.. Снос отцовского дома на берегу Бозсу... Отвергнутые, отложенные в долгий ящик директором института сокровенные замыслы... И Шерзод, бегущий рядом с Вазирой, будто вихрем унесший ее куда-то в неизвестность, и почему это она целых два дня не звонит домой?.. И напуганный, бедный Зафар, укус этот... кто его знает, что еще покажет анализ?.. Аброр посмотрел на рядом сидящего, странно притихшего Зафара. Мальчик будто бы повзрослел за один сегодняшний день, сидит изможденный какой-то, усталый. Аброр в тревоге протянул руку и пощупал сынишке лоб — нет ли жара? Вроде нет, вроде нормально.
Тревоги и заботы сжимали грудь, теснились в сердце потоком, подобно дымящим автомашинам на этой до краев забитой улице.
Наконец все затихло, наступила ночь. В ее тишине отчетливо слышалось тиканье настенных часов. Изредка в окно врывался скрежет трамвайных колес.
Аброр уложил сына на кровать Вазиры, рядом с собой.
В десять вечера Зафар крепко заснул. Аброр дремал, пробуждался, резко вздрагивая, широко открытыми глазами всматриваясь в темноту. Тихо прикасался губами ко лбу сына — нет, температуры не было, и это обнадеживало, что все будет в порядке.
А на столе в комнате рядом лежал чертеж-проект аллеи фонтанов. Ей предстояло возникнуть в скором времени в восточной части центральной городской площади.
Он знал, что проект еще схематичен, не найдена та изюминка, благодаря которой аллея заиграет, станет неповторимой, а потому — притягивающей к себе людей. В дневные часы мысль Аброра буксовала, не могла выйти из трясины шаблона. Он сознавал это, и такое сознание было, пожалуй, основной причиной его постоянного в последнее время раздражения.
Ночами, как ему казалось, он находил способ выбраться из тупика. Вот и теперь... Взял чистый лист белой бумаги, неожиданно для себя стал уверенно набрасывать силуэт сооружения, фантастически легкого, из водяных струй, но сооружения с живой, пульсирующей конструкцией. Несколько быстрых и четких движений карандаша — и возникали ряды таких пульсирующих конструкций, сложный, своеобразный ансамбль-аллея... Пять метров высоты, видимо, будет достаточно. Но струй должно быть очень много, и располагаться они должны густо. Двести, пятьсот, тысяча? Может быть, и две!
Аброр мысленно представил себе ныне действующий фонтан-водопад — там всего около ста тугих струй. Словно длинные шлейфы, непрерывно струятся, разом падают почти с десятиметровой высоты... Нет, аллея... Аллея фонтанов должна создаваться совсем иначе. Высота меньше. Плотность водяных «стен» — не ширина, а именно плотность — больше. Две тысячи струй! Косички, ниспадающие с головы, радужно играющие в солнечных лучах... Звонкий говор воды, что изливается на прозрачную гладь бассейна, должен перекрыть дисгармонию урчащей и фыркающей городской магистрали. Это тоже будет приятно людям, они станут сюда приходить отдыхать, именно отдыхать.
На какой-то миг Аброру показалось, что он слышит в ночной тишине умиротворяющий плеск, ощущает на лице приятную прохладу водяной пыли, видит из-за сплошной завесы зелени взлет сверкающих струй; сквозь марево их улица предстает размытой, зыбкой, нереальной. Погружаешься в волшебство удивительной красоты, в слияние острого наслаждения и светлого спокойствия — вот этот долгожданный миг в работе!
Душа, разрываемая на части, беспорядочно захлестываемая потоком мелочей, вдруг озаряется одной-единственной мыслью, одним-единственным чувством-порывом. И эта мысль, этот порыв усиливает твое внутреннее зрение: начинаешь видеть то, чего раньше никак не удавалось разглядеть. И тогда отбрасываешь во имя главного все, что сковывало, захлестывало и разменивало тебя...
Не забыть, тут опять неровности рельефа — перепад уровней между центральной площадью и предполагаемой аллеей. Перепад использован в прежнем фонтане-водопаде удачно. А здесь что делать? Не повторять же старый прием!
Аброр взял еще лист бумаги, попробовал набросать аллею в разрезе, развернуть ее по горизонтали во всю длину. Так... аллея будет располагаться на два метра выше проспекта, а площадь метра на два выше аллеи. Тогда водяные веера будут каскадом ниспадать и предстанут глазам на трех уровнях.
