.. — Белла не закончила фразы.
— Как?
— Стараются остаться вдвоем и исчезнуть.
— Но они вовсе не вдвоем, — спокойно ответил Пауль.
— Иногда полезно бывает замести следы.
— Что вы хотите сказать этим? — холодно спросил Пауль. — Что Рут заметает следы? Я не позволю говорить о ней дурно.
— А обо мне вы позволяете себе думать дурно?
— Да, если вы сами даете повод к этому...
— Чем же?
— Хотя бы ложью.
— Когда это я лгала? — оскорбленно воскликнула Белла.
— Не будем говорить об этом! Вам самой лучше знать.
Белла покраснела — не столько от стыда, сколько от гнева.
— Я считала вас джентльменом.
Их окликнули. Пауль ответил. На повороте реки из-за кустов показалась Рут вместе со всем обществом.
— Куда вы пропали! — крикнула она, не скрывая своей радости.
Белла была серьезна и молчалива.
Не имело смысла задерживаться в Метсакуру. Хотя до поезда еще оставалось время, но Китсы поторопились с уходом. Пийбер не прочь был поехать позднее, но так как его не уговаривали остаться, и он счел за лучшее удалиться.
Рут и Пауль проводили гостей до ближайшего поворота и повернули обратно.
— Наконец-то одни! — прошептала Рут. - Как я ждала этой минуты!
Напрасно дожидались их дома. Линда усердно готовила ужин, Роберт беспокойно расхаживал по саду, наконец взял книгу и уселся в плетеном кресле. Но из чтения ничего не вышло — не давали покоя комары.
Прошел час, другой. Уже стемнело, еда остывала на плите. Врехмя от времени Роберт выходил за ворота, но там слышалось только журчание реки, а если сквозь него и прорывались человеческие голоса, то это были не голоса тех, кого ждали.
— Куда они пропали так надолго?
— Может, уехали вместе с гостями?
— С них станется...
— До каких пор мы будем ждать? Уже поздно.
За ужином супруги обменялись лишь немногими словами. Они сами не замечали своей молчаливости.
— Хотя бы жакет накинула, — сказала Линда. — Ведь она в одном тоненьком платье.
— Да, и уже стемнело, — рассеянно ответил Роберт.
Но Пауль с Рут не замечали ни холода, ни темноты. Ведь летняя ночь так коротка, а сказать друг другу надо так много.
— Как хорошо, что ты приехал, — сказала Рут, опираясь о Паулеву руку. — Я рада не только за себя, но и за отца. Я замечаю, что у отца нет прежней уверенности, он чувствует себя одиноким, нуждается в поддержке. Поговорил бы ты с ним... Я видела, как он обрадовался тебе.
— А что с ним? Не повлияли ли на него друзья, которые его посещают? Чего ради, например, притащились сюда эти Китсы?
— Я тебя не понимаю. Неужели знакомым уж и в гости нельзя приехать?
— Знакомым? Но кто такие этот Ките со своею Беллой! Разве не враги? И не только тебе, или мне, или твоему отцу... Они относятся враждебно ко всему, за, что мы боремся. А теперь они еще вдобавок хотят удрать за границу. А Белла? Фальшива с начала до конца. Врет так, что слушать тошно. А Пийбер? Ты часто встречалась с ним?
— Ну и ревнивец! — плутовато ответила Рут. — Если бы я так ревновала к твоей куропаточке...
Пауль рассердился:
— Как ты можешь сравнивать Аделе Пюви с Пийбе- ром? Она сочувствует и помогает нам всеми силами, а этот прихвостень соцов только и знает, что молоть меньшевистский вздор...
— Странные ты говоришь вещи!
Во время размолвки сказаны были еще кое-какие колкие слова. Так уж водится, что любовь часто сама ищет столкновений, чтобы затем еще более утвердить себя. Это было известно еще древним грекам: у них бог любви Эрос и богиня ссоры Эрис даже по именам схожи...
Но после непродолжительной грозы воздух снова освежился.
Они остановились ненадолго на мостках, новые перила которых белели в темноте.
— Ты помнишь еще нашу первую встречу? — спросила Рут. — Ты ушел тогда по этим мосткам, покинул меня так таргаственно...
1 Пюви- куропатка.
- Да. А ты помнишь нашу последнюю встречу? На этот раз ты ушла, ты меня покинула. Я до сих пор так и не знаю той твоей та... Ты мне ни слова о ней не написала.
- В тот раз я не имела права ничего говорить, а потом не было случая. Тебе бы следовало знать кой-какие правила конспирации.
