Вспомнил я легенду, рассказывающую о народах, живших на горных плато и не знавших войн. У этих народов основным законом был закон справедливости, и они, по преданию, обучали своих детей только трем вещам: езде верхом, стрельбе из лука и умению говорить правду. Мои размышления прервал Николай Александрович:
— Вот эти полтора сантиметра попали на дно, когда Юрий Долгорукий начал строить Москву.
Я очень осторожно взял на ладонь ровесника Москвы.
— Восемьсот лет назад — это пустяк, — продолжал он. — Вот этот кусочек куда постарше: он образовался сорок пять тысяч лет тому назад.
Кусочек ила, пролежавший 45 тысячелетий, был серого цвета.
— Он выцвел за это время? — спросил я Николая Александровича.
— Нет, он такой и есть. Он другого состава, и в нем нет ракушек. В тот период были иные условия. Об изменении этих условий и рассказывают нам корненожки.
Николай Александрович пригласил меня посмотреть корненожек в микроскоп. Это была сложная установка, состоящая из нескольких приборов. Будучи стереоскопической, она позволяла получать как плоские, так и объемные изображения, давая большое увеличение.
Я взглянул и на фоне мелких крупинок ила увидел маленькие белые ракушки, напоминающие хрупкие пирожные из белка.
Самый нижний горизонт донных отложений расположен был на глубине 90 сантиметров. Что было в этот далекий период 45 тысяч лет назад?
Морские отложения в этот период представлены серыми песчаными слоями с полным отсутствием ракушек. В осадках было большое содержание железа и марганца. В этот период значительная часть Арктики была осушена, связи с Атлантическим океаном не было и климат был холодным. Затем наступает потепление, в донных осадках появляются ракушки; их становится все больше и больше. Цвет ила уже коричневый и темно-коричневый. Наступает потепление, которое снова сменяется похолоданием, продолжавшимся 15 тысяч лет, и опять на смену ему идет потепление, продолжавшееся 20 тысяч лет, в течение которого воды Атлантическою океана огромным потоком вливались в Арктический бассейн.
И снова, 18 тысяч лет назад, наступает похолодание, продолжавшееся 13 тысячелетий. Это похолодание было последним в нашу эпоху. 5 тысяч лет назад его сменил период потепления, длящийся и в настоящее время. Широким фронтом идут в Арктику атлантические воды.
— Словно в сказке! — сказал я. Каждая научная группа написала статьи; это как бы итог той большой работы, которая была проделана экспедицией в центральной части Арктики. Книга вышла большая и хорошая. Все переживали радость, сознавая, что мы тоже внесли свою лепту в дело изучения страны холода и льда—Арктики.
Начатые после Великой Отечественной войны исследования в Арктике продолжались в огромном масштабе. Вскоре после нашей экспедиции в Арктике была создана новая станция, которая стала дрейфовать, как когда-то дрейфовала группа Папанина. Предполагалось, что я буду участником этого дрейфа; и я начал уже собираться. В это время нам отпустили деньги на строительство первой в Советском Союзе ледовой лаборатории, с холодильными бассейнами, камерами и новой, точной аппаратурой. И мне, как специалисту-ледоведу, пришлось остаться на строительстве. В Арктику пошли мои друзья — Ваня Петров и Гурий Яковлев. Они с честью выдержали испытания.
Руководил этой экспедицией Михаил Михайлович Сомов.
В трудное время полярной ночи на лагерь надвинулись льды, и его разрушило. Зимовщикам пришлось ночью, в пургу и мороз, перебираться на другую льдину. Но паники не было. У советских людей, когда они попадают в трудные условия, не бывает паники — это их особенная черта.
Льдина, на которой дрейфовали мои товарищи, получила название «Северный полюс-2». Через год мои друзья, утомленные, но гордые за выполненное дело, явились на «Большую землю», привезя массу интересных исследований.
Я попал снова в Арктику, когда намечался дрейф станций «СП-3» и «СП-4». Руководил всей экспедицией Василий Федотович Бурханов. Это человек необычайной энергии. Он мог работать сутками. Масштаб его работ был огромен. Именно ему принадлежит честь организации крупнейших советских исследований в Арктике, а потом и в Антарктиде, которые далеко позади оставили все исследования зарубежных стран.
Меня очень увлекала работа с Василием Федотовичем, хотя часто было трудно. А однажды даже мне по-
пало от него. Как-то мы, когда уже были в Арктике, вернулись из полета рано и улеглись спать, часов в двенадцать дня. Вдруг, как на грех, «принесло» Василия Федотовича. Увидя нас спящими днем, он пришел в ярость.
