойню. Капитализм для трудового человечества - это...
- Хватит,- вмешался Тяэгер,- не начинай читать ему длинную лекцию! Тислер хорошо сказал: капитализм - это война,- и точка. Чего еще надо?
- Верно,- подтвердил Вески.- Рабааугуский Сассь мечтал о войне, а Сассь - это уже капитализм.
После Гдова еще целый день маршировали вдоль Чудского озера, широкого и безбрежного, как море. Лишь на следующий день начал чернеть противоположный берег.
- Это остров Пийрисаар. А узенькая полоска за ним - это уже эстонский берег.
Темная полоса на горизонте медленно расширялась, и к обеду противоположный берег был ясно виден. Наконец озеро сузилось до нескольких километров, дорога становилась все песчанее и мягче. Ноги глубоко вязли в песке, уже истоптанном тысячами солдатских сапог. Рычащие, чихающие и кашляющие автомашины покачивались с боку на бок, как утки.
В узь ом проливе сновали катера. Они таскали паромы па другой берег. Паромы приходили и уходили, на них грузились солдаты, орудия, повозки.
Седьмой батальон ожидал переправы несколько часов. Весь берег, лесок немного подальше от озера и проселочные дороги кишели войсками, орудиями, обозами и машинами.
Кальм смотрел на противоположный берег. Он не мог оторвать от него глаз.
Видно было немного. Низкий лес. Прямо на берегу деревня, па правом краю которой белела какая-то вышка. "Маяк,- догадался он наконец и удивился:- Действительно, как море".
Потом, в вечернем сумраке, когда плотно набитый людьми паром приближался к противоположному бере" гу, жадный взор Кальма заметил еще кусты ивы. Кусты, камыш, смолянисто-черная вода. Все врезалось ему в память. Причал был узенький, и сразу же, с берега, начинались постройки. Большой, низкий кахменный амбар. Сарай. С обеих сторон дороги маленькие дома И деревья. И запыленные кусты. Потом развалины церкви и справа высокие липы, кроны которых в темноте сливались с небом. Низкая, длинная ограда из гранитных валунов,- наверное, кладбищенская. Да, кладбище. Кусты. Поле. Снова низкий кустарник. Вдали поднимался лес.
- Вот мы и в Эстонии,- сказал Кальм. Рауднаск пробормотал:
- Невероятно...
- Помните, ребята, я в новогоднюю ночь сказал, что в году мы придем домой? - напомнил Тяэгер.
Они хотели бы остановиться, поговорить с людьми в деревне. Те уже с утра смотрели, как одна за другой проходили воинские части. Порой они пытались расспросить солдат о судьбе своих близких или знакомы что-то дружески кричали. Но частям некогда было останавливаться. Как только паром причалил, дх построили в колонну и они пошли дальше. Наконец все поглотила темнота, и они не видели ничего, кроме растущих ио обочинам кустов, темной полосы ле-са и светлой полосы дороги под ногами. Кальм размышлял, что справа за деревьями должно быть озеро. На перекрестке батальон свернул вправо, и шоссе, по которому они шли, тянулось, по его мнению, параллельно берегу озера.
2
Кирсти Сарапик могла усидеть в редакции. Да и что там делать сейчас, перед решающим наступлением? Помочь упаковать вещи? К девяти часам редакция и типография должны быть на колесах. После форсирования Эмайыги они поедут вслед за полками, а где остановятся - это будет зависеть от хода боя.
Редактор отпустил ее. Да и почему редактор должен удерживать ее, если во время боев место литературного работника,- в частях!
До артиллерийских позиций она доехала на случайной машине с боеприпасами. Дальше она пошла. Кирсти плохо знала эти места. В детстве ее лодочные экскурсии и пешие походы редко доходили так далеко. Она знала только, что парк по соседству - это мыза Кастре, а на другом берегу реки, чуть левее, должна быть мыза Кавасту. Действительно, за рекой виднелись здания мызы, большие деревья, вдали синел лес...
Низкие, плоские берега Эмайыги. Одинокие деревья, кустики, а так все голо Лес от обоих берегов отошел подальше за поля. И парк мызы Кастре простирался только до шоссе. Ниже росли невысокие кусты, казавшиеся отсюда, сверху, большими, пышными мшистыми кочками.
Три года назад Кирсти также стояла на берегу Эмайыги. Но тогда на северном берегу и рядом с городом. Тогда с юга наступали немцы. Снова это показа-шось Кирсти удивительным. И тогда тоже стояла хорошая погода. Немного потеплее, лето было в разгаре. Но и сегодня было почти безоблачно, В июле сорок
первого она печально смотрела на реку и искала взгля дом вышку пожарного депо. Ведь за пожарным депо остался -ее дом. Теперь там ничего нет. Она была в Тар ту и видела все сама. Только фундамент да устоявшие дымовые трубы. Город был пуст и страшен. Разбитые снарядами дома, пожарища. "Ванемуйпе" 1 еще дымился. Над головой выли снаряды и где-то рвались. Tapiy показался Кирсти ЖИЕЫМ существом, все тело которого покрыто кровоточащими ранами.