- Разве ты везла тогда что-нибудь запрещенное?
- Ты только теперь догадался об этом?
Пауль выпустил руку Рут и остановился.
- Что с тобой? — спросила Рут.
Пауль ответил не сразу.
- Прости меня, Рут! Я был несправедлив к тебе... Если бы ты знала, как непростительно я сам тогда нарушил правила конспирации! Нет, у тебя в тысячу раз больше прав упрекать меня! Прости меня, Рут!
Губы их слились в долгом поцелуе.
Рассвет застал их на холмике у леса сидящими в обнимку. Минуты перед восходом солнца с их трепетным ожиданием нового, богатого жизнью дня были так восхитительны, что оба замолчали, прислушиваясь лишь к однообразной песенке ручья.
Но вот уже щек их коснулось свежее дуновение, проснулись листья над головой, туман на лугу начал рассеиваться, и их взгляду открылись изгибы реки.
- О чем ты думаешь? — спросил Пауль Рут, глядя ей в глаза.
- Смотри, как красиво! - воскликнула Рут, указывая на росистую траву.
Капельки росы сверкали в первых лучах солнца.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Не прошло и месяца со дня солнцеворота, когда трудовой народ осуществил свою волю и открыл дорогу скованным доселе силам. Теперь этот самый народ единодушным голосованием избрал своими представителями тех, целью которых было направить родину на путь Советов, единственный путь, могущий обеспечить трудящимся окончательную победу.
Но в этом революционном подъеме некоторые слабые головы закружились от опьянения свободой, встречались и случаи нарочитой провокации. Случалось, что иной праздношатающийся, размахивая красным платком, останавливал на дороге лошадь, во имя прав трудящихся сгонял с телеги крестьянина, сам садился на его место и, потчуя лошадь кнутом, говорил: «Разве твой зад лучше моего, что едешь ты барином, а мне приходится шагать пешком!» Иной на собраниях
бил себя в грудь: глядите, мол, какая несправедливость — одни держат деньги в банке, а другие барахтаются в долгах тому же банку; нужно погасить долги деньгами вкладчиков, и дело в порядке. Шептали и то, что в любую минуту может вспыхнуть война и крестьянину не мешало бы зарыть зерно в землю.
Приверженцы старого строя начали приходить в себя, и любые беспорядки или слухи лили воду на их мельницу. Силы, оттесненные на задворки жизни, были способны вновь поднять голову. Для защиты революции уже в дни июньского переворота были организованы вооруженные группы рабочих, следившие за порядком на митингах и демонстрациях. Группы Народной самообороны уже тогда дежурили в важнейших учреждениях. Тем временем задачи их расширились: вместе с другими организациями обороны они занялись устранением и обезвреживанием врагов народа, саботажников и вредителей, которые все смелее поднимали головы.
Пауля Риухкранда предостерегали об опасности и советовали ему брать с собой охрану, когда он выезжает в избирательный округ. Он махнул рукой. Не так уж наглы стали враги, чтобы отважиться на прямое нападение.
— Береженого бог бережет, — уговаривала Пауля Рут. — Одного я тебя не отпущу, а поеду с тобой!
Сначала Пауль не соглашался. Было как-то неловко вместе с девушкой ездить к избирателям: начнут расспрашивать, шептаться, болтать пустое. К тому же присутствие Рут стеснило бы его.
- Но я постараюсь быть совсем незаметной. На собрании я сяду где-нибудь подальше, среди народа. Увидишь, на меня никто и внимания не обратит.
Пауль решил, что Рут хочется узнать, какой отклик встречают его речи у народа. Пусть удовлетворит свое любопытство.
Но Рут стремилась сопровождать Пауля не столько из любопытства, сколько из страха за него, так как он уже не раз получал угрожающие письма. Рут утверждала, что с ее легкой руки все сойдет благополучно и не случится ничего плохого.
Действительно, все проходило благополучно. На большом собрании избирателей, устроенном накануне созыва Государственной думы, Рут действительно могла убедиться, какое единодушное одобрение находил Пауль у народа.
В конце собрания маленькая пяти-шестилетняя девочка подбежала к трибуне и под восторженные аплодисменты собрания протянула оратору букет красных гвоздик.
Пауль был тронут. Ему живо вспомнились бурные собрания лет семь тому назад, на которых он со своими товарами - у всех красные гвоздики в петлице — вступал в бои с вапсами, носившими черные береты. Где теперь эти черные береты и их подголоски? А вот красные гвоздики живут!
