Алмазный пояс.
Роман
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Солнечный круг медленно выкатывался из-за Чаткальских гор.
Аброр встречал восход на балконе. С третьего этажа казалось, будто огненный диск, вернее — верхний его край, сжался, приостановился в настороженном выжидании, а потом быстрыми-быстрыми лучами-выплесками пошел зажигать бесчисленные железные и шиферные крыши, бетонные и асфальтовые пространства громадного города, который давно уже проснулся, заполнив улицы разноцветными потоками автомашин.
На стали и стекле свет сверкает — нестерпимо глазу. И, падая на сочную зелень, растворяется в мощной кроне столетних чинар и дубов, нежно переливаясь золотисто-желтыми оттенками на цветущей джиде; медовый ее аромат утренний ветер разносит далеко окрест. Урючины, миндаль, персиковые деревья и яблони отцвели еще в апреле; недавние майские дожди омыли их листья, уже по-летнему темные. Высокие кусты граната сверху трудно отличить от сплетений виноградных лоз, лишь ярко-красные колокольчики гранатовых соцветий выделяются, словно вспышки раскаленных угольков, среди буйной зелени. Их алые бархатистые цветочки боятся холода и темноты; ночью, сжавшись, смыкают лепестки, а утром от прикосновения солнечных лучей снова оживают, широко раскрывая свое ярко-красное лоно навстречу свету и теплу.
Все выше над головой поднимается солнце, диск его становится все меньше и ярче. Глаза не выдерживают ослепляюще яростного полыханья огня, и приходится отойти в тень.
Всю ночь Аброр просидел над чертежом древнего канала Бозсу, что протекал вот в этих, ныне бетонно-асфальтовых, просторах. А что было до канала? Две тысячи лет назад вместо зеленого оазиса была выжженная солнцем нескончаемая степь, безводная и беспощадная.
Да, здешнее солнце щедрое, и зелень майская густа и живительна, но уже в середине мая кончаются дожди, потом неделями на небе не отыщешь ни облачка, до самой осени стоят ясные, безжалостно жаркие и сухие дни. Человек тогда ищет спасенья в тени деревьев. А деревья ждут спасенья от воды, проточной, поливной, которая ныне покорилась людям.
Эта тысячелетняя взаимозависимость человека и природы стала для Аброра теперь путеводной нитью в сложном лабиринте давнего замысла.
Зеленый оазис Ташкента... Зеленая капелька жизни, зажженная некогда в степи, постепенно расширялась и превратилась наконец в море зелени... Спасенная жизнь вдвойне дорога. Каждый куст, каждое дерево словно тянется к человеку, доверяя свою судьбу, полагаясь на его добрую волю и добрый ум, разумно направляющий поток воды для спасения всего живого...
— Папа, мы опаздываем! — послышался обеспокоенный голос дочери.
Аброр, прервав свои раздумья, увидел ее уже внизу, у подъезда.
Да, пора спускаться. Он должен был отвезти жену в аэропорт, на московский рейс.
Лишь до первого перекрестка хватило сил удержать в себе то особое чувство, которое пришло к нему там, на балконе. А дальше... его подхватил и понес поток машин... Внимание, внимание, он должен собраться с мыслями, а не то или светофор прозеваешь, или тебя зацепят, или ты кого-нибудь стукнешь... И надо поторапливаться, времени оставалось в обрез, а путь от Юнусабада1 через центр города немалый.
Наконец миновали железнодорожный вокзал, оттуда до цели не столь далеко, благо что аэропорт Ташкентский в черте города. «А мы, ташкентцы, порой из-за этого ворчим, выражаем недовольство...»
Ага, вот и железнодорожный переезд, теперь-то уж совсем рядом.
Аброр прибавил газу, желая скорей пересечь тускло поблескивающие рельсы, но резко-тревожно замигал красным семафор, и полосатый шлагбаум неожиданно быстро — так показалось — опустился перед «жигуленком». Аброр успел тормознуть — колеса взвизгнули, машина вильнула, качнулась вперед, едва не налетев на шлагбаум.
Поезда не видно, а в железнодорожной будке пронзительно надрывался звонок. Продолжал раздражающе мигать красным семафор.
Вазира, сокрушенно вздохнув, взглянула на крохотные наручные часы:
— Ах, чтоб ему пропасть! Опоздаем теперь... Лучше бы через путепровод ехать!
Аброр с силой дернул за ручной тормоз. В душе кипело раздраженное нетерпение.
Может, еще через Бешагач надо было ехать? — съязвил он, назвав дальний район города.