Сердце Аброр а билось учащенно, но голова была ясной, и послушные руки чуть ли не автоматически набрасывали на бумагу новые детали, формы, расчеты. В другое время он мог бы все это искать днями и неделями, искать — и вовсе не обязательно найти.
Работа поглотила Аброра. И когда он вдруг услышал сквозь полуоткрытую дверь спальни сдавленные вскрики, то сперва не сразу сообразил, что это и откуда. Потом, как бы издалека, вернулся в свою квартиру, все вспомнил, бегом бросился в спальню.
Зафар дергался, глаза его были закрыты.
— По-о... пошла вон! Пошла отсюда!.. А-а-а!..
Аброр приподнял сына, просунув ему руку л од лопатки.
— Зафар! Ты плохой сон увидел? Собаку? Зафар!..
Поднял на руки дрожащего ребенка, прижал к груди... Ну да, Зафару приснилось, что его окружили огромные дворняги и от них нет никакого спасения... Жар? Нет. Аброр приложил губы ко лбу мальчика —температуры как будто нет.
— Днем ты перепугался, сынок, и это все приснилось,— стал успокаивать Зафара Аброр.— Не бойся, это просто сон. Он прошел, и все.
- Папа, я пить хочу. Аброр налил в пиалу кипяченой воды:
На-ка, сынок, попей... У тебя нигде не болит? Нет. Ой, вы еще не спите, папа? Аброр понял, что сыну не хочется оставаться в постели одному. Больше двух часов... Ай-ай-ай, пересидел... Хорошо, что ты склеил мне. Сейчас ложусь.
И кабинете он собрал в одну стопку рисунки и схемы, прижал их тяжелой металлической линейкой. Затем надел пижаму, погасил свет и лег рядом с Зафаром.
— Папа, а что будет с Сиртланом? — Мальчик, видно, перепил себе сон.
— Пока посидит в клетке. Его проверят...
— А потом в собачий ящик?
Мальчик уже знал, что «собачий ящик» увозил бездомных животных на убой Чтобы не вызвать у него беспокойства, Аброр ответил, что нет, мол, если Сиртлан окажется здоровым, кто-нибудь его может взять к себе домой.
— Папа, а давай мы его возьмем, а? Аброр удивился:
— Он же тебя укусил... Еще хочешь?
— Но Сиртлан вообще-то не злой. Вас не укусил. Тетю доктора не укусил. Мы уже знаем его имя... Жалко, если его убьют.
— А где его держать будешь? Сиртлан ведь не комнатный пес, ему нужен двор.
— А двор есть у дедушки.
Аброр вздохнул (разговорчивый Зафар-джан опять втолкнул его в мир неотложных забот):
— Скоро тот двор тоже снесут.
— Как это, зачем?
— Ну, это долго рассказывать. Давай-ка лучше спать. Мне утром на работу идти.
Мальчик помолчал. Но не думать о Сиртлане не мог. Заговорил снова:
— Папа, это же мы отвезли Сиртлана туда, ну, в их собачью больницу. Он был на воле, а теперь в клетке может погибнуть. Я этого не хочу.
Тронутый чувствами сына, Аброр пообещал ему, что, если Сиртлан окажется здоровым, так и быть, они вызволят его, в багажнике повезут за город и отдадут каким-нибудь добрым людям, у кого есть двор и кому нужна хорошая собака. Мальчик этому поверил, успокоился и наконец заснул.
Рано утром, когда Аброр еще крепко спал, настойчиво зазвонили в наружную дверь. Протирая кулаком глаза, Аброр еле сполз с постели, медленно потащился в прихожую, спросил недовольным голосом:
— Кто там?
Из-за двери послышался голос Вазиры:
— Я! Это я! Откройте!
Вазира вбежала, оставив чемодан у дверей:
— Как Зафар?
Взлохмаченный Аброр втащил ччемодан в комнату, молча уставился на жену: прилетела птица, будто и не улетала вместе с этим Бахра-мовым.
— Вай, да почему же вы молчите?! — прерывисто дыша, запричитала она — Почему? Зафар в больнице?
Аброр помотал головой, теперь-то окончательно стряхнув дурной сон: Вазира обо всем на свете позабыла, кроме сына. И это понятно, это естественно.
— Да спит он. Малика напугала тебя по телефону?
— Ой, сгинуть бы всем дурным вестям!
От голоса матери девочка проснулась, громко закричала из своей комнаты:
— Мама приехала! Зафар! Вставай! Наша мама приехала!..
