- Юхаи обещал послать Юте мое последнее письмо. Теперь у моих дверей он нашел смерть.
И без всякой связи:
- Родина для меня была двенадцать гектаров ра-бааугуской земли, этот дом под березами, Юта, Май, 0ын. И вот поползал ?я по своему пшеничному полю, увидел, как на глазах у меня упал в крапиву Юхан, и теперь чувствую, что родина - это не только мой дом. Родина - это что-то большее...
Родина. Народ. Война. Все чаще задумывался Кальм над этими понятиями и каждый раз находил в них какой-нибудь новый оттенок.
2
Ночью капитан Аава видел сон. Сон был ужасен своей четкостью и правдоподобием. По-настоящему это был не сон, а картина, врезавшаяся ему в память. Они стояли под Великими Луками перед белым домом в брошенных немцами окопах. На обледеневшем снегу лежал смертельно раненный капитан Сауэр. Никто не мог подойти к командиру батальона - вражеские снайперы держали склон холма под огнем. Побежал связной Сауэра, но в нескольких шагах от своего командира упал. Иногда казалось, что капитан шевелится. "Обман зрения",- прохрипел Мянд. Точно так, как это происходило в действительности. Потом умирающий действительно пошевелился. Капитану Аава стало жутко. Он посмотрел в бинокль и увидел, как на полушубке командира возникли две дырочки. Из одной торчала овечья шерсть. Пули подняли вокруг лежащего ледяную пыль. До сих пор сон совпадал с действительностью. Но дальше все было иначе. Он пополз сам. Заметили его лишь тогда, когда он добрался до Сауэра. Теперь по ним стреляли не из снайперских винтовок, а из пулеметов. Длинными, безжалостными очередями. Несколько пуль попали в лежавшего без сознания капитана. Впивающиеся в лед пули выли, как щенята, а те, что попадали в тело, угасали беззвучно. Он пытался прижаться к земле, вдавиться в нее. Вдруг он почувствовал острый удар в спину. Он подумал, что это смерть извещает о своем приходе. И он умер. А капитан Сауэр поднялся и взял его на руки. Пулеметы больше не стреляли. И это было уже не на развалинах Великих Лук на просторной равнине. Капитан Сауэр шел, держа на руках его тело, а позади маршировал батальон. Потом капитан Сауэр застыл на месте, и мимо них и сквозь них прошли роты. Люди удалялись, становились все меньше и меньше, а они не могли сдвинуться а места.
Тогда он проснулся. Было, наверное, часа четыре или пять. Гнетущее ощущение не проходило.
Его заместитель капитан Виноградов спал спокойно, Аава слышал его равномерное дыхание. Парторг тихонько посвистывал во сне. В первой комнате кашлял дежурный.
Аава встал, набросил на плечи шинель и вышел в другую комнату. У стола дремал дневальный. Связные спали у стены. В окне виднелся смутный силуэт часового.
Аава зачерпнул ковшиком воды из ведра и напился. Проснулся дневальный.
- Товарищ капитан, все в порядке.
Аава усмехнулся и вышел. Дневальный, радуясь, что ему не сделали замечания, смотрел вслед капитану.
Секунду Аава постоял на крыльце, потом пошел проселочной дорогой к седьмой роте.
Навстречу ему попался старший лейтенант Мянд, Он проверял посты.
- Закурим,- предложил Аава папиросу,- Не спится.
Они стояли и курили.
Ночь была тиха. От штаба доносились шаги часового. Где-то заржала лошадь.
- Капитан Сауэр был чудесный человек,- заговорил Аава.
Мянд удивился, что Аава неожиданно заговорил о товарище, погибшем два года назад. Его, как и дежурного, удивило поведение командира батальона.
- Он верил в нас, в свой батальон, в народ,- продолжал капитан, будто беседуя с самим собой.- Как-то он сказал мне, что мы отвечаем за честь нашей нации и, если мы посрамим ее, из-за нас будут страдать многие поколения.
- Мы не посрамили,- тихо сказал Мянд.
- Не посрамили. Я немного побаивался сражения на Эмайыги,- признался Аава.- Ты не боялся, а я - да. Не снарядов и нуль. Боязнь пули, снаряда считаю естественной. Я боялся за солдат - ведь мы впервые встретились в бою с эстонцами. Но мы оказались сильнее, убежденнее, чем те эстонцы, которые напялили эсэсовские мундиры. Я зря боялся. Солдаты знали, что правда на нашей стороне, верили в нее.
- Да, правда на нашей стороне,- задумчиво повторил Мянд.
- Жаль, что капитан Сауэр не дожил до победы.
- Я думаю, капитан Сауэр чувствовал, каким станет наш батальон.
