Поговаривали о том, что уезжающие любители драки должны собраться на новогодний бал. От самого бала ожидали большого великолепия. В число организаторов празднества входили виднейшие из столпов общества: сам городской голова, префект полиции, генерал Эрмсон и крупный промышленник Винналь. Именитейшие светские дамы не жалели сил, самоотверженно собирая вещи для лотереи. При этом пожертвования до были соответствовать достоинству сборщиц; обычных лотерейных пустяков вообще не пришмаля, нужно было давать что-нибудь вроде окорока, шелкового платья или пуда сахару.
Портнихи дни и ночи корпели над вечерними платьями, с булавками в зубах они усердствовали на примерках изо всех сил, стараясь удовлетворить каждую прихоть заказчиц. Но их все равно бранили, на них сердились. В последний момент, перед самым балом, они бежали, задыхаясь, к своим клиенткам, бережно неся на руке пышные, словно пена, платья, завернутые в бумагу. Куаферы целый день без передышки трудились над прическами, закручивая волосы наверх или выкладывая около ушей кокетливые локоны. И здесь порой слышались сердитые вскрикивания, когда раскаленные щипцы нечаянно касались кожи.
Последний слой пудры, последний мазок помады, последний поворот перед зеркалом — и вот уже заранее заказанная машина или сани подвозят разукрашенную даму с ее кавалером к зданию театра. Из пальто и шуб, как из коконов, вылупляются яркие платья, черные фраки, смокинги и мундиры. Уже взоры дам завистливо скользят по туалетам соседок. Перед зеркалами толчея. Мужчины, вставая позади дам на цыпочки, пытаются поправить галстук или пригладить волосы. На лестнице, поднимающейся в зал, сверкают, показываясь из-под шлейфов, серебряные и золотые туфельки.
Когда в зал вместе с другими патронами бала вошел городской голова, оркестр грянул туш. Гости, рассевшиеся вдоль стен, поднялись и зааплодировали. Начался первый вальс. В соседнем зале, где стояли накрытые белыми скатертями столы, сновали туда и сюда кельнеры с подносами в руках и салфетками под мышкой. Вскоре все столы оказались занятыми, и опоздавшим, приходилось искать знакомых, к которым можно было бы присоседиться. В фойе устроили лотерею. Принимались деньги, вертелось лотерейное колесо, вынимались скрученные номера и выдавались выигрыши.
Праздник был полном.
Молодежь отправилась танцевать, и большой стол посреди бокового зала почти опустя. Торговец Винналь, казавшийся сутулым рядом с генералом Эрмсоном, сидевшим прямо и неподвижно, посмотрел сквозь строй бутылок в танцевальный зал и произнес невесело:
Да, сегодня .мы веселимся вовсю. Но кто знает, где мы встретим следующий Новый год?
— Что- с тобой? Умирать собрался или потерял веру в нашу силу? — спросил генерал.
— Нет, вера осталась, но сын... понимаешь.,.
— Сын? Ты же всегда был им недоволен, клял его на чем свет стоит. Он же не пропал, а, наоборот, отправился за славой и орденами.
— Жалко все-таки подлеца...—. сказал Винналь, снимая очки и вытирая глаза... И поругать-то будет некого. Сиди один, словно медведь в берлоге.
— А капиталы? Разве они тебя не греют? Так чего же ныть?
г- Да-а-а,. капиталы О них-то и вся .забота, Может, в будущем году нам придется еще труднее.
— Э, брось, самые трудные дни позади. Вот осенью было худо. Все обрушилось на нашу голову так неожиданно. Теперь что! Наши, тоже не спали. Балтийский блок — это тебе не шуточки. Согласуем планы генштабов, и тогда держись! Тогда нам никто не страшен! Я старый стратег и могу тебе сказать, что когда Ленинград будет взят, русские сами уберут отсюда свои войска. А там уж мы посмотрим...
Да, обо всем этом Винналь уже слышал от Потермана, но он был прежде всего деловым человеком и, говоря о тяжелых днях, имел в виду то, что виды на санацию его предприятия пошатнулись, Потерман дал ему понять, что сейчас не удастся устроить Винналю ссуду, ибо времена уже. не те и надо соблюдать осторожность, — один промах — и Можно, свернуть себе шею. Вот если международная обстановка станет более обнадеживающей, тогда можно будет поговорить и о долгосрочных ссудах, о санаций и о погашении долгов, и об иностранной валюте. А пока — нет. Пусть Винналь подождет.