— Вы что, днем спать, в такое время?
— Так мы только прилетели, Василий Федотович.
— Ну и что же? Вставать, немедленно вставать!
Мы нехотя встали, и тогда мне в голову пришла шутка. Я и сказал ему:
— Как несправедлива жизнь! Сто лет можно спать и ничего не будет, если начальство не видит. Один час поспишь, когда оно увидит, — сто лет попрекать будет.
Все рассмеялись, рассмеялся и Василий Федотович.
— Ну ладно, идемте, я вам дам такое задание, что сто лет спать не придется.
Задание действительно было несколько необычным. В этой экспедиции появилась «новая техника», как мы называли вертолеты, которые только еще опробовали в столь суровых условиях. Чтобы уяснить, какое огромное, значение имеет для Арктики вертолет, расскажу вам один случай.
В селении, которое расположено у мыса Биллингса, охотники готовились стрелять нерпу. Скоро эти ластоногие животные продуют во льду дырки и вылезут на дневную поверхность. Они любят погреться на солнце. В это время у них появляются детеныши. Родившиеся зверьки удивленно смотрят на мир своими огромными черными глазами и не могут еще понять: что же произошло? Заботливые матери зарывают их в снег, чтобы злые черные поморники не выклевали им глаза, а хитрые песцы не полакомились их мясом. Раза два в сутки матери приходят на лед кормить их своим вкусным молоком.
Готовился к охоте и Гэмалькот. Уже шестьдесят весен встречал он здесь на берегу холодного моря, у подножия суровых чукотских сопок.
Он тут и родился. Гэмалькот был опытный охотник. В прошлом году он заготовил больше всех моржей. На собрании колхоза ему вынесли благодарность; все люди поселка при встрече с уважением ему кланялись.
Охотники уходили далеко от берега, туда, где на горизонте чуть были видны наваленные друг на друга льды. Там они выбирали себе место и сторожили нерпу.
Охотники вышли за нерпой, как только стало пригревать солнце. Гэмалькот любил охотиться один и уходил дальше всех. Добытую нерпу он переносил в одну кучу и уже тогда шел звать людей и нарты. Ему было очень приятно, когда в поселке его хвалили:
— Молодец Гэмалькот!
— Первый охотник поселка!
— Наверное, и на всей Чукотке нет такого!
Как и прежде, Гэмалькот на охоту пошел один. Место для охоты он выбрал удобное. За высоким торосом шло ровное ледяное поле — недавно замерзшая полынья. Лед здесь был тоньше, и нерпы любили сюда приходить.
Из года в год образовывалась в этом месте полынья, но она была очень далеко от берега, и другие охотники боялись сюда ходить. Не успел Гэмалькот устроиться как следует и надеть белый халат, как на льду показалась усатая голова нерпы. Работая ластами, как лапами, она ловко выскочила из лунки и улеглась у самого края. Малейшее подозрительное движение — и она юркнет обратно под лед Нерпа подняла голову, вытянула шею и осмотрелась. Найдя, что угрозы нет, она опустила голову и заснула. Спала она всего несколько секунд, потом снова подняла голову.
Гэмалькот насторожился. Он медленно поднял ружье и прицелился, но нерпа снова опустила голову и опять мгновенно заснула. Когда она подняла голову в третий раз, раздался негромкий выстрел. Нерпа подпрыгнула и упала замертво. Гэмалькот не спеша перезарядил свой старый карабин, потом достал трубку, набил ее и закурил. От удовольствия он даже улыбнулся, отчего морщины на его лице стали глубже. Оттащив нерпу в сторону, он засыпал снегом лужицу крови у лунки и снова пошел на свое место.
Хорошее начало, — решил он. Глядя на очертания остроконечных сопок далекого берега, Гэмалькот задумался: сколько нерп, моржей, лахтаков и белых медведей взял он за свою жизнь! Если их всех собрать, то получилась бы целая гора и надо много-много нарт, чтобы перевезти эту гору. Пришлось бы, пожалуй, собрать нарты со всех селений.
Недаром его все уважают, и даже сам секретарь райкома. Когда секретарь объезжает поселки, он всегда заходит к Гэмалькоту. Это он привез в их поселок новые
деревянные дома, и Гэмалькот с семьей переехал туда из яранги. Все так поступили; только очень старый Иорэле пожелал остаться в яранге и не захотел жить в новом доме.
