За столом Шефер уселся рядом с Беллой, и между ними тотчас же завязалась оживленная беседа о том, как были восприняты Шефера среда ее знакомых.
Когда они добрались до профессора Кянда, беседа стала общей.
— Подумайте, он считает блефом обещанную финнам помощь и верит в победу русских! — сообщила Белла.
— Да что вы? Неужели? — воскликнула в конце стола госпожа Штейнгарт, молодая полнолицая блондинка с гладко зачесанными волосами. — Подумать, что еще в прошлом году мы общались с подобным человеком!
— А если бы вы знали, до чего дошла его дочь! — сказала Белла. — Она прямо ультракрасная!
— Как вы только терпите у себя в университете подобных людей? — упрекнула проректора Ранта какая-то дама с двойным подбородком.
Тот почувствовал себя виноватым. Он провел рукой по своим редким рыжеватым волосам, и его маленькие глазки забегали.
— А если бы вы еще знали будущего зятя профессора Кянда! — продолжала Белла. — Его выслали отсюда как политического преступника. И мало того, он недавно убил человека, и его посадили!
— Каково нам это слышать! — воскликнула дама с двойным подбородком, сидевшая рядом со Штейнгартом.
— Действительно, замечательная семейка, ничего не скажешь! Не удивляйтесь, господин Рант, если профессор Кянд вдруг явится на лекцию в смазных сапогах и в красной рубахе навыпуск!
Все рассмеялись.
— Нет, это все же дело серьезное! — сказал проректор. — Как слышно, в студенческой среде существует несколько марксистских кружков* Глубоко подпольных, разумеется, потому что никто не хочет обжечься, как обожглись когда-то члены социально-философского общества. Этому надо положить конец!
— По-моему, вся беда в том, что нельзя припугнуть розгой, — сказал профессор с козлиной бородкой, сидевший рядом с хозяйкой дома. — Если б разрешили потчевать студентов березовой кашей, все было бы в порядке.
Все восприняли это как шутку, лишь господин Рант остался серьезным.
— Придется предпринять большую чистку, - заявил он.
— Да, большую чистку, господин проректор, — подтвердил Шефер, - и не только в вашем учебном заведении.
— Кто сейчас на это решится?
— А фюрер? — осторожно ответил Шефер.
— Это дело другое! - поддержал его профессор с козлиной бородкой.
Выпили за здоровье фюрера. Поднимая бокал, Ките с сомнением огляделся по сторонам.
Нет, нет, тут вы можете быть совершенно спокойны... Никто нас не услышит и не увидит, — успокоил его Штейн- гарт. - Или вы нам не доверяете?
- Нет, что вы, но...
Их разговор прервал проректор, поднявшийся с бокалохм в руке.
- За здоровье доктора Штейнгарта, за здоровье этого отважного часового на здешнем аванпосте западной культуры!
- За здоровье профессора Штейнгарта! - подчеркнул Шефер.
- Еще рано титуловать меня так, — с приторной улыбкой возразил Штейнгарт.
- Что нам до этих нескольких дней! - ответил Шефер. — Вопрос ведь решен.
Белла вопрошающе взглянула на своего соседа. Штейнгарт и в самом деле должен стать профессором? Несмотря на отрицательное решение ученого совета?
- Само собой! — ответил Шефер. — Если университет не желает признавать заслуг доктора Штейнгарта, то найдутся другие инстанции, которые заставят их признать.
Белла вздохнула.
- Что вы, сударыня? Уж не думаете ли вы, что это несправедливо?
- Ох, нет, нет, что вы... - тихонько ответила Белла. — Я просто подумала о своем муже. К нему тоже тут необъективны, его заслуг тоже никто не хочет признавать. А ведь какие у него знания, подумайте! И чего он достиг? Он получил в Германии доктора, но тут его степень не признают полноценной. Подумайте, какая наглость ! А ведь у Штейнгарта точно такое же звание. Да и у вас самого, господин доктор.
- Вы напрасно отчаиваетесь! Все это изменится!
- Конечно, изменится, я верю. Но когда, когда? — вздохнула Белла.
- Попытаемся провести это поскорее! До больших перемен!
- И это действительно возможно?
Белла с открытым ртом уставилась на Шефера.
- Отчего бы и нет? Для нас нет ничего невозможного!
- Ох, я и подумать не смею! — со счастливой улыбкой воскликнула Белла. — Если бы вам это удалось!
- Да что там! Разумеется!
