На каждом шагу издевались. Поэтому Лоог проклинал солдат, а еще больше командира дивизии, по чьему приказу все сверхштатные писаря, кладовщики и другие "деятели" были отправлены обратно в части.
"Ничего, скоро я куда-нибудь да устроюсь", - утешал он сам себя. Но это был самообман. В любую минуту можно было ожидать приказа о выходе на передовую, и тогда все пропало. Кто же с фронта пошлет вспомогательную силу тыловым учреждениям! Когда туго становится, так и штатных тыловиков отправляют на передовую. Под Луками собрали поваров, писарей и обозников, и ему тоже пришлось четверо суток померзнуть у развалин депо. Тогда повезло - фон Засс скоро сдался, и начальник снабжения сулил вытребовать Ло-ога обратно. Теперь там новый начальник, какой-то жалкий человечек, который слово в слово выполняет йсе приказы и распоряжения. Подхалим, карьерист, какой-то ерундовый офицер запаса. А прежний был тертый калач. Бумаги, какие приходили сверху, сперва, не читая, пихал в ящик стола. Через неделю или две вынимал и начинал выполнять только те распоряжения, сроки которых за это время не истекли. Замечательный комбинатор, старая школа. Только дурак, что начал за Сарапик бегать. Из-за женщин-то он и полетел. Командир полка узнал о сопернике и сумел добиться его перевода. Послали в запасной полк. Заклеймили пьяницей. Конечно, глотка у него была первейшая, лакал, как верблюд, но раньше этого небось не замечали!
Засс - начальник немецкого гарнизона в Велнких Луках"
Попасть бы хоть на должность ротного писаря, мечтал Лоог. Но чтобы это устроить, надо много времени. Похоже, что Рюнк заодно с писарем Вийесом. Был бы командир роты более понимающий человек... Ефрейтор Лоог чувствовал, что Мянд предпочитает таких, как Тяэгер, Вески и Тислер. А человека вроде него, Лоога, окончившего торговую школу, знающего бухгалтерское дело, коммерческую переписку, умеющего стенографировать и печатать на машинке, говорящего, кроме эстонского, свободно - хотя и с небольшими ошибками - по-русски, по-немецки, даже по-английски, такого человека полуобразованный офицер ценит не высоко. Лоог был готов даже вступить в партию, но здесь, в стрелковой роте, это едва ли имело смысл. Тислер и Вески в партии, первый- член, второй - кандидат, но ни один не ушел дальше винтовки или автомата. Да и примут ли его? Едва ли.
- Топлива заготовь побольше, - поддержал Тяэгера Вески. - Сегодня новогодняя ночь, должно быть так тепло, что хоть в одних подштанниках разгуливай.
Чертыхаясь, Лоог отправился на поиски топлива.
- Мы из этого чучела, из этого Симуля, еще человека сделаем,- обратился Тяэгер к Кальму.- Доброго фронтовика. Хорошо, что ты вернулся. Возьми-ка бритву и поскреби свой подбородок.
Тяэгер подал Кальму единственную в отделении бритву, .которую тщательно хранили. У ефрейтора Лоога была, правда, безопаска и хорошие лезвия, скрепя сердце он предложил свою бритву Тяэгеру, но тот относился к безопаске презрительно, считал ее детской игрушкой.
Кальм побрился. Их отделение было свободно от всех нарядов. Только печь требовала заботы. Хмурый ефрейтор натаскал кучу всяких жердей и сучьев. Где-то он раздобыл даже толстое двухметровое бревно.
- Расколи,- посоветовал Тяэгер.- Не нужно будет ночью возиться.
На ужин дали кашу пожирнее обычного и говяжьи консервы. Каждый получил по сто граммов водки.
- Опять пшено! - скривил губы Лоог.
- Покоритель Великих Лук! - захихикал Рауднаск,
Если бы это сказал Вески, зачертыхался бы и Тяэгер, потому что и у него пшено застревало в горле. Но ворчать вместе с Лоогом он не хотел.