Через Бешагач — нет, а если бы через улицу Руставели, наверняка бы успели. А сейчас регистрация заканчивается...
Пошел-поплыл мимо нескончаемо длинный, тяжелый поезд, двигались цистерны, платформы, груженные бревнами, досками, уставленные ярко-красными тракторами.
Смотри-ка, папа, и машины! — почти выкрикнул восторженный непоседа Зафар с заднего сиденья.— Такие же, как у нас.
Аброр промолчал. Малика поправила братишку:
— Не такие. Это другая марка.
— Почему? Ты-то откуда знаешь?
— У нашей машины две фары. А у тех «Жигулей» — по четыре. Медленно проплыла еще одна открытая платформа.
— Бульдозеры! — уже забыв о «Жигулях», выкрикнул Зафар. Вазира не отрывала глаз от платформ и красных вагонов.
— И чего это он длинный такой?.. Конца-краю не видно!
А Зафару, наверное, хотелось, чтобы поезд был еще длинней и ехал бы как можно медленней: столько интересных вещей он вез! Аброр сидел неподвижно; было видно, что он не торопится.
Но вот наконец полосатый шлагбаум дрогнул и стал подниматься. Вишневые «Жигули» тут же юркнули через железнодорожное полотно... И вскоре Аброр остановил машину у самого входа в здание аэропорта.
Застекленный зал регистрации пассажиров был переполнен.
— Вещи Малика принесет!
Вазира выскочила из машины и, на бегу стараясь вытащить из сумочки билет и паспорт, устремилась в зал.
Аброр нарочито спокойно высадил детей, замкнул на ключ дверцы, открыл багажник. Рядом с чемоданом там лежал длинный черный футляр. Чертежи Вазиры. Аброр взял легкий футляр за ручку и передал его Малике. Сам понес темно-коричневый кожаный чемодан. Был он не так уж и велик, но очень тяжел. Аброр уловил аромат хан-даляков. «Без подарков не может!» — разозлился он на жену.
Они уже входили в стеклянные двери, когда откуда-то сверху раздался голос диктора: «Заканчивается посадка в самолет, вылетающий рейсом шестьсот тринадцать до Москвы. Повторяю: заканчивается...»
Вазира была в толпе, что облепила окошко регистрации и проем с круглыми весами для взвешивания багажа. Нетерпеливо выхватила у Аброра чемодан, сама втолкнула его на весы.
— Повезло, мое место осталось за мной! А места опоздавших продают тут же... Желающих ой как много было, но добрые попутчики нашлись, не допустили...
Аброр огляделся. Сразу узнал высокого статного мужчину, стоявшего неподалеку у стойки спиной к ним.
— Мой билет регистрируют...
— Что, и Бахрамов летит? — голос Аброра на какой-то миг стал словно жестяным...
Было время, когда они вместе учились в институте и Аброр называл своего сверстника только по имени — Шерзод. Потом произошло много такого, из-за чего он стал называть сокурсника только по фамилии. И вот сейчас Аброр увидел в руках Шерзода паспорт Вазиры. Аброр насупился, опустил взгляд.
Когда-то этот самый Шерзод чуть не женился на Вазире. Отец Шерзода, человек с положением, солидный, сумел через своих людей даже заручиться предварительным согласием родителей девушки. Но
Хандаляк — сорт ранней дыни.
не ее согласием, нет! Аброр до сих пор не может спокойно вспоминать о тех днях: сколько пришлось им с Вазирой вынести, прежде чем удалось помешать намерениям родителей.
Вазира почувствовала настроение мужа. Отдышалась, мирно заговорила, указывая глазами на курившего в сторонке мужчину средних лет с портфелем в руках:
— Они с Шерзодом вдвоем летят...
«Говорит, будто только что узнала...» Аброр стал еще более хмурым, прервал жену:
— Ну уж коль Бахрамов так старался сохранить за тобой место, значит, он заранее знал, что вы втроем полетите!
«Может, он и знал, да я ничего не знала,— хотела было возразить Вазира, но сдержалась.— Оправдываться? Зачем?» Глядя прямо в глаза Аброру, спросила, как отрезала:
— А это имеет значение?
Тут с паспортом и билетом Вазиры в руках подошел Шерзод.
— Посадка уже закончилась, трап могут ведь и убрать... О, Аброр...
На лацкане модного светлого пиджака Шерзода поблескивала медаль лауреата республиканской премии. Недобро сжатые губы Аброра приятного разговора не сулили, да и некогда было разводить церемонии. Однако Шерзод постарался придать голосу невозмутимую корректность:
— Аброр Агзамович, я приветствую вас. Аброр сдержанно кивнул в ответ.