Пауль сердечно поблагодарил девочку и тут же роздал часть цветов. Входя в машину, он отдал оставшийся букетик Рут, сидевшей в кабине водителя.
В эту минуту к открытому окну машины подошел средних лет человек в кепке, пожелавший поговорить с Паулем.
- Почему же в последнюю минуту! Разве на собрании мало было времени?
- Не мог... Кругом были люди... Мне бы с глазу на глаз...
Пауль вылез из машины и вместе с незнакомцем отошел
на несколько шагов. Тот говорил шепотом, и Паулю пришлось наклониться, чтобы услышать его. Разговор, видимо, был интересным; Пауль записал что-то в книжку, задал еще кое-какие вопросы, затем крепко потряс руку незнакомцу и взволнованный вернулся к машине.
- Поезжайте к волостному правлению, — сказал он водителю.
- В чем дело? — спросила Рут.
- Услышишь потом. Нужно позвонить в город.
Выйдя из волостного правления, Пауль предложил Рут
уехать одной. Он сам останется здесь и подождет, пока из города прибудут бойцы Народной самообороны. К тому времени машина вернется, и он отсюда прямо поедет в Таллин, где ему нужно быть непременно сегодня же вечером.
Но Рут не согласилась на этот план.
- Тебе все же не следует оставаться здесь, — сказал Пауль. — Тут могут произойти всякие случайности. Мужское дело. Как бы с тобой не случилось чего-нибудь.
- Чем я хуже мужчин? — протестовала- Рут и категорически отказалась уехать.
Минут через сорок пять к Народному дому подкатил большой «студебеккер».
К большому удивлению Рут, из машины вышел Анатолий Эспе. На нем был защитного цвета комбинезон, на рукаве красная повязка, а на голове пилотка. Эта форма испанских республиканских бойцов тотчас же разбудила в Пауле воспоминания о его собственной попытке прорваться в Испанию, о всей романтике этой борьбы.
Эспе приветствовал Пауля по-воински, щелкнув каблуками, и Пауль также поднял руку, хотя на голове у него не было фуражки.
Прежде всего нужно было отыскать человека, который, по недавно полученным сведениям, сам помогал прятать оружие в имении Эрмсона. Это был Куста Хиндус, бобыль, проживавший на земле Эрмсона.
Машины тотчас же покатили.
— Нас трое, — сказал Эспе Паулю, с которым он уселся рядом, — ты четвертый, а с водителями нас всего шестеро парней. Полагаю, этого хватит?
— А что же вы обо мне забываете? — спросила Рут, оглядываясь через плечо.
— Ты и оружия в руках не держала, - шутливо ответил Пауль.
— Зато я умею перевязывать раны!
— Да, возможно, понадобится и это, — согласился Пауль.
— Мы же не крепость брать идем, — успокоил Эспе.
Стояла удушливая жара. С грозным рокотом приближались сгрудившиеся тучи. Уже в стекло ударились отдельные крупные капли. Пауль заглянул в свою книжечку и указал рукой на маленькую, окруженную садом хижину, приютившуюся на краю леса.
— Вот она, — сказал он. — Заворачивайте сюда.
Возле двух молодых вязов машины одна за другой повернули на заросшую травой дорогу.
Подъезжавшие машины напугали жителей домика. Куста, робкий человек, тотчас же ушел в заднюю комнату, предоставив своей более энергичной жене, сидевшей за ткацким станком, улаживать дела. Увидев в окно незнакомых людей, та оставила работу, вышла из-за станка, поправила передник и платок на голове и стала ждать.
Тяжелые капли дождя, редкие и крупные, точно стеклянные шарики, падали за окном, скорее поднимая пыль, чем орошая землю.
«Наверно, завернули, чтобы укрыться от дождя или расспросить о дороге», — подумала женщина.
Незнакомцы вошли в дверь. В комнате вдруг сделалось темно. При вспышке молнии женщина с испугом заметила, что пришельцы вооружены, а на рукавах у них алеют повязки.
— Хозяин дома?
— Он дома, но лежит больной в задней комнате.
— Не беда, у нас с собой доктор, — сказал Пауль, указывая на Рут.
Хозяйка бросила недоверчивый взгляд на девушку, одну среди стольких мужчин, и принялась оглядываться, куда бы посадить неожиданных гостей. Пятилетняя девочка, забившаяся в угол, топоча ножками, выбежала к матери, чтобы укрыться под ее фартуком.
— Не вижу среди вас ни одного здешнего жителя, — сказала женщина, разглядывая пришельцев. — И к чему у вас эти пушки?
