«Мест нет». За дверными стеклами виднелась величественная фигура швейцара в черном костюме с золотыми шевронами и лампасами. Тоскливо томилась на тротуаре очередь— человек тридцать, не меньше.
Через три минуты после того, как Шерзод исчез за служебным входом, сбоку от главного,— двери распахнулись. Метрдотель пригласил их войти в малый зал.
В очереди зашумели, но швейцар невозмутимо объяснил:
— Места этим гражданам с утра заказаны.
Господи, сколько же времени прошло с тех пор, как она в последний раз была в настоящем ресторане!
Из кухни доносился, дразня аппетит, аромат плова, приправленного тмином: ей ли не знать, как это вкусно! Мимо низеньких столиков, установленных на коврах яркой расцветки на бекасамовых1 курпачах, мимо зеркал в нишах шли они к своему месту. Павел Даниилович не выдержал, воскликнул:
— Красиво оформлено!
В малом зале и народу было мало.
Бекасам — шелковая ткань специальной выделки.
— Мы рады вам! — слегка поклонился метрдотель Вазире и предупредительно отодвинул ее стул, помогая сесть за стол.
Шерзод уже успел «обработать» своего знакомого заведующего залом: «Гости из министерства, знаете ли, знатоки и гурманы, но все-таки постарайтесь их удивить». На столе появился сначала, как и положено за среднеазиатским обедом, душистый зеленый чай в чайнике пунцового цвета и такие же ярко-красные пиалы на лягане1, расписанном цветами белоснежного хлопка, а потом пошли пышные, выпеченные в тандыре лепешки, ломтики казы2, пятизвездочный узбекский коньяк, «Хосилот» и «Гулоб»3.
Шерзод хотел налить Вазире коньяку, но она отказалась:
— Нет-нет, лучше сухого... «Гулоб», пожалуйста.
Павел Даниилович снял слуховой аппарат, положил его в карман. Вазире пришлось повысить голос, наклонившись к нему:
— Павел Даниилович, обратите внимание... «Гулоб» и в Ташкенте не часто найдешь. Большая редкость.
— Что вы говорите? Тогда и я, пожалуй, с него начну. Шерзод налил гостю вино в большой фужер. Провозгласил первый
тост — за Павла Данииловича, за дружбу и сотрудничество москвичей и ташкентцев. Павел Даниилович отпил глоток, зажмурился от удовольствия:
— Божественно!.. Что-то подобное я только в Париже пробовал. Шерзод тут же припомнил забавные случаи из их, с Павлом
Данииловичем, совместной поездки в Японию. Повторил свой «самолетный» рассказ о нашей выставке там. Видно было — Шерзод любил ненароком подчеркнуть, что часто бывает за границей. Павел Даниилович посмотрел на Вазиру, усмехнулся:
— Да, Япония — удивительно своеобразная страна. Но и наши республики способны своей яркой неповторимостью поразить воображение. Узбекистан, например. Это же чудо что за страна! Где еще отыщешь Самарканд, Бухару, Хиву, их удивительную архитектуру, а наряды, блюда, мелодии! Да вот и в этом зале — резьба, узоры, роспись на фарфоре. Какие шелка, ковры — высокое искусство!
В фарфоровых касах подали маставу4, исходящую пряным букетом запахов от разнообразных приправ. Слабым казался «Гулоб», но щеки у Визиры разрумянились, глаза заблестели. Шерзод налил ей еще вина.
Павел Даниилович, мы с Вазирой Бадаловной вместе в институте учились. И, как видите, студенческая дружба продолжается. При вас я хочу открыть Вазире одну тайну. Проходка линии метро под каналом Анхор меня очень интересует. Есть и у меня заветные, в сердце выношенные творческие замыслы...
Во г так новость! — Слова Шерзода почему-то развеселили Визиру.
- Да-да, не одним ландшафтным архитекторам свойственно мечтать...
1 Ляган— большое фарфоровое блюдо.
2 Казы особым образом приготовленная колбаса из конины.
3 «Хосилот» («Урожай»), «Гулоб» («Розовое»)—сухие узбекские вина.
4 Мастава — рисовый суп с мясом и различными травами, заправленный кислым молоком.
Чтобы претворить мои замыслы в жизнь, мне тоже надо посоветоваться с вами, Павел Даниилович.
— Пожалуйста, Шерзод Исламович, я всегда к вашим услугам.
— Павел Даниилович,— заговорил Шерзод погромче, чтобы гость мог все расслышать,— все достоинства нашего края, о которых вы красноречиво сказали только что, воплощает в себе Вазира. Вы согласны?
Вазира покраснела, смущенно опустила голову, быстро зашептала по-узбекски:
— Не надо, прошу вас!
