Мы быстро спустились на лед и тоже побежали к медведю, но стрелять не могли, так как за медведем гнались люди. Охотничий азарт охватил толпу матросов настолько, что они не сознавали, что делали. Ближе всех за медведем,
почти нагоняя его, бежал один кочегар. Он хлопал в ладоши и кричал: «У-лю-лю... у-лю-лю!..»
Все это происходило на дрейфующих льдах, поэтому люди все рассеялись, перепрыгивая через трещины и разводья. Когда кочегар почти догнал медведя, тот обернулся и, зарычав, пошел на него. Кочегар опешил и остановился, потом бросился бежать обратно. Но куда? Льды дрейфовали, и путь к ледоколу был отрезан. Я бросился наперерез медведю, но багор, с помощью которого я перепрыгивал через небольшие разводья, соскочил с края льдины и ухнул в воду; я чуть не утонул; мокрый, еле-еле вылез на лед.
«Охота» завершилась нашим позором. Медведь ушел. Хорошо, что он еще никого не задрал. Товарищи потом рассказывали, что на ледоколе картина была весьма своеобразная. По палубе метался белый, как полотно, Игорь Владиславович, а капитан неистово кричал. Впрочем, главным виновником этой охоты был капитан. Ему не надо было выпускать людей на лед и не посылать своего дублера, который не мог с ними справиться. Первым на лед надо было сойти нам, охотникам, и застрелить медведя, который, очевидно, не был даже ранен.
На этом злополучном месте пришлось еще задержаться, пока проверили, не остался ли кто из людей на льду.
Нас, охотников, ждал позор. Лучше бы не участвовать в этой «охоте». Когда я вернулся на ледокол, Игорь Владиславович дал мне стакан коньяку и отправил спать, сказав, что «суд чинить будем завтра».
Больше всех попало дублеру капитана; конечно, он натворил дел, но по выговору заработали и все участники охоты. Хуже всего было то, что у нас хотели отобрать винтовки; но потом все же пожалели и винтовки оставили. Зато вся стенная газета была в карикатурах. Меня нарисовали даже в двух видах — летящим в воздухе и упавшим в воду, отчего поднялась туча брызг, чуть не залившая ледокол. Потом всех охотников долго преследовали насмешки.
Слово «охотник» стало самым нарицательным словом на ледоколе. Про нас насочиняли много всяких веселых куплетов. Словом, досталось изрядно.
Однажды, после ночной вахты, я ложился спать. Сегодня к чаю должны были быть оладьи. Это было самое вкусное блюдо. Но очень хотелось спать, и я решил пожертвовать оладьями. Вдруг по радио прозвучал зычный голос капитана: «Охотники, на нос!» А потом он перечислил всех, кого вызывал, в том числе и меня.
Первая мысль была, что нас опять кто-нибудь разыгрывает, но потом я вскочил, быстро оделся и выбежал. На носу были все, кроме Васи, но и он скоро подошел. Капитан с мостика сказал:
— Справа по борту лежбище моржей. Даю вам шанс вернуть свою былую славу,—-и потом добавил: — Только на этот раз уж не осрамитесь!
Он смеялся; настроение у него было отличное. Зато мы волновались больше, чем балерины перед первым выходом на сцену. Провал сейчас — это позор до конца экспедиции. Все, кто были на ледоколе, высыпали на палубу и с нетерпением ждали, что будет. В наш адрес по-прежнему летели шуточки.
— Ребята, моржей стрелять надо только в шею или голову, иначе уйдут, — сказал Вася.
Но расстояние, с которого обычно стреляют, большое, и приходится хорошо выцеливать. Голова на таком расстоянии меньше мушки.
Морж огромное морское животное. Весит он больше тонны. Вместо лап у него ласты; это помогает ему легко плавать. В воде моржи необычайно ловки, они могут плавать лежа на боку, на'спине, на животе и даже плыть назад. Если бы моржи стали соревноваться с любым чемпионом мира по плаванию, то завоевали бы первое место. У каждого моржа два острых клыка величиной до метра. Этими клыками они ударяют, когда защищаются или нападают. Опираясь на клыки, они легко вскарабкиваются на лед.
Местное население добывает моржей для питания. Шкуры их идут для поделок, клыки — для косторезных работ. Особенно ценна у моржей их очень вкусная печень. Она весит 8—10 килограммов. Под толстой кожей у моржа находится еще более толстый слой жира, — это и защищает его от холода. На суше моржи очень неповоротливы и не любят передвигаться.
