Но путь во льдах был труден и очень опасен. Надо было нащупать, где проходил «раздел» льдов, и держаться этим путем. Неопытный кормчий поверит заманчивой легкости коварного «колоба» и попадет в ледяной мешок, а потом не выбраться по бесчисленным его лабиринтам.
В конце февраля, когда кончается полярная ночь, на дрейфующие льды Белого моря приходят тюленьи самки. В это время у них рождаются чудесные маленькие детки. Поморы зовут этих маленьких шустрых зверьков: «зе-
ленцы». Проходит неделя, и зеленцы подрастают. Их шкурка превращается в белую; этот мех очень ценится. Темные живые глазки зверьков резко выделяются на белом фоне; питаются они молоком матери; зовут зверьков уже «бельками». Но вот проходит еще неделя, и шкурка опять меняет свой цвет—на серый. Матери перестают кормить их молоком. С неделю они ничего не едят и только лежат, а потом матери приносят им рыбу. Это значит, что для тюленей детство кончилось и скоро им надо уходить со льда в море и самим уже начинать ловить рыбу.
Чтобы добыть дорогой мех бельков, поморы выходили на промысел зимой, когда бушует пурга и стоят большие морозы. Поморы часто гибли на этом промысле, названном у них «выволочным». Они даже сложили присказку: «Идешь на «выволочный», бери с собой и «смертную одежду». Это значило, что можешь не вернуться, и товарищи схоронят тебя там.
Когда проходила зима, на лед выползали взрослые тюлени на линьку, а молодежь уплывала в море.«Время весновать пришло», — говорили поморы и отправлялись бить линялых зверей.Отец управлял своей артелью умело. Берега уже давно исчезли, и поморов окружало только море и льды.
Карбасы проплыли район стамух — больших сидящих на мели ледяных гор — и попали в самый беспокойный участок. Здесь льды часто сжимало. Пространство воды постепенно уменьшалось. Льды надвигались с разных сторон. Когда отец заметил, что началось сжатие, он велел вытащить карбасы на лед и перетащить их по льду дальше. У карбасов были устроены полозья, благодаря которым они легко скользили. Дальше путь пошел уже по льду. Ночевали также на льду. Дрова экономили.
— Ну, как, зуек, привыкаешь?—спрашивали Михайлу артельщики. Зуйками называли мальчиков, попадающих первый раз на промысел. Михайло ко всему присматривался, везде успевал помочь. Его все любили. А он наблюдал, как ловко распоряжался отец и как его все слушали.
Скоро Михайло потерял счет дням. Ему уже казалось, что на льдах они находятся чуть не всю жизнь.
Дней через десять добрались до лежки зверей. Вот тут-то и началось самое важное. Поморы разбили на льду лагерь и начали охотиться на тюленей. Тюленей было множество. Они лежали на льдах и грелись в лучах незаходящего солнца. Поморы подбирались к ним крадучись, иногда, чтобы звери не заметили, они надевали белые халаты. Закалывали зверя пикой или били колотушкой.
Вечером после промысла варили свежую тюленью печенку. По вкусу она была даже лучше коровьей и считалась лакомством.
— Печенка лысуна первое кушанье, — говорил дед.— Вот белого медведя печенку не ешь, отравишься; примечай!
И Михайло примечал. Он помогал разделывать тюленей, разводить костер и варить пищу. Он даже добыл сам одного тюленя, за что рассчитывал получить похвалу, но вышло наоборот. Отец не похвалил. Он сказал:
— Успеешь еще, твое не уйдет, а вот жизнь свою раньше времени положить можешь.
Отец запретил Михайле уходить далеко от лагеря.Все шло хорошо. Целыми днями поморы промышляли, а вечерами они, уставшие за день, поев похлебки, быстро засыпали. Оставался только один дежурный, который все время обходил лагерь. Обычно отец спать долго не ложился. Он обходил свое хозяйство и смотрел, не лопнул ли лед и не появились ли где трещины. Солнце уже подолгу не заходило. В воздухе проплывали стаи лебедей. Они летели в тундру вить гнезда и выводить птенцов. Иногда лебеди садились на воду отдыхать. Гортанный их крик будил поморов и напоминал о доме. Льды таяли на глазах, бежали ручейки. Все больше и больше появлялось среди льдов воды. А отец приговаривал: «Весною лед земли боится!» Он любил старые поморские поговорки.