Малика не сразу выбежала, она уже стеснялась появляться перед отцом в нижней рубашке. А Зафар босиком, в майке и трусах пулей вылетел из спальни:
— Мама! Мамочка! Ура!!!
Вазира, приподняв сына, обняла его и крепко прижала к себе. Зафар повис на шее у матери, и она на руках отнесла его в спальню. За ними побежала уже одетая Малика.
Аброр стоял у окна и растерянно улыбался.
Малика и Зафар наперебой и со всеми подробностями принялись рассказывать матери о том, что произошло, пока ее не было дома.
Аброр подумал, что сегодня надо пораньше прийти на работу,— значит, он сам сейчас приготовит чай, а Вазира пусть всласть поговорит с детьми.
По их рассказу выходило, что Аброр самый замечательный, просто выдающийся папа. Особенно усердствовал Зафар. Его распирало чувство гордости — а как папа ловил и привязывал собаку, а как он защищал его от уколов!.. Аброр только усмехался, слыша эти восторги, доносившиеся до комнаты-кабинета, где он собирал свои ночные эскизы в портфель.
— Опять ночью работал, да?.. Ой, а что это за проект?.. Фонтан? Вазира неожиданно возникла у него за спиной.
— Да. На площади Ленина,— Аброр сдержался, не повернулся к жене сразу.
— Как, и эту работу тебе поручили? — обрадовалась Вазира.— Вот здорово!
— К юбилею, оказывается, успеть надо... Снова штурмовщина.
— Но это задание доверили Аброру Агзамову... Я поздравляю товарища Агзамова!
Вазира приподнялась на цыпочки и порывисто поцеловала мужа, который соизволил наконец к ней повернуться.
Аброр растаял, конечно. Но не хотел этого показать. Продолжая собирать бумаги, спросил:
— Ну как, удачно съездила?
— Да. К счастью, удалось с делами управиться пораньше. А услышала про Зафара — тут же бросилась в аэропорт. Чтоб ей пропасть, л ой паршивой собаке!
— Мальчишка, что ж ему делать, как не бегать. Детскую площадку в нашем доме Бахрамов под строительство отдал. Не сделай той Бахрамов такой пакости, может, Зафар и не пошел бы в чужой злосчастный двор. А ты прямо на крыльях летишь вместе с ним в эти спои... командировки.
Ва.шра отстранилась и снова стала серьезной:
Мне надо было сдать билет, если наш рейс случайно совпал?
«Наш рейс»...— Аброр запихнул бумаги, защелкнул замок портфеля. Да пусть хоть тысячу раз совпадает, но ты не должна изымать, кто он...
А кто он? Классовый враг?
Во всяком случае, нам не друг.
Но товарищ по работе, коллега... Да и так ли уж надо тебе, Аброр-ака. наживать недругов? Будь хоть слоном, но пусть у тебя и мышь во врагах не ходит.
Аброру хотелось до начала рабочего дня заехать на площадь Ленина, еще раз тщательно посмотреть места, где будет сооружена аллея фонтанов.
— Ладно, мы потом поговорим. Припомним разные поговорки... Сейчас я спешу.
Вазира кликнула Малику:
— Дочка, а что у тебя есть на завтрак для папы?
— Молоко, творог...
Вазира, улыбаясь, спросила у мужа:
— Ты все еще любишь ширчай?1
— Ну, если с щепоткой черного перца—то да.
— Хорошо, щепотка перца будет... в соответствии с настроением. Аброр тоже не сдержал улыбки.
В большой комнате, где стоял телевизор, Зафар уже увлеченно бросал в атаку привезенную мамой самоходку.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В конце мая в Ташкенте с утра начинает припекать так, что не только людям, но и машинам спасение одно — в тень деревьев, скорее в тень! Даже могучие «КамАЗы» с прицепами, если не грохочут на солнцепеке в рабочих рейсах, стараются приткнуть свои кабины поближе к высоким чинарам и кленам. Но машин в городе становится все больше, а многолетних, с раскидистой кроной деревьев — все меньше из-за стремительной перестройки кварталов и улиц. Во всяком случае, найти желанное прохладное место, чтоб поставить машину в тень, теперь трудно. И Аброр весьма обрадовался, увидев еще не занятую никем густую тень под столетним дубом на Инженерной улице. Пока он займется своими делами, его верный «жигуленок» будет поистине прохлаждаться и не превратится, к счастью для своего водителя, в раскаленную консервную банку.
Аброр вышел на площадь Ленина.