По мере приближения ледокола моржи заволновались. Первыми бросились в воду моржихи, увлекая за собой своих маленьких детенышей. Глупые детеныши не хотели идти в воду; тогда моржихи подняли ласты и на-
давали «моржовым ребятишкам» таких оплеух, что те сразу же бросились в воду.
Мы приблизились метров на двести. Головы зверей на таком расстоянии были очень маленькие, но промахнуться нам никак нельзя.
Волнение у моржей усилилось. Очевидно, наш корабль наводил на них ужас. Моржи прыгали в воду. На льдине остались только огромные ленивые самцы. Им было в высшей степени все безразлично и даже наше «чудище». Мы дали залп. Морж, в которого я стрелял, уронил голову и замер.
— Есть! — крикнул я.
— Есть и у меня, — сказал стрелявший рядом Вася.
Остальные охотники уложили еще двух моржей. Наконец-то мы восстановили свой авторитет после неудачной медвежьей охоты.
Ледокол подошел к лежбищу. От него пахло неприятным, очень резким запахом, какой бывает в нечищенных скотных дворах. Весь лед был покрыт мокрым илом и грязью. На лед сошли боцман и один матрос. Они зацепили тросами моржей, и лебедка подала их на палубу. Всем охотникам роздали моржовые клыки. Моржей быстро разделали, и к ужину была дана чудесная жареная печенка.
Наш корабль шел все дальше и дальше на запад. Прошло уже несколько месяцев как мы плавали. Быстро пролетела весна, короткое полярное лето, и наступала осень. Ее приближение чувствовалось. Кончился длинный полярный день, солнце теперь заходило за горизонт и подолгу там оставалось. Стало холодно.
Для нас время промелькнуло незаметно. Работа по-прежнему увлекала, а научные дневники так выросли, что из общих тетрадей складывалась целая гора. В этих тетрадях собраны цифры, которые потом должны рассказать об арктических льдах. Заполнили свои дневники и другие научные группы. У всех есть что рассказать об этой замечательной экспедиции в неизвестные районы.
— Ну, как, хватает вам льдов? — спрашивал капитан, вспоминая, как мы в начале нашей экспедиции не могли дождаться, когда появится лед.
— Тут его не миллионы, а миллиарды тонн. Вот оно, царство льда,
Капитан был прав. Льда действительно хватало. Стрелки приборов показывали все новые и новые цифры, а отведенная нам часть палубы была занята ледяными образцами. Их сжимали, растягивали, изгибали, — словом, проделывали с ними массу всяких опытов.
Помещение, где находилась наша лаборатория, было на носу ледокола, отдельно от других. Это навело на мысль придумать что-нибудь веселое, чтобы потом поразить всех. После обсуждения мы нашли, что лучший сюрприз будет песня, отражающая все события нашей экспедиции. Для усиления нашего хорового состава мы пригласили, под большим секретом, двух Юр, большого и маленького. Маленький Юра был инженер-кораблестроитель, а большой — известный конструктор по приборам. По вечерам мы пили чай с вареньем и одновременно устраивали репетиции. Своим гимном мы сделали застольную ирландскую песенку Бетховена. В ней были слова, очень нам нравившиеся: «За окнами шумит метель роями снежных пчел».
Потом уже на известные мотивы мы сочиняли песни с веселым, грустным, лирическим и драматическим содержанием. С каждой репетицией выходило все лучше и лучше. У нас были даже эффектные места, когда хор останавливался и пел один солист, потом снова вступал хор. Главным солистом был Юра большой. У него был коронный номер — он исполнял арию пингвина. Это получалось очень забавно.
Мы написали много юмористических песен про разные события экспедиции.
Скоро представилась возможность показать свое искусство. На ледоколе решили провести в честь праздника Дня победы вечер-концерт. Началась активная подготовка.
Очевидно, «сюрпризы» готовили и другие группы. Я как-то заскочил к гидрологам, которые что-то бурно обсуждали. При моем неожиданном появлении они смутились, прервали свой разговор и весьма недружелюбно спросили:
— Тебе чего?
Я все понял.
— Не волнуйтесь, не выдам!—сказал я смеясь.
— Ну, смотри! — уже более миролюбиво ответили они.