Вазира взяла у Шерзода свой паспорт с билетом и поспешно спрятала их в сумочку. Заторопились к выходу. До трапа московского самолета идти было довольно далеко—через центральный аэровокзал.
— Если бегом, то успеем! — энергично предложил Шерзод.
В свои сорок лет он был еще строен. Вазира невольно окинула взглядом грузное тело мужа.
— Ну, здесь попрощаемся,— сказала она и первой обняла сынишку.
Он ласково прижался к матери и успел прошептать ей на ухо:
Привези мне самоходку, ну, танк такой...
Хорошо. А Малике, конечно, туфли на платформе?..
Малика с готовностью кивнула и тут же бросилась матери на шею:
Мамочка, возвращайся поскорей!
Вазира забрала у дочери футляр. Подошла к Аброру, положила мужу на плечо руку с сумочкой. Аброр догадался, что жена хочет поцеловать его, и слегка наклонил голову. Вазира приподнялась, коснулась губами щеки Аброра.
Ну, счастливо оставаться! Вечером я позвоню из Москвы. Шерзод отвернулся. Счастливая пара! Добрая семья! Ну да ладно, еще посмотрим...
Шерзод и Вазира бросились наконец догонять мужчину с портфелем.
Вазира поспешала уже не так легко, как в молодые годы, да и высокие каолуки заставляли ее семенить; Шерзод на бегу забрал у Вазиры сумочку и футляр.
Они добежали как раз, когда аэродромная служба собиралась откатывать от борта самолета трап. Получив свою порцию упреков, поднялись по ступенькам, проскочили в дверь.
Попутчик Шерзода сразу же сел на первое свободное место. А Шер-зода с Вазирой бортпроводница, видно, приняла за мужа и жену и провела их в третий салон, усадив рядом в самом хвосте самолета.
Домой Аброр возвращался взбудораженный и разозленный донельзя. То прибавлял скорость, то резко тормозил, на поворотах машину заносило и раскачивало. Испуганные Малика и Зафар, прижавшись друг к другу на заднем сиденье, молча следили за отцом.
У Аброра все еще стояла в глазах недавняя картина: бегущие рядом к самолету Шерзод Бахрамов и Вазира.
Ну и ловкач этот Шерзод! Сначала оформлял билет, мусолил в руках паспорт Вазиры, а потом вообще забрал ее сумочку. Аброр и дергался, и цепенел, как человек, под чью рубашку заползла оса. Вот-вот укусит... Разумеется, в самолете незнакомые люди будут принимать Вазиру за жену элегантного Шерзода. Оса под рубашкой нещадно ужалила Аброра, и на миг он просто забыл, что сидит за рулем стремительно едущей машины. Перед ним у очередного перекрестка вспыхнул желтый свет. Аброр сильней нажал на газ. Новенькая «Волга» с белоснежными складчатыми шторками по заднему стеклу пронеслась перед самым носом «Жигулей». Она имела право пронзительно просигналить: дорога была ее, «Жигулям» следовало переждать. Сработал неведомо какой рефлекс,— Аброр успел сбавить скорость, иначе... Стало вдруг страшно. За детей...
Аброр попытался взять себя в руки, провел языком по пересохшему нёбу, ладонь положил на грудь, на сердце, готовое, кажется, вот-вот выскочить наружу, рывком расстегнул ворот рубашки. «Хорошо еще, милиционера на перекрестке не оказалось»,— постарался успокоить он себя. На минуту придержал машину у тротуара, после того как остался позади чертов перекресток.
Перед следующим перекрестком Аброр тихо остановил машину, обернулся к детям:
Сейчас отвезу вас домой, а сам поеду на работу.— Порылся в кармане, достал зубчатый ключ и протянул его дочери: — Малика, за дверь отвечаешь ты.
— Но ведь и мне скоро в школу, папа.
— Когда будешь уходить, ключ оставишь Зафару. Мальчик обрадовался:
— Конечно, я ведь во вторую смену.
— А если я вернусь, ты еще не придешь домой, где я тогда ключ возьму? — спросила девочка.
Зафар недоуменно замолк.
Включился зеленый свет. Аброр быстро тронул машину с места и, не отрывая взгляда от дороги, бросил:
— Ключ, Зафар, не забудь соседям оставить.
— Вот правильно... Ладно, папа.
— Малика, в холодильнике вчерашний плов. Разогрей, и поешьте перед школой.
— Папа, а можно я себе потом яичницу сделаю? — Зафару хотелось быть взрослым, самостоятельным.