- Хватит тебе губами шлепать,- мягко сказал он.- Пора забыть об американских консервах, которые вы в тылу делили. Овсянка была бы не лучше.
- Да, верно, лошадиный рис был бы не лучше,- невинно согласился Рауднаск.
Тяэгер рассердился:
- Отец у вас дома у лошади сено ел, а тут на любую еду морду кривите... Юхан, подавай рыбу!
В то время как Тислер доставал с печи и ставил на столик двухкилограммовую щуку, Кальм рылся в вещмешке. И в добавление к щуке, из-за которой Тислер несколько часов мерз на реке, на столе появилась плоская солдатская фляжка.
- Сибирский самогон.
Тяэгер бросил на Лоога многозначительный взглядз
- Видишь, тыловая крыса, что такое отделение фронтовиков?!
Теперь и тыл решил показать себя и поставил рядом со щукой банку американских консервов.
- "Второй фронт"? - удивился Вески.
- Ох ты, пропащая душа! - выговаривал Тяэгер Лоогу. - Эту банку ты должен был по-христиански разделить с нами сразу же, как только вернулся в роту. Но сегодня прощаем тебе, потому что ты победил сам себя.
- К Кальму ты не цеплялся,- защищался Лоог,- он бутылку зажал.
- Вот беспонятная образина! - доброжелательно укорял Тяэгер.- Кальм берег водку на сегодня, а ты прятал банку, чтобы в укромном местечке в одиночку брюхо набить.
Вески разлил казенную водку по стаканчикам.
- Выпьем за наше наступление,- предложил он.
- За это я хоть литр выпью,- высоко поднял алюминиевую кружку Тяэгер.- Прозит, братцы!
- Все мы его ожидаем. Ох и надоела же эта тренировка! Гоняют и гоняют,- сказал Тислер.- Чокнемся, друзья! Выше стаканы!
- Какие стаканы! Не шутите. Жестяные кружки, В "Золотом льве"1 - вот там были бокалы! Моравский хрусталь...- Лоог солидно надулся.
- Если Юхан, старый фронтовик, сказал "стаканы", так это стаканы и есть. Не можешь ничего умного придумать, так и заткнись! - рассердился Тяэгер.- Не обращайте внимания!
- Дерьмо выплыло наверх,- бросил Вески.
- Восславим господа всемогущего,- поднял кружку ко рту Урмет.
Кальм выпил молча.
- Мой отец всегда учил,- заговорил Тяэгер, опорожнив кружку и понюхав кусочек хлеба: - "Если водки мало, а гостей много, предложи им быстренько две-три подходящие посудины, а закуску давай на кончике ножа. Потом еще за хорошую выпивку благодарить будут".
- Сразу пивной стакан - это глупый обычай,- упрямо утверждал Лоог. - Серость. Мне просто страшно пить из такой кружки. То ли дело тоненькая, с палец, рюмка!
- Не мели ерунды, дорогой ефрейторчик,- сказал Тяэгер. - У меня дома из твоего моравского хрусталя графин и шесть рюмок, но когда на фабрике в складчину покупали литровку, никто не вспоминал о рюмках. Бутылку ко рту - и дело в шляпе. "Главы государства" 2 хватало на четыре-пять человек. А ты - серость...
Дверь распахнулась, и три человека вошли в землянку.
- Принимайте гостей!- крикнул ротный писарь Вийес. Остальные двое были командир взвода Мяги и старшина роты Рюнк.
- Арну, чертушка! Артур, блудный сын! Отто, сатанинская душа! Без полной фляжки мы вас не впустим,- встретил их гулкий бас Тяэгера.
- Если бы Артур сегодня забыл о нас, мы вычеркнули бы его из списка друзей,- сказал Тислер.- От человека из Джурчи всего можно ожидать. Ты начинаешь забывать обычаи своей деревни.
1 "Золотой лев" - ресторан в Таллине, разрушенный во время войны
2 Так называли литровую бутылку водки.