После ужина, когда гости в зале занялись беседой друг с другом, Белла отправилась в соседнюю комнату, где она увидела маленьких отпрысков Штейнгарта, занятых игрой.
Мальчик лет пяти с увлечением показывал ей свои ружья, пушки и оловянных солдатиков, а его младшая сестра - своих кукол и их кухню.
Довольно скоро вслед за тут появился и Шефер. Он присел на корточки и принялся играть с мальчиком, показывая ему, как заводным танком можно сшибить с одного раза длинную шеренгу солдат.
Усевшись рядом с Беллой на диване, он сказал:
- Вам удивительно идет синий бархат!
Он протянул руку и тут же ее отдернул, словно не решаясь прикоснуться к Белле. Та посмотрела на него с изумлением.
- Не удивляйтесь, это моя слабость, - объяснил Шефер. - Я не могу прикасаться к бархату, от него у меня по телу пробегают мурашки. Вот шелк - другое дело. К шелковой коже рука так и тянется. Но бархат...
- Ну, тогда я хорошо защищена от вас, - рассмеялась Белла.
- К сожалению, да.
- Почему, к сожалению? - кокетливо спросила Белла, искоса взглянув на Шефера.
- Потому что вы... мне нравитесь. Очень.
Шефер взял руку Беллы и попытался ее погладить. Белла отняла руку.
- Все вы, мужчины, так говорите. Но я этому не верю.
- Честное слово, правда. Что скрывать. Так оно и есть. Я могу только завидовать вашему мужу...
- Не стоит. Ведь мой муж...
Белла сочла уместным вновь напомнить о том, как мало Вильям со своим положением достоин зависти. Что поделаешь? У него некрепкие локти и нет покровителей.
- Это, конечно, большой недостаток.
- И я так считаю. Но вы бы меня действительно осчастливили, если б сделали для него что-нибудь. Вы ведь обещали... У вас связи...
- М-да, - ответил Шефер, задумавшись. - Ладно, хорошо, ради вас я могу поговорить.
- С кем, позвольте спросить? - полюбопытствовала Белла.
- С тем самым человеком, который уладил и дела доктора Штейнгарта. Ведь на весах как-никак честь немецкого ученого звания.
Белла схватила доктора Шефера за руку, чтоб поблагодарить его.
- Так я в самом деле могу надеяться?
- Да, но я все же должен сказать, что с вами дело обстоит не так просто, как с доктором Штейнгартом. У него
большие заслуги, очень большие. А что я мог бы сказать в вашу пользу или в пользу вашего мужа? Вы сами понимаете.
Белла вздохнула.
- Кое-какие заслуги у нас все же имеются, - пролепетала она. - Мы против большевиков.
- Этого мало.
- Мой муж написал хвалебную статью о поэте Блунке, руководителе вашей литературной академии, когда тот приезжал сюда.
- Что из того? Учтите, что ваш муж все же придерживается английской ориентации...
- Да, придерживался. Но вы ведь сами сказали вчера, что между англичанами и немцами нет непреодолимых расхождений.
- Да, правда, в некоторых отношениях это так, но...
- У меня с мужем еще сегодня был долгий разговор об этом. Я защищала немцев, а он стоял за англичан, но в конце концов он со мной согласился.
Шефер посмеялся над ее наивностью.
- Только что мы пили тут за здоровье фюрера, - сказал он, — а ваш муж как будто стеснялся этого...
- Ах, он просто не привык. Поверьте, я его отучу от этой робости.
- Правда?
- Да, но что мне нужно делать ? Я готова на все.
Белла посмотрела на Шефера с покорным видом жертвенного агнца. Шефер решил, что подходящий момент настал.
- Знаете что?
Белла затаила дыхание, ее взгляд не отрывался от губ Шефера. Она читала в романах и знала из фильмов о том, что путь женщины к славе нередко начинается с постели или дивана. Она была готова к этому, раз уж судьба требует. К тому же ей попался мужчина, который не только нравился ей, но с помощью которого она сможет совершить прямо-таки львиный прыжок...
- Все зависит от вас самой... На первое время оставим в стороне вашего мужа.
- Да, оставим его в стороне, — согласилась Белла.
- Значит, вы согласны?
- На все, что вам угодно!
- Ну хорошо. Ваша задача не трудна.
И Шефер растолковал, что Белла должна всего-навсего собрать некоторые сведения... об отдельных лицах. Она, вероятно, хорошо знает здешнюю интеллигенцию. Круг ее знакомств не так уж мал. В случае необходимости его можно будет расширить. Надо разузнать, у кого какие взгляды и интересы, кто что читает, о чем любит говорить, с кем
общается, как относится к русским, к немцам, и прочие мелочи в том же роде.
