В комнатах, где жила Айя, все осталось, как прежде. Альков застелен зеленым бархатом, выложенные изразцами печи натоплены.
– После Рождества она как будто заболела, – рассказывал капельмейстер. – А потом как-то зашел проезжий казак, из бывших запорожцев. Сказал, что переночует у меня, хоть я его и не пускал. Человек он богатый, веселый. Переночевал, а утром она пожитки собрала да и уехала с ним.
– Что за казак? Куда уехала? – нетерпеливо спрашивал Рибас.
– Да кто знает? Он и про Крым говорил, и про свой дом где-то на Днепре. Много он ей рассказывал. Видно, много повидал.
– А имя его?
– Если бы знать, спросил бы. Казак да казак. Но не из простых. Пояс серебряный. У пистолей дерево позлащенное.
– Велела она мне что-нибудь сказать?
– А как же. Чтобы не беспокоились. Что так надо.
Конечно же, в полку уже знали обо всем. Он отправился к себе, солдату велел топить баню, адъютанту оповестить господ офицеров о вечеринке с французской померанцевой и стал читать письмо жены. Из него узнал, что Бецкого все забыли, как забывают добродетель, когда она становится привычной. Дочери росли. Старшая мечтала стать смольнянкой. Как бы между прочим, Настя сообщала, что Безбородко увлекся некой девицей Давиа. Об этом романе много говорят. Вершитель политики России настолько ценит ее певческий талант, что его жена однажды увидела на певице свои бриллианты, после чего императрица распорядилась выслать певицу из Петербурга.
В конце письма Настя писала о «Трактате дружбы, мореплавания и торговли» между Неаполем и Россией, который был передан императрице перед ее отъездом на Юг. Это была важная новость для полковника. Посланника Скавронского и официальных лиц от короля Фердинанда Безбородко ждать не стал и уехал вместе с императрицей. Это удивило неаполитанского посла герцога Серракаприолу, но теперь Рибас знал: встреча с Иосифом была важнее. Впрочем, Скавронский, по всей вероятности, поедет следом за императрицей. Рибас решил непременно повидать его, чтобы перед отъездом посланника в Неаполь передать с ним деньги для матери.
Полковые будни ознаменовались примеркой новой формы, которую Потемкин вводил в войска уже несколько лет. Рибасовы конники щеголяли в коротких куртках вместо кафтанов, панталоны в обтяжку сменили на удобные штаны, треуголки – на поярковые каски с султанами из конского волоса. Потемкину нужно было стать Президентом Военной Коллегии, чтобы отменить в армии пудру, косу, букли. Во многих садах Новоселицы чучела обзавелись обновой – прусскими париками. Но по сути в армии мало что менялось. Конечно, ружья теперь не имели прямых лож для удобства держать их во время смотра – начали думать о том, что из таких ружей прицельно не выстрелишь. И в прикладах не выдалбливали камеры, в которые клали черепки, чтобы при исполнении ружейных приемов каждый удар производил громкий звук. Перемены не коснулись обеспечения войск. Полковым командирам приходилось убывших выдавать за присутствующих, вести тайную бухгалтерию, чтобы полки имели божеский вид.
Купец Фалеев сам сопроводил обоз с кожами в Новоселицу, угощал отменной стерлядью, говорил:
– В марте еду в Херсон. Повезу из Крыма ковры для встречи императрицы. Вашему воинству ковров не надобно?
Воспользовавшись случаем, Рибас отправил с Фалеевым в Кременчуг письмо Базилю:
«29 февраля. Как поживаете, предорогой друг? Знаете ли, что привычка проводить время с вами, сделала для меня меньше сносным тех, с которыми прежде здесь был довольно хорош. Не прощу вам того, что вы мне сыграли штуку, приучив меня к вашему обществу, ваша совесть ответит за скуку, которою страдаю здесь. Для довершения неудач, я нашел свою клетку пустою: единственная птичка, которую там оставил, воспользовалась моим отсутствием, дабы поместиться у какого-то запорожца. В окрестностях тоже находится соловей… но эти птички требуют много забот в их кормлении, а это не по моей части. Пользуюсь выездом г. Фалеева, чтобы поговорить с вами; но это будет только на минутку, ибо я боюсь отнять у вас время, которое вы посвящаете киевским красавицам, а особенно госпоже канцелярии. Мне очень нужно вас о многом спросить и многое сказать… Граф Скавронский прибудет ли в ваши края перед отъездом в Неаполь? Я имею просьбу к нему, которая для меня очень важна».