Такое скрытое соревнование всех забавляло. Бывшие у нас в экспедиции женщины занялись украшением кают-компании. Они вырезали из бумаги листья разной формы и делали гирлянды. Художник раскрасил эти листья тонами красочной осени. Кают-компания превратилась в осенний парк. Тут были ярко-красные листья осеннего клена, темно-красные листья рябины, золотистые— березы и коричневатые листья дуба. Получилось очень красиво.
Концерт прошел весело; было много остроумного. Этот концерт немножко отвлек нас от заполненной трудом жизни, и мы делго его вспоминали.
С каждым днем все дальше и дальше мы продвигались на запад и вот стали подходить к знаменитому «белому пятну» — Айонскому массиву. Здесь до нас еще не было ни одного судна. В восточном секторе Арктики Айонский массив — главное препятствие. Тяжелые льды спускаются с севера и закрывают проход у берега. Пройти сквозь эти льды было невозможно.
Неизвестность создала легенды об этих местах.
Пройдем ли мы?
Ледокол часто останавливался. Почти ощупью пришлось выбирать путь. Капитан не сходил с мостика. Он совсем не спал. Веки у него были красные, но он держался молодцом. Тут-то мы и поняли, на что способен этот богатырь.
Льды здесь были совершенно не похожи на те, что мы видели до этого. Они были грязные, покрытые илом. Весь район как бы был перекорежен. В лесу такие места называют буреломом. Тут происходили грандиозные процессы сжатий. Лед крошило, переворачивало, разламывало и забивало море до самого дна. Глубина океана здесь была маленькая, всего метров двадцать. Образовались сидящие на мели ледяные гряды, называемые сто-мухами. В этой ледяной стихии даже наш ледокол казался игрушкой.
Однажды, уже под утро, простояв на вахте несколько суток подряд, капитан пошел спать. Заменил его дублер. То ли ему не повезло, то ли он действительно был плохой капитан, только во время его вахты произошло одно печальное событие.
Направляясь спать после ночной ледовой вахты, я вдруг почувствовал, что ледокол задрожал как будто
в ознобе. На доске аварийных сигналов вспыхнула красная лампочка. Ледокол продолжал дрожать. Это происходило из-за вдруг возникшей вибрации. Из машинного отделения передали, что машины останавливают. Все побежали к корме. Туда же пришел вскочивший с постели капитан. Быстро подготовили водолазов. Водолазы надели свои костюмы и спустились в воду. Заработали воздушные насосы. Скоро по телефону водолазы сообщили, что у левого винта сломаны две лопасти. Это сделала поднырнувшая под винт огромная льдина. Льды не пускали ледокол дальше. Огорчение было всеобщим, но больше всех расстроился капитан. Все думали, что сейчас дублеру опять достанется, но капитан, к всеобщему удивлению, не сказал ему ни слова. «Вот это выдержка»,— решили все. Левый винт выключили, вибрация прекратилась.
— Надо теперь поскорее выбираться из этих проклятых льдов, — сказал капитан. — Иначе, чего доброго, еще зазимуем!
И он начал выбираться, используя каждую трещину, малейшее появление свободной от льда воды. В этом районе наблюдались периодические сжатия от приливных явлений. Когда лед сжимало, ледокол стоял, но, как только лед разжимало, мы сразу же шли — вернее, ползли на юг. А льды словно чувствовали, что мы в их власти, и по-прежнему нас не пускали. Чтобы найти путь, капитан часто поднимался в «воронье гнездо», наверх, и командовал.
Грянули морозы. Они сковали и без того тяжелые льды. Тонкая корочка нового льда хотя сама и была непрочной, зато мешала движению старых льдов. Положение осложнялось. Двигаться стало еще труднее. Но борьба не прекращалась. Наш ледокол напоминал подстреленного орла, который, волоча крыло, не хочет сдаться и, перескакивая с камня на камень, упрямо поднимается на скалу к своему гнезду. Метр за метром мы прогрызались к югу. Но сколько этих метров впереди? Вот тут все поняли, что значит слово «терпение» и как оно нужно в Арктике.
Как ни «старались» льды задержать нас и оставить на зимовку, на этот раз им это не удалось. Мы выбрались. Капитан показал свое искусство и вывел из льдов наш покалеченный ледокол, и мы направились в
ближайший арктический порт, чтобы поставить новый винт.
В бухте плескались чайки. Они с криком, махая крыльями, бросались на плавающие корки хлеба, коробки и банки, выброшенные за борт.
