А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


На перроне он заметил в петлицах у многих уезжающих те самые цветы, теперь уже увядшие, которые преподносились им утром с такой радостью. Куда делись флаги, трубы и девушки в национальных костюмах?
Когда поезд скрылся из виду, Пийбер почувствовал себя совсем покинутым. С кем обменяться мыслями? Куда пойти? Что предпринять?
Весь в испарине, с пересохшим ртом, он побрел обратно в гостиницу. Заснул он только под утро и проспал до обеда. Кошмарные ощущения вчерашнего дня исчезли бесследно. Да и в свежих газетах ничто не напоминало о вечерней панике. Разные незначительные сообщения, полицейская хроника, крупное объявление о кенигсбергской ярмарке, американские комиксы о гангстерах и черных масках — и больше ничего. Было тут и сообщение об удачном начале Прибалтийской недели. Да, нечего сказать, удачное начало! Скорей, пожалуй, попахивает концом!
Погода выдалась отличная, тянуло погулять.
Вместе с людским потоком Пийбер направился в Кадриорг.
День был воскресный, и каждый, кто мог, стремился выбраться из города поближе к зелени.
В парковом пруду неторопливо плавала пара лебедей, перед скамьями разгуливали голуби и прыгали воробьи. Здесь, на чистом воздухе, дышалось легко, люди никуда не торопились.
Пийбер уселся рядом с человеком, с виду похожим на рабочего, который бросал голубям хлебные крошки. Наблюдая, как птицы клюют хлеб, Пийбер пытался определить характер каждой из них. Потом, сняв шляпу, он зажмурился и подставил лицо солнечным лучам. Открыл он глаза лишь после того, как рядом с его соседом сел какой-то молодой человек.
— Что нового? — спросил старший из соседей Пийбера,
— Новостей много. И у нас тоже требуют нового правительства.
— Неужели правда? — спросил Пийбер, очнувшись. — Почему?
— Точно не знаю, но, кажется, потому, что нынешнее правительство нарушило договор.
— Что спрашивать! — сердито вставил сосед постарше. — Жалко вам, что ли?
Он бросил голубям такой большой кусок, что те испуганно разлетелись.
— Почему жалко, — извиняющимся голосом ответил Пийбер. — Просто хотелось узнать...
— Узнать? Удивительно, что Россия еще так долго терпела у себя за спиной эти шахер-махеры!
Пийбер больше не стал вмешиваться в разговор. Он слушал, о чем говорят рядом с ним, и удивлялся тому, что простые рабочие обо всем судят с той решительностью, на какую сам он не отваживался. Разговор коснулся даже Прибалтийской недели, вызвавшей пренебрежительные насмешки.
- Чем же вам не нравится эта неделя? — дерзнул спросить Пийбер.
- Неизвестно, что бы вы запели, если б рабочим людям со всей Прибалтики, таким, как мы, дали разок собраться вместе!
Пийберу не понравилось, что его сразу же отнесли к противному лагерю.
- Да что там говорить об этой неделе! - И молодой собеседник махнул рукой. — Говорят, участники разбежались, точно стая кур.
Пийбер постарался не выказать своего беспокойства.
- Вы уже слышали что-нибудь о составе нового правительства? — спросил он только.
- Разве так скоро услышишь ? Вон сколько машин понаехало к президентскому дворцу! Совещаются.
Старший произнес:
- Наперед известно, что будет.
- Вместо Юри поставят Яана, и все пойдет по-прежнему. Чулок новый, да дыра в нем старая.
Только на следующий день Пийбер узнал, каково истинное положение. Действительно, существовал Прибалтийский военный союз, который, как выразился Силлат, мог в подходящий момент стать седлом для Гитлера. На этом союзе неожиданно поставлен крест. Похоже, что жизнь сдвинулась с мертвой точки. Каким будет новое правительство? Либеральней нынешнего? Пожалуй, так... Иначе быть не может.
«Не пора ли, — подумалось Пийберу, — сказать свое слово и людям вроде меня? Теперь на политической арене должны появиться новые силы. А что, если бы я сам?..» Мысль, промелькнувшая в его голове, была столь грандиозна, что у него дух захватило.
Он поспешно вернулся в родной город, чтоб посоветоваться с единомышленниками. Но в своем кафе он никого не застал.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Направляясь утром на работу, Хилья издали увидела шедшего навстречу старика Винналя, в костюме из чесучи, в соломенной шляпе и с толстой тростью в руке. Пиджак его был расстегнут. Его коренастая фигура заняла узкий тротуар почти целиком, и, чтоб пропустить его, Хилье пришлось сойти на мостовую.
