..
— Я не могу, не могу больше.
В больной проснулась жалость к себе, она отвернулась к стене и зарыдала. Милиствер тихонько поглаживал ее руку. Много повидав в жизни слез и утеряв излишнюю чувствительность, он на этот раз все же был растроган. Больная инстинктивно почувствовала это и удивилась. Она повернула голову, взглянула на врача и узнала его. Министверу показалось, будто в глазах девушки мелькнула искорка прежней жизнерадостности, и это его обрадовало.
Уходя, он прочел во взгляде девушки, устремленном на него, благодарность и в то же время отчаяние и мольбу о помощи. Как экономка, так и горничная говорили Министверу об Асте только плохое. «Красовалась тут, словно пава какая. Вообразила себя невесть какой принцессой. Вот и получила поделом!»
Но чем больше Милиствер слышал дурного, тем сильнее хотелось ему вырвать больную из этого гибельного окружения, отвоевать ее для жизни.
Он незаметно вышел через черный ход и, спускаясь по темной лестнице, услышал в саду голоса:
— Где ты там? Не отставай. Еще простудишься.
— Постой, постой, куда торопиться! Когда... ик... Когда я был помоложе так мне десять бутылок... Что такое десять бутылок? Скажешь себе: «Раз!» —и нету... и все... ик... Сбегаешь кое-куда, и больше никаких забот... хоть снова начинай... А теперь что? Эх, старость, старость!
— Какая там старость? Ты погляди на юбиляра! Одной ногой уже в могиле, а на другой за девочками скачет! Бери с него пример.
Разговор перешел на Асту. Подумаешь, цаца какая, погладили разок против шерсти, так она уже и жить не хочет.
— А все-таки красивая она девка!
— Красивая... ик... А видишь, до чего грех... доводит... Кто знает., выживет ли.
— А ты бы на всякий случай причастил ее.
— Надо бы... ик... Постой, я еще попытаюсь... Ох, уж эта молодежь! Так напоить...
Прошло какое-то время, прежде чем пробсту удалось избавиться от лишнего груза. Его приятель во фраке, прислонившись к стволу дерева, поглядел на освещенный дом и глубоко вздохнул.
Спустя несколько минут оба — один маленький и тощий, другой большой и толстый, - обнявшись, побрели к парадному входу.
— Причастить ее, говоришь? Теперь, пожалуй...
Другой неверным голосом затянул песню. Пробст подтянул ему мощным басом, и в тишине ночи послышалось.
Снова я вам повторю: Молодость - дивное время, Молодости не вернешь!
Милиствера словно хлестнули по лицу грязной тряпкой.
— Свиньи! — процедил он сквозь зубы и вытер лицо носовым платком.
Выйдя из ворот, он быстро направился к стоянке такси, решив увезти Асту из этого омута.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Винналь, все еще чувствовавший усталость после своего дня рождения, прилег у себя в кабинете на диване. Но недолго он смог предаваться отдыху, вскоре его опять начал мучить страх, вызванный на этот раз паникой среди местных немцев. Они поспешно бежали из той страны, где прожили господами около семисот лет. Тут было что-то загадочное и устрашающее. К чему бы такая спешка? Уж не к войне ли? Правда, Потерман утверждал, что немецкий капитал не уйдет отсюда, — но можно ли верить этому? И Винналь опять переживал мучительную тревогу из-за своего имущества, которое могло погибнуть в военном урагане. И потом эти рабочие — с каждым днем они наглеют... Да, почва колеблется все более. Добром это не кончится. Надо бы удрать. Но куда? Куда? За какую-нибудь сотню крон можно, конечно, легко превратиться в немца и податься в Германию, но эта перспектива казалась мало привлекательной. Польскому консулу переселиться в Познань, насильственно отнятую у поляков, — нет, это не годится. Уж лучше какой- либо тихий, нейтральный уголок Европы, вроде Швейцарии с ее горами, куда уже успел удрать бывший министр иностранных дел, или Швеция, которая находится так близко...
Ощущение, что медлить нельзя ни минуты, сделалось таким гнетущим и мучительным, что лоб Винналя покрылся холодным потом. Немедленно нужно бежать отсюда, немедленно предпринять что-либо... Но все существо сто было словно парализовано.
Из этого паралича вывела Винналя горничная, сообщившая, что пришел мастер Воореп, желающий повидать хозяина.
«Неужели опять дурные новости?» — испуганно подумал Винналь, встал и угрюмо вышел в зал, где при слабом освещении электрических свеч в стенных канделябрах лавровые деревья и белые хризантемы отбрасывали таинственные тени, напоминая о смерти.