Раскрыв планшет с уменьшенной копией плана-проекта, Аброр начал придирчиво сопоставлять начертанное на бумаге с реальной местностью. Отсюда, снизу от моста через канал, трамваи поднимались по улице Абдуллы Тукая с натугой, а потом, повернув на восток, уже резво торопились по Инженерной. Обе эти оживленные улицы доживают последние дни.
Ладно, уйдут старые дома, но вот столетние чинары, клены, дубы? Вон там, в сквере Коммунаров, огромная сосна вымахала, выше многих домов... Виднеется, будто шея жирафа, вознесенная над оградой в зоопарке... Сколько труда положили люди, сколько заботы проявили, усердно поливая эти деревья, чтобы выросли они эдакими
1 Ширчай — чай с молоком, маслом и приправами.
красавцами' Природа поработала восемьдесят — сто лег, чтобы — с помощью людей! — создать эти величественные чинары. А ему, Аброру, отпустили полгода на проект, в котором вроде бы учтено все, что надо, кроме... Аброр посмотрел на план, где было скрупулезно указано место каждой аллейки, каждого строения, даже крышки каждого канализационного люка. А деревья? Они-то и не были показаны ни единым знаком. Потому что их не привыкли рассматривать как «объекты», они не числились в инвентарной описи — «легенде» плана. Их можно было безжалостно срубить все или по своей прихоти какие-то из них оставить,— за деревья не отвечало ни одно подотчетное лицо, ни одно ведомство.
Могучие, с пышной кроной деревья оказывались беззащитными перед людьми, для которых инвентарные описи, цифровые колонки расходов на используемые материалы и затраченный труд значили очень и очень много. По праву много, а порой и не по праву, когда иные люди, размахивая описями и цифрами, забывали о долге своем перед природой. Она дана всем. «Пользуйся мной, но не забывай о совести!»— так говорит нам она. Аброр верил, что в человеке заложен долг перед природой, что естественно веление совести — беречь и любить живое. Иначе, может, и наивно рассуждал Аброр, дети, совсем еще маленькие, ну вроде нашего Зафарчика, по сути своей тоже не были бы совестливыми. Вон Зафар ночью после такого испуга все же беспокоится о судьбе Сиртлана. Как же ему, Аброру, не сохранить в себе данное нам вместе с жизнью святое чувство не переступить черту, за которой человек начинает творить природе зло: губить животных или деревья, разрушать живые берега арыков? Наивно? Может быть, может быть... Но он верит: зло, тобой сотворенное, обязательно ударит другим концом по тебе же; и пусть эта скрытая инстинктивная вера, страх перед жестокостью, впитанной с молоком матери, внешне похож на страх богобоязненного человека перед грехом,— нет, в его душе не религия живет — его чувство всевидящего ока, всеслышащего уха человеческой совести.
Аброр шагами вымерил расстояние между большими чинарами и к)й высокой сосной-жирафом, что вознеслась над крышами домов. Ь и\ пи рассчитывай, а все деревья сохранить тут невозможно. Не-< | омько деревьев, например, росли на том месте, которое отводилось но! | равный выход воды из-под земли, на самый центр основного фошама. Да, но если аллею фонтанов сдвинуть метров на пять к западу, тогда... вот этот самый величественный дуб и высоченную сосну удастся сохранить. Аброр твердо для себя решил: «Надо еще поработать над проектом, внести изменения, чтобы легче было убедить м них соавторов да и руководство...»
Сайфулла Рахманович ездил в горсовет, потом в управление. В кабинете Аброр застал его только после полудня
Через полчаса мне надо быть в горкоме, — предупредил Успеем? Или перенесем разговор на завтра?
Упускать еще один день не хотелось.
— Постараюсь успеть,— сказал Аброр, разворачивая на директорском столе заново вычерченный проект.
Сайфулла Рахманович поднялся из кресла.
— Не слишком ли много струй у фонтанов стало?! У нас около восьмисот струй было... А тут?
— Более двух тысяч. Количество переходит в качество, верно?
— Верно. Только вам самим же работы прибавится.
— Зато, Сайфулла Рахманович, красота фонтанов, интенсивность приносимой ими пользы — прохлада, радиус действия и тому подобные преимущества — искупят наш труд и затраты. Представьте себе на миг: две тысячи звонких струй — хор природы, естественная гармония звуков! — заглушат все уличные шумы, и человек на аллее фонтанов попадет в царство спокойствия и красоты.
Сайфулла Рахманович улыбнулся:
— Вы так поэтично все это описываете, что мне трудно возразить. Единственное опасение—как бы не затянуть сдачу рабочих чертежей. Рабочих, я подчеркиваю. Чтоб от нас — прямо к строителям.