На корме ледокола суетились люди. Шли работы по замене винта. Вес винта был 12 тонн. Шесть концов канатов шли к винту. Водолазы работали под водой. Они командовали по телефону, какой канат надо тянуть, чтобы снимаемый винт шел правильно.
— Майнать первый правый! — передавал команду водолаза стоящий матрос.
— Вира по малу левый второй!—снова передавал он.
Слова «майна» и «вира» известны грузчикам и морякам всего мира. Можно не знать языка, но если грузчику крикнуть «майна», то он знает: «опускай», «вира» — «поднимай».
На север шла зима. Выпал снег. Он покрыл береговые сопки пушистым белым покровом. Ожили полярные зайцы. Белые, они теперь могли не бояться, что их заметят прожорливые совы. На юг потянули и птицы. Их тысячные скопища собирались на чистых от молодого льда участках. Утки были так жирны, что для того, чтобы подняться, им приходилось долго, махая крыльями, бежать по воде. Они напоминали тяжелые гидросамолеты.
Через несколько дней, благодаря очень напряженной работе водолазов, мы закончили ремонт. Новый винт был поставлен. Наш путь лежал теперь на восток. Ледокол получил задание вывезти из порта оставшиеся там суда. Их было два: огромное океанское грузовое судно и маленький лесовоз. Океанский гигант был раза в три больше ледокола. Трюмы его были пусты, и он весь поднялся из воды. Гудок этого великана был низкий, басовый, словно рыкало сто львов сразу. Голос у лесовоза был тоненький, но пронзительный. На лесовозе заканчивалась выгрузка. Когда выгрузка закончится, все мы должны были покинуть бухту и, пробиваясь сквозь льды, уходить из Арктики.
Выгрузку закончили под вечер. Ледокол дал гудки— два длинных и один короткий. Это обозначало: «Следуйте за мной!» Мы стали выходить из бухты.
В море сразу же встретились льды. Но они были еще не страшные. Уж если мы преодолели айонские льды, то эти-то преодолеем. Но оказалось, что и они трудны океанскому гиганту. Он стал отставать. Ледокол дал ему сигнал: «Не отставай!» «Не могу!» — ответил тот.
Вот тебе и гигант! Зато лесовоз ловко пробивался среди льдов.
Ледоколу пришлось часто подходить к гиганту и помогать ему.
Шли медленно. Ярким красным закатом простилось с нами солнце. Далекий берег с белыми, словно умытыми, сопками стал розовым. Наступала ночь, ясная и морозная. Обычно ночью во льдах суда не ходят, но нам надо было идти. Зима шла на север быстро. Зажгли бортовые огни, красный и зеленый, и, словно споря с ними, в небе вдруг полыхнуло северное сияние. Разноцветные полосы бежали по небу, то усиливаясь, то ослабевая. Как зачарованный стоял я на палубе и смотрел на этих предвестников полярных ночей.
Через несколько дней ледокол вывел океанский гигант и лесовоз на «чистую воду» — так гидрологи называют воду, свободную от льда. Суда дали прощальные гудки и поплыли дальше одни.
НЕУЖЕЛИ ЗИМОВКА?
До окончания арктического путешествия оставалось уже совсем немного. По пути нашего следования был остров Колючин, куда нужно было завезти продовольствие, уголь и некоторое оборудование. Когда стали под-ходить к острову, то встретили очень тяжелые льды, которые с трудом преодолевал ледокол.
На горизонте показался остров, но, пока ледокол до него добрался, прошли целые сутки.
Остров был очень интересен. С северной стороны он обрывался отвесными, черного цвета скалами. Они возвышались сорокаметровой стеной и уходили в море. На самом верху виден был одинокий домик полярной станции и две радиомачты. С юга остров полого спускался прямо к морю. Когда-то, давно эгот остров был излюбленным местом отдыха моржей. Моржи вползали на
него с южной стороны, они грелись на солнце и валялись на траве. Но люди узнали об этом. Начались массовые охоты, и моржи покинули этот остров, но до сих пор на нем еще много моржовых костей.
Зимовать на острове очень беспокойно. Осенью и в начале зимы разыгрываются штормы. Море бушует, холодные, обледенелые брызги залетают даже на сорокаметровую скалистую стену. Ветер сотрясает одинокий домик, словно хочет его сбросить в море. Он часто валит радиомачты.