- Наверняка чувствовал. Мы действительно во многом изменились. Теперь уже никто из нас не чувствует себя пасынком.
Помолчали.
В утренних хлопотах старший лейтенант Мянд забыл ночной разговор. Он вспомнил о нем лишь после обеда, когда увидел, как капитан Аава, пригнувшись, бежал к ельнику, откуда их яростно обстреливали. Вспомнилось ему и другое. Что капитан весь день был странно оживлен и беспокоен и непрерывно переходил от роты к роте.
Капитан Аава бежал, бежал и старший лейтенант Мянд. Мянд подумал: "Зачем Аава так далеко вышел вперед? Ведь командиру батальона не место в боевых порядках взвода".
Мянд видел, как упал Аава. Но. слава богу, капитан снова поднялся. Потом Мянд потерял его из виду. Рота вышла к лесу. Самое страшное было позади.
После Эмайыги это было для роты самое трудное сражение. Мянд точно не знал, какие силы врага притаились в лесу. Говорили о тысяче человек, говорили о двух тысячах. Едва ли точно знали и в штабе полка. Но что их полк отрезал путь отступления по меньшей мере полку противника, в этом были уверены все.
В заросли деревьев его рота проникла метров на двести. Послышались звонкие разрывы гранат. Над головами просвистели мины и разорвались где-то в глубине леса.
Ноги вязли во мху. И на пружинящем под ногами мху нашел он капитана Аава. Командир батальона словно заснул со спокойной улыбкой на лице. Словно он прилег отдохнуть и положил руку под голову. Только вторая рука, окоченевшие пальцы которой глубоко впились в мох, говорила о смерти.
Бой продвигался все дальше, Мянд не смел задерживаться. Он стряхнул с себя оцепенение, позвал людей и приказал вынести тело командира батальона на опушку леса. Смерть капитана потрясла его. В бою ему все время казалось, что капитан Аава, сухопарый и легкий, бежит где-то поблизости от него. Таким он в последний раз видел его живого. Порой даже звучали в ушах слова Аава из их ночной беседы, которая теперь стала особенно значимой. Какой-то огонь сжигал командира батальона, какая-то неведомая сила подталкивала его. После окончания боя, когда противник сдавался большими группами, Мянд подумал, что у командира батальона не было никакой причины приходить в их роту, сегодня солдаты и без командиров сломили бы сопротивление врага - так яростно они атаковали. Ими руководило в бою какое-то большое чувство. Его можно назвать советским патриотизмом, любовью к родине, ненавистью к врагу, ему можно найти какое-нибудь иное, менее звучное, название, но без него сопротивление врага не было бы сломлено так быстро. Так говорил Мянд Кирсти, которая расспрашивала его о подробностях, и Мянд вдруг понял, что капитан Аава действовал под влиянием того же чувства. Он не мог поступить иначе, чем поступил, он чувствовал потребность быть вместе с людьми. Плечом к плечу с солдатами. Он не хотел остаться должником ни перед собой, ни перед кем. Перед народом. И об этом сказал Рейн Кирсти.
И Кирсти считала, что капитана Аава вела его любовь к родине. Любовь, которая была сильнее любых испытаний. Эту мысль разделял и капитан Виноградов, который не стыдился своих чувств, стоя у тела павшего командира.
Только у лейтенанта Симуля было свое мнение.
- Глупая смерть! - кривя губы, сказал он с самоуверенностью штабного адъютанта.- Я его предостерегал, и представитель штаба дивизии подполковник
Римм запрещал ему, но он не послушался. Чего он искал в седьмой роте? Разве во взводе место командира батальона? Бесцельная, напрасная смерть!
Мянд думал; "И зачем только Симуль так говорит?"
з
Сдавшихся в плен солдат построили на поле между лесом и шоссе. Там, откуда началось наступление Они стояли большим голубовато-зеленым четырехугольником. Пленные стояли в два ряда лицами наружу.
"Человек шестьсот", - думал Кальм, держа винтовку на плече,- его назначили в охрану.
Большинство сдавшихся были эстонцы.
- Чего их караулить! - рассуждал Тяэгер.- Эти отвоевались, они и в лес-то не убегут.
Вески с ненавистью смотрел на пленных. Рауднаск рассматривал их с любопытством. Тяэгер сплюнул.
- Они больше и на людей-то не похожи. Жалкое стадо.
- Qualis rex, talis grex - сказал Рауднаск.
- Опять ты начинаешь! -с упреком посмотрел Тяэгер.- Если твоя башка в политике не разбирается, то держи хоть язык за зубами. А я уже начал тебя человеком считать...