— Сам? Нет, к плите не подходи. Если Малика вернется пораньше, она тебе и пожарит.
Аброр старался отвлечь себя разговором о предстоящих детям заботах, сосредоточить внимание на дороге, но оса из-под рубашки все еще не вылетала. Понятно, он злится зря, из-за пустяка, ведет себя глупо, недостойно,— подумаешь, Шерзод побежал вместе с женой, помог ей оформить билет... А Вазира при прощании так доверчиво и нежно прикоснулась к щеке мужа, к его собственной щеке, черт возьми, а не щеке Шерзода, а если и посмотрела на него, на Аброра-муженька, строго, так иначе и не могло быть, коли муженек напыжился при виде старого соперника словно индюк. Ему надо было вести себя спокойно, с достоинством, ведь не зеленый же он юнец, в конце концов,— сорокалетний, да и с Вазирой пятнадцать лет прожили, вон, дети уже какие, даже стыдно перед ними за глупую, недостойную ревность!
Но что тут поделаешь, ежели проклятущая эта оса угнездилась в каких-то труднодоступных извилинах мозга, в темных уголках души? Он вроде матрешки — сидят в нем, скрываются друг в друге несколько разных Аброров. И один из них, самый, может, изначальный (из первобытных генов!), укрылся и жалит другого Аброра. «Не муж, а тряпка... спешил, дуралей, гнал машину... для чего? А чтоб вручить свою драгоценную на попечение соперника... дал ему отличный шанс для реванша». В прежней, довоенной ташкентской махалле такого мужа настоящие мужчины выгнали бы из своего круга как недостойного! В прежней... На старом Востоке мужчина, что и говорить, возомнил о себе невесть что — женщина соглашалась веками сидеть во внутренней, закрытой для чужих глаз части дома, а когда выходила на улицу, то с головы до пят закрывалась паранджой. Мало того, даже голоса ее не должен был слышать чужой мужчина. Считалось, что тот может насладиться если не ее красотой, то нежностью голоса, а отдать хотя бы капельку нежности другому — значит нарушить обет верности.
Тьфу ты, наважденье! Уж к нему-то, Аброру, к его семье эдакое никак не относится... А вот поди-ка, внутри матрешки жил, оказывается, еще и старый, «восточный» Аброр. Вековой инстинкт... гены? Пусть так, но его жена должна быть безукоризненно честной, преданной. И чтоб никто не имел никакого, ни малейшего повода в том усомниться!
А Вазира летит сейчас в Москву вместе с Шерзодом, который (Аброр это знал наверняка) сделает все для того, чтобы поселиться с Вазирой в одной гостинице, повести ее в ресторан, в театр... Ну и что? Вазира может постоять за себя. Он верит ей! Но оса все жалила и жалила... Шерзод хитер, опытен, и сколько возможностей теперь у него будет, чтобы одержать победу над ним, над Аброром!
Растревоженный, въехал он во двор своего пятиэтажного кирпичного дома, «шедевра архитектурной мысли», как горько шутил подчас. А двор-то — еще лучше! Обломанные деревца, перекопанный, развороченный траншеями и ямами центр двора, громоздящиеся по его краям кучи земли, клубы пыли вокруг гигантов самосвалов. «Вот оно, лицо Шерзода без маски...» — подумал Аброр.
Два года назад Вазира могла еще добиться, чтобы Аброр, забыв давнее, пошел к Шерзоду, однокашнику, решать деликатный вопрос, который касался благоустройства целого жилого квартала. Это сейчас она и на аркане не смогла бы затащить Аброра в роли просителя в ответственный кабинет товарища Бахрамова. Но два года назад... Аброр подумал, что давнишнее соперничество безвозвратно ушло в прошлое, тем более что Шерзод женился на дочери министра и теперь сам стал солидным начальником, имеющим веский голос в делах коммунального городского строительства.
Живо припомнилось, как важно Шерзод сидел тогда в глубине просторного кабинета за большим столом с четырьмя телефонами. Перед ним, явно робея, двое проектировщиков разворачивали только что вычерченные эскизы. Шерзод, недовольный тем, что кто-то без доклада открыл дверь, хмуро глянул на вошедшего. Но, увидев Аброра, заулыбался, повернулся в удобном кресле, поднялся из него и шагнул навстречу. Одновременно — удивительное дело! — на лице его сохранилось и пренебрежение к подчиненным.
— Как освобожусь, вызову,— буркнул им Шерзод, пожимая руку Аброру.
Проектировщики забрали со стола чертежи, вышли из кабинета. К креслу Шерзод не вернулся. Он усадил Аброра по одну сторону приставного столика, а сам сел по другую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Роман
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Солнечный круг медленно выкатывался из-за Чаткальских гор.