Ледокол подошел на 400 метров к острову и закрепился. Дальше подходить ему к берегу было опасно, — могли сесть на скрытые камни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
почти нагоняя его, бежал один кочегар. Он хлопал в ладоши и кричал: «У-лю-лю... у-лю-лю!..»
Все это происходило на дрейфующих льдах, поэтому люди все рассеялись, перепрыгивая через трещины и разводья. Когда кочегар почти догнал медведя, тот обернулся и, зарычав, пошел на него. Кочегар опешил и остановился, потом бросился бежать обратно. Но куда? Льды дрейфовали, и путь к ледоколу был отрезан. Я бросился наперерез медведю, но багор, с помощью которого я перепрыгивал через небольшие разводья, соскочил с края льдины и ухнул в воду; я чуть не утонул; мокрый, еле-еле вылез на лед.
«Охота» завершилась нашим позором. Медведь ушел. Хорошо, что он еще никого не задрал. Товарищи потом рассказывали, что на ледоколе картина была весьма своеобразная. По палубе метался белый, как полотно, Игорь Владиславович, а капитан неистово кричал. Впрочем, главным виновником этой охоты был капитан. Ему не надо было выпускать людей на лед и не посылать своего дублера, который не мог с ними справиться. Первым на лед надо было сойти нам, охотникам, и застрелить медведя, который, очевидно, не был даже ранен.
На этом злополучном месте пришлось еще задержаться, пока проверили, не остался ли кто из людей на льду.
Нас, охотников, ждал позор. Лучше бы не участвовать в этой «охоте». Когда я вернулся на ледокол, Игорь Владиславович дал мне стакан коньяку и отправил спать, сказав, что «суд чинить будем завтра».
Больше всех попало дублеру капитана; конечно, он натворил дел, но по выговору заработали и все участники охоты. Хуже всего было то, что у нас хотели отобрать винтовки; но потом все же пожалели и винтовки оставили. Зато вся стенная газета была в карикатурах. Меня нарисовали даже в двух видах — летящим в воздухе и упавшим в воду, отчего поднялась туча брызг, чуть не залившая ледокол. Потом всех охотников долго преследовали насмешки.
Слово «охотник» стало самым нарицательным словом на ледоколе. Про нас насочиняли много всяких веселых куплетов. Словом, досталось изрядно.
Однажды, после ночной вахты, я ложился спать. Сегодня к чаю должны были быть оладьи. Это было самое вкусное блюдо. Но очень хотелось спать, и я решил пожертвовать оладьями. Вдруг по радио прозвучал зычный голос капитана: «Охотники, на нос!» А потом он перечислил всех, кого вызывал, в том числе и меня.
Первая мысль была, что нас опять кто-нибудь разыгрывает, но потом я вскочил, быстро оделся и выбежал. На носу были все, кроме Васи, но и он скоро подошел. Капитан с мостика сказал:
— Справа по борту лежбище моржей. Даю вам шанс вернуть свою былую славу,—-и потом добавил: — Только на этот раз уж не осрамитесь!
Он смеялся; настроение у него было отличное. Зато мы волновались больше, чем балерины перед первым выходом на сцену. Провал сейчас — это позор до конца экспедиции. Все, кто были на ледоколе, высыпали на палубу и с нетерпением ждали, что будет. В наш адрес по-прежнему летели шуточки.
— Ребята, моржей стрелять надо только в шею или голову, иначе уйдут, — сказал Вася.
Но расстояние, с которого обычно стреляют, большое, и приходится хорошо выцеливать. Голова на таком расстоянии меньше мушки.
Морж огромное морское животное. Весит он больше тонны. Вместо лап у него ласты; это помогает ему легко плавать. В воде моржи необычайно ловки, они могут плавать лежа на боку, на'спине, на животе и даже плыть назад. Если бы моржи стали соревноваться с любым чемпионом мира по плаванию, то завоевали бы первое место. У каждого моржа два острых клыка величиной до метра. Этими клыками они ударяют, когда защищаются или нападают. Опираясь на клыки, они легко вскарабкиваются на лед.
Местное население добывает моржей для питания. Шкуры их идут для поделок, клыки — для косторезных работ. Особенно ценна у моржей их очень вкусная печень. Она весит 8—10 килограммов. Под толстой кожей у моржа находится еще более толстый слой жира, — это и защищает его от холода. На суше моржи очень неповоротливы и не любят передвигаться.
