– Они проливали кровь, а теперь на правах беженцев живут повсюду в Европе без крова. Почему бы не дать им возможность селиться в наших южных крепостях?
– Это благородно, – сказал Петр Пален, пожимая руку Рибасу и продолжал: – мы не виделись с вами после Очакова. А теперь оба заняты скучными и сугубо мирными делами. Но скучное и мирное не менее важно, чем захватывающее и воинственное.
– Не только важно, а бывает и не менее опасно, – улыбнулся Рибас, вспомнив, что Пален, прежде чем стать правителем рижского наместничества и генерал-поручиком, проиграл деньги, выданные императрицей на дорогу в Стокгольм, а поэтому отправился туда морем, произнеся знаменитую фразу: «Сама фортуна потребовала от меня смириться с качкой».
Подали кофе и ликеры. Стол сахарно заискрился бисквитами шуазскими, дофинскими и бисквитами с любовными узлами.
– Каково расписание праздников в честь рождения внучки императрицы? – спросил Рибас.
– Увы, празднеств не будет, – вздохнула Ольга. – Скорее, объявят недолгий траур.
– Как?
– Вчера у Павла умерла дочь Ольга, – сказал Пален. – Ей не было и трех лет.
Прежде, чем игроки вернулись к ломберу, Рибас спросил у Палена о Бенигсене.
– Леонтий воевал в Литве и теперь генерал-майор, – сказал Пален.
Графиня Ольга увлекла адмирала в укромный уголок салона и спросила напрямик:
– Осип Михайлович, как бы узнать: окончательно ли Суворов остановил свой выбор на Эльмпте как женихе своей дочери?
– Это можно узнать лишь у его петербургского поверенного – Хвостова.
– Не могли бы вы… – Ольга протянула адмиралу руку, он поцеловал пальцы в перстнях и сказал:
– Для такой женщины, как вы, графиня, можно сделать все, даже не спрашивая причин.
Через день Рибас собирался к Дмитрию Хвостову, но слуга доложил, что дюк Эммануил Ришелье и граф Ланжерон хотят видеть его.
– У Ольги Александровны я не мог вам сказать всего, что хотел, – заговорил с порога Ланжерон. Рибас с удовольствием обменялся рукопожатием с дюком Ришелье, спросил:
– Удалось ли вам после Измаила побывать в Париже?
– Да. Я похоронил отца и занимался делами по наследству. Потом уехал в Лондон, а когда короля арестовали, я снова был в Париже. Аристократы бежали в Кобленц, но я официально обратился к Национальному собранию с просьбой отпустить меня в Россию. И мне разрешили уехать в Петербург.
– А что же с вашим состоянием в Париже?
– Отец оставил мне пятьсот тысяч ливров годового дохода, – отвечал с улыбкой дюк Ришелье. – Но увы, долгов оказалось значительно больше. Правда, у меня оставалась недвижимость, которую Конвент объявил народным достоянием. Я лишился замка на берегу Луары. Земли были проданы. Моя жена Розалия протестовала, но ее заключили в тюрьму. Впрочем, вскоре освободили. Она живет у родственников.
– Но что же теперь? – спросил адмирал. – Каковы ваши планы?
– Мы с Ришелье возвращались в Петербург через Малороссию, – ответил Ланжерон. – И завернули к фельдмаршалу Румянцеву. Его дворец в Тошанах великолепен! Петр Алексеевич устроил в нашу честь бал. Меня лично поразила строгость тамошних дам. О, они весьма строги. Весьма. Но доложу вам, до какого-то определенного момента. Необходимо терпение, и ты сближаешься не с особой слабого пола, а становишься обладателем райского сада с медовыми грушами… Одним словом, фельдмаршал предложил нам вступить в его полки. Мне в кирасирский, дюку – в полк Военного ордена. И если учесть, что тошанские дамы таинственны, а их роскошные сады не объять до конца, то…
– Императрица должна утвердить наше назначение, – закончил за Ланжерона дюк Ришелье.
– Да! – спохватился Ланжерон. – К французам в Петербурге теперь относятся подозрительно. Мы с Ришелье тут, как две белые вороны, да и рады этому: на здешнем снегу мы не так заметны.
Адмирал обещал замолвить за них слово и отправился к Хвостову. Жена его Аграфена Горчакова, племянница Суворова, угощала стерлядью в сметане, а Дмитрий Иванович завел литературный разговор, ругал стихи Державина, посвященные Суворову.