Небо было ясное, но вот на нем стали показываться признаки перемены погоды. Появились облака в виде белых кошачьих хвостов. «Моряна потянула, дождю надо быть», — говорили поморы.
— Закипит в море пена — будет скоро перемена,— скороговоркой промолвил отец, посмотрев на небо. — Ноне слышал, гага кричала ку-ку-лы. На море падет густой ветер, — сказал он и велел приготовиться к ненастью и не выходить далеко от лагеря. Меры были своевременны. Ветер налетел сразу с большой силой;
он рвал снасти; они завыли и застонали. Стало темно и холодно. Пошел дождь со снегом. На льдах сразу же стало неуютно. Захотелось домой, в теплую избу.
Непогода простояла несколько дней, потом снова появилось солнце. Все обрадовались. Отец сказал: «Прошли Сидоры, прошли и сиверы — и приказал готовиться в обратный путь. Зверь за непогоду почти весь исчез. Заготовленные шкуры связали в юрки и потянули по воде буксиром. Юрки растянулись по обе стороны каждого карбаса метров на сто, — так было много заготовлено шкур. Хотя грести и трудно было, зато добыча была богатая. Теперь только благополучно добраться домой. Отец стал очень осторожным; он почти не спал и все время следил за льдами и погодой.
А следить приходилось. Ветры налетали неожиданно. Они могли перевернуть груженый карбас. Михайло был свидетелем, когда только находчивость отца спасла их от гибели. Шли по чистой воде. Чистой называлась вода, когда нет льда. Море вдруг запенилось, и вихрь налетел на карбас. Паруса сразу раздуло, карбас стало опрокидывать. Все произошло так быстро, что даже опытные поморы растерялись. В этот момент вдруг в воздухе блеснул брошенный с кормы нож. Нож со свистом пролетел над головами и рассек парус. Стоило появиться маленькому отверстию, как ветер сразу же разорвал парус в клочья, и карбас выпрямился. Опасность миновала. Когда все пришли в себя, то увидели спокойно сидящего на корме кормчего. Улыбаясь, он проговорил:
— Тихо не лихо, а вот лихо не тихо. Идти в кеды, нажить себе беды.
Михайло сидел притихший, худенький. Он .устал. Трехмесячная жизнь на льду была трудна; лицо его осунулось. Очень хотелось домой, под теплое крылышко матери. Но внешне он держался, как подобает настоящему помору. Когда ему было особенно трудно, он старался подражать отцу.
Поморы добродушно посмеивались над мальчиком.
— Что, Зуек, загрустил? Домой, чать, хочется? — Хочется.
— Всем хочется, да и пора, — говорили они. — Скоро будем.
Все похудели. И хотя их не покидала веселость, но они были сильно утомлены, а впереди еще тяжелый путь.
По каким приметам вел отец свои карбасы, лавируя между льдами, определить непосвященному человеку было трудно. Он смотрел на небо, определял, куда ветер дует и куда движутся льды. Иногда он вынимал старый поморский компас-маточку и определял направление. Ветры он называл старинными поморскими названиями, давая им тут же характеристику.
— Шалонник — на море разбойник; шальной ветер без дождя мочит. Обедник днем колышит, а к вечеру отишит; а восточные заморозные ветерочки.
Скоро поморы вошли в самый опасный участок свое/о пути. Было тихо. На небо взошла полная луна. Она была большая, золотисто-желтая, а напротив ее светило красное солнце, скользящее к горизонту. Небо было чуть фиолетового цвета. Такое сочетание луны и солнца можно было увидеть только здесь. Где-то там далеко, на юге, была темная ночь. А здесь ночи стоят белые. Отец подвел свои карбасы к кромке льда и остановился.
— Отдыхайте часов восемь, — сказал он. — Дальше пока ходу нет.
Впереди был широкий проход между льдов. Михайло, который все примечал, никак не мог понять, почему отец сказал: «Дальше ходу нет». Если бы он был кормчим, то обязательно поплыл бы в эти проходы. Но во-, проса он задать не успел. Глаза его скоро слиплись, и, облокотясь на тюки с одеждой, он заснул. Зацепив за лед карбасы, поморы сидя спали. Не спал только один отец.
Когда часов через пять Михайло проснулся, он не узнал того места, где они находились. Карбасы по-прежнему стояли прицепленные к кромке льдов, но никаких проходов уже не было. Там, где они были, лед сошелся и с грохотом и воем разлетался на куски. Шло сжатие.