Воореп приоткрыл дверь и, просунув в нее свою маленькую голову, спросил разрешения побеспокоить хозяина. Затем он бочком вошел в зал, сунул Винналю руку и отвесил такой глубокий поклон, точно собирался поцеловать руку хозяину.
— Ну, что у вас там слышно? - угрюмо спросил Винналь, предчувствуя недоброе.
Присев на краешек Стула и беспокойно оглядываясь своими крысиными глазками, Воореп ответил:
— Настроение у нас сегодня неспокойное.
— Так-так... Опять какое-нибудь собрание? Как только меня нет, тотчас же что-нибудь стрясется. Но не могу же я постоянно торчать у вас? Я немного нездоров. Вчера тут был небольшой праздник — день рождения...
Воореп вскочил и поздравил хозяина.
— Надеюсь, вы получили мою поздравительную телеграмму? По правде сказать, с этого и начались у нас волнения. В субботу я поговорил с нашими людьми, соберем, мол, деньги и купим что-нибудь, ну, просто на память. Куда там! Мне даже говорить не дали. А когда я потихоньку отправился собирать подписи, так даже бумагу разорвали. Сказать неловко, что посоветовали сделать с этой бумагой. Самого меня чуть не избили...
— Кто же это?
— Кто бы ни был. Некрасиво, знаете, доносить. Коли заподозрят, житья мне не будет.
— Хватит кривляться, выкладывайте!
— Нет, господин Винналь, увольте. Вы сами услышите от них. Я и пришел предостеречь вас...
— Предостеречь? Ну-ну! — испуганно произнес Винналь.
Понизив голос, словно у стен могли быть уши, Воореп
рассказал, что на фабрике состоялось собрание, где было сказано много сердитых слов, что там приняты решения и выбрана делегация, которая еще сегодня явится к Винналю со своими требованиями.
— Я всячески старался успокоить людей, сказал, что время сейчас неподходящее, что сейчас у вас много трудностей...
— Каких трудностей? - с раздражением перебил Винналь. — Что знаете вы о моих трудностях?
Он сердито взглянул на мастера.
— И какого черта вы вздумали выпрашивать поздравления для меня ? Будто меня и так не завалили поздравлениями? Посмотрите, там целая куча почетных адресов, цветов, подарков! Читали небось, что пишут... Даже президент вспомнил обо мне, прислал дорогой подарок... Да-а... Передо мной уже издали шляпу снимают, а вы, прохвосты, там...
— Но не я же... — попытался вставить Воореп.
— Просил я вас? Чего же вы там треплетесь! Только волнения вызываете! Думаете, большая для меня потеря, если меня не вспомнили? Разреветься я должен из-за этого? Вот возьму и в один прекрасный день всех вас выгоню...
Весь свой гнев, всю досаду Винналь излил на голову своего покорного слуги...
— Больше вы ничего и не умеете, как клянчить у меня прибавки. Точно нищие. Точно пиявки, хотите высосать всю мою кровь. Скоро вы начнете требовать домов отдыха, санаториев, курортов - так, что ли? По ту сторону колючей проволоки вам ведь напевают эти песенки о райском житье. Благодарить должны меня, благодарить за то, что я даю вам работу и хлеб. Но этого вы не умеете, ведь вы невоспитанные мужланы, лентяи, жаднюги, от злости вы просто лопнуть готовы, стыда у вас и в помине нет.
— Но не я же... - повторил Воореп. - Я же сказал, что другие...
— Ах, все вы одинаковые проходимцы. Вы только вид умеете делать, а на хозяйское добро вы так же падки, как и другие.
Тут Воореп осмелился возразить:
— Меня, господин Винналь, вы все же должны знать. Да, если нужно, я иногда выступаю в защиту других, но из-за этого нельзя меня смешивать с ними. Я не большевик, это вам должно быть известно. Но я не могу видеть, как обижают кого-либо, будь то рабочие или хозяин. Скажем, если случится, что вы не совсем справедливы к рабочим, тогда я не побоюсь... напомнить вам об этом.
— Ах, так я несправедлив? Я, по-вашему, последний жулик? И это вы говорите мне в лицо?
— Я только сказал: если случится... — еще смелее начал возражать Воореп и с краешка стула подвинулся на середину. — Скажите сами: к чему это Приведет, если всюду начнем раздувать вражду? Не к классовой ли борьбе? Вы этого добиваетесь? Нужно ли нам это? Мир, гражданский мир должен воцариться у нас, тем более теперь, когда...