- Стоп! - воскликнул Винналь, неожиданно загородив Хилье дорогу тростью. — Куда так быстро, барышня?
- На работу, куда же еще!
Так-так-так. К Мутли? Ну, как там, ничего?
Раньше Винналь никогда не интересовался жизнью Хильи, а сейчас он расспрашивал обо всем — и сколько ей платят, и как к ней относятся, и не тяжелая ли работа, и как она ладит с хозяином.
— Так-так-так, - произнес он, разузнав' обо всем. - Знаете что, барышня? Вы могли бы вернуться к нам на фабрику. Вы всегда были хорошей, честной девушкой и, когда нужно, работали до ночи. Мы бы вам крон десять прибавили... И работа нашлась бы полегче. Стоит подумать... А как поживает ваш брат?
— Да все так же...
— Ужасно несправедливо с ним поступили, ужасно несправедливо. Такой прекрасный человек — и вдруг... Но, знаете, всему есть границы!.. Такая же история с этим Михкелем Сааром. Он, кажется, родственником вам приходится?
-Дядя.
— Ну вот, даже дядя. А что с ним сделали? Но не беда, не беда, теперь они скоро вернутся.
— Вы думаете?
— Конечно. Ведь старого правительства уже нет, Испарилось. А что до нового, так поживем — увидим. Без амнистии дело, во всяком случае, не обойдется. Даст бог, вернутся к вам брат и дядя. Коли вернется Саар, он может в любое время получить у нас работу. Можете ему так и передать. Пусть обратится к директору Винналю. Вы ведь знаете, я уж больше не хозяин фабрики, а директор. Фабрику санировали, и теперь она принадлежит акционерному обществу... Но Винналь все же остался Винналем. Так ему и скажите, А когда возвратится ваш брат, то мы и для него найдем местечко.
— Так вы в самом деле думаете, что они вернутся! — с волнением спросила Хилья. У нее самой мелькала порой эта мысль, но уверенности не было.
— А куда же они денутся? Вернутся, это ясно как божий день. Так что до свиданья. Подумайте хорошенько о том, что я сказал. У нас вам будет не хуже, чем у Мутли.
Винналь за руку попрощался с Хильей и двинулся было дальше, но тут же снова к ней обернулся.
— Ах да, глупая история получилась с этим вашим векселем. Хорошо, что мы там в банке вовремя заметили и поправили дело. Сын мой, понимаете, был тогда ужасно занят, в голове забот куча, не мудрено, что он ошибся. Не стоит на это сердиться. Случается, знаете ли...
Для Хильи осталось загадкой: с чего это Винналь вдруг проявил к ней такую участливость и доброту? Уж не боялся ли он чего-нибудь? Не считал ли и себя виновным в высылке брата и дяди?
Возвращаясь с работы, Хилья встретилась с кладовщиком Вардьей. Тот задержал ее руку Б своей.
- Ты рада? — спросил он.
- Чему? Тому, что Винналь снова зовет к вам на работу? Что у вас там произошло? Откуда вдруг такая перемена?
Вардья многозначительно усмехнулся.
- Вполне вероятно, — сказал он, — что Винналь трусит. Ведь скоро старик своими глазами увидит красноармейцев, которые должны прибыть завтра и разместиться на пригородной мызе. По этому поводу сегодня в разных местах, и на их фабрике тоже, состоялись собрания, на них выбрали рабочих делегатов для встречи красноармейцев и передачи им приветствий. По душе ли это таким, как Винналь? Ему даже и думать тошно о том, что должно быть создано новое правительство и что его дружки туда вряд ли попадут. К тому же в один прекрасный день могут вернуться Михкель с Паулем, а каково ему будет смотреть им в глаза...
- Неужели, - удивилась Хилья, - разрешат открыто приветствовать красноармейцев?
- Пусть попробуют запретить! Небось не прошлогодняя осень! — ответил Вардья.
- И мне бы хотелось их встретить!
- Идем с нами!
- Обязательно пойду!
Вардья все никак не мог расстаться с Хильей. У него было приподнятое настроение, ему хотелось поделиться с кем-нибудь обуревавшими его чувствами, хотя ему не всегда удавалось найти подходящие слова для их выражения.
- Ты понимаешь, девочка, что все это значит?.. Понимаешь, что происходит? Воздух наэлектризован, и в любую минуту может грянуть такая гроза, что... Как же Винналю не дрожать? Ведь и собаки трусят по-разному: одна рычит, другая виляет хвостом. Винналь из породы последних... Впрочем, ну его! Теперь слово за нами... За мной, за тобой, за Михкелем, за всеми нами... Соображаешь? И уж мы-то это слово скажем!