Под Кременчугом Мариупольский полк расположился на берегу Днепра в двух верстах от уреза воды, как приказали, чтобы не тревожить ясны очи императрицы кострами и непарадным лагерным бытом. Утром командующий Кременчугской дивизией генерал-аншеф Суворов произвел смотр полкам. На Совете сказал коротко:
– Первым от легкой конницы пойдет Мариупольский. А за ним – Павлоградский и Полтавский. Где полковник мариупольцев? – и, найдя глазами Рибаса, кивнул ему: – Благодарю-благодарю!
Царский караван судов из восьмидесяти галер медленно приближался к Кременчугской пристани. Ахнули пушки, грохнули оркестры, и Рибас попридержал переступившего с ноги на ногу английского скакуна. Издали полковник видел декоративно сияющего Потемкина, знакомые лица послов – австрийского Кобенцля, французского Сегюра, принцев Нассау и Ангальта. Важное, но какое-то кукольное лицо Екатерины выражало восторг и милостиво улыбалось. Архиепископ Екатеринославский, родом вятич, переводчик Мильтона и член Российской Академии отец Амвросий говорил речь от имени смиренной паствы божией.
По всей вероятности, перемена средств передвижения – с галеры на карету не прошла бесследно для императрицы, она поспешила в генерал-губернаторский дом и скрылась в его покоях, когда мимо по улице браво шли екатеринославские кирасиры, гремели оркестры и легкие конники салютовали палашами. Разместив полк в лагере, Рибас переночевал в палатке, а утром первого мая верхом прискакал к генерал-губернаторскому дому. В саду Базиль представил его принцу Нассау-Зигену.
– Вы полковник мариупольцев? – переспросил Нассау. – Завидую вам. Я в России до сих пор без должности. До приезда сюда я был на испанской службе и командовал плавучими батареями в Гибралтаре. А теперь выполняю мелкие поручения князя: занят устройством сел, садов, чтобы везде достойно встречали императрицу.
Потомок древнего рода Оттонов и Нассау Оранских, в родословной которого были и короли Англии и германские императоры, кивнул в сторону дома:
– Там опять хлеб-соль, речи, иконы. По-моему в Кременчуге никто не успокоится, пока не приложится к руке монархини.
Принц Ангальт, гуляя по аллеям, занимался странным делом: сходил с дорожки и пробовал вырвать из земли то дерево, то куст.
– Принц! – окликнул его Нассау. – Не сомневайтесь: в Кременчуге все настоящее, уверяю вас. К стволам не привязаны ветки. А цветы персика – не крашеная бумага. Это ранний сорт.
– Почему вы так уверены? – сомневался Ангальт.
Нассау расхохотался:
– Уверен потому, что я этот сад не устраивал!
В это время всех отвлекли всадники в черных одеждах, высоких папахах. Кинжалы воинов были в серебряных ножнах. Всадники спешивались у крыльца.
– Это тоже местные жители? – спросил Нассау.
– О, нет, – ответил Рибас. – Скорее, это кавказцы.
– Ваша правда, – сказал Попов. – Это депутация Осетинского народа и Кабардинских племен. Прибыли просить императрицу о крещении. – Повернувшись к Рибасу он тихо промолвил: – Обязательно зайдите ко мне после маневров. – И поспешил к депутации.
– Как прошла встреча на Днепре с королем польским? – спросил Рибас у принца.
– Бедно, – отвечал Нассау. – Король Станислав ждал императрицу в Каневе три месяца и успел промотать три миллиона.
Обед, на который были приглашены генералитет, все полковые командиры и чиновники не ниже шестого класса, был дан в специально выстроенной зале под оркестр и малороссийское хоровое пение. За десертом исполняли ораторию Джиованни Сарти. Сочинитель руководил исполнением лично и делал это так же вкрадчиво, как интриговал в кругах придворных музыкантов. Екатерина несомненно отметила присутствие Рибаса за столом, потому что, когда встретилась с ним на мгновение взглядом, на лице монархини мелькнула тень озабоченности.