— Да, да, это мое искреннее, глубокое убеждение,— продолжал Шерзод, поднимая бокал для нового тоста.
И на Павла Данииловича подействовала привлекательность, женственность Вазиры, особая мягкость ее взгляда, изящество жестов, красивый грудной голос.
— Вы и меня очаровали, Вазира Бадаловна, просто очаровали,— признался Павел Даниилович простодушно. А когда Шерзод предложил тост за Вазиру, Катинов поднялся с места и добавил:— За таких прекрасных женщин мужчины пьют стоя!
Шерзод поспешно вскочил с места и одним махом осушил рюмку.
Подали ароматный, благоуханный плов. Вазире вдруг сделалось
грустно, она отставила свой бокал. Шерзод умоляюще прошептал:
— Выпейте, прошу вас... Я сказал искренне, от сердца, уверяю вас.
Вазира сделала глоток. Шерзод налил ей еще, дополна, взглянул заговорщиком: слова, ждем от вас слова, Вазира-хон.
Она смотрела на сотрапезников застенчиво, глаза увлажнились почему-то, став по-особому блестящими. Шерзод подумал, что женщине этой сейчас можно дать двадцать пять, от силы тридцать лет. Он знал, что Вазире тридцать шесть, но никогда так сильно его не влекло к ней, даже в юности. По лицу Павла Данииловича он заметил, что и метростроевец подпал под власть ее обаяния.
— Чтоб высоко ценить других,— заговорила Вазира,— оценивающий должен обладать особым качеством сам.
— Правильно! — взбодрился Павел Даниилович.
— Я впервые вижу вас сегодня, Павел Даниилович, но чувствую, что у вас добрый глаз, что это особое качество доброжелательности вам присуще. Вы умеете дорожить своеобразием других людей... людей других народов, хочу я сказать.
— Ну, а... как же иначе? Своеобразие каждого обогащает нас всех.
— Эту вашу мысль сразу поддержал бы и мой муж, он тоже архитектор...
— Ах, и муж у вас архитектор! — обрадовался Павел Даниилович.— Знаете, по вашему лицу я вижу, что он незримо присутствует здесь.
Шерзод откинулся на спинку кресла, вприщур, будто издали, стал рассматривать Вазиру, ее лицо, руки, грудь.
— Да, архитектор... ландшафтный,— Вазира покосилась на Шер-
зода.— Я уверена, Павел Даниилович, когда вы познакомитесь с мбим мужем, то вы будете с ним дружить... как с Шерзодом Исламови-чем.— Впрочем, не могла сегодня Вазира долго сердиться. И не желала, чтобы кто-то в ее присутствии сидел с каменным лицом! — Раз я одна среди двух замечательных мужчин... я сразу скажу и о редких достоинствах другого спутника, моего студенческого товарища Шерзо-да... У нас, Павел Даниилович, есть слово «джомард», оно соответствует понятию джентльмен. Шерзод— вот такой джомард.
Разве кто-то сидел здесь с каменным лицом? В глазах Шерзод а мгновенно вспыхнула живая радость.
— Я была сегодня просто восхищена тем...— продолжала Вазира,— тем мастерством, с которым так быстро и красиво Шерзод организовал вот это застолье.
А Павел Даниилович поражался тому, как мгновенно меняется лицо Шерзода в зависимости от того, что и как говорит Вазира.
— Да, да, удивительно! — согласно кивал головой Павел Даниилович.
— Итак, мой тост — за Павла Данииловича, за его приезд в Ташкент вместе с супругой и за Шерзода Исламовича, за осуществление его творческих замыслов при содействии Павла Данииловича!
— И при вашем, непременно при вашем, Вазира-хон, спасибо вам! — Шерзод чокнулся и с волнением заглянул ей в глаза.
Тост сказала она сама, а по обычаю сказавший тост должен осушить бокал до дна. Вазира выпила и почувствовала, как жаром охватило руки и ноги, как закружилась голова приятно и страшновато. «Не опьянеть бы! — испугалась она.— Говорят, надо побольше есть». Но тут же и забыла про плов. Выпила одним духом бокал боржоми, который ей был налит все тем же предупредительным Шерзодом.
Обед завершился ровно в два. Когда они проходили через большой зал, Вазира прибавила шагу. В зале сидело много людей из Узбекистана: атласные платья женщин и черно-белые тюбетейки мужчин бросались в глаза. Чувствуя, как жаром пылает от выпитого вина лицо, Вазира с опаской думала: «Знакомых бы, не ровен час, не встретить, а то потом разговоров не оберешься, до Аброра дойдет...» Она знала, что так думать старомодно, но ничего поделать с собой не могла, ей все-таки было отчего-то стыдно.