Несмотря на дружбу, генерал считал Винналя мелкотравчатым человеком, копеечной душой, о чем говорил ему прямо в лицо. Пусть Винналь берет пример с него! С каким размахом он умеет вести свои собственные дела, как, например, теперь, когда он достал оружие и боеприпасы и припрятал, их. Кто знает, вдруг да понадобятся. Предстоящий отъезд сына его тоже не огорчал. Пусть едет! Чем раньше понюхает пороху, тем лучше. Поглядите, как лихо этот парень танцует, как он неутомим, как галантен с дамами!
— А вы, молодой.человек, почему не танцуете? — обратился генерал к сидевшему неподалеку Виллему Китсу, стулья рядом с которым опустели.
— За меня это делает моя супруга, — кашлянув, ответил Ките, несколько смущенный вопросом генерала.
— Вы разрешите мне пригласить ее, когда начнется мазурка?
— Пожалуйста!"— воскликнул польщенный Ките.
Белла уже больше часа назад ушла в танцевальный зал,
оставив на попечение Виллема свою сумочку из золотой
парчи. Вернется она, конечно, не раньше, чем оркестр кончит играть. Биллем знал свою жену: настроение Беллы мигом испортилось бы, если бы она хоть на один танец осталась без партнера. Смысл жизни этой праздной женщины в том и состоял, чтобы все снова, убеждаться в своей способности очаровывать мужчин и возбуждать зависть женщин.
В парнике буржуазного общества произрастали в изобилии эти яркие с виду, паразитические цветы, жизнь которых заключалась в том, чтоб обвиваться вокруг других растений. Они требовали, чтоб ими любовались. И находились люди, любовавшиеся ими. Именно такой пустоцвет был идеалом Виллема Китса,
Одним из тех, вокруг кого Белла любила обвиваться, был Виллибальд Муйдре, но ей и в голову не приходило, что Муйдре такой же пустоцвет, как она, также жаждущий любования, Она была убеждена в том, что покорила эту кудрявую голову, и, чтоб удержать поклонника, разыгрывала перед ним роль влюбленной, хотя и оставалась равнодушной. С Муйдре дело обстояло точно так же: влюбленные взгляды Беллы льстили ему, и в награду за них он щедро осыпал ее искусными комплиментами.
Любой, кто пригляделся бы к ним во время танца, счел бы их влюбленной парочкой — такими чувствительными взглядами обменивались они, так нежно прижимались друг к другу. Но Муйдре при этом трезво размышлял: «Любую минуту она могла бы стать моей». А Белла, в свою очередь, так же холодно рассуждала: «Я вконец вскружила ему голову. Как велика моя власть!»
— Белла! — нежно шепнул Муйдре на ушко своей партнерше и, касаясь губами ее локона, ждал действия своего шепота.
— Виллибальд! — прошептали ему в ответ. — Неужели вы правда хотите уехать?.. Как я боюсь за вас!.. Я тут умру... от скуки.
— А я там... от тоски.
— Когда вас не будет здесь, я каждый день буду повторять ваше имя сотни раз.
— Не знаю, сумею ли я писать для газет. Я буду ежедневно писать вам, только вам!
Каждый был так уверен, в действии своих слов, что и не догадывался о лжи другого, а если догадывался, то не имел никакой охоты задумываться об этом.
— Знаете что, дорогая! — воскликнул вдруг Муйдре и почувствовал, как при одной неожиданной мысли у него перехватило дыхание. — Давайте исчезнем отсюда!
— Но куда?
— Ко мне... Будем гадать, будем лить олово!
Предложение было сделано просто так, наудачу. Муйдре был уверен, что Белла откажется. Но Белла воскликнула :
— Идем! Но, ради бога, так, чтоб никто не заметил! Биллем ни в коем случае не должен догадаться.
Муйдре побледнел, и на его лице застыла принужденная улыбка. Как Белла могла так легко уступить? Он был разочарован. И куда же он поведет эту женщину, ведь у него нет даже отдельной комнаты... К тому же так ли уж он жаждет этой Беллы?
Они пробрались между танцующими в фойе, постояли там немного около лотерейного колеса, все время озираясь, не следит ли кто за ними, и наконец спустились по лестнице в гардероб.
— Не думаю, что нам удастся уйти совершенно незаметно, — заколебался Муйдре, хотя кругом не было видно ни одного знакомого. Он уже утратил всякий аппетит к этому перезрелому плоду, который падал в руки еще до того, как потрясли дерево. «Сердцевина уже прогнила», — подумал он мимоходом и со страдальческим видом принялся отыскивать в карманах номер от пальто.