Ола плакала, как и три года назад. И так же, как тогда, тайком утирала слезы.
Хотя Кирсти и знала, что каждую минуту должна начаться артиллерийская подготовка, она все же вздрогнула от первых залпов батарей. На противоположном берегу как бы разверзлась почва и начала изрыгать из своих недр столбы огня, дыма и земли Десятки... нет, сотни... -мет, тысячи снарядов и мин летели через ее голову. Тяжелый лай выстрелов и рвущий 0я треск взрывов слились в один оглушающий грохот.
В ушах гудело.
В политотделе говорили, что на линии Эмайыги есть и эсэсовские части, укомплектованные эстонцами. На каком участке - этого Кирсти точно не знала. Возможно, что прямо против них. Там, где сейчас рвутся снаряды. Об этом Кирсти говорила с Мяндом. Сразу же после возвращения из Тарту. К кому могла она пойти ) со своим горем, как не к Рейну. Она не нашла своих
родителей, хотя искала их два дня. Она не встретила ни одного знакомого, и это тоже было страшно. Как в чужом ^ороде. Наконец какая-то старуха сказала, будто ее отец и мать уехали. Но куда - этого она не знала и > никто не знал. Она -рассказала все Рейну, и потом они
говорили об эстонских фашистах, с которыми им, наверное, скоро придется столкнуться. Рейн сказал, что наемниками гитлеровцев стали все реакционеры, которые в сороковом году не посмели поднять оружие против пришедшего к власти народа. Они использовали войну для сведения счетов с трудовыми людьми. Они же составляют и ядро эстонских эсэсовских частей, утверждал Рейн. Кирсти раздумывала о матери и о том, где родители и живы ли они, поэтому слышала не все,
1 "Ваньгуйне" - старейший театр в Эстонии. Основан в 1870 году.
что говорил Рейн. Конечно, в эстонском легионе есть и просто мобилизованные, но это не меняет общей картины. Этого Кирсти вообще не поняла, потому что если расположенные против них части состоят из насильно мобилизованных и если эти не хотят сражаться и сдаются в плен, то тогда ведь совсем другое дело.
Появились самолету. Началась бомбежка.
Кирсги поднялась и пошла влево. Почувствовала потребность говорить. Все равно с кем. Она не могла Со ib-ше наблюдать разрывы бомб и снарядов. Она никогда не свыкнется с войной. К войне и невозможно привыкнуть.
Кирсти вышла к роте Мяида. Спросила у какого-то красноармейца, где командир, но тот не знал.
Тут она заметила Калька. Кальм сидел в теки низких елей и курил. Невдалеке разорвалась мина. Кирсти заметила, что Кальм, слыша свист мины, немло.о нагнулся.
- Огрызается,- буркнул кто-то. Кирсти узнала Тязгера.
- Гадюка и себя в хвост жалит.
И этого узнала Кирсти. Сержант Вески.
- Ложитесь! - крикнул кто-то.- Нечего форсить! Теперь Кальм заметил Кирсти.
Кирсти уселась рядом с Кальмом.
Никто не начинал разговора. Кирсти снова подумала, что хотела встретить именно Калыма. Не поэтому ли она разыскивала роту Рейна? Почему Кальм так странно на нее смотрит? И верно, Кальм никогда еще не смотрел так на Кирсти. Сам он этого не замечал. Он лишь чувствовал, что приход Кирсти очень важен для него. Он не слыхал теперь страшного грохота, он как будто на мгновение забыл обо всем, что происходило вокруг. Он хотел что-то сказать, выразить то, что чувствовал, по не нашел слов.
В воздух взвилась ракета. Кальм не заметил ее.
Кирсти не заметила.
- Ребята, к плотам!
Солдаты выбежали на склон берега.
- Я должен идти,- пробормотал Кальм.
Кирсти кивнула. Ее глаза блестели.
С берега скатилась лавина красноармейцев. Вот они разбились на мелкие группы, каждая такая группа что-то несла. Кирсти поняла, что это были плоты, лодки, бревна - то, что они в своей газете, называли плавсредствами. И в одной был Калым, и его группа также что-то несла.
Аргиллернйский огонь все еще продолжался.
Первые плоты и лодки уже покачивались на воде.