А какой хороший новый дом: там тепло и нет разъедающего глаза дыма. Там очень светло. Когда теперь заходишь в ярангу, глаза должны долго привыкать, пока что-нибудь увидят. Удивительно, как это там раньше жили.
С запада стало наносить туман, потянул легкий ветер.
«Нехороший ветер, охота может испортиться», — подумал Гэмалькот, прервав свои приятные мысли о доме.
Потемнело; очертания берега стали исчезать из глаз, наступала ночь. Пожалуй, лучше бы пойти домой! Да что-то не хочется. Путь долгий, да и в туман ночью идти неприятно; в трещину можно угодить; и решил остаться.
Укутавшись плотнее в кухлянку, он заснул. Ночью он услышал какое-то шуршание. Он открыл глаза, — туман рассеивался, уже проглядывали на небе звезды. Если туман рассеется, охота будет хорошей. Пожалуй, правильно, что остался, — решил Гэмалькот и снова уснул.
К утру туман опустился такой, что не стало видно даже в двух шагах, и только к полудню ветер усилился и постепенно стал его разгонять. Но теперь Гэмалькот отчетливо услышал бульканье воды. Он забеспокоился.
«Не оторвало ли его со льдом; море коварное, и многих охотников оно уносило». — Гэмалькот встал и решил проверить. Он пошел обратно по своим следам. Они хорошо были видны на снегу.
Пройдя с полчаса, он вдруг подошел к свежей трещине шириной метров в пять. Ветер отгонял льды, и они медленно двигались. Трещина расширялась.
Может быть, Гэмалькоту надо было броситься в трещину и ее переплыть? Но он не умел плавать. Да и кто в их селении умел плавать? Море холодное, и плавать в нем нельзя. Вода была темная, почти черная. Гэмалькот пошел вдоль трещины, ища, где она сходится и ее можно перейти. Но, чем дальше он шел, тем больше расширялась трещина. Теперь она была в несколько десятков метров.
Очевидно, лед оторвало на большой длине. Туман рассеялся, и Гэмалькот увидел далекий берег и очертания родных остроконечных сопок своей Чукотки. Там, где-то
в снегу, его поселок и его дом. Коварное, злое море похитило лучшего охотника и уносило его в свои беспредельные просторы.
И Гэмалькот вспомнил, как море унесло двадцать человек. Там был и его дядя Уипэнэр. Но это было давно, когда он был мальчишкой. Тогда шаман бил в бубен и плясал. Шаман говорил, что это хорошо: море взяло себе жертву, и бог моря будет милостив к их поселку и даст вдоволь моржового мяса. Но мяса не было долго, наступил голод, погибли лучшие охотники. А шаман уехал в другой поселок.
Это было давно. Очень давно. Тогда не было самолетов, тогда не ходило вдоль берега Чукотки много больших кораблей. И Гэмалькот вспомнил другое. Молодой председатель поселкового совета — Кымын — говорил ему:
— Не рано ли идешь, Гэмалькот? Метеорологи с полярной станции говорят, что погода будет неустойчивой. По своим приметам, накопленным за долгую жизнь, Гэмалькот не видел этого, и ему было досадно: как молодой Кымын знает погоду, а он, старый Гэмалькот, ее не знает! Он не особенно доверял металлическим штучкам, которые доставали метеорологи из своих белых будок. Он видел эти штучки на полярной станции. Что бы ни говорили метеорологи, он знал, что если вон над той сопкой появлялось в ясный день маленькое, самое маленькое облачко, то страшный ветер через несколько часов срывался с гор, относил и ломал льды. И так было всегда.
Много, много примет знал Гэмалькот. Но вот теперь не видел Гэмалькот того, что видели метеорологи по своим сверкающим приборам. Он пошел; ему хотелось доказать молодому Кымыну, что прав он, Гэмалькот. А вышло? Что вышло? Прав оказался Кымын. Надо спасать свою жизнь. Нет, Гэмалькот не погибнет. Секретарь райкома говорил, что шаман все врал о боге моря. Нет никакого бога моря. Нельзя человека бросать, надо искать. Конечно, Гэмалькота будут искать, но, пока найдут, лучше бы самому выбраться. И он направился обратно по своим следам, к убитой нерпе.
Когда Нутэнэут, жена Гэмалькота, пришла в поселковый совет сообщить, что вот уже больше двух суток как нет мужа, а вернувшиеся охотники сказали, что лед
оторвало, молодой Кымын рассердился. Кымын только что вернулся из объезда и даже не заходил еще домой.