Белла была удиблена и даже разочарована.
— Вы колеблетесь? Ну, как хотите! Если вы не согласны, не буду настаивать. Задание, как видите, легкое, скорее развлечение, чем работа, а за наградой мы. не постоим...
— Но мне все же надо поговорить с мужем.
— Зачем? Неужели вы все ему говорите? Неужели у вас нет своих секретов?
— Есть, но...
— Вашему мужу ни о чем не надо знать. По крайней мере, на первых порах. Потом посмотрим. Быть может, выяснится, что и он сумеет быть нам полезным. Мне даже хочется верить, что так и будет. Так что поначалу - абсолютная тайна! Но сможете ли вы ее сохранить?
— Смогу.
— Прекрасно. Тем больше обрадует вашего мужа счастье, которое однажды на него свалится.
— Как велико это счастье?
— Это будет зависеть от вас. Чего бы вам хотелось?
От разговора с Шефером Белла совершенно отрезвела. Она немного подумала и затем высказала свое заветное желание: ей больше всего хочется, чтобы Вильям попал на дипломатическую службу. Но Шефер ответил ей, что он не в состоянии устроить это. Этому препятствует прежде всего всем хорошо известная ориентация господина Китса. Да и вообще, дипломатическая служба в глухой провинции и еще в такое время - совершенный нонсенс. Лучше добиваться чего-либо более надежного, более перспективного.
— Что бы вы сказали, если б мы попытались, например, протащить его в доценты университета?
— Или даже в профессора?
— Все зависит от вас самой, сударыня, от ваших заслуг, от вашего усердия.,.
— Я попытаюсь сделать все, что смогу.
— Значит, договорились?
— Можете на меня положиться.
— Тогда и вы на меня.
После этого они ударили по рукам, поднялись и словно ни в чем не бывало направились в зал к другим гостям.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Приземистый человек с узенькими щелочками глаз и С поредевшими со лба рыжеватыми волосами сидел, лениво развалясь на стуле в таллинском ресторане «Золотой лев»
и ждал сладкого. От скуки он принялся ковырять в зубах, прикрыв рот салфеткой. Вдруг он услышал, как за его спиной кто-то остановился и спросил по-немецки:
- Разрешите сесть за ваш стол?
Человек торопливо обернулся, отбросил салфетку и вскочил. Он попытался встать навытяжку, но это было невозможно, так как от постоянной угодливости спина его сделалась согнутой.
- О, господин Шефер? Прошу, пожалуйста! — пробормотал он.
- Сидите, сидите, я не намерен вас долго задерживать, — начальственным тоном произнес Шефер и, усевшись, тотчас углубился в меню.
Расплывшись в улыбке, приземистый человек с любопытством воззрился на немца.
- Так, объезд закончен? Вы и на этот раз прибыли к нам с приятными новостями?
- Не совсем, - равнодушно ответил Шефер.
- Что же случилось?
- Ничего особенного. Только вот настроения...
Шефер недовольно покачал головой.
- Настроения, говорите?
- Да, настроения неважные.
Шефер заказал официанту обед и начал рассказывать о слышанном и виденном во время поездки.
- Если вы допустите, чтоб и дальше все шло так же, то не удивляйтесь, если месяца через два эта страна болыневизируется!
- Вы преувеличиваете, господин доктор!
- Нисколько. Разве вы не видите, как, несмотря ни на что, красная зараза распространяется, словно чума? Я мог бы привести множество примеров. Возьмите хоть профессора Кянда. Вам, должно быть, знакомо это имя. Он заражен! И как еще! Подумать только, солидный профессор, разумный, образованный, уравновешенный! Он отравляет молодежь, и никто ему не препятствует! Где ваше оружие — ваша печать? Вы издаете две большие газеты. Нужно стрелять из обоих стволов.!
- У меня не две, а четыре газеты! — не без гордости поправил его Маурер, издававший, кроме двух ежедневных газет, из которых одна была консервативной, а другая либеральной, еще бульварный листок и еженедельную газету.
- Тем хуже, что вы всего этого не используете. Лавина тронулась, и если вы вовремя не преградите ей путь, она сметет вас самого. Вообразите, что произойдет, если вы и тут потеряете моральную базу...
— Н-не б-бойтесь! — воскликнул Маурер, пытаясь скрыть собственный страх. — Уж м-мы сумеем ее остановить!