«Увидев меня, она вспомнила о Бобринском, – подумал Рибас, и был недалек от истины. Екатерина и у Бецкого не бывала из-за того, что воспитатель будущего гармоничного человечества не смог привить эти гармоничные черты ее тайному сыну. Алексей прожигал жизнь в Париже и наотрез отказался вернуться в Россию. Правда, в письмах к матери он выказывал гражданскую преданность и постоянно жаловался, что его оставили в Париже без гроша. Мать потребовала от Бецкого, чтобы он неукоснительно высылал Алексею проценты с его капиталов, а именно тридцать тысяч в год.
На это, как писала Настя, оскорбленный старец ответил, что банкир Сутерленд не представляет никаких квитанций от Бобринского – намек на то, что Алексей попросту проматывает или проигрывает деньги. Бецкий напомнил, что парижский беглец получал неукоснительно по 37645 рублей в год, и что он может впредь иметь эти деньги любым другим путем, минуя самого Бецкого. Мать не обратила внимания на выволочку старца, жаловалась в Париж Мельхиору Гримму и просила не оставлять Алешу без присмотра и денег.
Подумав о том, что императрица за веселым застольем вспомнила о сыне, Рибас не мог предположить, насколько он был прав. Даже с галеры, плывущей по апрельским водам Днепра, Екатерина находила время писать о сыне Гримму в Париж. Ей было прискорбно, что Алексей в долгах, проиграл в несколько вечеров свой доход за два года, но при этом, непоследовательная, как всякая мать, называла сына скрягой, но мотом. «Отныне, – писала она, – Бобринский будет получать лишь десять тысяч. А остальное – в уплату долгов. Посоветуйте ему поехать в Англию! Там найдутся русские корабли! Если у него нет денег па дорогу – дайте ему наперехват до тысячи червонцев. Он умен, отважен, но лентяй и распущен… но все это со дня на день может измениться к лучшему…» Мать, обольщалась надеждами, сын в Париже поочередно попадал из нежных объятий кокоток в ловкие руки шулеров. Будущее его предугадать было невозможно.
После обеда Потемкин представил Екатерине невиданный фейерверк, который высветил необыкновенные миражи, дали и виды. Наутро Суворов руководил маневрами сорока пяти эскадронов, которые на рысях брали крепость. Гренадеры и мушкетеры показали отменную выучку в построениях в линию, в колонну, в каре. После маневров Рибас встретился с посланником в Неаполе Павлом Скавронским. Тот нес околесицу невероятную. Узнав, что Рибас неаполитанец, пообещал:
– Я приглашу вашего отца на свой концерт.
– Увы. Он умер.
– А как вам понравилась оратория Сарти?
– Он старался угодить императрице.
– Мой лакей угодит лучше, – заявил Скавронский. – Итальянцы портятся в России. Итальянцы должны жить в Италии. Другой такой страны нет. Я обязательно послушаю домашних музыкантов вашего отца. А вы знаете, что Сарти – убийца? Своими интригами и скверной музыкой он довел до самоубийства маэстро Березовского. Сарти – итальянец. И должен жить в Италии. Вы, кажется, из Австрии?
Рибасу показалось, что Скавронский пьян, но тот трезво рассуждал о гении Моцарта и сказал, что Моцарт просто расплакался, когда услыхал его, Скавронского, сонату. «Немудрено», – подумал Рибас и отказался от мысли что-либо поручать посланнику.
Поздним вечером Рибас прискакал к дому канцелярии, где увидел освещенные окна. Базиль был встревожен.
– Рассчитывал отдохнуть с вами за картами… Но только что получено известие, что Иосиф II в Херсоне.
– Превосходно, – сказал Рибас.
– Да. Но он не хочет ждать императрицу там. Князь приказал послать в Херсон надежного человека. Курьерский экипаж у крыльца, Осип Михайлович. – Он передал полковнику пакет. – Это депеши Мордвинову. Поезжайте. Наши курьеры неуклюжи. Свитские пьяны. Главное: все сделать, чтобы Иосиф дождался императрицу в Херсоне. Займите его своим вниманием, как вы это умеете. С Богом.