Шерзод задержался, чтоб расплатиться с официантом. А Павел .Даниилович быстро догнал Вазиру, помог спуститься в вестибюль. Вы просто очаровали меня, Вазира Ба-да-ловна. И Шерзод Исламович — замечательный человек. И кавалер.
Подоспел Шерзод. Уже на улице Павел Даниилович сказал: - Мне бы очень хотелось познакомить вас обоих с женой. Вы свободны мчодня вечером? Может быть, с нами вместе в театр пошли бы?
— Пойдем! Спасибо!—сразу согласился Шерзод.
— А в какой театр? — Вазира колебалась, что-то удерживало ее, напоминало о невыполненном каком-то обещании.
— В «Современник».
— Ох, это знаменитый театр! — Вазира всплеснула руками.
— Я бы мог помочь с билетами,— предложил Павел Даниилович.
Шерзод возликовал:
— Замечательно! Там мы и с супругой Павла Данииловича познакомимся.
— Ну что ж... Попробуем,— нерешительно произнесла Вазира. Шерзод и на этот раз быстро отыскал такси. Вазира села рядом с водителем, мужчины — сзади.
— Отвезем сначала Павла Данииловича, мы ему обещали,— напомнила Вазира.
Шерзод должен был выйти с Павлом Данииловичем. Но остался. Ему не хотелось расставаться с Вазирой.
— Я вас сам отвезу,— сказал он ей.— А вам, Павел Даниилович, позвоню из «России».
Такси миновало площадь Дзержинского и по улице Разина выехало к гостинице. Шерзод наклонился сзади к Вазире, тихо спросил по-узбекски:
— Ну как, вы довольны, ханум?
«Все это ради вас!» — так услышала его Вазира, не обернулась, ответила вежливо, стараясь не волноваться:
— Столько беспокойства я вам доставила...
— Для меня это радость—беспокоиться о вас, Вазира.
— Не понимаю.
— Я ведь сейчас расплачиваюсь за свою ошибку.
— О какой ошибке вы говорите? Не понимаю.
— О том, что вас упустил... О том, что на другой женился... Я раскаиваюсь... Вы как будто вернули меня в мои студенческие годы.
Шерзод говорил громко и откровенно, словно решаясь на что-то.
Она обернулась. Посмотрела ему в глаза. Он и впрямь сейчас выглядел моложе лет на десять — пятнадцать. И она улыбнулась...
Когда-то, еще двадцатилетней девушкой, Вазира иногда мечтала: этот Шерзод, который думает, что он ее уже покорил, этот обаятельный, самоуверенный эгоист Шерзод ну-ка пусть пострадает по ней, пусть потерзается от неразделенной любви. Она никогда не любила Шерзода, но его тяга к ней льстила и все-таки ее волновала.
На мгновение ей почудилось, что и она вернулась в то далекое время, когда была взбалмошной девушкой, а Шерзод двадцатилетним красивым джигитом, влюбленным в нее беззаветно (так он говорил) и даже подговорившим своих родителей, чтоб они высватали Вазиру против ее воли... Против ее воли! И тут же девичьи сантименты-воспоминания отлетели от нее, а подводные камни, о которые ударил ее поток взрослой жизни, обнажились в неумолимой своей реальности.
— Шерзод, по-моему, вы счастливы...— Вазира отвернулась, стала смотреть прямо перед собой, в ветровое стекло.— У вас такая жена, красивая и знаменитая! Не напрасно ее считают звездой сцены.
— Вот именно — звездой... есть блеск, нет тепла.
Вазира засмеялась. В шутливой угрозе подняла — все так же, не оборачиваясь, — кулак правой руки.
— Перестаньте, Шерзод! Я не люблю мужей, критикующих своих жен в их отсутствии.
— Да я и при ней это говорю. Чем быть с далекой и холодной звездой, лучше найти хотя бы маленькую свечку, которая дала бы свет и тепло хижине бедняка.
— И вы себя, конечно, считаете таким бедняком, да, товарищ поэт?
— Не надо шутить. Разве вы не видите этого сами, Вазира? У меня в жизни вроде бы все есть. Но я имею в виду жизнь духовную. Она у вас куда богаче в сравнении с моей! И вот теперь, вообще говоря, ко мне пришло пронзительное ощущение: каким богатым душевно и чистым душевно я был бы, шагай всю жизнь рядом с вами.
Глаза Вазиры сияли, Шерзод уловил это в маленьком шоферском зеркальце впереди. Его слова пробивали броню, в которую заранее она себя заковала. Вазира смутилась, отнеслась внутренне благосклонно к его признанию в любви!
— Судьбы наши уже сложились, Шерзод. Переделывать их поздно,— вымолвила Вазира все так же, не оборачиваясь.
— Я понимаю, но...