Рауднаск улыбнулся. Вески скрипнул зубами:
- Эта самая банда убила капитана Аава. И еще многих хороших ребят. В землю их загнть - вот где им место.
Тяэгер подошел к строю.
- Ты зачем немецкий мундир напялил? - спросил он у такого же плечистого, ширококостного мужчины, как и он сам, Тяэгер.
Рослый пленный смотрел мимо него и странно шевелил губами.
- Мобилизовали,- сказал стоявший рядом невысокий узколицый солдат.
Каков царь, таково и стадо (лат.).
- Нас расстреляют? - спросил теперь плечистый, который сперва молчал.
- Я бы расстрелял,- тяжело сказал Тяэгер,- Черт побери,- не мог он удержаться,- сколько ты убил моих товарищей? Кто заставлял палить из леса? А теперь - "мобилизованные"...
Рослый пленный снова как-то странно почмокал губами.
- Разберутся, кто вы такие,- продолжал Тяэгьр,
- Честное слово, мобилизованные,- снова заверил узколицый солдат.- Дуло моей винтовки чистое, я не сделал ни одного выстрела. Это можно проверить. По номеру оружия.
Вески перебил его:
- А кто же стрелял из леса? Волки, что ли?
- Мы и впрямь мобилизованные,- сказал сосед широкоплечего, солдат с широким щербатым лицом.- Но уж если на тебе мундир и ружье носишь, так и стреляешь.
- Прямой разговор, - согласился Тяэгер, - Такого, как ты, и я бы помиловал. Еще можешь поумнеть.
- Да если бы мы так уж крепко за немцев стояли, разве тогда так легко в плен сдались бы?
- Теперь и чистой воды эсэсовцы, а не только эрзацы вроде вас начали свою шкуру спасать,- отрезал Вески.
- Так не расстреляют? - допытывался рослый.
- Чего ты стонешь? - рассердился маленький.- Сказано тебе!
- Уже весной, когда нас мобилизовали, видно было, что дело идет к концу,- сказал широколицый.- Дураки были, что не сумели вовремя спрягаться.
- Куда ты спрячешься от власти! - вздохнул стоявший в заднем ряду пленный в очках.
- Главное, чтоб не расстреляли,- снова упорно повторил рослый пленный.
Тяэгер повернулся к нему спиной. Закинув пулемет за плечо, как будто это была винтовка, он обошел строй. Лица пленных казались ему одинаковыми. Большинство или отводили взгляд, или смотрели на него исподлобья. Он не стал размышлять над тем, что сдавшиеся и перепуганные люди всегда выглядят одинаково. Мундир, правда, тоже придает людям известное сходство, но пленные были настолько на одно лицо, что только одинаковой голубовато-зеленой формой это объяснить трудно. Людей отличают друг от друга не только форма носа или подбородка, цвет глаз и волос, но и внутреннее "я", выражающееся во взгляде, проявляющееся во всей сущности человека. Сейчас этого внутреннего "я" не ощущалось. Этого внутреннего "я" не было. Оно было обмануто и обманулось. Животный страх господствовал над чувствами и мыслями. Тяэгер не раздумывал об этом. Он только констатировал, что если здесь даже и есть его знакомые, то узнать их нелегко. А он хотел встретить знакомого, кого-нибудь с фабрики, чтобы услыхать честный ответ - что погнало их на фронт. "Власть и насилие, больше ничего, - рассуждал он по себя. - И глупость и темнота". Но знакомых он не нашел. Поэтому он вернулся к широколицему и спросил:
- А вы, иуды, знали, против кого воевали?
- Против русских,- быстро ответил узколицый солдат.
- Вы не тронете, а вдруг русские поставят нас к стенке? - опять спросил рослый.
- Нечего гитлеровскую чушь пороть! - рявкнул Тяэгер пленным.- Против власти трудового народа воевали. Правительство фашистов и буржуев действительно накормило бы вас свинцом. А теперь останетесь с целой шкурой. Конечно, тюремного хлеба попробовать придется.
- Трагика эстонцев,- заметил тощий мужчина в роговых очках, стоявший во втором ряду.
Тяэгер не совсем понял, что он хочет этим сказать, но незамедлительно ответил:
- Это ты трагика эстонцев. Разница только в том, мобилизованная или добровольная трагика.
- Добровольцев расстреливают? - взволнованно спросил рослый.
- Даже и этих убийц мы не расстреливаем,- проворчал Тяэгер. Теперь он был по горло сыт разговором с пленными.- Ей-богу, трагика,- бормотал он про себя, возвращаясь к товарищам.
- Что? - спросил у него Рауднаск.
- Эти там,- показал Тяэгер на пленных,- трагика эстонцев.
- А ты что или кто ты?