Курьерские тройки унесли полковника в майскую ночь Украины. Лошади менялись без промедления. Рибас понимал встревоженность Потемкина: князь не хотел, чтобы Иосиф увидел на дорогах из Херсона то, что он не приготовил для него и очей императрицы. Пять ночей и дней скакал полковник на юг. В пятнадцати верстах от Херсона на реке Ингулец лодок не оказалось, и Рибас переплыл на другой берег на неоседланной лошади и вскоре спешился перед херсонским адмиралтейством. Николая Мордвинова он попросту не узнал. Вместо статного офицера, каким он его помнил, предстал грузный, обрюзгший и нестерпимо неторопливый старший офицер адмиралтейства. Только обстоятельно осведомившись о цели Рибаса, он сказал:
– Их величество Иосиф Второй австрийский давно отбыл на встречу с императрицей.
– Когда?! – воскликнул Рибас.
– А зачем вам знать сие? – Мордвинов сел за стол. – Вот прочитаю депеши светлейшего и, если вам положено, тогда и скажу.
Что было делать? Никто не уполномачивал полковника ехать за австрийским императором следом. Раздосадованный Рибас ждал. Наконец, Мордвинов сказал:
– Ну, что же. Попов вас отлично рекомендует и пишет, чтобы я прислушался к вашим советам, как лучше принять императрицу. – Он тяжело вздохнул. – Жду ваших советов.
– Сначала я осмотрю город, – сказал Рибас.
В это время в кабинет вошел инженер-полковник Корсаков, с которым Рибас был шапочно знаком в Петербурге.
– Николай Семенович, – начал Корсаков не чинясь, – как же мы дома возле новопостроенного дворца приведем в божеский вид, если вы опять всех плотников распорядились на верфь гнать?
– Домов императрица навидалась и в Петербурге, – отвечал Мордвинов. – А верфь на Черном море будет видеть первую.
– Но мне ответ держать за дома.
– Возьмите вольнонаемных плотников.
– Чем я им платить буду?
Перепалку прервал адъютант, сообщивший, что из Константинополя привезли давно ожидаемые цветные паруса. Рибас вышел из Адмиралтейства и отправился осматривать город. В крепости стояло несколько десятков добротных домов. В торговой пристани на судах развивались только турецкие и русские флаги, но разноязыкая речь всей Европы слышалась отовсюду. Объяснялось это тем, что в Черном море разрешалось плавать только российским и турецким судам, но Потемкин дал право поднимать российский флаг на судах дружественных стран. Остановившись в доме для офицеров, неподалеку от дома Корсакова, где тот жил с женой – сестрой Мордвинова, Рибас отправился на верфь.
По дороге он видел дома с садами и они производили бы приятное впечатление, если бы не великое множество землянок. Вырыты они были повсюду и кое-как прикрыты тростниковыми крышами. Возле трактира данцингского купца Витте полковник стал свидетелем свары меж хозяином и его соотечественниками-сектантами менонитами-анабаптистами, которые не хотели платить. Солдаты гнали на работы каторжников, и многие из них были в цепях. Возле верфи расположилась рота пехотного Курского полка, солдаты, морщась и балагуря, ели лимоны, не очищая кожуру. Капитан роты объяснил:
– Весь апрель резали в плавнях камыши. Половина роты больных. Лекари велели есть итальянские померанцы. Интендант покупает на рубль сто плодов.
На верфи готовились к спуску два линейных корабля и. фрегат. Мордвинов оказался тут. Увидев Рибаса, сказал с явной насмешкой:
– Вы мне советы готовы давать? Жду не дождусь.
И невооруженным глазом любой заметил бы, что корабли построены из сырого леса, но советовать просушить его теперь… – верх бессмыслицы.
– Почему пушки поставлены лишь у одного борта? – спросил Рибас.
– А на другой борт орудий нет! – вдруг закричал в ответ Мордвинов.
– Как бы суда при спуске не перевернулись, – заметил Рибас.
– А мы на другой борт мешки с песком навалим!
Давать советы старшему офицеру флота больше не хотелось, но все-таки Рибас сказал о землянках и посоветовал немедля шить палатки.
– Тут двадцать четыре тысячи нижних чинов, – устало сказал Мордвинов. – Где их разместить, как не в земле?