Один плот опрокинулся, и люди попрыгали в реку. Вышла к воде и группа, в которой находился Кальм. Барахтаясь в воде, саперы начали наводить понтонный мост. И тут Кирсти увидела столб воды, возникший посреди реки. Много столбов.
Вдруг она поняла, что те, кто сейчас гребет к другому берегу, беззащитны. И когда они выйдут на берег, они будут хорошей мишенью для врага, потому что берег гол и там пет почти ничего, за чем укрыться.
Она не спускала глаз с плота, на котором находился Кальм. Плот подвигался медленно, слишком медленно. Кто-то соскочил с плота. Неужели Энн? Он плывет, он плывет. Нет, он не утонул, он держится одной рукой за плот и плывет. Он, наверное, сам прыгнул в реку, наверняка сам. Теперь кто-то упал в воду. Тут же Кирсти услыхала треск пулемета. Он доносился ясно, хотя над ее голодой по-прежнему выли снаряды.
Доплывут ли они?
3
Потом Кальм не помнил, как он вышел к берегу реки. Он споткнулся о корень дерева. Слышал сердитое ворчанье Тяэгера. Горячее дыхание Рауднаска касалось его затылка. Дважды чго-то крикнул Вески. Перекладина врезалась в ладони. В голове стучала мысль: "Не выпустить, не выпустить ее из рук!" Голова начала работать спокойнее, лишь когда плот уже покачивался на воде. Тислер оттолкнул плот и последним вскочил на нею. Волна перехлестнула через бревна, плот мог в любой момент опрокинуться.
Четверо "гребли. Плот покачивался и подвигался наискось.
- Утонем, боже мой, утонем! - шептал Лоог.
- Спокойно! - уговаривал Тислер.
Они переоценили подъемную силу плота. Почти одновременно все почувствовали, что погружаются.
Возьмите винтовку,- сказал Кальм и соскочил ш воду.
- Боже мой, боже мой! - бормотал Лоог.
- Замолчи! - прошипел Рауднаск.
В десятке метров впереди на воде возникли маленькие кружки.
- Спокойно! - снова предупредил Тислер.
Кальм чувствовал, как тяжелеет намокшая одежда.
- Держись за перекладину. Дружнее, ребята! Быстрее!
Это говорил Тислер.
Снова впереди зарябили кружки. Шесть или семь маленьких кружков. Будто кто-то бросил в воду камешки.
- Назад! - закричал Лоог.- Нужно грести назад! Теперь пули защелкали по плоту.
Ефрейтор Лоог, хватая воздух широко открытым ртом, упал в воду. Течение поднесло труп Лоога прямо к. Ка^льму. Мелькнул открытый рот, сверкнули белки закаченных глаз, Тут же тело Лоога погрузилось в воду.
- Убит,- констатировал кто-то.- Кажется, Урмет.
- Первый,- сказал Вийес.
Еще один труп всплыл возле плота. Кальм отвел глаза. Чьи-то грубые руки мяли сердце. Ему не хватало воздуха.
С глухим стуком плот набежал на берег.
- Ориентир помните,- еще раз напомнил Тислер отделению.
Рядом с ними причалила лодка. Кальм услыхал голос старшего лейтенанта Мянда.
- Левее! - крикнул им командир роты.
- Левее! - как эхо, повторил Агур.
"Приехал на той же лодке",- подумал Кальм. Теперь он понял, почему они кричали "левее": течение снесло плоты вниз.
Впереди, задыхаясь, бежали Тислер и Тяэгер. Кальм поспешил за ними. Заметил шзд ногами яму и перескочил через нее. Ноги глубоко погрузились в мягкий дерн. Под ногами хлюпало. Патом земля ахала тверже. Над головой свистнула пуля. Тяэгер упал на четвереньки и
снова вскочил. Снова свистнуло возле уха. А гребень холма еще далеко.
Они бежали по густому кустарнику. Кальм почувствовал, что он охотно залег бы за кустами. Кто-то, кажется, так и сделал. Перед глазами покачивалась ши" рокая спина Тяэгера. Кальм побежал дальше.
Он тяжело дышал. Ноги слабели. Если лечь? Отдохнуть? Одну минуту...
Он бежал дальше.
Кальм выскочил на тропинку. Бежать стало легче. Он выбежал наверх. Здесь росли пышные кусты. Наверное, сирень. Какое-то здание. Хлев или амбар. Рядом крапива. Высокая крапива. Он побежал дальше. Что-то гнало его вперед. Неожиданно он обнаружил, что остался один. Тяэгер, Тислер - все куда-то пропали. Стало не по себе, страшно. Он пробежал еще с десяток шагов и остановился. Мокрая одежда прилипла к телу. В стороне рвались снаряды. Трещали пулеметы. Доносились резкие взрывы гранат. По другую сторону ольхового куста пронзительно лаял автомат. Звук чужой. "Немец",-- мелькнуло в голове. На момент отнялись руки и ноги. "Страх, это страх..." Что делать? Откуда-то доносились звуки ожесточенной перестрелки.