Аброр встречал восход на балконе. С третьего этажа казалось, будто огненный диск, вернее — верхний его край, сжался, приостановился в настороженном выжидании, а потом быстрыми-быстрыми лучами-выплесками пошел зажигать бесчисленные железные и шиферные крыши, бетонные и асфальтовые пространства громадного города, который давно уже проснулся, заполнив улицы разноцветными потоками автомашин.
На стали и стекле свет сверкает — нестерпимо глазу. И, падая на сочную зелень, растворяется в мощной кроне столетних чинар и дубов, нежно переливаясь золотисто-желтыми оттенками на цветущей джиде; медовый ее аромат утренний ветер разносит далеко окрест. Урючины, миндаль, персиковые деревья и яблони отцвели еще в апреле; недавние майские дожди омыли их листья, уже по-летнему темные. Высокие кусты граната сверху трудно отличить от сплетений виноградных лоз, лишь ярко-красные колокольчики гранатовых соцветий выделяются, словно вспышки раскаленных угольков, среди буйной зелени. Их алые бархатистые цветочки боятся холода и темноты; ночью, сжавшись, смыкают лепестки, а утром от прикосновения солнечных лучей снова оживают, широко раскрывая свое ярко-красное лоно навстречу свету и теплу.
Все выше над головой поднимается солнце, диск его становится все меньше и ярче. Глаза не выдерживают ослепляюще яростного полыханья огня, и приходится отойти в тень.
Всю ночь Аброр просидел над чертежом древнего канала Бозсу, что протекал вот в этих, ныне бетонно-асфальтовых, просторах. А что было до канала? Две тысячи лет назад вместо зеленого оазиса была выжженная солнцем нескончаемая степь, безводная и беспощадная.
Да, здешнее солнце щедрое, и зелень майская густа и живительна, но уже в середине мая кончаются дожди, потом неделями на небе не отыщешь ни облачка, до самой осени стоят ясные, безжалостно жаркие и сухие дни. Человек тогда ищет спасенья в тени деревьев. А деревья ждут спасенья от воды, проточной, поливной, которая ныне покорилась людям.
Эта тысячелетняя взаимозависимость человека и природы стала для Аброра теперь путеводной нитью в сложном лабиринте давнего замысла.
Зеленый оазис Ташкента... Зеленая капелька жизни, зажженная некогда в степи, постепенно расширялась и превратилась наконец в море зелени... Спасенная жизнь вдвойне дорога. Каждый куст, каждое дерево словно тянется к человеку, доверяя свою судьбу, полагаясь на его добрую волю и добрый ум, разумно направляющий поток воды для спасения всего живого...
— Папа, мы опаздываем! — послышался обеспокоенный голос дочери.
Аброр, прервав свои раздумья, увидел ее уже внизу, у подъезда.
Да, пора спускаться. Он должен был отвезти жену в аэропорт, на московский рейс.
Лишь до первого перекрестка хватило сил удержать в себе то особое чувство, которое пришло к нему там, на балконе. А дальше... его подхватил и понес поток машин... Внимание, внимание, он должен собраться с мыслями, а не то или светофор прозеваешь, или тебя зацепят, или ты кого-нибудь стукнешь... И надо поторапливаться, времени оставалось в обрез, а путь от Юнусабада1 через центр города немалый.
Наконец миновали железнодорожный вокзал, оттуда до цели не столь далеко, благо что аэропорт Ташкентский в черте города. «А мы, ташкентцы, порой из-за этого ворчим, выражаем недовольство...»
Ага, вот и железнодорожный переезд, теперь-то уж совсем рядом.
Аброр прибавил газу, желая скорей пересечь тускло поблескивающие рельсы, но резко-тревожно замигал красным семафор, и полосатый шлагбаум неожиданно быстро — так показалось — опустился перед «жигуленком». Аброр успел тормознуть — колеса взвизгнули, машина вильнула, качнулась вперед, едва не налетев на шлагбаум.
Поезда не видно, а в железнодорожной будке пронзительно надрывался звонок. Продолжал раздражающе мигать красным семафор.
Вазира, сокрушенно вздохнув, взглянула на крохотные наручные часы:
— Ах, чтоб ему пропасть! Опоздаем теперь... Лучше бы через путепровод ехать!
Аброр с силой дернул за ручной тормоз. В душе кипело раздраженное нетерпение.
Может, еще через Бешагач надо было ехать? — съязвил он, назвав дальний район города.