Но уже на следующий день палатки стали появляться, и окрестности приобретали довольно живописный вид. Рибас собирался вернуться в Кременчуг, но прибывший курьер сообщил новость: императрица, наконец, встретилась с Иосифом в местечке Новые Кайдаки и едет в Херсон. Город заканчивал последние приготовления перед встречей. На переправу через Ингулец Рибас отправился вместе с офицерами Александрийского эскадрона.
На берегу гремел оркестр, выстроились войска. Императрица и Иосиф вышли из кареты и направились к украшенной цветами галере, кормой которой управлял Мордвинов. Когда их величества, Потемкин и свита оказались на другом берегу, Рибас подошел к Попову.
– Все, слава Богу, обошлось, – сказал Базиль. Князь получил важное известие и велел вам быть в Херсоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– После Рождества она как будто заболела, – рассказывал капельмейстер. – А потом как-то зашел проезжий казак, из бывших запорожцев. Сказал, что переночует у меня, хоть я его и не пускал. Человек он богатый, веселый. Переночевал, а утром она пожитки собрала да и уехала с ним.
– Что за казак? Куда уехала? – нетерпеливо спрашивал Рибас.
– Да кто знает? Он и про Крым говорил, и про свой дом где-то на Днепре. Много он ей рассказывал. Видно, много повидал.
– А имя его?
– Если бы знать, спросил бы. Казак да казак. Но не из простых. Пояс серебряный. У пистолей дерево позлащенное.
– Велела она мне что-нибудь сказать?
– А как же. Чтобы не беспокоились. Что так надо.
Конечно же, в полку уже знали обо всем. Он отправился к себе, солдату велел топить баню, адъютанту оповестить господ офицеров о вечеринке с французской померанцевой и стал читать письмо жены. Из него узнал, что Бецкого все забыли, как забывают добродетель, когда она становится привычной. Дочери росли. Старшая мечтала стать смольнянкой. Как бы между прочим, Настя сообщала, что Безбородко увлекся некой девицей Давиа. Об этом романе много говорят. Вершитель политики России настолько ценит ее певческий талант, что его жена однажды увидела на певице свои бриллианты, после чего императрица распорядилась выслать певицу из Петербурга.
В конце письма Настя писала о «Трактате дружбы, мореплавания и торговли» между Неаполем и Россией, который был передан императрице перед ее отъездом на Юг. Это была важная новость для полковника. Посланника Скавронского и официальных лиц от короля Фердинанда Безбородко ждать не стал и уехал вместе с императрицей. Это удивило неаполитанского посла герцога Серракаприолу, но теперь Рибас знал: встреча с Иосифом была важнее. Впрочем, Скавронский, по всей вероятности, поедет следом за императрицей. Рибас решил непременно повидать его, чтобы перед отъездом посланника в Неаполь передать с ним деньги для матери.
Полковые будни ознаменовались примеркой новой формы, которую Потемкин вводил в войска уже несколько лет. Рибасовы конники щеголяли в коротких куртках вместо кафтанов, панталоны в обтяжку сменили на удобные штаны, треуголки – на поярковые каски с султанами из конского волоса. Потемкину нужно было стать Президентом Военной Коллегии, чтобы отменить в армии пудру, косу, букли. Во многих садах Новоселицы чучела обзавелись обновой – прусскими париками. Но по сути в армии мало что менялось. Конечно, ружья теперь не имели прямых лож для удобства держать их во время смотра – начали думать о том, что из таких ружей прицельно не выстрелишь. И в прикладах не выдалбливали камеры, в которые клали черепки, чтобы при исполнении ружейных приемов каждый удар производил громкий звук. Перемены не коснулись обеспечения войск. Полковым командирам приходилось убывших выдавать за присутствующих, вести тайную бухгалтерию, чтобы полки имели божеский вид.
Купец Фалеев сам сопроводил обоз с кожами в Новоселицу, угощал отменной стерлядью, говорил:
– В марте еду в Херсон. Повезу из Крыма ковры для встречи императрицы. Вашему воинству ковров не надобно?