Испуганными глазами Михайло посмотрел на это грозное движение льда. Вот тебе и кормчий!
— Ты пошто не спишь? Спи, угомонись, еще не время!— ласково сказал отец.
Проснулись и другие поморы. Кто-то, посмотрев на небо, сказал: «Заря-заряница, возьми бессонницу без-угомонницу, а дай нам сон угомон» — и скоро снова все заснули.
Всех разбудил отец. Солнце уже поднималось, а луна была у самого горизонта; она заходила.
Михайло не узнал своего отца: он был весь как-то подтянут, его острый взгляд смотрел вперед. Отец отрывисто приказал идти полным ходом. Снова появились проходы между льдами; их надо было проскочить, пока отлив не перейдет в прилив и льды снова не будут сжимать.
— Тихо не лихо, да гребля лиха, — сказал отец. Поморы сняли куртки и налегли на весла. За карбасами побежала пенистая волна, и, как всегда, за кормой появились чайки. Кто-то крикнул: «Атава!»
Все обернулись. Действительно, появились небольшие чайки, которых поморы называли атавой и про которых сложили поговорку: «Атава белью найдет — бухмарь беть наведет» — что означало: появление чайки показывает, что скоро будет пасмурная погода и ветер.
Без отдыха поморы напряженно гребли десять часов подряд. Руки у них затекли, спины не разгибались. Наконец отец скомандовал остановку. Отдыхали только полчаса и снова пошли дальше.
Отец торопил. Теперь он был грозным хозяином своих карбасов.
На него смотрели со страхом и надеждой. «Если не проскочим ледяной проход во льду, тогда прощай вся добыча, а то и сами».
Лед постепенно начало сводить. Огромные плавающие неяки (ледяные горы) с двух разных сторон начали приближаться друг к другу. Но поморы не смотрели на них. Капли соленого пота скатывались по щекам, иногда они застревали в бровях и затуманивали глаза. Второй карбас шел следом за первым, но вдруг он стал отставать. Расстояние между ними все увеличивалось и увеличивалось. Отец заметил это и остановился. Когда второй карбас догнал, подкормчий виновато сказал: — Не выдюжить, видно; ребята молодые.
— Руби половину юрков! — скомандовал отец, и часть добычи, с таким трудом приобретенная на льдах, осталась в дар морю.
Невольная остановка задержала, и поморы увидели, как узок стал канал и как сходятся ледяные челюсти. Двинулись дальше. Скоро длинный хвост тянувшихся юрков со шкурами начал ударяться о ледяные берега сходящихся каналов. Вокруг неяков бурлила вода. Отец напряженно смотрел на небо. Оно потемнело. Как гово-
рили поморы, «Небесья чернетью тянет». Вдруг он скомандовал:
— Откосный пал! Ставь парус!
Паруса быстро подняли, и только успели их поднять, как налетел сильный, порывистый ветер. Он затормозил движение льдов и погнал карбасы вперед. Скоро они выскочили из ледяных тисков.
Со вздохом облегчения поморы повалились на своих сиденьях и так, недвижимые, лежали несколько минут. Михайло глядел на их лица и не узнавал своих артельщиков — за сутки они еще больше осунулись, носы заострились, бороды были всклокочены, а глаза словно провалились.
Когда через два дня Михайло лежал на печке и мать, ласково гладя его по голове, укрывала одеялом, он взял ее теплую руку и притянул к себе. Он хотел что-то сказать, но так и не смог: глаза закрылись, и он почти мгновенно заснул. Отец был тут же. Он улыбался и думал: «Добрый кормчий выйдет из сына».
Оказалось, он был прав, — вышел из него кормчий, но не только для поморов, а для всей Руси.
ВЕЛИКИЙ КОРМЧИЙ РУССКОЙ НАУКИ
Михаил Васильевич Ломоносов с увлечением писал. Он вновь вернулся к своей любимой теме — Северному Ледовитому океану. Каждый раз, когда он принимался за эту тему, к нему словно возвращалась молодость. Он вспоминал свое дорогое Поморье. Перед ним снова проходил образ отца, бесстрашного морехода, теперь погибшего, как многие поморы, в холодных волнах Студеного моря. Вспомнил свою родную ласковую мать и своих друзей детства, с которыми промышлял яйца утки Алей-ки. Какое это было беззаботное, счастливое время!