Кальм заметил, что бессознательно идет к кусту. Вот он уже возле куста. За ним почему-то виднеется узкая лента реки. Двое солдат в голубовато-серых мундирах лежат тут же, рядом, спиной к нему.
- Давай мотаем отсюда. Остальные уже давно удрали. Попадем красным в лапы,- услыхал он слова, сказанные на чистейшем эстонском языке.
- Нам так и так крышка. Я им, дьяволам, еще дам жару! - отозвался второй.
Та-та-та-та...
Куда они стреляют?
В этот момент первый солдат оглянулся, и его глаза встретились с глазами Кальма.
Кальм увидал в его взгляде ужас. Тут же он заметил, что тот потянулся за оружием. Кальм выстрелил. Враг упал навзничь на пулеметчика.
Пулеметчик стряхнул с себя хрипящего "камрада", обернулся и выдавил сквозь зубы:
- Стреляй!
Мимо них пробежал десяток бойцов из третьего взвода"
- Вставай? - приказал Кальм.
Пулеметчик неохотно поднялся, глаза его яростно сверкали.
- Иди.
- Стреляй здесь. Все равно смерть.
- Иди,- повторил Кальм.
Им навстречу попался старшина роты Рюнк. Он остановился, внимательно посмотрел на пленного и странным голосом сказал:
- Оставь на меня.
Кальм сделал это. Возвращаясь, он снова увидел убитого им солдата. Тот лежал ничком, лицом к земле.
Только теперь Кальм осознал, что убил эстонца.
- Пойдем,- все таким же странным голосом сказал старшина От то Рюнк пленному.
- Погоняешь меня, как лошадь. Мог бы и поздороваться,- проворчал пленный.
- Лучше бы я тебя не видел.
- Поздороваться с братом все же мог бы. Или это у вас запрещено?
Пленный оскалил зубы, он пытался иронизировать, но губы его дрожали. Он был выше Отто. И моложе.
- Ты мобилизован или доброволец?
- Вашим скажу, что мобилизован. На самом деле доброволец. Как ты в освободительную войну. Ты не забыл этого?
- В классовую войну, Рихард.
- Для меня она останется освободительной войной Когда-то и для тебя это была освободительная война.
Старшина вспылил:
- Тогда у меня в голове еще была мякина. Кому та война принесла свободу? Против кого ты теперь пошел? Против рабочих людей. Против своего брата.
- Я шел против коммунистов. И против русских. Рюнк с трудом сохранил спокойствие:
- Это не твои слова. Это слова гитлеровского наемника.
Рихард Рюнк молчал.
- Немцы драпают, а их прикрываешь? Пленный снова криво усмехнулся.
- В этом ты прав, Отто, немцы - сволочи.,. Поздороваешься Отто Рюнк внимательно посмотрел на брата. Рихард не отвел взгляд. Держатся он нагло. Да, он такой же, как и раньше. Ухе в школьные годы он глядел, волком. Нет, не совсем как раньше. Стал еще наглее. Рихард всегда был вспыльчив и упрям, но так вызывающе нагл он не был. Дергаются мускулы на лице. "Нервничает,- понял OITO Рюнк,- трусит".
То, чего он боялся, сбылось. Рихард воевал против своих.
Убеждения братьев никогда не совпадали. Рихард был на пять лет моложе его. Окончил ремесленную школу. Но слесарем не стал, пошел в полицейские. Вскоре назначили старшим городовым. Дослужился бы и до констебля. Но сороковой год прервал карьеру Рихарда. "Ты всегда меня поддерживал, помоги и теперь",- просил тогда Рихард. Отто удивился. На каку^о помощь он надеялся? "Меня взяли в полицейские потому, что я происхожу из верной государству семьи,- издевался Рихард.- Брат - доброволец освободительной войны, разве это мало значило? Помоги и теперь, при новой власти". И он, Отто, помог. Думал, что работа сделает брата человеком. По его протекции Рихард стал слесарем-водопроводчиком, но человеком он не стал. В мае сорок первого года взял в стройтресте расчет и исчез. Наверное, в лес, к бандитам.
- Когда ты фашистский мундир напялил?
- В январе сорок второго поступил в полицейский батальон. Это к твоему сведению. НКВД скажу, что мобилизовали в сорок четвертом... Здравствуй увидел протянутую ему широкую, сильную руку. Да, Рихард мог бы стать хорошим работником, а теперь... Нет, брат что-то еще скрывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
- Сейчас капитализм для меня война. Рауднаск усмехнулся:
- Капитализм - это то, что снова и снова толкает людей па всемирную бойню. Капитализм для трудового человечества - это...