По мере приближения ледокола моржи заволновались. Первыми бросились в воду моржихи, увлекая за собой своих маленьких детенышей. Глупые детеныши не хотели идти в воду; тогда моржихи подняли ласты и на-
давали «моржовым ребятишкам» таких оплеух, что те сразу же бросились в воду.
Мы приблизились метров на двести. Головы зверей на таком расстоянии были очень маленькие, но промахнуться нам никак нельзя.
Волнение у моржей усилилось. Очевидно, наш корабль наводил на них ужас. Моржи прыгали в воду. На льдине остались только огромные ленивые самцы. Им было в высшей степени все безразлично и даже наше «чудище». Мы дали залп. Морж, в которого я стрелял, уронил голову и замер.
— Есть! — крикнул я.
— Есть и у меня, — сказал стрелявший рядом Вася.
Остальные охотники уложили еще двух моржей. Наконец-то мы восстановили свой авторитет после неудачной медвежьей охоты.
Ледокол подошел к лежбищу. От него пахло неприятным, очень резким запахом, какой бывает в нечищенных скотных дворах. Весь лед был покрыт мокрым илом и грязью. На лед сошли боцман и один матрос. Они зацепили тросами моржей, и лебедка подала их на палубу. Всем охотникам роздали моржовые клыки. Моржей быстро разделали, и к ужину была дана чудесная жареная печенка.
Наш корабль шел все дальше и дальше на запад. Прошло уже несколько месяцев как мы плавали. Быстро пролетела весна, короткое полярное лето, и наступала осень. Ее приближение чувствовалось. Кончился длинный полярный день, солнце теперь заходило за горизонт и подолгу там оставалось. Стало холодно.
Для нас время промелькнуло незаметно. Работа по-прежнему увлекала, а научные дневники так выросли, что из общих тетрадей складывалась целая гора. В этих тетрадях собраны цифры, которые потом должны рассказать об арктических льдах. Заполнили свои дневники и другие научные группы. У всех есть что рассказать об этой замечательной экспедиции в неизвестные районы.
— Ну, как, хватает вам льдов? — спрашивал капитан, вспоминая, как мы в начале нашей экспедиции не могли дождаться, когда появится лед.
— Тут его не миллионы, а миллиарды тонн. Вот оно, царство льда,
Капитан был прав. Льда действительно хватало. Стрелки приборов показывали все новые и новые цифры, а отведенная нам часть палубы была занята ледяными образцами. Их сжимали, растягивали, изгибали, — словом, проделывали с ними массу всяких опытов.
Помещение, где находилась наша лаборатория, было на носу ледокола, отдельно от других. Это навело на мысль придумать что-нибудь веселое, чтобы потом поразить всех. После обсуждения мы нашли, что лучший сюрприз будет песня, отражающая все события нашей экспедиции. Для усиления нашего хорового состава мы пригласили, под большим секретом, двух Юр, большого и маленького. Маленький Юра был инженер-кораблестроитель, а большой — известный конструктор по приборам. По вечерам мы пили чай с вареньем и одновременно устраивали репетиции. Своим гимном мы сделали застольную ирландскую песенку Бетховена. В ней были слова, очень нам нравившиеся: «За окнами шумит метель роями снежных пчел».
Потом уже на известные мотивы мы сочиняли песни с веселым, грустным, лирическим и драматическим содержанием. С каждой репетицией выходило все лучше и лучше. У нас были даже эффектные места, когда хор останавливался и пел один солист, потом снова вступал хор. Главным солистом был Юра большой. У него был коронный номер — он исполнял арию пингвина. Это получалось очень забавно.
Мы написали много юмористических песен про разные события экспедиции.
Скоро представилась возможность показать свое искусство. На ледоколе решили провести в честь праздника Дня победы вечер-концерт. Началась активная подготовка.
Очевидно, «сюрпризы» готовили и другие группы. Я как-то заскочил к гидрологам, которые что-то бурно обсуждали. При моем неожиданном появлении они смутились, прервали свой разговор и весьма недружелюбно спросили:
— Тебе чего?
Я все понял.
— Не волнуйтесь, не выдам!—сказал я смеясь.
— Ну, смотри! — уже более миролюбиво ответили они.