Он остановился, закрыл глаза и задумался. Какой необъятный край, где хозяин лед! Ломоносов встал и достал из резного шкафа свою книгу. Она написана была еще в 1760 году. Впервые в этой именно книге он излагал свои мысли о льде. Это был доклад Шведской Академии наук. Доклад так и назывался: «Рассуждение о происхождении ледяных гор в северных морях». Книга начиналась словами: «Ныне следует о трудностях от
льдов рассудить, и для этого сперва должно о них иметь обстоятельное и подробное понятие, и об их происхождении». Ломоносов перелистал несколько страниц, нашел, что ему было нужно, и продолжал писать. Теперь он заканчивал свой основной труд о севере — «Краткое описание путешествий по северным морям и показание возможности проходу Сибирским окияном в Восточную Индию». В этом труде он обобщил весь опыт своих смелых предков-поморов, тех, которые проложили путь на восток и, несмотря на голод, лишения, цингу и морозы, проникали туда все дальше и дальше.
За столетия накопился огромный материал наблюдений над природой этого края. Но было еще очень много догадок и просто вымыслов. Нужен был ученый, с дерзновенной мыслью, чтобы собрать все воедино, отбросить, как скорлупу, то, что было неверно, отыскать истину и сказать: «Вот он какой, Сибирский океан, вот какие льды в нем и вот куда они держат свой путь»..
Ломоносов снова встал, достал и раскрыл карту Севера, им самим составленную. На ней были нанесены европейские, азиатские и американские берега, острова, Тихое и Атлантическое моря, как называл их Ломоносов, — посреди океан Сибирский. В это время в комнату постучали. Наступило время ехать в Академию. Сегодня у него должна быть встреча с президентом Адмиралтейств-коллегий.
Надо было убедить президента в необходимости создать новую экспедицию. Он вслух повторил, словно видел перед собой этого сановника: «Могущество и обширность морей, Российскую империю окружающих, требуют рачения и знания» — замолчал, а потом повторил: «Рачения и знания, да!»
По его проекту корабли должны были идти мимо Новой Земли, мимо мыса Желания к мысу Челюскина. Так выдвинут был первый вариант высокоширотного плавания по Северному морскому пути.
Сегодня вообще у Ломоносова горячий день. Надо встретиться и со знакомым «механикусом» Академии,. Кулибиным, и посоветоваться об одном новом приборе. Экспедиция должна быть оснащена новейшими приборами. В познании природы Севера нужно сделать следующий шаг после осуществленных петровских замыс-
лов. Ломоносов изучал материалы Великой северной экспедиции. Он поражался ее размаху и хотел организовать такую же. Он преклонялся и перед Петром; он даже посвятил ему одно из своих стихотворений, которое так и назвал: «Петр Великий и Белое море». И, словно глядя вперед, великий кормчий русской науки писал:
«Коломбы росские, презрев угрюмый рок, Меж льдами новый путь откроют на восток, И наша досягнет в Америку держава...»
Говоря об арктических экспедициях и завоевании Севера человеком, нельзя не сказать об одной экспедиции, погибшей во льдах, но имевшей большое значение для дальнейших исследований; это американская экспедиция Джорджа Де-Лонга на судне «Жаннетта».
ЦЕНОЮ ЖИЗНИ
Родители Джорджа Де-Лонга не хотели, чтобы их сын стал моряком. Но в его жизнь вмешалась, как говорят в таких случаях, «сама судьба». И Джорджу повезло. В Соединенных Штатах разразилась кровопролитная война между «севером» и «югом». Это был 1861 год, когда Джорджу исполнилось всего семнадцать лет. Под напором обстоятельств родители скрепя сердце согласились отдать его в морскую академию, которую он и кончил через четыре года. С тех пор началась его морская жизнь. Он плавал у берегов Европы, Африки и Америки; а потом ему пришлось попасть и в Арктику.