— А шагать рядом... что ж... студенческие друзья, коллеги... мы и шагаем сейчас рядом... Кстати, ваши проекты тоже имеют отношение к Бозсу? — спросила она, меняя тему разговора.— Для меня это и вправду новость. И, честно, приятная.
Шерзод потер пальцами лоб, собираясь с мыслями.
— Не об этом я хотел, Вазира... О проекте я вам потом расскажу... Ну, не хмурьтесь... Если настаиваете... Суть моего предложения в следующем: на месте нынешнего извилистого, искривленного русла Анхо-ра целесообразно проложить русло ровное как стрела и одеть берега канала в мрамор и бетон.
Вазира вспомнила план-проект Аброра... У него тоже очень интересные идеи.
Как бы сама себе ответила:
— С Бозсу работы будет очень много. Всем хватит. И споров будет много, пока не найдем общего решения.
«В самом деле, почему предполагается «или — или», а не объединение интересных идей?» — спросила она себя мысленно.
Такси проехало под эстакадой, вдоль «России», остановилось у гостиничных дверей. Войдя в подъезд, Вазира взглянула на электрические часы: стрелки показывали без двадцати три. И разом все вспомнилось: заказ на телефонный разговор, неудачные до сих пор попытки сюиатьсн с Ташкентом, с Аброром. Она заспешила к лифту, почти ненежлиио обгоняя Шерзода...
Перед открывающимся лифтом Шерзод осторожно придержал ее за локон».
Могу я проводить вас в ваш номер, полный чудес?
На Визире было платье с короткими рукавами. Почувствовав на оголенном предплечье горячую ладонь Шерзода, Вазира отодвинулась в глубь кабины, чуть прижалась к стенке. Шерзод не убрал руку.
— Да, Шерзод,— нарочито спокойно сказала Вазира, когда лифт остановился на одиннадцатом этаже,— вы же за билетами в театр собирались ехать... Так до вечера.— И, высвободив локоть, перешагнула через прорезь между полом этажа и полом автоматически открывшейся кабины.
Шерзод решил не торопиться.
— До скорой встречи. Зайду к вам с билетами, хорошо? Вы пока отдохните.— И Шерзод нажал на кнопку «тринадцать».
Энергичной соседки опять не было дома. Вазира уже вставляла ключ в замок, когда из номера послышались продолжительные телефонные звонки. Она торопливо открыла дверь, вбежала в комнату, схватила трубку.
— Вы заказывали Ташкент? —спросила телефонистка.
— Да!..
— Так почему же в назначенное время вас нет в номере? — раздраженно продолжала телефонистка.— Я уже два раза вызывала... Алло, Ташкент!.. Это Москва. Говорите!
— Кто это? — спросила Вазира.— Аброр? В трубке раздалось тоненькое:
— Мама, это я, Малика!
— А папы дома нет?
— Нет... Почему вы два дня не звонили? Папа так ждал!.. Слышимость была сносная, а голосок дочери прерывался. Похоже,
Малика расстроена, говорит сквозь слезы. Вазира стала объяснять, что была занята, что с утра не работала телефонная линия, потом спросила:
— У вас все в порядке? Папа на работе? Где Зафар?
— Зафар... Зафар...— запинаясь, начала Малика.— Его папа увез.
— Куда увез?
— Это... я в школе была... Соседка наша, тетя Сахиба, сказала... Мама, когда вы приедете?
Малика плакала, уже не скрываясь.
— Да что случилось, Малика? Зафар заболел?
— Нет... Зафагз папу не слушался. И я ему сто раз говорила... В нашем дворе стройка. Зафар все время в соседний двор ходил играть...
— С Зафаром что-то стряслось?
— Собака его укусила.
— Собака? Чья собака?
— Бродячая. У нее нет хозяина. Зафар хотел ее по голове погладить. А она злая была, взяла и укусила.
— За руку?
— Нет, за ногу.
Вазира будто наяву увидела голые, беззащитные, в коротких шор-тиках ноги сынишки, кровоточащую рану — след укуса бродячей собаки; колени ее задрожали от слабости. Она опустилась на край постели, спросила тихо:
— Что... сильно покусала?
— Не знаю. Папа его к доктору повез.
— В больницу?
— Не знаю... И папа не звонит. Уже три часа, как уехал. А я жду, жду!..
— Да подожди ты, не плачь. Собака бешеная была?
— Никто не знает. Ее еще не поймали.
— Ну что за напасть такая! — воскликнула в отчаянии Вазира.
— Когда же вы прилетите, мама? Когда?
Конечно, девочка очень напугана всем случившимся. Ее надо бы успокоить, утешить.
Дела в Москве у Вазиры были закончены. Завтра она собиралась походить днем по магазинам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33