В его голосе Шеферу послышалось самодовольство, и это ему совсем не понравилось.
— Знаете, что я вам скажу. Жиденькие призывы вашей газеты к единодушию и гроша не стоят. Когда хотят истребить заразу, прибегают к самым радикальным мерам.
— К тюрьмам? — с улыбкой спросил Маурер. — Разумеется, это средство самое д-действенное, я в этом не сомневаюсь.
— Тюрьмы тюрьмами, но и вы должны пошевеливаться, особенно в теперешний момент.
— Мы ведь не сидим сложа руки.
— Вы действуете слишком осторожно, слишком робко. Вы не хотите придерживаться принципа, который проповедует наш фюрер. А вас, как дельца, он должен был бы особенно интересовать, ибо вам он сулит выгоду.
Сердце Маурера забилось сильнее. Что же это за принцип?
— Правильное применение лжи. Чем больше, чем невероятней ложь, тем больше ей верят, — объяснил Шефер. — От маленькой лжи пользы немного, а большая ложь может убить человека на месте. Но вы здесь еще не умеете обращаться с этим оружием.
Маурер пытался возражать, пытался даже приводить примеры из своей газетной практики, но Шефер прервал его:
— Вы гонитесь за какой-то пустенькой правдой. И тем самым лишаете человека фантазии, и он мельчает. Если уж не умеете врать напропалую, так лучше молчите.
Маурер нервно погладил подбородок. Много же знает этот молокосос! Ведь не кто иной, как Маурер, поставил на ноги свои газеты в основном с помощью сенсаций!
Но Шефер и слышать не хотел возражений.
— К чему вы, например, пишете об Эстонско-советском обществе? Его надо замалчивать. Ведь это рассадник красной заразы в чистом виде! Уж если и писать о нем, так только для того, чтобы компрометировать.
— Сами знаете, что это не так просто...
— Почему же? Кто вам запрещает скомпрометировать отдельных членов этого общества и очернить одного за другим его руководителей?
Маурер покачал головой.
— Нет, это не пройдет. Если мы открыто пригвоздим их к позорному столбу за то, что они красные, то создадим им еще большую рекламу.
— Почему непременно за это? Найдутся и другие поводы. Их надо усмирить по-иному, надо их так ошельмовать, чтоб они и головы поднять не смели. Почему вы не публикуете уничтожающих памфлетов и пасквилей? На что у медведя толстая шкура и густая шерсть, а и он теряет голову от пчелиных жал и, чтоб избавиться от них, начинает кататься по земле. А в результате? Ядовитые жала еще глубже вонзаются в тело. Заставьте же и людей вроде Кянда кататься по земле. Они станут посмешищем и сами уничтожат себя. Их авторитет и влияние тотчас упадут. А тираж ваших газет поднимется. Вы быстро найдете ахиллесову пяту у каждого. Ну, а не найдете, так тем легче будет ее выдумать. Иначе за что же вы платите жалованье своим газетным неграм?
— Вы говорите со мной, как с младенцем., — сказал Маурер и подумал, что нечего этому щенку учить старого пса, его газеты и раньше умели обливать помоями кого надо, сумеют и впредь. — Вы несколько опоздали со своим предложением, — соврал он Шеферу. — На днях в одной их моих газет появится целая серия ядовитых фельетонов под общим заголовком «Зверинец». Мы подумали и о профессоре Кянде. Его поведение для нас не новость. Напрасно вы меня, старую лису, учите...
Сразу же после обеда Маурер засеменил в редакцию своей либеральной газеты, чтоб дать там нужные указания.
А несколько дней спустя в газете «Кодумаа» появился пасквиль под заголовком «Петух на пеньке» . В нем аллегорически говорилось об одной домашней птице, о пернатом обольстителе, хвастливом, лживом плуте.
Что могло быть общего у профессора Кянда с этой птицей? Он прожил свою жизнь честно и не ухаживал за женщинами. И все же в пасквиле намекалось на сходство между Кяндом и Петухом на пеньке. Что же до карикатур, то они открыто на него указывали. Петух с большим гребнем вырыл проход под оградой из колючей проволоки и приглашал свою большую куриную семью перейти на другую сторону. На курах были белые студенческие шапочки. К большому пню прислонен был зонтик, тот предмет, с которым профессор Кянд никогда не расставался, разгуливая с ним в дождь и в вёдро, а на пне лежала всем знакомая широкополая шляпа профессора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47