Джордж совершил очень смелый поход на шлюпках, проникнув далеко на север. И недоступный Северный полюс стал манить его к себе. Возможностью попасть на Северный полюс заинтересовался издатель американской газеты «Нью-Йорк Геральд» — Джемс Гордон Бен-нет. Это был очень богатый человек. Газета ему приносила большие доходы, и он мог рискнуть на создание такой экспедиции, тем более, что она еще больше поднимала престиж газеты. Сам Беннет туда, конечно, не собирался. Он купил в Англии торговую яхту, под названием «Пандоре», имевшую по тому времени мощную машину в 200 лошадиных сил. Корпус у яхты был дубовый; его еще подкрепили прочным американским ясе-
нем. Яхту переделали, приспособили к зимовке и дали имя «Жаннетта».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
В конце февраля, когда кончается полярная ночь, на дрейфующие льды Белого моря приходят тюленьи самки. В это время у них рождаются чудесные маленькие детки. Поморы зовут этих маленьких шустрых зверьков: «зе-
ленцы». Проходит неделя, и зеленцы подрастают. Их шкурка превращается в белую; этот мех очень ценится. Темные живые глазки зверьков резко выделяются на белом фоне; питаются они молоком матери; зовут зверьков уже «бельками». Но вот проходит еще неделя, и шкурка опять меняет свой цвет—на серый. Матери перестают кормить их молоком. С неделю они ничего не едят и только лежат, а потом матери приносят им рыбу. Это значит, что для тюленей детство кончилось и скоро им надо уходить со льда в море и самим уже начинать ловить рыбу.
Чтобы добыть дорогой мех бельков, поморы выходили на промысел зимой, когда бушует пурга и стоят большие морозы. Поморы часто гибли на этом промысле, названном у них «выволочным». Они даже сложили присказку: «Идешь на «выволочный», бери с собой и «смертную одежду». Это значило, что можешь не вернуться, и товарищи схоронят тебя там.
Когда проходила зима, на лед выползали взрослые тюлени на линьку, а молодежь уплывала в море.«Время весновать пришло», — говорили поморы и отправлялись бить линялых зверей.Отец управлял своей артелью умело. Берега уже давно исчезли, и поморов окружало только море и льды.
Карбасы проплыли район стамух — больших сидящих на мели ледяных гор — и попали в самый беспокойный участок. Здесь льды часто сжимало. Пространство воды постепенно уменьшалось. Льды надвигались с разных сторон. Когда отец заметил, что началось сжатие, он велел вытащить карбасы на лед и перетащить их по льду дальше. У карбасов были устроены полозья, благодаря которым они легко скользили. Дальше путь пошел уже по льду. Ночевали также на льду. Дрова экономили.
— Ну, как, зуек, привыкаешь?—спрашивали Михайлу артельщики. Зуйками называли мальчиков, попадающих первый раз на промысел. Михайло ко всему присматривался, везде успевал помочь. Его все любили. А он наблюдал, как ловко распоряжался отец и как его все слушали.
Скоро Михайло потерял счет дням. Ему уже казалось, что на льдах они находятся чуть не всю жизнь.
Дней через десять добрались до лежки зверей. Вот тут-то и началось самое важное. Поморы разбили на льду лагерь и начали охотиться на тюленей. Тюленей было множество. Они лежали на льдах и грелись в лучах незаходящего солнца. Поморы подбирались к ним крадучись, иногда, чтобы звери не заметили, они надевали белые халаты. Закалывали зверя пикой или били колотушкой.
Вечером после промысла варили свежую тюленью печенку. По вкусу она была даже лучше коровьей и считалась лакомством.
— Печенка лысуна первое кушанье, — говорил дед.— Вот белого медведя печенку не ешь, отравишься; примечай!
И Михайло примечал. Он помогал разделывать тюленей, разводить костер и варить пищу. Он даже добыл сам одного тюленя, за что рассчитывал получить похвалу, но вышло наоборот. Отец не похвалил. Он сказал:
— Успеешь еще, твое не уйдет, а вот жизнь свою раньше времени положить можешь.
Отец запретил Михайле уходить далеко от лагеря.Все шло хорошо. Целыми днями поморы промышляли, а вечерами они, уставшие за день, поев похлебки, быстро засыпали. Оставался только один дежурный, который все время обходил лагерь. Обычно отец спать долго не ложился. Он обходил свое хозяйство и смотрел, не лопнул ли лед и не появились ли где трещины. Солнце уже подолгу не заходило. В воздухе проплывали стаи лебедей. Они летели в тундру вить гнезда и выводить птенцов. Иногда лебеди садились на воду отдыхать. Гортанный их крик будил поморов и напоминал о доме. Льды таяли на глазах, бежали ручейки. Все больше и больше появлялось среди льдов воды. А отец приговаривал: «Весною лед земли боится!» Он любил старые поморские поговорки.
Небо было ясное, но вот на нем стали показываться признаки перемены погоды. Появились облака в виде белых кошачьих хвостов. «Моряна потянула, дождю надо быть», — говорили поморы.