Через Бешагач — нет, а если бы через улицу Руставели, наверняка бы успели. А сейчас регистрация заканчивается...
Пошел-поплыл мимо нескончаемо длинный, тяжелый поезд, двигались цистерны, платформы, груженные бревнами, досками, уставленные ярко-красными тракторами.
Смотри-ка, папа, и машины! — почти выкрикнул восторженный непоседа Зафар с заднего сиденья.— Такие же, как у нас.
Аброр промолчал. Малика поправила братишку:
— Не такие. Это другая марка.
— Почему? Ты-то откуда знаешь?
— У нашей машины две фары. А у тех «Жигулей» — по четыре. Медленно проплыла еще одна открытая платформа.
— Бульдозеры! — уже забыв о «Жигулях», выкрикнул Зафар. Вазира не отрывала глаз от платформ и красных вагонов.
— И чего это он длинный такой?.. Конца-краю не видно!
А Зафару, наверное, хотелось, чтобы поезд был еще длинней и ехал бы как можно медленней: столько интересных вещей он вез! Аброр сидел неподвижно; было видно, что он не торопится.
Но вот наконец полосатый шлагбаум дрогнул и стал подниматься. Вишневые «Жигули» тут же юркнули через железнодорожное полотно... И вскоре Аброр остановил машину у самого входа в здание аэропорта.
Застекленный зал регистрации пассажиров был переполнен.
— Вещи Малика принесет!
Вазира выскочила из машины и, на бегу стараясь вытащить из сумочки билет и паспорт, устремилась в зал.
Аброр нарочито спокойно высадил детей, замкнул на ключ дверцы, открыл багажник. Рядом с чемоданом там лежал длинный черный футляр. Чертежи Вазиры. Аброр взял легкий футляр за ручку и передал его Малике. Сам понес темно-коричневый кожаный чемодан. Был он не так уж и велик, но очень тяжел. Аброр уловил аромат хан-даляков. «Без подарков не может!» — разозлился он на жену.
Они уже входили в стеклянные двери, когда откуда-то сверху раздался голос диктора: «Заканчивается посадка в самолет, вылетающий рейсом шестьсот тринадцать до Москвы. Повторяю: заканчивается...»
Вазира была в толпе, что облепила окошко регистрации и проем с круглыми весами для взвешивания багажа. Нетерпеливо выхватила у Аброра чемодан, сама втолкнула его на весы.
— Повезло, мое место осталось за мной! А места опоздавших продают тут же... Желающих ой как много было, но добрые попутчики нашлись, не допустили...
Аброр огляделся. Сразу узнал высокого статного мужчину, стоявшего неподалеку у стойки спиной к ним.
— Мой билет регистрируют...
— Что, и Бахрамов летит? — голос Аброра на какой-то миг стал словно жестяным...
Было время, когда они вместе учились в институте и Аброр называл своего сверстника только по имени — Шерзод. Потом произошло много такого, из-за чего он стал называть сокурсника только по фамилии. И вот сейчас Аброр увидел в руках Шерзода паспорт Вазиры. Аброр насупился, опустил взгляд.
Когда-то этот самый Шерзод чуть не женился на Вазире. Отец Шерзода, человек с положением, солидный, сумел через своих людей даже заручиться предварительным согласием родителей девушки. Но
Хандаляк — сорт ранней дыни.
не ее согласием, нет! Аброр до сих пор не может спокойно вспоминать о тех днях: сколько пришлось им с Вазирой вынести, прежде чем удалось помешать намерениям родителей.
Вазира почувствовала настроение мужа. Отдышалась, мирно заговорила, указывая глазами на курившего в сторонке мужчину средних лет с портфелем в руках:
— Они с Шерзодом вдвоем летят...
«Говорит, будто только что узнала...» Аброр стал еще более хмурым, прервал жену:
— Ну уж коль Бахрамов так старался сохранить за тобой место, значит, он заранее знал, что вы втроем полетите!
«Может, он и знал, да я ничего не знала,— хотела было возразить Вазира, но сдержалась.— Оправдываться? Зачем?» Глядя прямо в глаза Аброру, спросила, как отрезала:
— А это имеет значение?
Тут с паспортом и билетом Вазиры в руках подошел Шерзод.
— Посадка уже закончилась, трап могут ведь и убрать... О, Аброр...
На лацкане модного светлого пиджака Шерзода поблескивала медаль лауреата республиканской премии. Недобро сжатые губы Аброра приятного разговора не сулили, да и некогда было разводить церемонии. Однако Шерзод постарался придать голосу невозмутимую корректность:
— Аброр Агзамович, я приветствую вас. Аброр сдержанно кивнул в ответ.