Видно, что-то и впрямь в корне изменилось, если шутник Вардья говорил сегодня так серьезно и так взволнованно.
С бьющимся сердцем Хилья побежала домой, чтоб выложить все новости Минне.
- Знаешь, Пауль и Михкель скоро возвращаются! Вот чудесно! Они вернутся!
Но Минна не выразила радости.
- Где же мы их всех поместим? - проворчала она.
Она стала необычно молчаливой и серьезной, вечером
ушла из дому, не поужинав, а утром когда Хилья уже уходила на работу, ее все еще не было.
В этот день весь город пребывал в настороженном ожидании. Это ощущалось повсюду, где находились люди: и на улицах, и в кафе, и в магазинах, и в учреждениях. Эспе удивился тому, как осаждали банк. Одни в панике изымали оттуда свои вклады, другие, наоборот, несли туда последние гроши. Ни на миг не прекращалась толчея и в отделе сейфов. Одни приходили и, дочиста опустошив свои несгораемые шкафы, сдавали ключи, а другие до отказа набивали свои хранилища всевозможными ценностями и бумагами. На лестнице и в коридоре шла отчаянная спекуляция золотом и валютой, которые резко поднялись в цене. Бледные и нервные люди были точно в лихорадке, боялись какой-то катастрофы, разговаривали шепотом...
Договорились, что Эспе после работы зайдет за Хильей, чтоб вместе отправиться за город, на большак, по которому должна была прибыть советская танковая часть.
Велико было удивление Эспе, когда он, войдя в ворота, увидел на дворе телеги, нагруженные пожитками. По узкой лестнице грузчики волокли вниз рояль, а Минна в это время гонялась по двору за курами, чтобы, переловив их, посадить в большую бельевую корзину. Появление Эспе она и не заметила.
— Что у вас тут за суматоха? — спросил Эспе у Хильи, встретив ее на верху лестницы.
— Ах, я, кажется, не смогу пойти с тобой! Сам видишь, что тут творится. И нужно же было этой Минне затеять переезд именно сегодня!
Всем была известна тайна Минны, имевшей любовника, который иногда навещал ее, когда Хильи не было дома. Знали и то, что друг Минны торгует старьем и что его лавка находится напротив городской аптеки, а сам он живет в большом доме на косогоре, откуда открывается вид на половину города. Минна давно решила рано или поздно перебраться в этот дом, а теперь, когда возвращение Михкеля стало вопросом нескольких недель или даже дней, не имело никакого смысла медлить. Если Михкель узнает о ее шашнях, он изобьет ее до бесчувствия и выкинет за дверь. Лучше уж самой заблаговременно перебраться.
В результате, когда Хилья вернулась сегодня с работы, то глазам своим не поверила: переселение шло полным ходом.
Между тем Минна успела упрятать всех кур в корзину и, отдуваясь, поднялась наверх. Комната и кухня оголились, не осталось даже стула, чтобы присесть. Эти пустые комнаты, в которых ей так долго пришлось прожить, навели на Минну уныние. Ей хотелось выбраться отсюда тайком и незаметно, но пришлось делать это на глазах у соседей. Люди подглядывали за ней из-за гардин и, конечно, осуждали ее и порицали.
Хоть бы спросил кто-нибудь, зачем и куда она решила вдруг перебраться! Но нет, все молчат, словно и сами знают, что она задумала. И Хилье, кажется, не жалко с ней расстаться. Вот бесстыжая девчонка, она, кажется* даже довольна!
Из задней комнаты донеслись голоса. Там у Хильи гость? Как, значит, она весь город созвала полюбоваться на ее отъезд! А то и еще почище: помочь ей укладываться, чтоб она убралась поскорей! Да, дверь открылась, и вошла Хилья со своим парнем, чтоб помочь вынести последние вещи.
Эспе схватил в углу матрац и понес его вниз, Хилья встала на принесенный стул и начала снимать стенные часы. Этого еще недоставало!
- Вы меня с ума сведете! - вскричала Минна, готовая вырвать стул из-под Хильи. - Чего вы от меня хотите? Что вы ко мне пристали? Я вас не звала! Оставь часы в покое! Хочешь меня напоследок еще воровкой сделать!
Слова ее перемежались со всхлипываниями. Время от времени она отнимала от лица передник, чтоб угостить Хилью самой отборной бранью. Но чем больше неистовствовала Минна, тем спокойней становилась Хилья. Она смотрела на тетку почти с сожалением: бедная, не может сдержать себя! Но Минну этот сожалеющий взгляд приводил в еще большую ярость.