— Вот как, гражданский мир? Хорошенький гражданский мир, когда вы там все время бунтуете. А эта ваша делегация пусть отправляется к собаке под хвост.
— Как вам угодно, господин Винналь. Но я бы посоветовал выслушать ее. Если вы не сможете ублаготворить их, ну, тогда другое дело. Но они все же выскажут то, что у них на сердце, и на некоторое время перестанут ворчать, будут дожидаться. А вы получите ясную картину и будете знать, что предпринять...
— Нечего учить меня. Сам знаю, что делать.
Оба замолчали.
— Ну что ж, мне тогда больше нечего... — промямлил- Воореп и встал.
— Куда же вы так скоро? — немного любезнее спросил Винналь.
Неумно было бы отпускать без угощения своего верного слугу. Может еще пригодиться. К тому же от праздника много всего осталось. Винналь позвал экономку и приказал ей устроить в столовой легкую закуску для гостя. Воореп, правда, отказывался, но хозяйское гостеприимство было таким настойчивым, что пришлось покориться.
— Что я за сквалыга, если отпущу вас без угощения! Как можно!
В этот момент позвонили. Горничная доложила, что трое мужчин желают поговорить с хозяином.
— Это они! — побледнев, прошептал Воореп. Глаза его забегали по зале, будто ища, где бы спрятаться.
— Ступайте в столовую! — пришел на помощь хозяин. — А вы, — обратился он к горничной, — отошлите этих людей, пусть придут в другой раз, а сегодня, скажите, хозяин занят.
В передней ждали трое: Саар, Вардья и Риухкранд.
С приходом Таммемяги оживилась деятельность городской подпольной партийной организации, и Саар также стал активнее. Его слово имело вес, авторитет его среди рабочих быстро вырос, и они даже избрали его своим старостой. Вардья пользовался не меньшим уважением, чем Саар. Когда нужно было отстаивать интересы рабочих, он был неуступчив и упрям, хотя обычно отличался добродушием. Все знали, как тяжело ему живется со своей большой семьей, но никто не видел его в дурном настроении. Кому бы пришло в голову, что этот добродушный старик
хранит на фабричном складе за канализационными трубами и железными плитами запрещенную литературу и секретные документы? В помощь к этим двум товарищам местный совет профсоюзов прислал Пауля Риухкранда.
Делегация и не подумала уходить. Послали сказать хозяину, что будут ждать хоть до завтрашнего утра.
Относя свое пальто на вешалку, Вардья увидел там знакомую куртку с заячьим воротником и меховую шапку.
- Узнаешь? — спросил он Михкеля.
- Ишь ты, и эта шкура здесь!
- Пришел, верно, жаловаться папочке на то, что ему штанишки обмочили, - засмеялся Вардья, напоминая, что произошло в субботу, когда с Воорепом сыграли шутку, облили водой при умывании. Не кто иной, как Саар, схватил его своими ручищами и задержал под насосом.
Недолго пришлось делегации дожидаться. Убедившись, что от рабочих не отделаться, хозяин любезно пригласил посетителей войти. «Уж я сумею смазать и раскрутить эти ржавые гайки, - подумал он. - На Воорепа можно и покричать, а для этих приходится надевать шелковые перчатки».
Он включил в зале полный свет — зажег и люстру, и все бра. Торжественное освещение, ковер, покрывающий весь пол, обтянутые шелком изящные стулья, лавры в кадках — все это должно произвести впечатление. И делегаты сперва и впрямь смутились — не знали, куда ступить, где стать.
- Двоих из вас я знаю, - сказал Винналь, обращаясь к своим рабочим, — но младшего... как будто не помню.
- Риухкранд, от профессиональных союзов, - коротко отрекомендовался молодой человек, доселе стоявший в отдалении.
- Вот как, от профсоюзов?.. Риухкранд?
Винналь с трудом подавил досаду при слове «профсоюз».
- Фамилия эта мне знакома, - продолжал он. - У меня в конторе служит девушка с такой фамилией.
- Это моя сестра, - сказал Пауль.
На этом интерес к Риухкранду был исчерпан. Поближе к столу, где сидели другие, хозяин его не пригласил, а указал на стул, стоявший поодаль.
- Мы пришли... — начал Саар.
- Да-да, я знаю, это прекрасно, что вы пришли, - прервал его Винналь. - Знаете, дорогие мои, вы попали ко мне под конец праздника по случаю моего дня рождения. Может, читали в газете? Постойте, подождите минутку.
Он поспешил в другую комнату и вернулся оттуда с бутылкой вина и с рюмками.