— За сдачу в срок отвечаю я. У вас есть график. Все будет идти по нему.
— Тогда я должен... похвалить вас. Вы взяли на себя лишнюю нагрузку, чтоб аллея фонтанов стала еще грандиозней и прекрасней. Похвально, Аброр Агзамович!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Тревоги и заботы сжимали грудь, теснились в сердце потоком, подобно дымящим автомашинам на этой до краев забитой улице.
Наконец все затихло, наступила ночь. В ее тишине отчетливо слышалось тиканье настенных часов. Изредка в окно врывался скрежет трамвайных колес.
Аброр уложил сына на кровать Вазиры, рядом с собой.
В десять вечера Зафар крепко заснул. Аброр дремал, пробуждался, резко вздрагивая, широко открытыми глазами всматриваясь в темноту. Тихо прикасался губами ко лбу сына — нет, температуры не было, и это обнадеживало, что все будет в порядке.
А на столе в комнате рядом лежал чертеж-проект аллеи фонтанов. Ей предстояло возникнуть в скором времени в восточной части центральной городской площади.
Он знал, что проект еще схематичен, не найдена та изюминка, благодаря которой аллея заиграет, станет неповторимой, а потому — притягивающей к себе людей. В дневные часы мысль Аброра буксовала, не могла выйти из трясины шаблона. Он сознавал это, и такое сознание было, пожалуй, основной причиной его постоянного в последнее время раздражения.
Ночами, как ему казалось, он находил способ выбраться из тупика. Вот и теперь... Взял чистый лист белой бумаги, неожиданно для себя стал уверенно набрасывать силуэт сооружения, фантастически легкого, из водяных струй, но сооружения с живой, пульсирующей конструкцией. Несколько быстрых и четких движений карандаша — и возникали ряды таких пульсирующих конструкций, сложный, своеобразный ансамбль-аллея... Пять метров высоты, видимо, будет достаточно. Но струй должно быть очень много, и располагаться они должны густо. Двести, пятьсот, тысяча? Может быть, и две!
Аброр мысленно представил себе ныне действующий фонтан-водопад — там всего около ста тугих струй. Словно длинные шлейфы, непрерывно струятся, разом падают почти с десятиметровой высоты... Нет, аллея... Аллея фонтанов должна создаваться совсем иначе. Высота меньше. Плотность водяных «стен» — не ширина, а именно плотность — больше. Две тысячи струй! Косички, ниспадающие с головы, радужно играющие в солнечных лучах... Звонкий говор воды, что изливается на прозрачную гладь бассейна, должен перекрыть дисгармонию урчащей и фыркающей городской магистрали. Это тоже будет приятно людям, они станут сюда приходить отдыхать, именно отдыхать.
На какой-то миг Аброру показалось, что он слышит в ночной тишине умиротворяющий плеск, ощущает на лице приятную прохладу водяной пыли, видит из-за сплошной завесы зелени взлет сверкающих струй; сквозь марево их улица предстает размытой, зыбкой, нереальной. Погружаешься в волшебство удивительной красоты, в слияние острого наслаждения и светлого спокойствия — вот этот долгожданный миг в работе!
Душа, разрываемая на части, беспорядочно захлестываемая потоком мелочей, вдруг озаряется одной-единственной мыслью, одним-единственным чувством-порывом. И эта мысль, этот порыв усиливает твое внутреннее зрение: начинаешь видеть то, чего раньше никак не удавалось разглядеть. И тогда отбрасываешь во имя главного все, что сковывало, захлестывало и разменивало тебя...
Не забыть, тут опять неровности рельефа — перепад уровней между центральной площадью и предполагаемой аллеей. Перепад использован в прежнем фонтане-водопаде удачно. А здесь что делать? Не повторять же старый прием!
Аброр взял еще лист бумаги, попробовал набросать аллею в разрезе, развернуть ее по горизонтали во всю длину. Так... аллея будет располагаться на два метра выше проспекта, а площадь метра на два выше аллеи. Тогда водяные веера будут каскадом ниспадать и предстанут глазам на трех уровнях.
Сердце Аброр а билось учащенно, но голова была ясной, и послушные руки чуть ли не автоматически набрасывали на бумагу новые детали, формы, расчеты. В другое время он мог бы все это искать днями и неделями, искать — и вовсе не обязательно найти.
Работа поглотила Аброра. И когда он вдруг услышал сквозь полуоткрытую дверь спальни сдавленные вскрики, то сперва не сразу сообразил, что это и откуда. Потом, как бы издалека, вернулся в свою квартиру, все вспомнил, бегом бросился в спальню.