Такое скрытое соревнование всех забавляло. Бывшие у нас в экспедиции женщины занялись украшением кают-компании. Они вырезали из бумаги листья разной формы и делали гирлянды. Художник раскрасил эти листья тонами красочной осени. Кают-компания превратилась в осенний парк. Тут были ярко-красные листья осеннего клена, темно-красные листья рябины, золотистые— березы и коричневатые листья дуба. Получилось очень красиво.
Концерт прошел весело; было много остроумного. Этот концерт немножко отвлек нас от заполненной трудом жизни, и мы делго его вспоминали.
С каждым днем все дальше и дальше мы продвигались на запад и вот стали подходить к знаменитому «белому пятну» — Айонскому массиву. Здесь до нас еще не было ни одного судна. В восточном секторе Арктики Айонский массив — главное препятствие. Тяжелые льды спускаются с севера и закрывают проход у берега. Пройти сквозь эти льды было невозможно.
Неизвестность создала легенды об этих местах.
Пройдем ли мы?
Ледокол часто останавливался. Почти ощупью пришлось выбирать путь. Капитан не сходил с мостика. Он совсем не спал. Веки у него были красные, но он держался молодцом. Тут-то мы и поняли, на что способен этот богатырь.
Льды здесь были совершенно не похожи на те, что мы видели до этого. Они были грязные, покрытые илом. Весь район как бы был перекорежен. В лесу такие места называют буреломом. Тут происходили грандиозные процессы сжатий. Лед крошило, переворачивало, разламывало и забивало море до самого дна. Глубина океана здесь была маленькая, всего метров двадцать. Образовались сидящие на мели ледяные гряды, называемые сто-мухами. В этой ледяной стихии даже наш ледокол казался игрушкой.
Однажды, уже под утро, простояв на вахте несколько суток подряд, капитан пошел спать. Заменил его дублер. То ли ему не повезло, то ли он действительно был плохой капитан, только во время его вахты произошло одно печальное событие.
Направляясь спать после ночной ледовой вахты, я вдруг почувствовал, что ледокол задрожал как будто
в ознобе. На доске аварийных сигналов вспыхнула красная лампочка. Ледокол продолжал дрожать. Это происходило из-за вдруг возникшей вибрации. Из машинного отделения передали, что машины останавливают. Все побежали к корме. Туда же пришел вскочивший с постели капитан. Быстро подготовили водолазов. Водолазы надели свои костюмы и спустились в воду. Заработали воздушные насосы. Скоро по телефону водолазы сообщили, что у левого винта сломаны две лопасти. Это сделала поднырнувшая под винт огромная льдина. Льды не пускали ледокол дальше. Огорчение было всеобщим, но больше всех расстроился капитан. Все думали, что сейчас дублеру опять достанется, но капитан, к всеобщему удивлению, не сказал ему ни слова. «Вот это выдержка»,— решили все. Левый винт выключили, вибрация прекратилась.
— Надо теперь поскорее выбираться из этих проклятых льдов, — сказал капитан. — Иначе, чего доброго, еще зазимуем!
И он начал выбираться, используя каждую трещину, малейшее появление свободной от льда воды. В этом районе наблюдались периодические сжатия от приливных явлений. Когда лед сжимало, ледокол стоял, но, как только лед разжимало, мы сразу же шли — вернее, ползли на юг. А льды словно чувствовали, что мы в их власти, и по-прежнему нас не пускали. Чтобы найти путь, капитан часто поднимался в «воронье гнездо», наверх, и командовал.
Грянули морозы. Они сковали и без того тяжелые льды. Тонкая корочка нового льда хотя сама и была непрочной, зато мешала движению старых льдов. Положение осложнялось. Двигаться стало еще труднее. Но борьба не прекращалась. Наш ледокол напоминал подстреленного орла, который, волоча крыло, не хочет сдаться и, перескакивая с камня на камень, упрямо поднимается на скалу к своему гнезду. Метр за метром мы прогрызались к югу. Но сколько этих метров впереди? Вот тут все поняли, что значит слово «терпение» и как оно нужно в Арктике.
Как ни «старались» льды задержать нас и оставить на зимовку, на этот раз им это не удалось. Мы выбрались. Капитан показал свое искусство и вывел из льдов наш покалеченный ледокол, и мы направились в
ближайший арктический порт, чтобы поставить новый винт.
В бухте плескались чайки. Они с криком, махая крыльями, бросались на плавающие корки хлеба, коробки и банки, выброшенные за борт.