– Александр Васильевич, хоть и не пиит, а стихотворствует лучше! – восклицал Дмитрий Иванович и читал стихи Суворова:
Царица, севером владея,
Предписывает всем закон;
В деснице жезл судьбы имея,
Вращает сферу без препон,
Она светила возжигает,
Она и меркнуть им велит;
Чрез громы гнев свой проявляет.
Чрез тихость благость им явит.
– Каково? – восторгался Хвостов. – Это пишет воин, знающий дело. А у Державина все звонко, да глупо.
– Скажите, Дмитрий Иванович, а что Эльмпт, он пишет вам?
– Что ни день, то и письмо.
– Хвалит его Александр Васильевич?
– В декабре он определил его единственным женихом Натальи, – ответил Хвостов.
Графиня Ольга встретила это известие без восторга. Спустя четверть часа пригласила его в комнату, где за столом сидел Платон Зубов и что-то писал. Затем он вышел в центр комнаты, заложил руки за спину – звезды на расстегнутом кафтане разошлись в стороны, а кружева под фамильным раздвоенным подбородком блеснули бездной бриллиантов. Рибас коротко доложил о делах на Черноморье.
– Мордвинову я укажу, – сказал Платон. – Вам разрешено брать войска во все работы. Что еще? Какой проект вы подготовили на этот раз? Наш век войдет в. историю, как век проектов.
Рибас подал приготовленные бумаги.
– А если коротко? В двух словах? – попросил Платон.
– В Хаджибее не заселено и четверти всех участков. Прибывают, в основном, купцы. Мастеровых не хватает. Им нужно дать льготы при поселении. У меня в гребном флоте полтысячи вольнонаемных греков и албанцев. В зимнее время им нечем заняться. У многих семьи. И желающих поселиться в Хаджибее достаточно. Дело за средствами.
– Я подумаю об этом, – сказал Платон.
– Льготы привлекут единоверцев из заграницы, – начал было адмирал, но Зубов вдруг спросил о другом:
– Почему, адмирал, у вашего города нет приличного названия? Зачем сохранять турецкое?
Рибас вспомнил, с каким удовольствием Потемкин, осуществляя Греческий проект, называл новые города на греческий манер: Херсон, Ольвиополь, Симферополь… Но угадывая ревность Зубова к прежнему фавориту, сказал:
– Когда я брал Хаджибей, мы искали брод через Тилигульский лиман. Артиллерия там тонула. Приходилось переправлять ее на байдарках. Но пленный татарин показал нам старый греческий брод у самого моря.
– К чему вы клоните?
– На Тилигуле возле Хаджибея еще до рождения Христова была греческая колония.
– И что же?
– Именем греческого поселения было бы прилично назвать город.
– Вот и назовите.
– Увы, за давностью лет никто уже не помнит, как оно называлось.
– Так пусть этим займутся наши бездельники-академики! – воскликнул Платон.
Он подошел к столу, взял исписанный лист бумаги, поморщился: – Мне, помимо прочего, приходится быть в должности свата. Наш Голиаф без ума от Натальи Суворовой. Вот что я пишу ее отцу.
Он передал письмо адмиралу. Итак, Зубовы хотели женить недалекого брата Николая, прозванного Голиафом за физическую силу, на Натали. Жаль двадцатилетнюю Суворочку! Но – решать отцу. Платон в письме высказывал немало похвал Александру Васильевичу и говорил о претенденте на руку Натальи Филиппе Эльмпте, беря в помощницы императрицу: «Всемилостивейшей государыне показаться может необычным, а, может быть, и неприличным, что дочь столь знаменитого российского полководца, слывущего столь привязанным и к вере, и к отечеству своему, отличенная имением и покровительством Великой нашей государыни, выдается за иностранного иноверца».
– Я совсем не знаю старика, – сказал Платон. – Говорят, он с причудами. Как, по-вашему, он примет мое письмо?
– Мне кажется, вполне благожелательно, – сказал Рибас и не ошибся.
Суворов благословил этот брак, а Рибасу писал: «Где бы Вы ни были: в С. Петербурге, Иерусалиме, Пекине или Филадельфии, близ Вас или в отдалении, я, как прежде, верный Ваш слуга и желаю сражаться под началом Вашим… А покамест пусть цветет Ваш Гаджибей, увеличивайте флот, штурмуйте Византийский пролив, как некогда Дунай».
Но умер отец Зубовых, граф Александр Николаевич, и свадьбу отложили.