Зафар дергался, глаза его были закрыты.
— По-о... пошла вон! Пошла отсюда!.. А-а-а!..
Аброр приподнял сына, просунув ему руку л од лопатки.
— Зафар! Ты плохой сон увидел? Собаку? Зафар!..
Поднял на руки дрожащего ребенка, прижал к груди... Ну да, Зафару приснилось, что его окружили огромные дворняги и от них нет никакого спасения... Жар? Нет. Аброр приложил губы ко лбу мальчика —температуры как будто нет.
— Днем ты перепугался, сынок, и это все приснилось,— стал успокаивать Зафара Аброр.— Не бойся, это просто сон. Он прошел, и все.
- Папа, я пить хочу. Аброр налил в пиалу кипяченой воды:
На-ка, сынок, попей... У тебя нигде не болит? Нет. Ой, вы еще не спите, папа? Аброр понял, что сыну не хочется оставаться в постели одному. Больше двух часов... Ай-ай-ай, пересидел... Хорошо, что ты склеил мне. Сейчас ложусь.
И кабинете он собрал в одну стопку рисунки и схемы, прижал их тяжелой металлической линейкой. Затем надел пижаму, погасил свет и лег рядом с Зафаром.
— Папа, а что будет с Сиртланом? — Мальчик, видно, перепил себе сон.
— Пока посидит в клетке. Его проверят...
— А потом в собачий ящик?
Мальчик уже знал, что «собачий ящик» увозил бездомных животных на убой Чтобы не вызвать у него беспокойства, Аброр ответил, что нет, мол, если Сиртлан окажется здоровым, кто-нибудь его может взять к себе домой.
— Папа, а давай мы его возьмем, а? Аброр удивился:
— Он же тебя укусил... Еще хочешь?
— Но Сиртлан вообще-то не злой. Вас не укусил. Тетю доктора не укусил. Мы уже знаем его имя... Жалко, если его убьют.
— А где его держать будешь? Сиртлан ведь не комнатный пес, ему нужен двор.
— А двор есть у дедушки.
Аброр вздохнул (разговорчивый Зафар-джан опять втолкнул его в мир неотложных забот):
— Скоро тот двор тоже снесут.
— Как это, зачем?
— Ну, это долго рассказывать. Давай-ка лучше спать. Мне утром на работу идти.
Мальчик помолчал. Но не думать о Сиртлане не мог. Заговорил снова:
— Папа, это же мы отвезли Сиртлана туда, ну, в их собачью больницу. Он был на воле, а теперь в клетке может погибнуть. Я этого не хочу.
Тронутый чувствами сына, Аброр пообещал ему, что, если Сиртлан окажется здоровым, так и быть, они вызволят его, в багажнике повезут за город и отдадут каким-нибудь добрым людям, у кого есть двор и кому нужна хорошая собака. Мальчик этому поверил, успокоился и наконец заснул.
Рано утром, когда Аброр еще крепко спал, настойчиво зазвонили в наружную дверь. Протирая кулаком глаза, Аброр еле сполз с постели, медленно потащился в прихожую, спросил недовольным голосом:
— Кто там?
Из-за двери послышался голос Вазиры:
— Я! Это я! Откройте!
Вазира вбежала, оставив чемодан у дверей:
— Как Зафар?
Взлохмаченный Аброр втащил ччемодан в комнату, молча уставился на жену: прилетела птица, будто и не улетала вместе с этим Бахра-мовым.
— Вай, да почему же вы молчите?! — прерывисто дыша, запричитала она — Почему? Зафар в больнице?
Аброр помотал головой, теперь-то окончательно стряхнув дурной сон: Вазира обо всем на свете позабыла, кроме сына. И это понятно, это естественно.
— Да спит он. Малика напугала тебя по телефону?
— Ой, сгинуть бы всем дурным вестям!
От голоса матери девочка проснулась, громко закричала из своей комнаты:
— Мама приехала! Зафар! Вставай! Наша мама приехала!..
Малика не сразу выбежала, она уже стеснялась появляться перед отцом в нижней рубашке. А Зафар босиком, в майке и трусах пулей вылетел из спальни:
— Мама! Мамочка! Ура!!!
Вазира, приподняв сына, обняла его и крепко прижала к себе. Зафар повис на шее у матери, и она на руках отнесла его в спальню. За ними побежала уже одетая Малика.
Аброр стоял у окна и растерянно улыбался.