- Самбрук! О тебе я, верно, забыл. Не сердись,- засмеялся Мяги и сел рядом с Тислером.
- Отто, а ты почему рта не открываешь? - спросил Тяэгер.- Неужели у тебя и впрямь ничего не булькает за пазухой?
- За старшину сегодня говорю я,- заявил Вийес- Его лишили слова, потому что свою порцию он уже принял, а больше у него за душой ничего нет. Слишком узкий у него кругозор для его должности. Не умеет ничего отложить для себя и своих друзей. А у меня натура другая. Поэтому у меня за поясом булькает фляжка, а у него не булькает. По правде говоря, это водка Мяги, он ее в военторге купил. Получайте пропуск, который Тяэгер требует.
Тислер подсел поближе к Кальму.
- Ты не врешь? - допытывался он.-- Значит, Вера действительно была... ну, как это у женщин... ты понимаешь?
- Не вру. Разве Вера сама не писала?
- Писала, Энн, писала, я верю. Спасибо, Энн, за доброе слово! И выше голову! Никого из нас война не радует. Легко ли мне было? Легко ли тебе было? Видел тебя в госпитале - кожа да кости, боль да муки. А кому легко? Что нас впереди ожидает? Я не знаю, увижу ли своего третьего ребенка. Ты не знаешь, вернешься ли в Таллин. Но время не такое, чтобы киснуть. Сперва нужно с фашистами рассчитаться. Тяэгер, налей мне еще. Сибирского.
- На будущий год, может, до дома дойдем,- сказал Вески, глядя в топящуюся печь.
- Дойдем! - заверил Тяэгер.- Дойдем, чтоб мне провалиться!
- Да, домой хочется,- произнес Сярглепп. Рауднаск заметил:
- Война еще не выиграна!
- Да. Но мы победим. Ты что, ослеп? Не видишь, что происходит? - загремел Тяэгер.
- Я не хочу думать о войне,- заговорил Вески,- война мне уже перевернула внутренности. На перевязках волком выл. Каждый день, целый месяц. Орал и плакал. Зачем мне война? Мое дело - пахать и сеять. Получил землю, дом построил. Под березами. Но я понимаю, что, пока мы не Выгоним фашистов, мне не пахать и не сеять в Рабааугу.
- Не пойму, по чему ты больше скучаешь - то ли по рабааугуской земле, то ли по Юте? - поддел его Вийес.
- Рабааугуская земля, Юта и я - это одно.
- Послушай, Юри, что я тебе скажу. Юта не такая уж мелочная, чтобы не простить тебе фронтового греха. Хочешь, познакомлю с шикарной бабой? Для утешения и бодрости духа Дыхание остановится, когда увидишь ее. Для меня она слишком серьезная. Отсюда километра четыре. Это не легкомысленная юбчонка. Симуль вокруг нее крутился - так послала куда подальше. А солидный дядя вроде тебя ей подошел бы.
- Ты, Вийес, еще мальчишка. Бегай, раз охота, а взрослых мужчин оставь в покое,- выговаривал ему Рюнк.- Юри, в будущем году мы должны быть дома. Я с Вильмой приеду к тебе з Рабааугу з гости.
- Пиво Юта варит такое, что.
- Вильма споет нам .
- Я покажу вам карточку Юты и дочери,- сказал Вески, и все снова рассматривали фотографию, сделанную сыном рабааугуского Сасся Стройная с крепкими руками, белокурая женщина и светловолосая девчушка стояли под белоствольными березами.- Теперь эти березы на моей зехмле. И под ними мой дом. Ветви нависают над крышей. Красивый дом, ребята. Не успел достроить. Но я дострою, я должен достроить. Ради этого можно стерпеть даже, когда в твоих кишках копаются.
- Жаль, что у меня нет карточки Вильмы и сына,- пожалел Рюнк.- Пошла на дно вместе с пиджаком и остальным... Ну, увидишь, когда к тебе погостить приедем.
Вийес в это время агитировал Кальма.