Рибас ожидал, что объяснение с женой Настей будет долгим и не без упреков, но Настя, когда он вызвал ее на разговор, сказала трезво и твердо:
– Ваш сын – это ваш сын. Заботьтесь о нем. Я никогда не признаю его, даже если у него нет матери. Прошу вас никогда не рассчитывать на мой капитал, который со временем будет принадлежать моим дочерям. И не забудьте обеспокоиться о приданом для дочерей – это дело вашей чести.
Больше она на эту тему не говорила. Нельзя сказать, что их отношения стали натянутыми, нет, они сделались холодны и бесстрастны. В конце февраля чету Рибасов пригласили в Зимний на Малую ассамблею в Эрмитаж. Они поехали в одной карете, но во дворце разошлись по разным кружкам. Настя взяла под опеку рдевшую румянцем Наталью Суворову, которая при приближении рослого гиганта-жениха Николая Зубова начинала заикаться, а ее дуэнья Аграфена Хвостова ничем не могла ей помочь.
Министры российские и иностранные, придворные и знать оценили значение адмирала в кружке Зубовых, и одни зло шептались, а другие подходили с любезностями на устах. Неаполитанский посланник герцог Серра-каприола после приветствий недоуменно спросил:
– Почему Черноморское адмиралтейство задерживает выдачу открытых листов на свободное плавание неаполитанским судам?
– Это недоразумение, – отвечал Рибас.
– Наш посланиям в Константинополе граф Людольф, – продолжал Серракаприола, – прислал мне два устаревших листа и просит содействия.
– Передайте мне их и я улажу это недоразумение.
А «недоразумение» это имело имя – Мордвинов, который волочил дело, и теперь румянец пылал не только на щеках Натальи Суворовой, но и лицо адмирала вспыхнуло от гневного раздражения. А приходилось улыбаться, кланяться, вступать в беседы и не лезть за словом в карман. Императрица восседала в кресле и наблюдала за игрой в биллиард Платона и генерала Палена. Она перекрестила Наталью, пожелала ей счастья в браке и обратилась к адмиралу:
– Докладывали мне о вашей деятельности при Хаджибее. Трудитесь и дальше с таким же усердием.
– Только под вашим светлым покровительством город будет построен, – ответил Рибас, а Екатерина повысила голос, чтобы быть услышанной многими из гостей:
– Наши ученые мужи отыскали в Академии старые атласы, не поеденные мышами, и определили, что при Хаджибее находилось греческое поселение, Одисос именуемое. Но сие название, вследствие обилия в тех краях городов мужского рода, решили мы переименовать в город, носящий имя в женском роде – Одесса. Прошу всех господ иностранных посланников сообщить сие своим правительствам. Турецкий Хаджибей мы переименовываем в христианскую Одессу.
Это известие было выслушано господами иностранными посланниками с большим вниманием, и дипломаты настороженно зашептались меж собой.
Мордвинову Рибас отправил официальное заявление: «Полученное мною от находящегося при блистательной Порте Неаполитанского посланника г-на Людольфа письмо, с приложением двух отверстых листов на свободное плавание по Черному морю шкиперу Мехиорни Спарпато Вашему превосходительству представляю в оригинале. Не угодно ли будет, вместо оных за происшествием срока в минувшем году, в будущее лето на такое же плавание дать другие листы, доставляя оные сходно требованиям г-на Гр. Людольфа к нему в Константинополь».
В марте неторопливый скрипучий писарский механизм работал в испарине: летели ордера от Зубова де Волану о том, что Суворов отсутствует, а город строить надо, отправлялись донесения Рибаса к его сиятельству Румянцеву с предложениями относительно достроения города, уточнялись, утверждались, отсылались именные лиски – и весь этот бумажный поток вихрился вокруг одного эпицентра под именем Одесса.
В ночь на первое апреля начался Высокоторжественный праздник Святые Пасхи. В половине первого часа по второму пушечному выстрелу ко двору съехалась знать и генералитет. Павел с женой и детьми, а позже и Екатерина со свитой и Синодом имели выход в придворную церковь к Божьей службе. Духовник императрицы Савва Исаев начал воскресный тропарь и, когда дошел до пронзительно-торжественного «Христос Воскресе», из Санкт-Петербургской крепости палила двадцать одна пушка. Пел всенощный хор, императрица приложилась к иконе, а потом и к руке государыни хлынул нескончаемый поток придворных.