— Сначала давайте промочим горло, а уж потом займемся более серьезными делами.
Он стоя налил бокалы, но никто не притронулся к ним.
— Ах да, вы правы! Закуска! Как же можно без этого!
Он снова отправился в столовую, чтобы отдать распоряжение экономке. Возвращаясь, он молвил:
— Да, уж этот мне день рождения, знаете... Был, да сплыл... Будто и не было. Какой мне в нем прок? Только расходы да головная боль. Я же не такой, как один из моих знакомых...
Он принялся рассказывать историю об одном скупце, который тщательно взвешивал, кого звать на свою серебряную свадьбу, кого нет, и хотел все рассчитать так, чтоб ему была от гостей тройная прибыль.
Члены делегации терпеливо ждали, но словоизлияниям Винналя не видно было конца.
На стол подали поднос с аппетитными закусками.
— Вот так. Теперь, кажется, все. Приступим! А вы там, господин Риухкранд, чего дожидаетесь, придвигайте-ка стул! За чье же здоровье нам прежде всего выпить?
Он подождал с минутку, но никто не. произнес ни слова.
— Ну, так выпьем за нашего славного фабричного старосту. Прозит! Что бы я стал делать, если бы у меня не было такого работника, как Саар? Управляется за десятерых. Если б все были такие! Поглядите, какие руки! Точно клещи! Уж если кого схватят, так только синяки останутся. Ведь верно, Вардья?
— Об этом лучше мастера спросить, — ответил Вардья.
Винналь сделал вид, что не расслышал ответа. Он
насильно сунул в руки каждому по рюмке.
— Ну, чего же вы ждете?
Подавая пример, он выпил свою рюмку до дна и поставил на стол. Туда же, будто сговорившись, поставили непригубленные рюмки и другие.
— Это что за мода? — с укором сказал Винналь. - В общество трезвости вступили, что ли? Как вас прикажете понимать? Брезгаете моим вином? Или предпочитаете пиво?
Посетители отказались и от пива. Но было необходимо смягчить этих людей, предотвратить подготовленный ими натиск, разрушить козни, с которыми они явились.
— Ну, в таком случае хоть закусите! Посмотрите, какой угорь!
Белая, жирная рыба выглядела так аппетитно, что у самого Винналя потекли слюнки.
— Оставьте! - пробасил Саар. — Мы пришли сюда не есть и пить. У нас дела поважнее. Мы пришли к вам от рабочих как представители.
Он напомнил о растущей дороговизне и коротко изложил требование рабочих повысить заработную плату. Но Винналем овладела рассеянность, и он пропустил речь Саара мимо ушей.
— Тяжело, говорите? — ухватился он за одно случайно услышанное слово. - Знаю, что тяжело. А кому легко? Особенно трудно тем, у кого семья большая, как, например, у Вардьи. Сколько у вас этих карапузов? Трое? Четверо?
— Пятеро.
— Вот-вот, детьми обзаводиться - это вы умеете!
Вардья пожал плечами.
— Ну да, что поделаешь, для бедняка это единственное утешение. Одного можете прислать летом ко мне на хутор, в пастухи. По крайней мере, сыт будет и постолами обзаведется. Да, это просто несчастье, что столько людей на свет рождается. Отсюда и бедность. А вот природа умнее людей, выдумала войну.
— Природа ли? — ответил Вардья. — Войну скорее богачи выдумали...
Риухкранда, который до этого молчал, взяло зло, и он спросил у Винналя, ходил ли его сын в пастухах, чтобы заработать себе постолы и наесться досыта.
Винналь исподлобья взглянул на Риухкранда, и губы у него дрогнули.
— Если это вас интересует, могу вам с гордостью сообщить, что я сам когда-то был пастухом. Вы могли прочесть об этом в воскресной газете. Впрочем, не из каждого пастуха выходит король. Пробиваться, пробиваться нужно...
— Мы-то рады пробиваться, - ответил Вардья, - да самих нас уж .очень обирают.
— Нужна удача, — заметил Винналь.
— Нужна бессовестность, чтоб драть шкуру с ближних, — поправил его Риухкранд.
Винналь опять окинул Риухкранда пренебрежительным взглядом, помолчал и сказал:
— Я не отрицаю, что рабочим тяжело. Но и вполовину не так тяжело, как мне и другим хозяевам. Не верите? Ну, скажем, война. Что вы теряете? Кроме жизни, ровно ничего. А я? Все свое состояние. Да, даже сейчас, в мирное время, у меня голова кругом идет, и я не
знаю, как быть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Я не могу, не могу больше.