- Хватит,- вмешался Тяэгер,- не начинай читать ему длинную лекцию! Тислер хорошо сказал: капитализм - это война,- и точка. Чего еще надо?
- Верно,- подтвердил Вески.- Рабааугуский Сассь мечтал о войне, а Сассь - это уже капитализм.
После Гдова еще целый день маршировали вдоль Чудского озера, широкого и безбрежного, как море. Лишь на следующий день начал чернеть противоположный берег.
- Это остров Пийрисаар. А узенькая полоска за ним - это уже эстонский берег.
Темная полоса на горизонте медленно расширялась, и к обеду противоположный берег был ясно виден. Наконец озеро сузилось до нескольких километров, дорога становилась все песчанее и мягче. Ноги глубоко вязли в песке, уже истоптанном тысячами солдатских сапог. Рычащие, чихающие и кашляющие автомашины покачивались с боку на бок, как утки.
В узь ом проливе сновали катера. Они таскали паромы па другой берег. Паромы приходили и уходили, на них грузились солдаты, орудия, повозки.
Седьмой батальон ожидал переправы несколько часов. Весь берег, лесок немного подальше от озера и проселочные дороги кишели войсками, орудиями, обозами и машинами.
Кальм смотрел на противоположный берег. Он не мог оторвать от него глаз.
Видно было немного. Низкий лес. Прямо на берегу деревня, па правом краю которой белела какая-то вышка. "Маяк,- догадался он наконец и удивился:- Действительно, как море".
Потом, в вечернем сумраке, когда плотно набитый людьми паром приближался к противоположному бере" гу, жадный взор Кальма заметил еще кусты ивы. Кусты, камыш, смолянисто-черная вода. Все врезалось ему в память. Причал был узенький, и сразу же, с берега, начинались постройки. Большой, низкий кахменный амбар. Сарай. С обеих сторон дороги маленькие дома И деревья. И запыленные кусты. Потом развалины церкви и справа высокие липы, кроны которых в темноте сливались с небом. Низкая, длинная ограда из гранитных валунов,- наверное, кладбищенская. Да, кладбище. Кусты. Поле. Снова низкий кустарник. Вдали поднимался лес.
- Вот мы и в Эстонии,- сказал Кальм. Рауднаск пробормотал:
- Невероятно...
- Помните, ребята, я в новогоднюю ночь сказал, что в году мы придем домой? - напомнил Тяэгер.
Они хотели бы остановиться, поговорить с людьми в деревне. Те уже с утра смотрели, как одна за другой проходили воинские части. Порой они пытались расспросить солдат о судьбе своих близких или знакомы что-то дружески кричали. Но частям некогда было останавливаться. Как только паром причалил, дх построили в колонну и они пошли дальше. Наконец все поглотила темнота, и они не видели ничего, кроме растущих ио обочинам кустов, темной полосы ле-са и светлой полосы дороги под ногами. Кальм размышлял, что справа за деревьями должно быть озеро. На перекрестке батальон свернул вправо, и шоссе, по которому они шли, тянулось, по его мнению, параллельно берегу озера.
2
Кирсти Сарапик могла усидеть в редакции. Да и что там делать сейчас, перед решающим наступлением? Помочь упаковать вещи? К девяти часам редакция и типография должны быть на колесах. После форсирования Эмайыги они поедут вслед за полками, а где остановятся - это будет зависеть от хода боя.
Редактор отпустил ее. Да и почему редактор должен удерживать ее, если во время боев место литературного работника,- в частях!
До артиллерийских позиций она доехала на случайной машине с боеприпасами. Дальше она пошла. Кирсти плохо знала эти места. В детстве ее лодочные экскурсии и пешие походы редко доходили так далеко. Она знала только, что парк по соседству - это мыза Кастре, а на другом берегу реки, чуть левее, должна быть мыза Кавасту. Действительно, за рекой виднелись здания мызы, большие деревья, вдали синел лес...
Низкие, плоские берега Эмайыги. Одинокие деревья, кустики, а так все голо Лес от обоих берегов отошел подальше за поля. И парк мызы Кастре простирался только до шоссе. Ниже росли невысокие кусты, казавшиеся отсюда, сверху, большими, пышными мшистыми кочками.