В этот же день в камер-фурьерском журнале было записано: «В пятьдесят минут пятого утра Ее Величество обеденное кушанье имела в комнате, где вещи бриллиантовые, на 9-ти кувертах, а к столу приглашены: гр. Александра Васильевна Браницкая, Петр Богданович Пассек, кн. Александр Прозоровский, граф Платон Александрович Зубов, кн. Федор Барятинский, камергер Евграф Чертков, гр. Николай Зубов, Осип Михайлович Рибас».
Кубка за здравие императрицы не было.
Адмирал, единственный из присутствующих не имевший никаких титулов, ожидал особых известий для себя. Их не последовало. Он пробыл во дворце до четырех. В церкви снова начались духовные отправления.
Никаких новостей.
После церкви Екатерина до семи играла в карты. В восьмом часу гости стали разъезжаться. Надежды генерала, что проект греческого дивизиона будет утвержден в Святой день, не оправдались. Напротив, явился Валериан Зубов, и все внимание двора сосредоточилось на нем. Он въехал в приемный зал в кресле на колесах, императрица в слезах бросилась навстречу. Она подарила ему бывший дом Густава Бирона на Миллионной улице, назначила пенсию, но двадцатитрехлетний пенсионер увлекся графиней Потоцкой и заказал себе искусственную ногу.
Только 19 апреля 1795 года канцелярия поставила в документах не одну, а две точки. Первую – в обращении Екатерины к Платону Зубову, вторую – в распоряжении Платона Рибасу. Зубову императрица писала: «Граф Платон Александрович! Приняв за благо представление об устроении в городе Одессе и окрестностях оного селений единоверных нам народов и утвердив поднесенные от вас положения…» Она утвердила в Одессе штаты трехротного дивизиона греков и албанцев из 330 человек, определила им жалование и провиант из муки и крупы.
Зубов предписал Рибасу построить для греков и албанцев «на первый случай домов каменных с небольшими лавками по обычаю азиатскому 2-х сортов. Первого – 3, ценою каждый в 1500 рублей, а второго – 50, ценою по 350 рублей». Две тысячи отпускались без возврата для церкви с богослужением на родном языке.
Отъезд Рибаса в Одессу задержали два обстоятельства: вот-вот должен был приехать в Петербург Андре, а на 29 апреля назначили венчание Натальи Суворовой и Николая Зубова. Око состоялось в придворной церкви и по желанию молодых устраивалось скромно. Суворов, к удивлению многих, к долгожданному событию не приехал, и сразу воспрянули интриганы. Они распускали слухи, что фельдмаршал благоволит, к польским бунтовщикам, ни в грош не ставит благорасположение императрицы п что он сам – второй Костюшко. Александр Васильевич действительно ходатайствовал за многих вчерашних повстанцев, а их родственники осаждали его просьбами.
Двор выехал в Царское село. Тише стало в столице. Неожиданный визит к адмиралу нанес Зиновий Чепега, атаман Черноморских казаков и по армейским чинам ставший генералом.
– Полки мои направились в Польшу, – отвечал он на расспросы адмирала. – А я здесь за деньгами. За фураж и провиант отпустили мне восемьдесят тысяч, но чтобы их получить, взятку дал – пятнадцать копеек с рубля. Посоветуйте, Осип Михайлович, что делать: жаловаться?
– Намекни Зубову, что принудили взятку дать.
Но Зиновий Алексеевич прожил в Царском селе месяц, не жаловался, взял две тысячи прогонных и уехал к полкам, получив на дорогу пирог с рыбой длиной в сажень.
Перед отъездом, не дождавшись Андре, Рибас хотел было навестить Сильвану, но она вдруг сама явилась на Дворцовую набережную. Настя, узнав о ее визите, прислала на половину мужа секретаря Хозикова с целью рекогносцировки: что за дама в их доме? Но Сильвана не оставалась и четверти часа у адмирала, потому что с порога сказала:
– Ваш брат Андре играет у Вирецкого. Я отвозила туда кофе, и управляющий передал мне записку от вашего брата.
Андре в записке просил ссудить его тремя тысячами и прислать их в дом Вирецкого на Итальянской. Этот дом был адмиралу памятен! Он отправился туда, прихватив шкатулку с деньгами, ценными бумагами и личный карточный набор: десять нераспечатанных колод, мел, увеличительное стекло, серебряную табакерку. Сильвану Рибас завез по дороге в кондитерскую. Узнал, что Руджеро год как страдает подагрой, почти отошел от дел, а итальянцы из господ теперь редко бывают у них.
– Джузеппе, будь осторожен, – попросила она, а адмирал подумал, что только Сильвана во всей столице называет его так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68