Все вдруг увидели, как молния отвесно прочертила тьму. И сейчас же загрохотал горем.
- Небесные силы, вот ударило! В господский дом, наверно!
- Господ у нас больше нет, — сказал один из дружинников, удобно усевшийся на скамье ткацкого станка и за ремень придерживавший перед собой ружье.
- А у нас еще есть, - простодушно ответила женщина.
- Ненадолго это!
- Может, вы и явились отбирать имение? Вы не красногвардейцы?
- А кто же еще! — полушутя ответили ей. — А вы уже приглядели себе хороший кусочек землицы?
- Куда уж нам, тараканам в щели... После войны, когда тут землю раздавали, хотелось и нам раздобыть немножко земли, да кто даст таким!
Беседа с хозяйкой стала налаживаться, и Пауль воспользовался этим, чтобы заглянуть в заднюю комнату. Там в темном углу на кровати лежал старик. Он стонал, поглаживая себе колени.
- Болезнь одолела? - спросил Пауль.
- Да, привязалась, окаянная, уже с прошлой осени, когда выбирал барину лен из мочила. Каких только лекарств я не перепробовал. Не помогает. И крапиву, и муравьев пользовал, и знахаря звал — ничто не помогает. Пропало здоровье.
Паулю уже раньше объяснили, какое лекарство требуется старику, и он захватил бутылку. Когда молния осветила комнату, Куста сразу разглядел вздувшийся боковой карман незнакомца и принял сидячее положение.
- У нас к вам небольшое дело имеется, — заговорил Пауль и понемножечку начал сводить речь к эрмсоновской мызе: там, говорят, имеется тайный склад оружия.
Нет, Куста ничего не знает об этом. Не слыхал, да и поверить трудно. Этакий законник, как Эрмсон, и вдруг против закона! Этого быть не может, куда там! Этот ничего не станет прятать или скрывать. Он, конечно, со странностями, но фальши в нем нет, человек он недурной, и коли доволен твоей работой, так и поднести не скупится.
- Когда вы ему помогали зарывать в погребе эти ящики, он вам, конечно, тоже поднес?
- Какие ящики? Это я помогал? Ой, батюшки, как стрельнуло в ногу заохал Куста, схватившись за ногу и повалившись на кровать.
- Ничего, найдется лекарство и против этой болезни! - сказал Пауль, вытаскивая бутылку и оглядываясь, чем бы ее откупорить.
г- Давайте сюда!
Старик живо приподнялся, сел на кровати, раза два стукнул ладонью по донышку бутылки, и пробка сразу вылетела.
Лекарство помогло, после нескольких глотков боли как рукой сняло.
— Кто вам сказал, что именно я? Не один я... Раз уж вам все заранее известно, так чего же спрашивать? Да, зарыли мы там ящики, да только с винами, разных сортов напитками.
— И где же вы все это зарыли?
— Где? Не помню хорошенько. Это чертово вино все из головы вышибло.
— А теперь вставайте, вы пойдете, с нами и покажете нам это место.
Куста испугался и принялся отнекиваться:
— Куда мне! Я шагу ступить не могу. Точно тупой пилой вгрызается.
— Ничего. Мы вас повезем. Но станете отказываться, нехорошо может получиться, очень нехорошо. Вас привлекут как соучастника. И знаете, что тогда ожидает вас?
— Смилуйтесь надо мной, больным человеком! Я ничего худого не сделал. Я вам все расскажу, только с собой не зовите. Если барин увидит меня с вами... Нет, делайте все, что угодно, только оставьте меня дома!
— А что вы так боитесь этого Эрмсона! Конец его власти.
— Да, но он не один... у него друзья... А эти не помилуют, отомстят. Выкурят меня отсюда, дом спалят...
— Но, дружище, разве вы не слышали, что дни господ и бар уже сочтены и народ взял вожжи в свои руки? Завтра вы, может, сами поселитесь в господском доме...
Все же долго пришлось упрашивать, угощать Кусту, прежде чем удалось выжать из него согласие на то, чтобы сопровождать отряд.
Когда дождь перестал и отряд пустился в путь, Куста и вовсе развеселился. Он чуть не вприпрыжку направился к машине, дверца которой сама раскрылась перед ним. Что ты скажешь, настоящий барин! Вот так же дверца машины распахивалась перед генералом, — Куста сам видел. Важно рассевшись на сиденье, он похлопал по плечу соседа, подмигнул и сказал:
— Значит, возьмем старика в оборот? Хватит ему, стервецу, выжимать из меня пот!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47