На корме ледокола суетились люди. Шли работы по замене винта. Вес винта был 12 тонн. Шесть концов канатов шли к винту. Водолазы работали под водой. Они командовали по телефону, какой канат надо тянуть, чтобы снимаемый винт шел правильно.
— Майнать первый правый! — передавал команду водолаза стоящий матрос.
— Вира по малу левый второй!—снова передавал он.
Слова «майна» и «вира» известны грузчикам и морякам всего мира. Можно не знать языка, но если грузчику крикнуть «майна», то он знает: «опускай», «вира» — «поднимай».
На север шла зима. Выпал снег. Он покрыл береговые сопки пушистым белым покровом. Ожили полярные зайцы. Белые, они теперь могли не бояться, что их заметят прожорливые совы. На юг потянули и птицы. Их тысячные скопища собирались на чистых от молодого льда участках. Утки были так жирны, что для того, чтобы подняться, им приходилось долго, махая крыльями, бежать по воде. Они напоминали тяжелые гидросамолеты.
Через несколько дней, благодаря очень напряженной работе водолазов, мы закончили ремонт. Новый винт был поставлен. Наш путь лежал теперь на восток. Ледокол получил задание вывезти из порта оставшиеся там суда. Их было два: огромное океанское грузовое судно и маленький лесовоз. Океанский гигант был раза в три больше ледокола. Трюмы его были пусты, и он весь поднялся из воды. Гудок этого великана был низкий, басовый, словно рыкало сто львов сразу. Голос у лесовоза был тоненький, но пронзительный. На лесовозе заканчивалась выгрузка. Когда выгрузка закончится, все мы должны были покинуть бухту и, пробиваясь сквозь льды, уходить из Арктики.
Выгрузку закончили под вечер. Ледокол дал гудки— два длинных и один короткий. Это обозначало: «Следуйте за мной!» Мы стали выходить из бухты.
В море сразу же встретились льды. Но они были еще не страшные. Уж если мы преодолели айонские льды, то эти-то преодолеем. Но оказалось, что и они трудны океанскому гиганту. Он стал отставать. Ледокол дал ему сигнал: «Не отставай!» «Не могу!» — ответил тот.
Вот тебе и гигант! Зато лесовоз ловко пробивался среди льдов.
Ледоколу пришлось часто подходить к гиганту и помогать ему.
Шли медленно. Ярким красным закатом простилось с нами солнце. Далекий берег с белыми, словно умытыми, сопками стал розовым. Наступала ночь, ясная и морозная. Обычно ночью во льдах суда не ходят, но нам надо было идти. Зима шла на север быстро. Зажгли бортовые огни, красный и зеленый, и, словно споря с ними, в небе вдруг полыхнуло северное сияние. Разноцветные полосы бежали по небу, то усиливаясь, то ослабевая. Как зачарованный стоял я на палубе и смотрел на этих предвестников полярных ночей.
Через несколько дней ледокол вывел океанский гигант и лесовоз на «чистую воду» — так гидрологи называют воду, свободную от льда. Суда дали прощальные гудки и поплыли дальше одни.
НЕУЖЕЛИ ЗИМОВКА?
До окончания арктического путешествия оставалось уже совсем немного. По пути нашего следования был остров Колючин, куда нужно было завезти продовольствие, уголь и некоторое оборудование. Когда стали под-ходить к острову, то встретили очень тяжелые льды, которые с трудом преодолевал ледокол.
На горизонте показался остров, но, пока ледокол до него добрался, прошли целые сутки.
Остров был очень интересен. С северной стороны он обрывался отвесными, черного цвета скалами. Они возвышались сорокаметровой стеной и уходили в море. На самом верху виден был одинокий домик полярной станции и две радиомачты. С юга остров полого спускался прямо к морю. Когда-то, давно эгот остров был излюбленным местом отдыха моржей. Моржи вползали на
него с южной стороны, они грелись на солнце и валялись на траве. Но люди узнали об этом. Начались массовые охоты, и моржи покинули этот остров, но до сих пор на нем еще много моржовых костей.
Зимовать на острове очень беспокойно. Осенью и в начале зимы разыгрываются штормы. Море бушует, холодные, обледенелые брызги залетают даже на сорокаметровую скалистую стену. Ветер сотрясает одинокий домик, словно хочет его сбросить в море. Он часто валит радиомачты.
Ледокол подошел на 400 метров к острову и закрепился. Дальше подходить ему к берегу было опасно, — могли сесть на скрытые камни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23