Три года назад Кирсти также стояла на берегу Эмайыги. Но тогда на северном берегу и рядом с городом. Тогда с юга наступали немцы. Снова это показа-шось Кирсти удивительным. И тогда тоже стояла хорошая погода. Немного потеплее, лето было в разгаре. Но и сегодня было почти безоблачно, В июле сорок
первого она печально смотрела на реку и искала взгля дом вышку пожарного депо. Ведь за пожарным депо остался -ее дом. Теперь там ничего нет. Она была в Тар ту и видела все сама. Только фундамент да устоявшие дымовые трубы. Город был пуст и страшен. Разбитые снарядами дома, пожарища. "Ванемуйпе" 1 еще дымился. Над головой выли снаряды и где-то рвались. Tapiy показался Кирсти ЖИЕЫМ существом, все тело которого покрыто кровоточащими ранами.
Ола плакала, как и три года назад. И так же, как тогда, тайком утирала слезы.
Хотя Кирсти и знала, что каждую минуту должна начаться артиллерийская подготовка, она все же вздрогнула от первых залпов батарей. На противоположном берегу как бы разверзлась почва и начала изрыгать из своих недр столбы огня, дыма и земли Десятки... нет, сотни... -мет, тысячи снарядов и мин летели через ее голову. Тяжелый лай выстрелов и рвущий 0я треск взрывов слились в один оглушающий грохот.
В ушах гудело.
В политотделе говорили, что на линии Эмайыги есть и эсэсовские части, укомплектованные эстонцами. На каком участке - этого Кирсти точно не знала. Возможно, что прямо против них. Там, где сейчас рвутся снаряды. Об этом Кирсти говорила с Мяндом. Сразу же после возвращения из Тарту. К кому могла она пойти ) со своим горем, как не к Рейну. Она не нашла своих
родителей, хотя искала их два дня. Она не встретила ни одного знакомого, и это тоже было страшно. Как в чужом ^ороде. Наконец какая-то старуха сказала, будто ее отец и мать уехали. Но куда - этого она не знала и > никто не знал. Она -рассказала все Рейну, и потом они
говорили об эстонских фашистах, с которыми им, наверное, скоро придется столкнуться. Рейн сказал, что наемниками гитлеровцев стали все реакционеры, которые в сороковом году не посмели поднять оружие против пришедшего к власти народа. Они использовали войну для сведения счетов с трудовыми людьми. Они же составляют и ядро эстонских эсэсовских частей, утверждал Рейн. Кирсти раздумывала о матери и о том, где родители и живы ли они, поэтому слышала не все,
1 "Ваньгуйне" - старейший театр в Эстонии. Основан в 1870 году.
что говорил Рейн. Конечно, в эстонском легионе есть и просто мобилизованные, но это не меняет общей картины. Этого Кирсти вообще не поняла, потому что если расположенные против них части состоят из насильно мобилизованных и если эти не хотят сражаться и сдаются в плен, то тогда ведь совсем другое дело.
Появились самолету. Началась бомбежка.
Кирсги поднялась и пошла влево. Почувствовала потребность говорить. Все равно с кем. Она не могла Со ib-ше наблюдать разрывы бомб и снарядов. Она никогда не свыкнется с войной. К войне и невозможно привыкнуть.
Кирсти вышла к роте Мяида. Спросила у какого-то красноармейца, где командир, но тот не знал.
Тут она заметила Калька. Кальм сидел в теки низких елей и курил. Невдалеке разорвалась мина. Кирсти заметила, что Кальм, слыша свист мины, немло.о нагнулся.
- Огрызается,- буркнул кто-то. Кирсти узнала Тязгера.
- Гадюка и себя в хвост жалит.
И этого узнала Кирсти. Сержант Вески.
- Ложитесь! - крикнул кто-то.- Нечего форсить! Теперь Кальм заметил Кирсти.
Кирсти уселась рядом с Кальмом.
Никто не начинал разговора. Кирсти снова подумала, что хотела встретить именно Калыма. Не поэтому ли она разыскивала роту Рейна? Почему Кальм так странно на нее смотрит? И верно, Кальм никогда еще не смотрел так на Кирсти. Сам он этого не замечал. Он лишь чувствовал, что приход Кирсти очень важен для него. Он не слыхал теперь страшного грохота, он как будто на мгновение забыл обо всем, что происходило вокруг. Он хотел что-то сказать, выразить то, что чувствовал, по не нашел слов.
В воздух взвилась ракета. Кальм не заметил ее.
Кирсти не заметила.
- Ребята, к плотам!
Солдаты выбежали на склон берега.
- Я должен идти,- пробормотал Кальм.
Кирсти кивнула. Ее глаза блестели.
С берега скатилась лавина красноармейцев. Вот они разбились на мелкие группы, каждая такая группа что-то несла. Кирсти поняла, что это были плоты, лодки, бревна - то, что они в своей газете, называли плавсредствами. И в одной был Калым, и его группа также что-то несла.
Аргиллернйский огонь все еще продолжался.
Первые плоты и лодки уже покачивались на воде.