В больной проснулась жалость к себе, она отвернулась к стене и зарыдала. Милиствер тихонько поглаживал ее руку. Много повидав в жизни слез и утеряв излишнюю чувствительность, он на этот раз все же был растроган. Больная инстинктивно почувствовала это и удивилась. Она повернула голову, взглянула на врача и узнала его. Министверу показалось, будто в глазах девушки мелькнула искорка прежней жизнерадостности, и это его обрадовало.
Уходя, он прочел во взгляде девушки, устремленном на него, благодарность и в то же время отчаяние и мольбу о помощи. Как экономка, так и горничная говорили Министверу об Асте только плохое. «Красовалась тут, словно пава какая. Вообразила себя невесть какой принцессой. Вот и получила поделом!»
Но чем больше Милиствер слышал дурного, тем сильнее хотелось ему вырвать больную из этого гибельного окружения, отвоевать ее для жизни.
Он незаметно вышел через черный ход и, спускаясь по темной лестнице, услышал в саду голоса:
— Где ты там? Не отставай. Еще простудишься.
— Постой, постой, куда торопиться! Когда... ик... Когда я был помоложе так мне десять бутылок... Что такое десять бутылок? Скажешь себе: «Раз!» —и нету... и все... ик... Сбегаешь кое-куда, и больше никаких забот... хоть снова начинай... А теперь что? Эх, старость, старость!
— Какая там старость? Ты погляди на юбиляра! Одной ногой уже в могиле, а на другой за девочками скачет! Бери с него пример.
Разговор перешел на Асту. Подумаешь, цаца какая, погладили разок против шерсти, так она уже и жить не хочет.
— А все-таки красивая она девка!
— Красивая... ик... А видишь, до чего грех... доводит... Кто знает., выживет ли.
— А ты бы на всякий случай причастил ее.
— Надо бы... ик... Постой, я еще попытаюсь... Ох, уж эта молодежь! Так напоить...
Прошло какое-то время, прежде чем пробсту удалось избавиться от лишнего груза. Его приятель во фраке, прислонившись к стволу дерева, поглядел на освещенный дом и глубоко вздохнул.
Спустя несколько минут оба — один маленький и тощий, другой большой и толстый, - обнявшись, побрели к парадному входу.
— Причастить ее, говоришь? Теперь, пожалуй...
Другой неверным голосом затянул песню. Пробст подтянул ему мощным басом, и в тишине ночи послышалось.
Снова я вам повторю: Молодость - дивное время, Молодости не вернешь!
Милиствера словно хлестнули по лицу грязной тряпкой.
— Свиньи! — процедил он сквозь зубы и вытер лицо носовым платком.
Выйдя из ворот, он быстро направился к стоянке такси, решив увезти Асту из этого омута.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Винналь, все еще чувствовавший усталость после своего дня рождения, прилег у себя в кабинете на диване. Но недолго он смог предаваться отдыху, вскоре его опять начал мучить страх, вызванный на этот раз паникой среди местных немцев. Они поспешно бежали из той страны, где прожили господами около семисот лет. Тут было что-то загадочное и устрашающее. К чему бы такая спешка? Уж не к войне ли? Правда, Потерман утверждал, что немецкий капитал не уйдет отсюда, — но можно ли верить этому? И Винналь опять переживал мучительную тревогу из-за своего имущества, которое могло погибнуть в военном урагане. И потом эти рабочие — с каждым днем они наглеют... Да, почва колеблется все более. Добром это не кончится. Надо бы удрать. Но куда? Куда? За какую-нибудь сотню крон можно, конечно, легко превратиться в немца и податься в Германию, но эта перспектива казалась мало привлекательной. Польскому консулу переселиться в Познань, насильственно отнятую у поляков, — нет, это не годится. Уж лучше какой- либо тихий, нейтральный уголок Европы, вроде Швейцарии с ее горами, куда уже успел удрать бывший министр иностранных дел, или Швеция, которая находится так близко...
Ощущение, что медлить нельзя ни минуты, сделалось таким гнетущим и мучительным, что лоб Винналя покрылся холодным потом. Немедленно нужно бежать отсюда, немедленно предпринять что-либо... Но все существо сто было словно парализовано.
Из этого паралича вывела Винналя горничная, сообщившая, что пришел мастер Воореп, желающий повидать хозяина.
«Неужели опять дурные новости?» — испуганно подумал Винналь, встал и угрюмо вышел в зал, где при слабом освещении электрических свеч в стенных канделябрах лавровые деревья и белые хризантемы отбрасывали таинственные тени, напоминая о смерти.