— Я так ему и говорил! — воскликнул он. — Но почему ты так поздно пришла? Прошло больше двух суток. Человек мог замерзнуть, умереть с голоду.
Нутэнэут заплакала. Сквозь слезы она сказала, что хотела прийти раньше, но старый Иорэли запретил ей сообщать. Иорэли говорил: хорошо, что море взяло его. Бог моря получил жертву, а Гэмалькоту будет лучше. Не всякого берет себе море.
— Вот какая чепуха! Глупости! —ругался Кымын.— Ну, Иорэли старик чуть не восьмидесяти девяти лет, — чего с него взять! А ты, молодая женщина; тебе, наверное, и сорока нет, — не унимался Кымын.
Нутэнэут была вторая жена Гэмалькота. Ей было, больше сорока лет. То, что сам Кымын назвал ее молодой женщиной, ей понравилось, и она перестала плакать.
— Что же делать? — спросила она, вытирая слезы.
— Надо срочно искать и спасать человека, а не отдавать его морю, — успокаиваясь, сказал Кымын. — Я сейчас поеду на полярную станцию и попрошу вызвать самолет. Найдем, не плачь! —уверенно сказал он и пошел к нартам.
Так и не успев забежать домой после трехсуточного объезда, Кымын помчался на полярную станцию. Собаки сначала бежали нехотя, но потом, очевидно, почувствовав в голосе хозяина тревожные нотки, помчались.
Через полтора часа невидимые миру слова пронеслись через горы Чукотки; слова состояли из тире, точек, тире. В них была тревога за человека, которого хочет похитить море. Опытные руки дежурного радиста полярной станции отстучали телеграмму, и на радиоцентре, за тысячу верст, ее приняли.
— Вам телеграмма. Просят послать срочно самолет. На мысе Беллингса оторвало лед и унесло в море охотника. Фамилию охотника разобрать трудно, — кажется, Гыманкоту, — сказал, входя к секретарю райкома, начальник радиоцентра.
— Не Гыманкоту, а Гэмалькот. наверное, — сказал секретарь.— Давно поступила?
— Только что.
Секретарь взял телеграмму и медленно ее прочел,
— Я знаю этого охотника: он добрый и смелый человек. А вот насчет самолета не знаю. Думаю, что он здесь не подойдет.
— Как же не подойдет? — удивился начальник радиоцентра. — Помните, мы в позапрошлом году самолетом спасли несколько человек у косы «Двух пилотов».
— То было два года назад. Теперь другое время, другая техника, да и мы с вами стали другие!
— Как, хуже?
— Почему хуже? Лучше! Много лучше! —сказал секретарь райкома и улыбнулся. Он поправил очки, взял листочек бумаги и написал несколько слов. — Передайте начальнику воздушной высокоширотной экспедиции — Василию Федотовичу. Сейчас экспедиция ведет здесь подготовительные работы. Скоро страна узнает о дрейфующих научных станциях. А пока... мы попросим их спасти человека. Нельзя морю отдавать охотника, да еще такого, как Гэмалькот.
Снова промчались через горы Чукотки невидимые слова: точки, тире, опять точки и опять тире. Но это были теперь уже не слова тревоги за жизнь человека, а приказ о действиях по его спасению.
Вертолет был готов к поискам.
— Ну, не подведи нас, сивка-бурка, вещая Каурка! — сказал, смеясь, штурман и похлопал фюзеляж своей красной стрекозы, словно любимого коня.
Дверку закрыли. Лопасти запели свое «дззы-дззы», и вертолет медленно поднялся.
Вертолет пришел на Чукотку совсем недавно. Он прошел огромный путь, много тысяч километров, отделяющих Москву от Чукотки.
Экипаж вертолета знал, что от того, как будет работать их «летающая стрекоза», зависит многое; зависит вера людей в эту новую техникума вера людей — это огромная сила.
Долго искал вертолет пропавшего охотника. Он летел низко то над самой водой, то почти задевая торосы, но человека не было.
— Может, утонул: ведь трое суток прошло; скоро бензин кончится, — обеспокоенно сказал механик.
— Будем искать до последней капли'бензина.— сказал командир. И снова, квадрат за квадратом, облегала «стрекоза», но человека не было.
— Бензин на исходе, — предупредил механик.
— Вижу, — спокойно сказал командир.
— Эх, жаль охотника!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23