Вазира взяла у Шерзода свой паспорт с билетом и поспешно спрятала их в сумочку. Заторопились к выходу. До трапа московского самолета идти было довольно далеко—через центральный аэровокзал.
— Если бегом, то успеем! — энергично предложил Шерзод.
В свои сорок лет он был еще строен. Вазира невольно окинула взглядом грузное тело мужа.
— Ну, здесь попрощаемся,— сказала она и первой обняла сынишку.
Он ласково прижался к матери и успел прошептать ей на ухо:
Привези мне самоходку, ну, танк такой...
Хорошо. А Малике, конечно, туфли на платформе?..
Малика с готовностью кивнула и тут же бросилась матери на шею:
Мамочка, возвращайся поскорей!
Вазира забрала у дочери футляр. Подошла к Аброру, положила мужу на плечо руку с сумочкой. Аброр догадался, что жена хочет поцеловать его, и слегка наклонил голову. Вазира приподнялась, коснулась губами щеки Аброра.
Ну, счастливо оставаться! Вечером я позвоню из Москвы. Шерзод отвернулся. Счастливая пара! Добрая семья! Ну да ладно, еще посмотрим...
Шерзод и Вазира бросились наконец догонять мужчину с портфелем.
Вазира поспешала уже не так легко, как в молодые годы, да и высокие каолуки заставляли ее семенить; Шерзод на бегу забрал у Вазиры сумочку и футляр.
Они добежали как раз, когда аэродромная служба собиралась откатывать от борта самолета трап. Получив свою порцию упреков, поднялись по ступенькам, проскочили в дверь.
Попутчик Шерзода сразу же сел на первое свободное место. А Шер-зода с Вазирой бортпроводница, видно, приняла за мужа и жену и провела их в третий салон, усадив рядом в самом хвосте самолета.
Домой Аброр возвращался взбудораженный и разозленный донельзя. То прибавлял скорость, то резко тормозил, на поворотах машину заносило и раскачивало. Испуганные Малика и Зафар, прижавшись друг к другу на заднем сиденье, молча следили за отцом.
У Аброра все еще стояла в глазах недавняя картина: бегущие рядом к самолету Шерзод Бахрамов и Вазира.
Ну и ловкач этот Шерзод! Сначала оформлял билет, мусолил в руках паспорт Вазиры, а потом вообще забрал ее сумочку. Аброр и дергался, и цепенел, как человек, под чью рубашку заползла оса. Вот-вот укусит... Разумеется, в самолете незнакомые люди будут принимать Вазиру за жену элегантного Шерзода. Оса под рубашкой нещадно ужалила Аброра, и на миг он просто забыл, что сидит за рулем стремительно едущей машины. Перед ним у очередного перекрестка вспыхнул желтый свет. Аброр сильней нажал на газ. Новенькая «Волга» с белоснежными складчатыми шторками по заднему стеклу пронеслась перед самым носом «Жигулей». Она имела право пронзительно просигналить: дорога была ее, «Жигулям» следовало переждать. Сработал неведомо какой рефлекс,— Аброр успел сбавить скорость, иначе... Стало вдруг страшно. За детей...
Аброр попытался взять себя в руки, провел языком по пересохшему нёбу, ладонь положил на грудь, на сердце, готовое, кажется, вот-вот выскочить наружу, рывком расстегнул ворот рубашки. «Хорошо еще, милиционера на перекрестке не оказалось»,— постарался успокоить он себя. На минуту придержал машину у тротуара, после того как остался позади чертов перекресток.
Перед следующим перекрестком Аброр тихо остановил машину, обернулся к детям:
Сейчас отвезу вас домой, а сам поеду на работу.— Порылся в кармане, достал зубчатый ключ и протянул его дочери: — Малика, за дверь отвечаешь ты.
— Но ведь и мне скоро в школу, папа.
— Когда будешь уходить, ключ оставишь Зафару. Мальчик обрадовался:
— Конечно, я ведь во вторую смену.
— А если я вернусь, ты еще не придешь домой, где я тогда ключ возьму? — спросила девочка.
Зафар недоуменно замолк.
Включился зеленый свет. Аброр быстро тронул машину с места и, не отрывая взгляда от дороги, бросил:
— Ключ, Зафар, не забудь соседям оставить.
— Вот правильно... Ладно, папа.
— Малика, в холодильнике вчерашний плов. Разогрей, и поешьте перед школой.
— Папа, а можно я себе потом яичницу сделаю? — Зафару хотелось быть взрослым, самостоятельным.
— Сам? Нет, к плите не подходи. Если Малика вернется пораньше, она тебе и пожарит.