Воореп приоткрыл дверь и, просунув в нее свою маленькую голову, спросил разрешения побеспокоить хозяина. Затем он бочком вошел в зал, сунул Винналю руку и отвесил такой глубокий поклон, точно собирался поцеловать руку хозяину.
— Ну, что у вас там слышно? - угрюмо спросил Винналь, предчувствуя недоброе.
Присев на краешек Стула и беспокойно оглядываясь своими крысиными глазками, Воореп ответил:
— Настроение у нас сегодня неспокойное.
— Так-так... Опять какое-нибудь собрание? Как только меня нет, тотчас же что-нибудь стрясется. Но не могу же я постоянно торчать у вас? Я немного нездоров. Вчера тут был небольшой праздник — день рождения...
Воореп вскочил и поздравил хозяина.
— Надеюсь, вы получили мою поздравительную телеграмму? По правде сказать, с этого и начались у нас волнения. В субботу я поговорил с нашими людьми, соберем, мол, деньги и купим что-нибудь, ну, просто на память. Куда там! Мне даже говорить не дали. А когда я потихоньку отправился собирать подписи, так даже бумагу разорвали. Сказать неловко, что посоветовали сделать с этой бумагой. Самого меня чуть не избили...
— Кто же это?
— Кто бы ни был. Некрасиво, знаете, доносить. Коли заподозрят, житья мне не будет.
— Хватит кривляться, выкладывайте!
— Нет, господин Винналь, увольте. Вы сами услышите от них. Я и пришел предостеречь вас...
— Предостеречь? Ну-ну! — испуганно произнес Винналь.
Понизив голос, словно у стен могли быть уши, Воореп
рассказал, что на фабрике состоялось собрание, где было сказано много сердитых слов, что там приняты решения и выбрана делегация, которая еще сегодня явится к Винналю со своими требованиями.
— Я всячески старался успокоить людей, сказал, что время сейчас неподходящее, что сейчас у вас много трудностей...
— Каких трудностей? - с раздражением перебил Винналь. — Что знаете вы о моих трудностях?
Он сердито взглянул на мастера.
— И какого черта вы вздумали выпрашивать поздравления для меня ? Будто меня и так не завалили поздравлениями? Посмотрите, там целая куча почетных адресов, цветов, подарков! Читали небось, что пишут... Даже президент вспомнил обо мне, прислал дорогой подарок... Да-а... Передо мной уже издали шляпу снимают, а вы, прохвосты, там...
— Но не я же... — попытался вставить Воореп.
— Просил я вас? Чего же вы там треплетесь! Только волнения вызываете! Думаете, большая для меня потеря, если меня не вспомнили? Разреветься я должен из-за этого? Вот возьму и в один прекрасный день всех вас выгоню...
Весь свой гнев, всю досаду Винналь излил на голову своего покорного слуги...
— Больше вы ничего и не умеете, как клянчить у меня прибавки. Точно нищие. Точно пиявки, хотите высосать всю мою кровь. Скоро вы начнете требовать домов отдыха, санаториев, курортов - так, что ли? По ту сторону колючей проволоки вам ведь напевают эти песенки о райском житье. Благодарить должны меня, благодарить за то, что я даю вам работу и хлеб. Но этого вы не умеете, ведь вы невоспитанные мужланы, лентяи, жаднюги, от злости вы просто лопнуть готовы, стыда у вас и в помине нет.
— Но не я же... - повторил Воореп. - Я же сказал, что другие...
— Ах, все вы одинаковые проходимцы. Вы только вид умеете делать, а на хозяйское добро вы так же падки, как и другие.
Тут Воореп осмелился возразить:
— Меня, господин Винналь, вы все же должны знать. Да, если нужно, я иногда выступаю в защиту других, но из-за этого нельзя меня смешивать с ними. Я не большевик, это вам должно быть известно. Но я не могу видеть, как обижают кого-либо, будь то рабочие или хозяин. Скажем, если случится, что вы не совсем справедливы к рабочим, тогда я не побоюсь... напомнить вам об этом.
— Ах, так я несправедлив? Я, по-вашему, последний жулик? И это вы говорите мне в лицо?
— Я только сказал: если случится... — еще смелее начал возражать Воореп и с краешка стула подвинулся на середину. — Скажите сами: к чему это Приведет, если всюду начнем раздувать вражду? Не к классовой ли борьбе? Вы этого добиваетесь? Нужно ли нам это? Мир, гражданский мир должен воцариться у нас, тем более теперь, когда...