Один плот опрокинулся, и люди попрыгали в реку. Вышла к воде и группа, в которой находился Кальм. Барахтаясь в воде, саперы начали наводить понтонный мост. И тут Кирсти увидела столб воды, возникший посреди реки. Много столбов.
Вдруг она поняла, что те, кто сейчас гребет к другому берегу, беззащитны. И когда они выйдут на берег, они будут хорошей мишенью для врага, потому что берег гол и там пет почти ничего, за чем укрыться.
Она не спускала глаз с плота, на котором находился Кальм. Плот подвигался медленно, слишком медленно. Кто-то соскочил с плота. Неужели Энн? Он плывет, он плывет. Нет, он не утонул, он держится одной рукой за плот и плывет. Он, наверное, сам прыгнул в реку, наверняка сам. Теперь кто-то упал в воду. Тут же Кирсти услыхала треск пулемета. Он доносился ясно, хотя над ее голодой по-прежнему выли снаряды.
Доплывут ли они?
3
Потом Кальм не помнил, как он вышел к берегу реки. Он споткнулся о корень дерева. Слышал сердитое ворчанье Тяэгера. Горячее дыхание Рауднаска касалось его затылка. Дважды чго-то крикнул Вески. Перекладина врезалась в ладони. В голове стучала мысль: "Не выпустить, не выпустить ее из рук!" Голова начала работать спокойнее, лишь когда плот уже покачивался на воде. Тислер оттолкнул плот и последним вскочил на нею. Волна перехлестнула через бревна, плот мог в любой момент опрокинуться.
Четверо "гребли. Плот покачивался и подвигался наискось.
- Утонем, боже мой, утонем! - шептал Лоог.
- Спокойно! - уговаривал Тислер.
Они переоценили подъемную силу плота. Почти одновременно все почувствовали, что погружаются.
Возьмите винтовку,- сказал Кальм и соскочил ш воду.
- Боже мой, боже мой! - бормотал Лоог.
- Замолчи! - прошипел Рауднаск.
В десятке метров впереди на воде возникли маленькие кружки.
- Спокойно! - снова предупредил Тислер.
Кальм чувствовал, как тяжелеет намокшая одежда.
- Держись за перекладину. Дружнее, ребята! Быстрее!
Это говорил Тислер.
Снова впереди зарябили кружки. Шесть или семь маленьких кружков. Будто кто-то бросил в воду камешки.
- Назад! - закричал Лоог.- Нужно грести назад! Теперь пули защелкали по плоту.
Ефрейтор Лоог, хватая воздух широко открытым ртом, упал в воду. Течение поднесло труп Лоога прямо к. Ка^льму. Мелькнул открытый рот, сверкнули белки закаченных глаз, Тут же тело Лоога погрузилось в воду.
- Убит,- констатировал кто-то.- Кажется, Урмет.
- Первый,- сказал Вийес.
Еще один труп всплыл возле плота. Кальм отвел глаза. Чьи-то грубые руки мяли сердце. Ему не хватало воздуха.
С глухим стуком плот набежал на берег.
- Ориентир помните,- еще раз напомнил Тислер отделению.
Рядом с ними причалила лодка. Кальм услыхал голос старшего лейтенанта Мянда.
- Левее! - крикнул им командир роты.
- Левее! - как эхо, повторил Агур.
"Приехал на той же лодке",- подумал Кальм. Теперь он понял, почему они кричали "левее": течение снесло плоты вниз.
Впереди, задыхаясь, бежали Тислер и Тяэгер. Кальм поспешил за ними. Заметил шзд ногами яму и перескочил через нее. Ноги глубоко погрузились в мягкий дерн. Под ногами хлюпало. Патом земля ахала тверже. Над головой свистнула пуля. Тяэгер упал на четвереньки и
снова вскочил. Снова свистнуло возле уха. А гребень холма еще далеко.
Они бежали по густому кустарнику. Кальм почувствовал, что он охотно залег бы за кустами. Кто-то, кажется, так и сделал. Перед глазами покачивалась ши" рокая спина Тяэгера. Кальм побежал дальше.
Он тяжело дышал. Ноги слабели. Если лечь? Отдохнуть? Одну минуту...
Он бежал дальше.
Кальм выскочил на тропинку. Бежать стало легче. Он выбежал наверх. Здесь росли пышные кусты. Наверное, сирень. Какое-то здание. Хлев или амбар. Рядом крапива. Высокая крапива. Он побежал дальше. Что-то гнало его вперед. Неожиданно он обнаружил, что остался один. Тяэгер, Тислер - все куда-то пропали. Стало не по себе, страшно. Он пробежал еще с десяток шагов и остановился. Мокрая одежда прилипла к телу. В стороне рвались снаряды. Трещали пулеметы. Доносились резкие взрывы гранат. По другую сторону ольхового куста пронзительно лаял автомат. Звук чужой. "Немец",-- мелькнуло в голове. На момент отнялись руки и ноги. "Страх, это страх..." Что делать? Откуда-то доносились звуки ожесточенной перестрелки.