— Закипит в море пена — будет скоро перемена,— скороговоркой промолвил отец, посмотрев на небо. — Ноне слышал, гага кричала ку-ку-лы. На море падет густой ветер, — сказал он и велел приготовиться к ненастью и не выходить далеко от лагеря. Меры были своевременны. Ветер налетел сразу с большой силой;
он рвал снасти; они завыли и застонали. Стало темно и холодно. Пошел дождь со снегом. На льдах сразу же стало неуютно. Захотелось домой, в теплую избу.
Непогода простояла несколько дней, потом снова появилось солнце. Все обрадовались. Отец сказал: «Прошли Сидоры, прошли и сиверы — и приказал готовиться в обратный путь. Зверь за непогоду почти весь исчез. Заготовленные шкуры связали в юрки и потянули по воде буксиром. Юрки растянулись по обе стороны каждого карбаса метров на сто, — так было много заготовлено шкур. Хотя грести и трудно было, зато добыча была богатая. Теперь только благополучно добраться домой. Отец стал очень осторожным; он почти не спал и все время следил за льдами и погодой.
А следить приходилось. Ветры налетали неожиданно. Они могли перевернуть груженый карбас. Михайло был свидетелем, когда только находчивость отца спасла их от гибели. Шли по чистой воде. Чистой называлась вода, когда нет льда. Море вдруг запенилось, и вихрь налетел на карбас. Паруса сразу раздуло, карбас стало опрокидывать. Все произошло так быстро, что даже опытные поморы растерялись. В этот момент вдруг в воздухе блеснул брошенный с кормы нож. Нож со свистом пролетел над головами и рассек парус. Стоило появиться маленькому отверстию, как ветер сразу же разорвал парус в клочья, и карбас выпрямился. Опасность миновала. Когда все пришли в себя, то увидели спокойно сидящего на корме кормчего. Улыбаясь, он проговорил:
— Тихо не лихо, а вот лихо не тихо. Идти в кеды, нажить себе беды.
Михайло сидел притихший, худенький. Он .устал. Трехмесячная жизнь на льду была трудна; лицо его осунулось. Очень хотелось домой, под теплое крылышко матери. Но внешне он держался, как подобает настоящему помору. Когда ему было особенно трудно, он старался подражать отцу.
Поморы добродушно посмеивались над мальчиком.
— Что, Зуек, загрустил? Домой, чать, хочется? — Хочется.
— Всем хочется, да и пора, — говорили они. — Скоро будем.
Все похудели. И хотя их не покидала веселость, но они были сильно утомлены, а впереди еще тяжелый путь.
По каким приметам вел отец свои карбасы, лавируя между льдами, определить непосвященному человеку было трудно. Он смотрел на небо, определял, куда ветер дует и куда движутся льды. Иногда он вынимал старый поморский компас-маточку и определял направление. Ветры он называл старинными поморскими названиями, давая им тут же характеристику.
— Шалонник — на море разбойник; шальной ветер без дождя мочит. Обедник днем колышит, а к вечеру отишит; а восточные заморозные ветерочки.
Скоро поморы вошли в самый опасный участок свое/о пути. Было тихо. На небо взошла полная луна. Она была большая, золотисто-желтая, а напротив ее светило красное солнце, скользящее к горизонту. Небо было чуть фиолетового цвета. Такое сочетание луны и солнца можно было увидеть только здесь. Где-то там далеко, на юге, была темная ночь. А здесь ночи стоят белые. Отец подвел свои карбасы к кромке льда и остановился.
— Отдыхайте часов восемь, — сказал он. — Дальше пока ходу нет.
Впереди был широкий проход между льдов. Михайло, который все примечал, никак не мог понять, почему отец сказал: «Дальше ходу нет». Если бы он был кормчим, то обязательно поплыл бы в эти проходы. Но во-, проса он задать не успел. Глаза его скоро слиплись, и, облокотясь на тюки с одеждой, он заснул. Зацепив за лед карбасы, поморы сидя спали. Не спал только один отец.
Когда часов через пять Михайло проснулся, он не узнал того места, где они находились. Карбасы по-прежнему стояли прицепленные к кромке льдов, но никаких проходов уже не было. Там, где они были, лед сошелся и с грохотом и воем разлетался на куски. Шло сжатие.
Испуганными глазами Михайло посмотрел на это грозное движение льда. Вот тебе и кормчий!