— Вот как, гражданский мир? Хорошенький гражданский мир, когда вы там все время бунтуете. А эта ваша делегация пусть отправляется к собаке под хвост.
— Как вам угодно, господин Винналь. Но я бы посоветовал выслушать ее. Если вы не сможете ублаготворить их, ну, тогда другое дело. Но они все же выскажут то, что у них на сердце, и на некоторое время перестанут ворчать, будут дожидаться. А вы получите ясную картину и будете знать, что предпринять...
— Нечего учить меня. Сам знаю, что делать.
Оба замолчали.
— Ну что ж, мне тогда больше нечего... — промямлил- Воореп и встал.
— Куда же вы так скоро? — немного любезнее спросил Винналь.
Неумно было бы отпускать без угощения своего верного слугу. Может еще пригодиться. К тому же от праздника много всего осталось. Винналь позвал экономку и приказал ей устроить в столовой легкую закуску для гостя. Воореп, правда, отказывался, но хозяйское гостеприимство было таким настойчивым, что пришлось покориться.
— Что я за сквалыга, если отпущу вас без угощения! Как можно!
В этот момент позвонили. Горничная доложила, что трое мужчин желают поговорить с хозяином.
— Это они! — побледнев, прошептал Воореп. Глаза его забегали по зале, будто ища, где бы спрятаться.
— Ступайте в столовую! — пришел на помощь хозяин. — А вы, — обратился он к горничной, — отошлите этих людей, пусть придут в другой раз, а сегодня, скажите, хозяин занят.
В передней ждали трое: Саар, Вардья и Риухкранд.
С приходом Таммемяги оживилась деятельность городской подпольной партийной организации, и Саар также стал активнее. Его слово имело вес, авторитет его среди рабочих быстро вырос, и они даже избрали его своим старостой. Вардья пользовался не меньшим уважением, чем Саар. Когда нужно было отстаивать интересы рабочих, он был неуступчив и упрям, хотя обычно отличался добродушием. Все знали, как тяжело ему живется со своей большой семьей, но никто не видел его в дурном настроении. Кому бы пришло в голову, что этот добродушный старик
хранит на фабричном складе за канализационными трубами и железными плитами запрещенную литературу и секретные документы? В помощь к этим двум товарищам местный совет профсоюзов прислал Пауля Риухкранда.
Делегация и не подумала уходить. Послали сказать хозяину, что будут ждать хоть до завтрашнего утра.
Относя свое пальто на вешалку, Вардья увидел там знакомую куртку с заячьим воротником и меховую шапку.
- Узнаешь? — спросил он Михкеля.
- Ишь ты, и эта шкура здесь!
- Пришел, верно, жаловаться папочке на то, что ему штанишки обмочили, - засмеялся Вардья, напоминая, что произошло в субботу, когда с Воорепом сыграли шутку, облили водой при умывании. Не кто иной, как Саар, схватил его своими ручищами и задержал под насосом.
Недолго пришлось делегации дожидаться. Убедившись, что от рабочих не отделаться, хозяин любезно пригласил посетителей войти. «Уж я сумею смазать и раскрутить эти ржавые гайки, - подумал он. - На Воорепа можно и покричать, а для этих приходится надевать шелковые перчатки».
Он включил в зале полный свет — зажег и люстру, и все бра. Торжественное освещение, ковер, покрывающий весь пол, обтянутые шелком изящные стулья, лавры в кадках — все это должно произвести впечатление. И делегаты сперва и впрямь смутились — не знали, куда ступить, где стать.
- Двоих из вас я знаю, - сказал Винналь, обращаясь к своим рабочим, — но младшего... как будто не помню.
- Риухкранд, от профессиональных союзов, - коротко отрекомендовался молодой человек, доселе стоявший в отдалении.
- Вот как, от профсоюзов?.. Риухкранд?
Винналь с трудом подавил досаду при слове «профсоюз».
- Фамилия эта мне знакома, - продолжал он. - У меня в конторе служит девушка с такой фамилией.
- Это моя сестра, - сказал Пауль.
На этом интерес к Риухкранду был исчерпан. Поближе к столу, где сидели другие, хозяин его не пригласил, а указал на стул, стоявший поодаль.
- Мы пришли... — начал Саар.
- Да-да, я знаю, это прекрасно, что вы пришли, - прервал его Винналь. - Знаете, дорогие мои, вы попали ко мне под конец праздника по случаю моего дня рождения. Может, читали в газете? Постойте, подождите минутку.
Он поспешил в другую комнату и вернулся оттуда с бутылкой вина и с рюмками.