- Так вот она, твоя благодарность! Я тебя приютила из жалости: куда, мол, ты денешься одна-одинешеиька. А ты, как я вижу, вовсе бессердечная. Тебе все равно, живу ли я на свете или нет. Ты даже рада, что я уезжаю. Змея ты, гадюка! Как и вся твоя родня. Терпеть не могу никого из вас! Я вас всех ненавижу! Все вы мужичье, голытьба несчастная, и лучшей жизни не стоите. Век вам сидеть в этой грязи, из которой вы вышли, и никогда вам не видать хорошей жизни. Все вы когда-нибудь издохнете под забором, как последние нищие, вот что я вам скажу. Будете еще корочки, объедки подбирать со столов богачей!
Хилья прямо опешила от такой брани. Ей хотелось возразить, но язык словно прилип к гортани. Хилья почувствовала себя так, будто попала в когти к ведьме, о которой читала когда-то в сказке, и лишь после того, как Эспе прибежал обратно за последними вещами и с улыбкой взглянул на нее, ей удалось стряхнуть с себя оцепенение.
Минна умолкла, вытерла глаза передником, схватила с подоконника шаль и, не оборачиваясь, спустилась вниз. Возы были уже увязаны и выехали со двора.
Хилья в задумчивости остановилась посреди опустевшего двора. В книге ее жизни снова была перевернута страница. Новая страница окажется, наверно, интересней и содержательней прежней, но все же досадно, что- Минна выказала
такую черствость и уехала с таким скандалом. Что скажет Михкель, когда вернется?
Хилья смахнула рукой набежавшую слезу и вернулась в комнату, где Эспе возился со стенными часами, стараясь пустить их.
- Теперь можно отправляться, - сказал он, спрыгивая со стула.
- Есть ли смысл? - с сомнением спросила Хилья. - Все равно опоздали.
Ей бы хотелось посидеть тут в углу одной и молча поплакать. Но Эспе не оставлял ее в покое и потащил с собой. Они спустились вниз, наломали в углу двора полную охапку цветущей сирени и отправились.
Едва они достигли последних домов предместья, как вдали на шоссе увидели большую толпу людей, махавших руками и бросавших цветы.
- Идут, идут!
Сквозь тяжелый грохот танков слышались несмолкающие крики «ура» и приветственные возгласы.
Расстояние между Хильей с Эспе и головным танком быстро уменьшалось. Покрытые пылью броневые машины, гремя гусеницами по большаку, замедленным ходом двигались вперед, оставляя позади синеватый дымок. Народ, вышедший им навстречу и теперь провожавший их в город, хлынул следом, увлекая за собой наших молодых друзей. Опершись о ствол большого дерева, Хилья жадно вглядывалась в этих крепких, дочерна загоревших танкистов. Они стояли в открытых люках, положив одну руку на броню, а другой прижимая к груди охапки цветов, и, несмотря на суровую сдержанность, не могли все же скрыть своей радости.
Эти гости, прибывшие издалека на своих стальных машинах, сразу показались Хилье долгожданными друзьями, близкими и родными.
- Ребенок у тебя на руках, что ли? - окликнули Хилью сзади. Обернувшись, она увидела Вардыо.
Хилья в самом деле все время прижимала к груди, словно ребенка, охапку сирени. Как же это она забыла про цветы и оставила их у себя!
Она догнала последний танк, что-то взволнованно крикнула командиру на башне, и тот, обернувшись и наклонившись, взял у нее цветы, кивнул ей и помахал рукой.
- Спасибо, славненькая!
Хилья была тем более счастлива, что этому танкисту еще не досталось цветов и в глазах его сверкнула благодарность. Забывшись, Хилья побежала за машиной. Командир нагнулся вниз и что-то сказал ей, но танк уже ушел вперед, и она не расслышала слов.
Хилья оглянулась. Эспе исчез.
Он все время держался около Машин приглядываясь к их строению и ходу, к толщине брони, к гусеницам, к смотровым щелям, к расположению орудий. В нем снова проснулся техник.
Они нашли друг друга только в городе.
- Послушай, Анатолий, скажи, что значит это слово...
- Какое?
- Ну, это...
В памяти Хильи удержалось все: и лицо танкиста, такое маленькое под большим шлемом, и его смуглый румянец, и большие темные глаза, и пушок над верхней губой, лишь следовавшее за «спасибо» таинственное слово вдруг вылетело из головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47