— Ты пошто не спишь? Спи, угомонись, еще не время!— ласково сказал отец.
Проснулись и другие поморы. Кто-то, посмотрев на небо, сказал: «Заря-заряница, возьми бессонницу без-угомонницу, а дай нам сон угомон» — и скоро снова все заснули.
Всех разбудил отец. Солнце уже поднималось, а луна была у самого горизонта; она заходила.
Михайло не узнал своего отца: он был весь как-то подтянут, его острый взгляд смотрел вперед. Отец отрывисто приказал идти полным ходом. Снова появились проходы между льдами; их надо было проскочить, пока отлив не перейдет в прилив и льды снова не будут сжимать.
— Тихо не лихо, да гребля лиха, — сказал отец. Поморы сняли куртки и налегли на весла. За карбасами побежала пенистая волна, и, как всегда, за кормой появились чайки. Кто-то крикнул: «Атава!»
Все обернулись. Действительно, появились небольшие чайки, которых поморы называли атавой и про которых сложили поговорку: «Атава белью найдет — бухмарь беть наведет» — что означало: появление чайки показывает, что скоро будет пасмурная погода и ветер.
Без отдыха поморы напряженно гребли десять часов подряд. Руки у них затекли, спины не разгибались. Наконец отец скомандовал остановку. Отдыхали только полчаса и снова пошли дальше.
Отец торопил. Теперь он был грозным хозяином своих карбасов.
На него смотрели со страхом и надеждой. «Если не проскочим ледяной проход во льду, тогда прощай вся добыча, а то и сами».
Лед постепенно начало сводить. Огромные плавающие неяки (ледяные горы) с двух разных сторон начали приближаться друг к другу. Но поморы не смотрели на них. Капли соленого пота скатывались по щекам, иногда они застревали в бровях и затуманивали глаза. Второй карбас шел следом за первым, но вдруг он стал отставать. Расстояние между ними все увеличивалось и увеличивалось. Отец заметил это и остановился. Когда второй карбас догнал, подкормчий виновато сказал: — Не выдюжить, видно; ребята молодые.
— Руби половину юрков! — скомандовал отец, и часть добычи, с таким трудом приобретенная на льдах, осталась в дар морю.
Невольная остановка задержала, и поморы увидели, как узок стал канал и как сходятся ледяные челюсти. Двинулись дальше. Скоро длинный хвост тянувшихся юрков со шкурами начал ударяться о ледяные берега сходящихся каналов. Вокруг неяков бурлила вода. Отец напряженно смотрел на небо. Оно потемнело. Как гово-
рили поморы, «Небесья чернетью тянет». Вдруг он скомандовал:
— Откосный пал! Ставь парус!
Паруса быстро подняли, и только успели их поднять, как налетел сильный, порывистый ветер. Он затормозил движение льдов и погнал карбасы вперед. Скоро они выскочили из ледяных тисков.
Со вздохом облегчения поморы повалились на своих сиденьях и так, недвижимые, лежали несколько минут. Михайло глядел на их лица и не узнавал своих артельщиков — за сутки они еще больше осунулись, носы заострились, бороды были всклокочены, а глаза словно провалились.
Когда через два дня Михайло лежал на печке и мать, ласково гладя его по голове, укрывала одеялом, он взял ее теплую руку и притянул к себе. Он хотел что-то сказать, но так и не смог: глаза закрылись, и он почти мгновенно заснул. Отец был тут же. Он улыбался и думал: «Добрый кормчий выйдет из сына».
Оказалось, он был прав, — вышел из него кормчий, но не только для поморов, а для всей Руси.
ВЕЛИКИЙ КОРМЧИЙ РУССКОЙ НАУКИ
Михаил Васильевич Ломоносов с увлечением писал. Он вновь вернулся к своей любимой теме — Северному Ледовитому океану. Каждый раз, когда он принимался за эту тему, к нему словно возвращалась молодость. Он вспоминал свое дорогое Поморье. Перед ним снова проходил образ отца, бесстрашного морехода, теперь погибшего, как многие поморы, в холодных волнах Студеного моря. Вспомнил свою родную ласковую мать и своих друзей детства, с которыми промышлял яйца утки Алей-ки. Какое это было беззаботное, счастливое время!