Белла тотчас же ощутила эту перемену в настроении Муйдре и почувствовала себя оскорбленной. Давая согласие, она просто испытывала Муйдре, так как знала, что ей все равно никуда не уйти, — ведь номер от ее пальто был у мужа.
— Какой удар... Значит, ваш номер... — Муйдре попытался изобразить глубокое огорчение, но ему это плохо удалось, он не смог скрыть прорвавшейся радости.
Беллу охватила злость, она повернулась спиной к Муйдре и бросила через плечо:
— Трус!
Увидев спускавшегося по лестнице Пийбера, она подлетела к нему, схватила его под руку и попросила, чтоб он проводил ее наверх, что тот охотно сделал.
Весь вечер Пийбер чувствовал себя одиноким. Рут отказалась пойти с ним, знакомых у него тут было мало, никто не пригласил его к своему столу, танцевать он не умел, а на лотерейное колесо и смотреть не хотел: он и так просадил там целых пять крон. Он слонялся в толпе то здесь, то там, то и дело спускался и поднимался по лестнице, будто ему все время надо было спешить куда-то. Он чувствовал себя не лучше, чем собака в церкви. Теперь он обрадовался, что избавится от скуки, тем более что Белла, войдя в боковой зал, сразу направилась к большому столу, за которым сидели важные гости. Но только они подошли туда, как Белла отпустила руку Пийбера, поблагодарила его й, преспокойно усевшись, оставила своего провожатого там, где он стоял. Поскольку никто не обращал на него внимания, ему оставалось лишь незаметно .удалиться.
В это же время генерал Эрмсон поманил к себе пальцем молодого человека, вернувшегося с танцев.
— Вот что. Поди скажи капельмейстеру, что генерал приказывает играть мазурку. Пусть прекращают вальс.
Минуту спустя послышались первые такты мазурки, и генерал повел Беллу в танцевальный зал. Подпершись левой рукой, а правую вытянув вперед, генерал выждал, когда можно будет стукнуть ногой об пол и начать танец. Вдоль стен и в дверях столпились гости, привлеченные занятным зрелищем. Других пар не было, и старый генерал прилагал все усилия, чтоб казаться гибким и проворным. Он то убыстрял, то замедлял движения, то скользил по паркету, то отстукивал каблуками, в то время как маленькая женщина, казавшаяся в черном платье еще более хрупкой, чем обычно, легко порхала следом, то умеряя, то удлиняя шаг. Закончив первый круг, генерал внезапно опустился на одно колено и завертел партнершу вокруг себя. Все захлопали, решив, что танец кончен, - большего и требовать нельзя было, - но генерал, уже весь покрасневший, стараясь не подавать виду, что задыхается, поднялся и сделал второй круг по залу, после чего снова встал на колено и, чтобы передохнуть, заставил даму несколько раз обойти вокруг себя.
Старик, видимо, переоценил свои силы, потому что, когда он поднимался, перед глазами у него плыли круги, дыхание прерывалось, а грудь и голову сжимало словно тисками. Опираясь на свою слабую партнершу, он, пошатываясь, ушел обратно, слыша за спиной хлопки и догадываясь в то же время о сострадательном шепоте, а может быть, и насмешках. За столом он старался улыбаться в ответ на комплименты, но в душе проклинал свое легкомыслие и готов был бы поставить себя на два часа под ружье.
Вскоре он покинул бал. Вместе с ним ушли городской голова, префект и большая часть пожилых людей, предоставив молодежи веселиться дальше.
Пийбер тоже наблюдал за мазуркой медведя и лани, но это зрелище вызвало у него отвращение, и он спустился вниз, чтоб взять пальто и уйти домой. Однако, проходя мимо ресторана, он услышал нежную мелодию и решил взглянуть, что там делается.
На узкой эстраде играл что-то лирическое небольшой струнный оркестр, потому что джаз, гремевший тут по вечерам, был переведен в танцевальный зал, где он выступал
в очередь с духовым оркестром. Тающий напев скрипки был так пленителен, что Пийбер тотчас закрыл за собой дверь и, пройдя вперед, занял место у свободного столика.
Он заметил сидевших возле стены знакомых: студентов, писателей, художников. Увидел он и Раутама. Он почувствовал, что все эти люди ему ближе, чем сынки богачей, пившие и горланившие возле самой эстрады.