- Я не трагика,- спокойно ответил Тяэгер. - Я знаю, что делаю. Если бы нас, ребята, не было, вот тогда была бы трагика эстонского народа.
Вдруг Тяэгеру что-то пришло в голову. Он снова по" дошел и спросил:
- Где ваши начальники?
- Часть тут. Кое-кто со страху сменил мундир фюрера на гренадерский. Часть начальства сбежала еще вчера,- объяснил широколицый.- Оберфюрер Кикс-бергер и другие фюреры покрупнее. Начальник нашего батальона штурмбаннфюрер Рейноп удрал в штатском! гренадер Ээпик сам видел.
Гренадером Ээпиком оказался узколицый солдат.
- Видел, да. Я стоял на часах у штаба. Рано утром он прокрался в соседнюю усадьбу. Оттуда он и удрал в домотканом костюме... Мы мобилизованные... Эсэсовские нашивки нам налепили.
Теперь спросил Кальм:
- Рейноп? Вашего начальника звали Рейноп?
- Рейноп. Штурмбаннфюрер Мати Рейноп. Писали, что он настоящий патриот. Под Великими Луками перешел фронт и привел с собой тысячу человек. Он говорил нам, что в Красной Армии есть приказ: убивать всех эстонцев - стариков, детей и женщин, всех.
- Об этом он не говорил,- поправил пленный в очках,- это было в газетах - черным по белому. Не Путай.
- Все одно.
- А вы не убьете? Вдруг все же расстреляете? -> все еще допытывался рослый.
Его не слушали.
- Рейноп? Как будто знакомое имя.- Тяэгер вопросительно посмотрел на Кальма.
- Рейноп служил в штабе нашего полка. Старший лейтенант,- сказал Кальм.
- Тысячу человек? Это же сказки! - удивился Тяэгер.
- Брехня,- согласился Кальм.- Это брехня. Он перебежал, как вор.
Тяэгер сообщил об этом пленным.
Рассказ пленных взволновал Кальма. Он, значит, видел Рейнопа и не поверил, что это Рейноп. Примерно за час до начала боя их взвод прошел мимо усадьбы на опушке леса. На дворе, в тени сиреневого куста, стоял
мужчина. Сперва взгляд Кальма равнодушно скользнул по нему. Мало ли любопытных глазеет на них. Мало ли они видели на дорогах мужчин, торопливо прятавшихся при приближении советских частей... И без особой проницательности в этих крестьянах легко было узнать гренадеров, для спасения своей шкуры сменивших мундир на штатскую одежду. Никто не преследовал и не задерживал их. Кальму нравилось, что Советская Армия относилась к ним с пренебрежительным равнодушием. В этом он видел великодушие победителей к сложившим оружие. Ощущение силы. Веру в народ, который умеет отличить волков от овец. И о мужчине, стоявшем в тени сиреневого куста, он сперва подумал, что и это один из насильно мобилизованных в гитлеровскую армию. Только потом Кальм почувствовал в этом человеке что-то знакомое. Когда же посмотрел внимательнее, тот отвернулся, и Кальм забеспокоился. Оглянулся еще раз. У куста никого не было. Через мгновение он заметил, что этот человек торопливо идет к дому. И верно, Рейноп. Его походка. Надо бы задержать. Ведь это же предатель! Человек, который едва не убил его, из-за которого он два месяца был на краю смерти. Надо окликнуть, и если предатель не остановится, пустить ему вслед пулю. Надо сказать командиру взвода, что этого человека следует задержать. Эти мысли промелькнули у него, но он не сделал ни того, ни другого. Потом он успокаивал себя тем, что это, возможно, и не Рейноп, просто кто-то похожий на Мати.
И все-таки это Мати Рейноп.
Штурмбаннфюрер.
Предатель.
Конвойных сменили. Пленных построили в колонну, и конвойная команда повела их в тыл.
- Все на одно лицо.
Так сказал кто-то из стоявших рядом с Кальмом.
- Убийцы.
Это сказал Вески, и Кальм подумал, что Вески не упустил бы Мати.
- Несчастные люди. Это - Рауднаск.
- Убийцы. Кто убил Юхана? Кто сегодня убил капитана?
Вески от своего никогда не отступается,
- Война убила.
Так сказал Рауднаск.
- Фашизм убил. Фашисты начали. И фашисты должны нести ответственность. Немцы или эстонцы --все равно.
Кальм узнал голос старшего лейтенанта Мяшч. И командир роты пришел сюда.
И Кальм подумал, что Мянд прав.
4
На следующий день седьмая рота третьего батальона двигалась в авангарде полка. За три часа прошли йятнадцать километров. Панически отступающие соединения противника почти не сопротивлялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28