Малика и Зафар наперебой и со всеми подробностями принялись рассказывать матери о том, что произошло, пока ее не было дома.
Аброр подумал, что сегодня надо пораньше прийти на работу,— значит, он сам сейчас приготовит чай, а Вазира пусть всласть поговорит с детьми.
По их рассказу выходило, что Аброр самый замечательный, просто выдающийся папа. Особенно усердствовал Зафар. Его распирало чувство гордости — а как папа ловил и привязывал собаку, а как он защищал его от уколов!.. Аброр только усмехался, слыша эти восторги, доносившиеся до комнаты-кабинета, где он собирал свои ночные эскизы в портфель.
— Опять ночью работал, да?.. Ой, а что это за проект?.. Фонтан? Вазира неожиданно возникла у него за спиной.
— Да. На площади Ленина,— Аброр сдержался, не повернулся к жене сразу.
— Как, и эту работу тебе поручили? — обрадовалась Вазира.— Вот здорово!
— К юбилею, оказывается, успеть надо... Снова штурмовщина.
— Но это задание доверили Аброру Агзамову... Я поздравляю товарища Агзамова!
Вазира приподнялась на цыпочки и порывисто поцеловала мужа, который соизволил наконец к ней повернуться.
Аброр растаял, конечно. Но не хотел этого показать. Продолжая собирать бумаги, спросил:
— Ну как, удачно съездила?
— Да. К счастью, удалось с делами управиться пораньше. А услышала про Зафара — тут же бросилась в аэропорт. Чтоб ей пропасть, л ой паршивой собаке!
— Мальчишка, что ж ему делать, как не бегать. Детскую площадку в нашем доме Бахрамов под строительство отдал. Не сделай той Бахрамов такой пакости, может, Зафар и не пошел бы в чужой злосчастный двор. А ты прямо на крыльях летишь вместе с ним в эти спои... командировки.
Ва.шра отстранилась и снова стала серьезной:
Мне надо было сдать билет, если наш рейс случайно совпал?
«Наш рейс»...— Аброр запихнул бумаги, защелкнул замок портфеля. Да пусть хоть тысячу раз совпадает, но ты не должна изымать, кто он...
А кто он? Классовый враг?
Во всяком случае, нам не друг.
Но товарищ по работе, коллега... Да и так ли уж надо тебе, Аброр-ака. наживать недругов? Будь хоть слоном, но пусть у тебя и мышь во врагах не ходит.
Аброру хотелось до начала рабочего дня заехать на площадь Ленина, еще раз тщательно посмотреть места, где будет сооружена аллея фонтанов.
— Ладно, мы потом поговорим. Припомним разные поговорки... Сейчас я спешу.
Вазира кликнула Малику:
— Дочка, а что у тебя есть на завтрак для папы?
— Молоко, творог...
Вазира, улыбаясь, спросила у мужа:
— Ты все еще любишь ширчай?1
— Ну, если с щепоткой черного перца—то да.
— Хорошо, щепотка перца будет... в соответствии с настроением. Аброр тоже не сдержал улыбки.
В большой комнате, где стоял телевизор, Зафар уже увлеченно бросал в атаку привезенную мамой самоходку.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В конце мая в Ташкенте с утра начинает припекать так, что не только людям, но и машинам спасение одно — в тень деревьев, скорее в тень! Даже могучие «КамАЗы» с прицепами, если не грохочут на солнцепеке в рабочих рейсах, стараются приткнуть свои кабины поближе к высоким чинарам и кленам. Но машин в городе становится все больше, а многолетних, с раскидистой кроной деревьев — все меньше из-за стремительной перестройки кварталов и улиц. Во всяком случае, найти желанное прохладное место, чтоб поставить машину в тень, теперь трудно. И Аброр весьма обрадовался, увидев еще не занятую никем густую тень под столетним дубом на Инженерной улице. Пока он займется своими делами, его верный «жигуленок» будет поистине прохлаждаться и не превратится, к счастью для своего водителя, в раскаленную консервную банку.
Аброр вышел на площадь Ленина.
Раскрыв планшет с уменьшенной копией плана-проекта, Аброр начал придирчиво сопоставлять начертанное на бумаге с реальной местностью. Отсюда, снизу от моста через канал, трамваи поднимались по улице Абдуллы Тукая с натугой, а потом, повернув на восток, уже резво торопились по Инженерной. Обе эти оживленные улицы доживают последние дни.