- Я познакомлю тебя с девчатами из железнодорожного батальона,- горячо говорил он.- Не пожале, ешь! В одну я влюбился. Мечта, неземное существо! Я Машу уже четыре раза видел, а поцеловать не смею. Только чертовски далеко.
- А разве Кирсти Сарапик больше не твоя мечта? - уколол Мяги.
- Почему! Ее рыцарем я останусь до смерти. Танцевал с ней. Легкая, как воздух. И рука у нее...
- Сарапик? Ваша Кирсти пепеже нашего командира полка,- презрительно сказал Лоог,
- Заткнись! - рявкнул через стол Тяэгер.- Нечего хулить женщину, с которой ты сам не спал... Да и тогда держи язык за зубами.
Лоог издевательски засмеялся.
Вдруг встал Кальм. Он схватил ефрейтора за плечо
- Что значит этот смех? Ты хочешь сказать, что.. Говори!
Вспышка Кальма, до сих пор сидевшего молча, удивила всех. Кальм яростно тряхнул Лоога.
- Отпусти... Вы все...- пробормотал тот.
- Отвечай!
- Слышишь, что у тебя спрашивают?!-загремел" в свою очередь, Тяэгер.
- Все говорят... что Сарапик... любовница полковника.
Кальм отпустил Лоога.
Вийес протянул Энну свою кружку.
- Возьми. Успокойся. Лоог - дерьмо. Он не понимает, что такое красота, чистота. Все своим языком готов опоганить.
Потом они пили самогон, хвалили Кальма, Тислера и Сибирь, где гонят такой чистый и крепкий напиток. Вески говорил с Тислером о сибирской земле, о полях, о хлебе и считал, что для Эстонии колхозы не подходят. Тислер утверждал, что без колхозов не свернуть шею рабааугускому Сассю.
Эрих Сярглепп заговорил с Кальмом:
- Смеху еще будет! Хочу в комсомол вступить. Что ты об этом думаешь? Мне было девятнадцать, когда меня мобилизовали. Отец к новой власти относился недоверчиво, боялся, что дом национализируют. Семи метров не хватило до нормы. А я ничего не боялся. Ходил в школу, как и раньше. Подсмеивался над комсомольцами, да так, просто из моды. Вдруг война и приказ явиться в военкомат. Тетки-у меня много теток- вздыхали: "Что теперь будет?" Мать потеряла голову. Отец сказал: "Придется идти, у советской власти суровая рука". Пошел. Новенький рюкзак, ложка, нож и вилка из нержавеющей стали - их я сменял на табак на строительстве тракторного завода. Шамовки мне положили столько, что я кряхтел. Свитеры, шерстяные носки, теплые рубашки... напихали полный мешок. Нелегко мне было в армии - ведь мать и тетки меня всегда холили и нежили. Надо мной смеялись, дразнили, пару раз смазати по морде. Тогда уж я рассердился и влепил одному сдачи. С этого времени оставили в покое. Когда вы вели бои под Луками, я делал "встать-лечь" в запасном полку. Очень хотелось на фронт. Написал два рапорта, только в мае отпустили- Теперь я здесь. Тяэгер - стоящий мужик. Тислер - человек, Вески - толковый парень. Ты... тебя я еще не знаю. Что ты думаешь о комсомоле? Примут меня? Сын домовладельца. И еще беда, что Рюнк вечно зудит из-за моей внешности. А комсомольцы... Кальм не знал, что сказать.
- Вступай,- ответил за него Урмет,- Делай, что сердце велит. Сын домовладельца, подумаешь! Винтовка у тебя такая же, как и у меня. На одних нарах спим, а когда на передовую пойдем, одинаково будем ползать в снегу или в грязи.
- Я дам тебе рекомендацию,- сказал Рюнк и вдруг потребовал у Вийеса: - Спой! Только не шлягер,- ты знаешь, я их не люблю. Спой "Не могу молчать я...".
Вийес спел.
Потом пели все вместе.
Мяги вышел и поспешно вернулся.
- На улицу, ребята! - крикнул он, перекрывая шумные голоса.- Проспим наступление Нового года!