Он остановился, закрыл глаза и задумался. Какой необъятный край, где хозяин лед! Ломоносов встал и достал из резного шкафа свою книгу. Она написана была еще в 1760 году. Впервые в этой именно книге он излагал свои мысли о льде. Это был доклад Шведской Академии наук. Доклад так и назывался: «Рассуждение о происхождении ледяных гор в северных морях». Книга начиналась словами: «Ныне следует о трудностях от
льдов рассудить, и для этого сперва должно о них иметь обстоятельное и подробное понятие, и об их происхождении». Ломоносов перелистал несколько страниц, нашел, что ему было нужно, и продолжал писать. Теперь он заканчивал свой основной труд о севере — «Краткое описание путешествий по северным морям и показание возможности проходу Сибирским окияном в Восточную Индию». В этом труде он обобщил весь опыт своих смелых предков-поморов, тех, которые проложили путь на восток и, несмотря на голод, лишения, цингу и морозы, проникали туда все дальше и дальше.
За столетия накопился огромный материал наблюдений над природой этого края. Но было еще очень много догадок и просто вымыслов. Нужен был ученый, с дерзновенной мыслью, чтобы собрать все воедино, отбросить, как скорлупу, то, что было неверно, отыскать истину и сказать: «Вот он какой, Сибирский океан, вот какие льды в нем и вот куда они держат свой путь»..
Ломоносов снова встал, достал и раскрыл карту Севера, им самим составленную. На ней были нанесены европейские, азиатские и американские берега, острова, Тихое и Атлантическое моря, как называл их Ломоносов, — посреди океан Сибирский. В это время в комнату постучали. Наступило время ехать в Академию. Сегодня у него должна быть встреча с президентом Адмиралтейств-коллегий.
Надо было убедить президента в необходимости создать новую экспедицию. Он вслух повторил, словно видел перед собой этого сановника: «Могущество и обширность морей, Российскую империю окружающих, требуют рачения и знания» — замолчал, а потом повторил: «Рачения и знания, да!»
По его проекту корабли должны были идти мимо Новой Земли, мимо мыса Желания к мысу Челюскина. Так выдвинут был первый вариант высокоширотного плавания по Северному морскому пути.
Сегодня вообще у Ломоносова горячий день. Надо встретиться и со знакомым «механикусом» Академии,. Кулибиным, и посоветоваться об одном новом приборе. Экспедиция должна быть оснащена новейшими приборами. В познании природы Севера нужно сделать следующий шаг после осуществленных петровских замыс-
лов. Ломоносов изучал материалы Великой северной экспедиции. Он поражался ее размаху и хотел организовать такую же. Он преклонялся и перед Петром; он даже посвятил ему одно из своих стихотворений, которое так и назвал: «Петр Великий и Белое море». И, словно глядя вперед, великий кормчий русской науки писал:
«Коломбы росские, презрев угрюмый рок, Меж льдами новый путь откроют на восток, И наша досягнет в Америку держава...»
Говоря об арктических экспедициях и завоевании Севера человеком, нельзя не сказать об одной экспедиции, погибшей во льдах, но имевшей большое значение для дальнейших исследований; это американская экспедиция Джорджа Де-Лонга на судне «Жаннетта».
ЦЕНОЮ ЖИЗНИ
Родители Джорджа Де-Лонга не хотели, чтобы их сын стал моряком. Но в его жизнь вмешалась, как говорят в таких случаях, «сама судьба». И Джорджу повезло. В Соединенных Штатах разразилась кровопролитная война между «севером» и «югом». Это был 1861 год, когда Джорджу исполнилось всего семнадцать лет. Под напором обстоятельств родители скрепя сердце согласились отдать его в морскую академию, которую он и кончил через четыре года. С тех пор началась его морская жизнь. Он плавал у берегов Европы, Африки и Америки; а потом ему пришлось попасть и в Арктику.
Джордж совершил очень смелый поход на шлюпках, проникнув далеко на север. И недоступный Северный полюс стал манить его к себе. Возможностью попасть на Северный полюс заинтересовался издатель американской газеты «Нью-Йорк Геральд» — Джемс Гордон Бен-нет. Это был очень богатый человек. Газета ему приносила большие доходы, и он мог рискнуть на создание такой экспедиции, тем более, что она еще больше поднимала престиж газеты. Сам Беннет туда, конечно, не собирался. Он купил в Англии торговую яхту, под названием «Пандоре», имевшую по тому времени мощную машину в 200 лошадиных сил. Корпус у яхты был дубовый; его еще подкрепили прочным американским ясе-
нем. Яхту переделали, приспособили к зимовке и дали имя «Жаннетта».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23