Ладно, уйдут старые дома, но вот столетние чинары, клены, дубы? Вон там, в сквере Коммунаров, огромная сосна вымахала, выше многих домов... Виднеется, будто шея жирафа, вознесенная над оградой в зоопарке... Сколько труда положили люди, сколько заботы проявили, усердно поливая эти деревья, чтобы выросли они эдакими
1 Ширчай — чай с молоком, маслом и приправами.
красавцами' Природа поработала восемьдесят — сто лег, чтобы — с помощью людей! — создать эти величественные чинары. А ему, Аброру, отпустили полгода на проект, в котором вроде бы учтено все, что надо, кроме... Аброр посмотрел на план, где было скрупулезно указано место каждой аллейки, каждого строения, даже крышки каждого канализационного люка. А деревья? Они-то и не были показаны ни единым знаком. Потому что их не привыкли рассматривать как «объекты», они не числились в инвентарной описи — «легенде» плана. Их можно было безжалостно срубить все или по своей прихоти какие-то из них оставить,— за деревья не отвечало ни одно подотчетное лицо, ни одно ведомство.
Могучие, с пышной кроной деревья оказывались беззащитными перед людьми, для которых инвентарные описи, цифровые колонки расходов на используемые материалы и затраченный труд значили очень и очень много. По праву много, а порой и не по праву, когда иные люди, размахивая описями и цифрами, забывали о долге своем перед природой. Она дана всем. «Пользуйся мной, но не забывай о совести!»— так говорит нам она. Аброр верил, что в человеке заложен долг перед природой, что естественно веление совести — беречь и любить живое. Иначе, может, и наивно рассуждал Аброр, дети, совсем еще маленькие, ну вроде нашего Зафарчика, по сути своей тоже не были бы совестливыми. Вон Зафар ночью после такого испуга все же беспокоится о судьбе Сиртлана. Как же ему, Аброру, не сохранить в себе данное нам вместе с жизнью святое чувство не переступить черту, за которой человек начинает творить природе зло: губить животных или деревья, разрушать живые берега арыков? Наивно? Может быть, может быть... Но он верит: зло, тобой сотворенное, обязательно ударит другим концом по тебе же; и пусть эта скрытая инстинктивная вера, страх перед жестокостью, впитанной с молоком матери, внешне похож на страх богобоязненного человека перед грехом,— нет, в его душе не религия живет — его чувство всевидящего ока, всеслышащего уха человеческой совести.
Аброр шагами вымерил расстояние между большими чинарами и к)й высокой сосной-жирафом, что вознеслась над крышами домов. Ь и\ пи рассчитывай, а все деревья сохранить тут невозможно. Не-< | омько деревьев, например, росли на том месте, которое отводилось но! | равный выход воды из-под земли, на самый центр основного фошама. Да, но если аллею фонтанов сдвинуть метров на пять к западу, тогда... вот этот самый величественный дуб и высоченную сосну удастся сохранить. Аброр твердо для себя решил: «Надо еще поработать над проектом, внести изменения, чтобы легче было убедить м них соавторов да и руководство...»
Сайфулла Рахманович ездил в горсовет, потом в управление. В кабинете Аброр застал его только после полудня
Через полчаса мне надо быть в горкоме, — предупредил Успеем? Или перенесем разговор на завтра?
Упускать еще один день не хотелось.
— Постараюсь успеть,— сказал Аброр, разворачивая на директорском столе заново вычерченный проект.
Сайфулла Рахманович поднялся из кресла.
— Не слишком ли много струй у фонтанов стало?! У нас около восьмисот струй было... А тут?
— Более двух тысяч. Количество переходит в качество, верно?
— Верно. Только вам самим же работы прибавится.
— Зато, Сайфулла Рахманович, красота фонтанов, интенсивность приносимой ими пользы — прохлада, радиус действия и тому подобные преимущества — искупят наш труд и затраты. Представьте себе на миг: две тысячи звонких струй — хор природы, естественная гармония звуков! — заглушат все уличные шумы, и человек на аллее фонтанов попадет в царство спокойствия и красоты.
Сайфулла Рахманович улыбнулся:
— Вы так поэтично все это описываете, что мне трудно возразить. Единственное опасение—как бы не затянуть сдачу рабочих чертежей. Рабочих, я подчеркиваю. Чтоб от нас — прямо к строителям.
— За сдачу в срок отвечаю я. У вас есть график. Все будет идти по нему.
— Тогда я должен... похвалить вас. Вы взяли на себя лишнюю нагрузку, чтоб аллея фонтанов стала еще грандиозней и прекрасней. Похвально, Аброр Агзамович!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33