Толкаясь, все выбежали из землянки. С высокого холма было далеко видно. Ночь будто расцвела. Впереди, там, где проходила линия фронта, взлетали ракеты и трассирующие пули. Тяэгер быстро притащил свой пулемет, чтобы холм, где расположено их отделение, не остается немым, когда передовая приветствует 1944 год. Диск его пулемета заряжен трассирующими патронами. Кальм следил за гаснущими в высоте пулями и ракетами, заливавшими холмы зеленоватым или фиолетовым светом. В третий раз встречал он Новый год на чужбине. Год назад он лежал в госпитале. Где встретит он сорок пятый год? На фронте? В Таллине? Или... быть может, он встречает последний Новый год в своей жизни?
Солдаты рядом с ним кричали "ура".
К ним подошел старший лейтенант Мянд.
- С Новым годом, товарищи,- сказал он.- Пусть сорок четвертый будет годом нашей победы.
Солдаты еще долго стояли на холме. Мянд ушел.
- Красивая ночь,- сказал Вийес.
- И верно, красивая,- согласился Рауднаск.
- Могла бы быть помягче,- заметил Лоог. Тяэгер подтолкнул его плечом:
- Не хнычь, тыл.
Послышались чьи-то торопливые шаги. Это был лейтенант Симуль.
- Здесь стреляли? Кто стрелял? Тяэгер крепче сжал руками пулемет.
Тишина.
- Я дежурный по батальону, я... Тяэгер подошел к нему.
- Уйди, Симуль! - сердито сказал он.- Уйди!
2
Поздравив бойцов, старший лейтенант Мянд поспешил вернуться в свою землянку. Там его ждала Кирсти.
- Пошли,- сказала Кирсти.
- Побудем лучше вдвоем.
- Ты слишком нетерпелив.
- Я долго ждал.
- Сегодня новогодняя ночь. Видел, как сверкали холмы? Все небо было в огненных трассах. Я смотрела от двери.
- Надо было тебе пойти вместе со мной.
- И без того много пустой болтовни...
- Ты же станешь моей женой.
- Этого мы не знаем.
- Как, Кирсти? Мы же муж и жена.
- Мне казалось, что я люблю тебя. Но это не любовь.
-Ты полюбишь меня. Ты должна меня полюбить. Ведь мы друзья. Хорошие друзья. Мы доверяем друг другу. Ты сама знаешь это. Пойдем, я хочу видеть твои глаза.
В землянке было сумрачно. Коптилка дымила. Глаза Кирсти странно блестели. И сама Кирсти была странная. Мянд не умел объяснить, что переменилось в Кирсти, но она не была прежней.
Мянд поцеловал Кирсти в глаза.
- Почему у тебя глаза не такие, как обычно?
- Ты в этом виноват. Ты и война. Мянд не понял.
- Каждый раз, когда я смотрю на тебя, я спрашиваю, люблю я тебя или нет? Я больше не я. Так я не хочу. Поэтому у меня странные глаза. И потому, что война.
Мянд обнял Кирсти. Он забыл все-и странные глаза Кирсти, и то, что она изменилась,
- Нам пора идти,- неожиданно сказала Кирсти.- Ты обещал, что мы сразу же вернемся, Я поверила тебе, иначе я не пошла бы.
- Почему ты избегаешь меня? Я не видел тебя одиннадцать дней. Ты не позволяешь мне навещать тебя и не приходишь сама. Если бы мы не встретились в клубе, то... Не спеши, Ты для меня все Останься, Нам никто не помешает.
- Я доверяю тебе. Другу доверяют. Не злоупотребляй моим доверием.
- Зачем ты стала моей, Кирсти? Зачем ты пришла? Я не могу отказаться от тебя. Теперь - ни за что.
- Прости меня, Рейн, но тогда во мне все смешалось. Я видела твои измученные глаза. Я верила, что полюблю тебя. Но я не могу, не смею обманывать себя или тебя. Ты мой друг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28