Вдруг музыка затихла и откуда-то послышалось шипение громкоговорителя. Пробило двенадцать. Все подняли бокалы в честь Нового года.
Пийбер был сегодня неудачником, не везло ему наверху, не повезло и тут. Даже стакана чаю ему еще не подали. Да и с кем тут чокнешься? К счастью, общее внимание привлек хриплый голос из громкоговорителя.
«...единство народа... Жизненное пространство нашего народа... Дружественное единодушие всех слоев народа... Сношения с германским государством в обстановке полного доверия и во взаимных интересах...» — доносились фразы из речи премьер-министра.
За спиной Пийбера от стены донеслось сначала покашливание, а потом выкрики, все более и более громкие:
— Хватит!.. Выключите!.. К чертям это красноречие!.. Что за вздор он мелет!
Пийберу понравились эти возгласы, он оглянулся через плечо и одобрительно кивнул. Но тут закричали за столом у эстрады:
— Молчать там!
Пийбер побледнел.
— Кто сказал «вздор»? — заорали там же, и кто-то вскочил, сердито оглядываясь по сторонам.
Над столами, над головой Пийбера, уже начавшего жалеть, что он вообще зашел сюда, закипела словесная перепалка. Но Пийбер все-таки остался, хотя у него замирало сердце. Заиграл оркестр, и возбуждение улеглось. Но воздух снова накалился, когда немного погодя с бала явилась шумная компания во главе с Уно Эрмсоном и Каартом.
— А вот рыцари финского ножа! Лахтари в смокингах! — крикнули из-за столиков у стены.
Эти крики были оставлены пока без внимания, но в воздухе запахло грозой. И она разразилась, когда на эстраде начали исполнять куплеты с предсказаниями на новый год. В первых строках куплетист превознес отъезжающих «героев», в ответ на что у ближайшего стола бурно зааплодировали и подняли бокалы. Но в тот же миг за столом у стены послышался пронзительный свист и по адресу куплетиста закричали: «Долой!»
Маленький пучеглазый Эрмсон тотчас ринулся на поиски противников.
— Кто тут осмелился свистеть? — заорал он. — Кто кричал «долой»?
— Заткнись и не чирикай, коротышка! — басом рявкнул на него писатель Силлат.
Повадки Силлата были всем известны: когда он сердился, то не боялся ни бога, ни черта, и после схваток с ним мало кто уходил с целой шкурой.
За спиной Эрмсона-младшего уже собрались его собутыльники.
— Кто этот коротышка? — крикнул он с вызовом и, схватив со стола бутылку, угрожающе ею замахнулся, но сосед Силлата успел схватить бокал с вином, плюнуть в него и выплеснуть все вино Эрмсону в лицо.
Поднялся невообразимый тарарам. Мелькали кулаки, летали тарелки и бутылки, срывались скатерти со всем, что на них стояло, опрокидывались столики. Пийбер, возмущенный до крайности, собрался было мирить противников, но те уже швыряли друг в друга стулья, и выбраться из ресторана стало нелегко. Он быстро пробрался в уголок и притаился на корточках за опрокинутым столиком. Но и там было не особенно надежно: Силлата, Раутама и их сторонников загнали в тот же угол, и положение их становилось все хуже, так как, видимо, к противнику прибывала снаружи подмога. Впрочем, так только казалось; любопытствующие, едва заглянув в ресторан, тотчас пускались наутек.
Вдруг разбилась люстра. Используя возникшее замешательство, оттесненные в угол тотчас же перешли в стремительное наступление и вскоре вышибли из помещения противника, который уже предвкушал победу.
Для молодцов вроде Каарта кабацкие скандалы были делом привычным, но к сегодняшней потасовке примешалась политика, и это их особенно раздражало. Какая наглость — устраивать антиправительственные демонстрации и нападать на бравых рыцарей, собравшихся отправиться на выручку к братьям финнам!
— Все это было подстроено! — вскричал Каарт на улице, ощупывая шишку на лбу. - Нельзя им спускать! Надо.„ сообщить полиции!
Остальных такой выход не устраивал: их одолевал зуд к подвигам. Каарта даже обругали за то, что он слишком поспешно оставил поле боя. Ссора между единомышленниками разгорелась и настолько затянулась, что когда они
наконец решили вернуться и продолжить сведение счетов с противником, последнего уже не оказалось на месте. В руки им попался только Пийбер, но он не оказывал достойного сопротивления, а лишь извинялся и приводил всевозможные доводы в свое оправдание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47