Аброр старался отвлечь себя разговором о предстоящих детям заботах, сосредоточить внимание на дороге, но оса из-под рубашки все еще не вылетала. Понятно, он злится зря, из-за пустяка, ведет себя глупо, недостойно,— подумаешь, Шерзод побежал вместе с женой, помог ей оформить билет... А Вазира при прощании так доверчиво и нежно прикоснулась к щеке мужа, к его собственной щеке, черт возьми, а не щеке Шерзода, а если и посмотрела на него, на Аброра-муженька, строго, так иначе и не могло быть, коли муженек напыжился при виде старого соперника словно индюк. Ему надо было вести себя спокойно, с достоинством, ведь не зеленый же он юнец, в конце концов,— сорокалетний, да и с Вазирой пятнадцать лет прожили, вон, дети уже какие, даже стыдно перед ними за глупую, недостойную ревность!
Но что тут поделаешь, ежели проклятущая эта оса угнездилась в каких-то труднодоступных извилинах мозга, в темных уголках души? Он вроде матрешки — сидят в нем, скрываются друг в друге несколько разных Аброров. И один из них, самый, может, изначальный (из первобытных генов!), укрылся и жалит другого Аброра. «Не муж, а тряпка... спешил, дуралей, гнал машину... для чего? А чтоб вручить свою драгоценную на попечение соперника... дал ему отличный шанс для реванша». В прежней, довоенной ташкентской махалле такого мужа настоящие мужчины выгнали бы из своего круга как недостойного! В прежней... На старом Востоке мужчина, что и говорить, возомнил о себе невесть что — женщина соглашалась веками сидеть во внутренней, закрытой для чужих глаз части дома, а когда выходила на улицу, то с головы до пят закрывалась паранджой. Мало того, даже голоса ее не должен был слышать чужой мужчина. Считалось, что тот может насладиться если не ее красотой, то нежностью голоса, а отдать хотя бы капельку нежности другому — значит нарушить обет верности.
Тьфу ты, наважденье! Уж к нему-то, Аброру, к его семье эдакое никак не относится... А вот поди-ка, внутри матрешки жил, оказывается, еще и старый, «восточный» Аброр. Вековой инстинкт... гены? Пусть так, но его жена должна быть безукоризненно честной, преданной. И чтоб никто не имел никакого, ни малейшего повода в том усомниться!
А Вазира летит сейчас в Москву вместе с Шерзодом, который (Аброр это знал наверняка) сделает все для того, чтобы поселиться с Вазирой в одной гостинице, повести ее в ресторан, в театр... Ну и что? Вазира может постоять за себя. Он верит ей! Но оса все жалила и жалила... Шерзод хитер, опытен, и сколько возможностей теперь у него будет, чтобы одержать победу над ним, над Аброром!
Растревоженный, въехал он во двор своего пятиэтажного кирпичного дома, «шедевра архитектурной мысли», как горько шутил подчас. А двор-то — еще лучше! Обломанные деревца, перекопанный, развороченный траншеями и ямами центр двора, громоздящиеся по его краям кучи земли, клубы пыли вокруг гигантов самосвалов. «Вот оно, лицо Шерзода без маски...» — подумал Аброр.
Два года назад Вазира могла еще добиться, чтобы Аброр, забыв давнее, пошел к Шерзоду, однокашнику, решать деликатный вопрос, который касался благоустройства целого жилого квартала. Это сейчас она и на аркане не смогла бы затащить Аброра в роли просителя в ответственный кабинет товарища Бахрамова. Но два года назад... Аброр подумал, что давнишнее соперничество безвозвратно ушло в прошлое, тем более что Шерзод женился на дочери министра и теперь сам стал солидным начальником, имеющим веский голос в делах коммунального городского строительства.
Живо припомнилось, как важно Шерзод сидел тогда в глубине просторного кабинета за большим столом с четырьмя телефонами. Перед ним, явно робея, двое проектировщиков разворачивали только что вычерченные эскизы. Шерзод, недовольный тем, что кто-то без доклада открыл дверь, хмуро глянул на вошедшего. Но, увидев Аброра, заулыбался, повернулся в удобном кресле, поднялся из него и шагнул навстречу. Одновременно — удивительное дело! — на лице его сохранилось и пренебрежение к подчиненным.
— Как освобожусь, вызову,— буркнул им Шерзод, пожимая руку Аброру.
Проектировщики забрали со стола чертежи, вышли из кабинета. К креслу Шерзод не вернулся. Он усадил Аброра по одну сторону приставного столика, а сам сел по другую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33