— Сначала давайте промочим горло, а уж потом займемся более серьезными делами.
Он стоя налил бокалы, но никто не притронулся к ним.
— Ах да, вы правы! Закуска! Как же можно без этого!
Он снова отправился в столовую, чтобы отдать распоряжение экономке. Возвращаясь, он молвил:
— Да, уж этот мне день рождения, знаете... Был, да сплыл... Будто и не было. Какой мне в нем прок? Только расходы да головная боль. Я же не такой, как один из моих знакомых...
Он принялся рассказывать историю об одном скупце, который тщательно взвешивал, кого звать на свою серебряную свадьбу, кого нет, и хотел все рассчитать так, чтоб ему была от гостей тройная прибыль.
Члены делегации терпеливо ждали, но словоизлияниям Винналя не видно было конца.
На стол подали поднос с аппетитными закусками.
— Вот так. Теперь, кажется, все. Приступим! А вы там, господин Риухкранд, чего дожидаетесь, придвигайте-ка стул! За чье же здоровье нам прежде всего выпить?
Он подождал с минутку, но никто не. произнес ни слова.
— Ну, так выпьем за нашего славного фабричного старосту. Прозит! Что бы я стал делать, если бы у меня не было такого работника, как Саар? Управляется за десятерых. Если б все были такие! Поглядите, какие руки! Точно клещи! Уж если кого схватят, так только синяки останутся. Ведь верно, Вардья?
— Об этом лучше мастера спросить, — ответил Вардья.
Винналь сделал вид, что не расслышал ответа. Он
насильно сунул в руки каждому по рюмке.
— Ну, чего же вы ждете?
Подавая пример, он выпил свою рюмку до дна и поставил на стол. Туда же, будто сговорившись, поставили непригубленные рюмки и другие.
— Это что за мода? — с укором сказал Винналь. - В общество трезвости вступили, что ли? Как вас прикажете понимать? Брезгаете моим вином? Или предпочитаете пиво?
Посетители отказались и от пива. Но было необходимо смягчить этих людей, предотвратить подготовленный ими натиск, разрушить козни, с которыми они явились.
— Ну, в таком случае хоть закусите! Посмотрите, какой угорь!
Белая, жирная рыба выглядела так аппетитно, что у самого Винналя потекли слюнки.
— Оставьте! - пробасил Саар. — Мы пришли сюда не есть и пить. У нас дела поважнее. Мы пришли к вам от рабочих как представители.
Он напомнил о растущей дороговизне и коротко изложил требование рабочих повысить заработную плату. Но Винналем овладела рассеянность, и он пропустил речь Саара мимо ушей.
— Тяжело, говорите? — ухватился он за одно случайно услышанное слово. - Знаю, что тяжело. А кому легко? Особенно трудно тем, у кого семья большая, как, например, у Вардьи. Сколько у вас этих карапузов? Трое? Четверо?
— Пятеро.
— Вот-вот, детьми обзаводиться - это вы умеете!
Вардья пожал плечами.
— Ну да, что поделаешь, для бедняка это единственное утешение. Одного можете прислать летом ко мне на хутор, в пастухи. По крайней мере, сыт будет и постолами обзаведется. Да, это просто несчастье, что столько людей на свет рождается. Отсюда и бедность. А вот природа умнее людей, выдумала войну.
— Природа ли? — ответил Вардья. — Войну скорее богачи выдумали...
Риухкранда, который до этого молчал, взяло зло, и он спросил у Винналя, ходил ли его сын в пастухах, чтобы заработать себе постолы и наесться досыта.
Винналь исподлобья взглянул на Риухкранда, и губы у него дрогнули.
— Если это вас интересует, могу вам с гордостью сообщить, что я сам когда-то был пастухом. Вы могли прочесть об этом в воскресной газете. Впрочем, не из каждого пастуха выходит король. Пробиваться, пробиваться нужно...
— Мы-то рады пробиваться, - ответил Вардья, - да самих нас уж .очень обирают.
— Нужна удача, — заметил Винналь.
— Нужна бессовестность, чтоб драть шкуру с ближних, — поправил его Риухкранд.
Винналь опять окинул Риухкранда пренебрежительным взглядом, помолчал и сказал:
— Я не отрицаю, что рабочим тяжело. Но и вполовину не так тяжело, как мне и другим хозяевам. Не верите? Ну, скажем, война. Что вы теряете? Кроме жизни, ровно ничего. А я? Все свое состояние. Да, даже сейчас, в мирное время, у меня голова кругом идет, и я не
знаю, как быть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47