Кальм заметил, что бессознательно идет к кусту. Вот он уже возле куста. За ним почему-то виднеется узкая лента реки. Двое солдат в голубовато-серых мундирах лежат тут же, рядом, спиной к нему.
- Давай мотаем отсюда. Остальные уже давно удрали. Попадем красным в лапы,- услыхал он слова, сказанные на чистейшем эстонском языке.
- Нам так и так крышка. Я им, дьяволам, еще дам жару! - отозвался второй.
Та-та-та-та...
Куда они стреляют?
В этот момент первый солдат оглянулся, и его глаза встретились с глазами Кальма.
Кальм увидал в его взгляде ужас. Тут же он заметил, что тот потянулся за оружием. Кальм выстрелил. Враг упал навзничь на пулеметчика.
Пулеметчик стряхнул с себя хрипящего "камрада", обернулся и выдавил сквозь зубы:
- Стреляй!
Мимо них пробежал десяток бойцов из третьего взвода"
- Вставай? - приказал Кальм.
Пулеметчик неохотно поднялся, глаза его яростно сверкали.
- Иди.
- Стреляй здесь. Все равно смерть.
- Иди,- повторил Кальм.
Им навстречу попался старшина роты Рюнк. Он остановился, внимательно посмотрел на пленного и странным голосом сказал:
- Оставь на меня.
Кальм сделал это. Возвращаясь, он снова увидел убитого им солдата. Тот лежал ничком, лицом к земле.
Только теперь Кальм осознал, что убил эстонца.
- Пойдем,- все таким же странным голосом сказал старшина От то Рюнк пленному.
- Погоняешь меня, как лошадь. Мог бы и поздороваться,- проворчал пленный.
- Лучше бы я тебя не видел.
- Поздороваться с братом все же мог бы. Или это у вас запрещено?
Пленный оскалил зубы, он пытался иронизировать, но губы его дрожали. Он был выше Отто. И моложе.
- Ты мобилизован или доброволец?
- Вашим скажу, что мобилизован. На самом деле доброволец. Как ты в освободительную войну. Ты не забыл этого?
- В классовую войну, Рихард.
- Для меня она останется освободительной войной Когда-то и для тебя это была освободительная война.
Старшина вспылил:
- Тогда у меня в голове еще была мякина. Кому та война принесла свободу? Против кого ты теперь пошел? Против рабочих людей. Против своего брата.
- Я шел против коммунистов. И против русских. Рюнк с трудом сохранил спокойствие:
- Это не твои слова. Это слова гитлеровского наемника.
Рихард Рюнк молчал.
- Немцы драпают, а их прикрываешь? Пленный снова криво усмехнулся.
- В этом ты прав, Отто, немцы - сволочи.,. Поздороваешься Отто Рюнк внимательно посмотрел на брата. Рихард не отвел взгляд. Держатся он нагло. Да, он такой же, как и раньше. Ухе в школьные годы он глядел, волком. Нет, не совсем как раньше. Стал еще наглее. Рихард всегда был вспыльчив и упрям, но так вызывающе нагл он не был. Дергаются мускулы на лице. "Нервничает,- понял OITO Рюнк,- трусит".
То, чего он боялся, сбылось. Рихард воевал против своих.
Убеждения братьев никогда не совпадали. Рихард был на пять лет моложе его. Окончил ремесленную школу. Но слесарем не стал, пошел в полицейские. Вскоре назначили старшим городовым. Дослужился бы и до констебля. Но сороковой год прервал карьеру Рихарда. "Ты всегда меня поддерживал, помоги и теперь",- просил тогда Рихард. Отто удивился. На каку^о помощь он надеялся? "Меня взяли в полицейские потому, что я происхожу из верной государству семьи,- издевался Рихард.- Брат - доброволец освободительной войны, разве это мало значило? Помоги и теперь, при новой власти". И он, Отто, помог. Думал, что работа сделает брата человеком. По его протекции Рихард стал слесарем-водопроводчиком, но человеком он не стал. В мае сорок первого года взял в стройтресте расчет и исчез. Наверное, в лес, к бандитам.
- Когда ты фашистский мундир напялил?
- В январе сорок второго поступил в полицейский батальон. Это к твоему сведению. НКВД скажу, что мобилизовали в сорок четвертом... Здравствуй увидел протянутую ему широкую, сильную руку. Да, Рихард мог бы стать хорошим работником, а теперь... Нет, брат что-то еще скрывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28