Воспользовавшись случаем, Рибас отправил с Фалеевым в Кременчуг письмо Базилю:
«29 февраля. Как поживаете, предорогой друг? Знаете ли, что привычка проводить время с вами, сделала для меня меньше сносным тех, с которыми прежде здесь был довольно хорош. Не прощу вам того, что вы мне сыграли штуку, приучив меня к вашему обществу, ваша совесть ответит за скуку, которою страдаю здесь. Для довершения неудач, я нашел свою клетку пустою: единственная птичка, которую там оставил, воспользовалась моим отсутствием, дабы поместиться у какого-то запорожца. В окрестностях тоже находится соловей… но эти птички требуют много забот в их кормлении, а это не по моей части. Пользуюсь выездом г. Фалеева, чтобы поговорить с вами; но это будет только на минутку, ибо я боюсь отнять у вас время, которое вы посвящаете киевским красавицам, а особенно госпоже канцелярии. Мне очень нужно вас о многом спросить и многое сказать… Граф Скавронский прибудет ли в ваши края перед отъездом в Неаполь? Я имею просьбу к нему, которая для меня очень важна».
Под Кременчугом Мариупольский полк расположился на берегу Днепра в двух верстах от уреза воды, как приказали, чтобы не тревожить ясны очи императрицы кострами и непарадным лагерным бытом. Утром командующий Кременчугской дивизией генерал-аншеф Суворов произвел смотр полкам. На Совете сказал коротко:
– Первым от легкой конницы пойдет Мариупольский. А за ним – Павлоградский и Полтавский. Где полковник мариупольцев? – и, найдя глазами Рибаса, кивнул ему: – Благодарю-благодарю!
Царский караван судов из восьмидесяти галер медленно приближался к Кременчугской пристани. Ахнули пушки, грохнули оркестры, и Рибас попридержал переступившего с ноги на ногу английского скакуна. Издали полковник видел декоративно сияющего Потемкина, знакомые лица послов – австрийского Кобенцля, французского Сегюра, принцев Нассау и Ангальта. Важное, но какое-то кукольное лицо Екатерины выражало восторг и милостиво улыбалось. Архиепископ Екатеринославский, родом вятич, переводчик Мильтона и член Российской Академии отец Амвросий говорил речь от имени смиренной паствы божией.
По всей вероятности, перемена средств передвижения – с галеры на карету не прошла бесследно для императрицы, она поспешила в генерал-губернаторский дом и скрылась в его покоях, когда мимо по улице браво шли екатеринославские кирасиры, гремели оркестры и легкие конники салютовали палашами. Разместив полк в лагере, Рибас переночевал в палатке, а утром первого мая верхом прискакал к генерал-губернаторскому дому. В саду Базиль представил его принцу Нассау-Зигену.
– Вы полковник мариупольцев? – переспросил Нассау. – Завидую вам. Я в России до сих пор без должности. До приезда сюда я был на испанской службе и командовал плавучими батареями в Гибралтаре. А теперь выполняю мелкие поручения князя: занят устройством сел, садов, чтобы везде достойно встречали императрицу.
Потомок древнего рода Оттонов и Нассау Оранских, в родословной которого были и короли Англии и германские императоры, кивнул в сторону дома:
– Там опять хлеб-соль, речи, иконы. По-моему в Кременчуге никто не успокоится, пока не приложится к руке монархини.
Принц Ангальт, гуляя по аллеям, занимался странным делом: сходил с дорожки и пробовал вырвать из земли то дерево, то куст.
– Принц! – окликнул его Нассау. – Не сомневайтесь: в Кременчуге все настоящее, уверяю вас. К стволам не привязаны ветки. А цветы персика – не крашеная бумага. Это ранний сорт.
– Почему вы так уверены? – сомневался Ангальт.
Нассау расхохотался:
– Уверен потому, что я этот сад не устраивал!
В это время всех отвлекли всадники в черных одеждах, высоких папахах. Кинжалы воинов были в серебряных ножнах. Всадники спешивались у крыльца.
– Это тоже местные жители? – спросил Нассау.
– О, нет, – ответил Рибас. – Скорее, это кавказцы.
– Ваша правда, – сказал Попов. – Это депутация Осетинского народа и Кабардинских племен. Прибыли просить императрицу о крещении. – Повернувшись к Рибасу он тихо промолвил: – Обязательно зайдите ко мне после маневров. – И поспешил к депутации.
– Как прошла встреча на Днепре с королем польским? – спросил Рибас у принца.
– Бедно, – отвечал Нассау. – Король Станислав ждал императрицу в Каневе три месяца и успел промотать три миллиона.
Обед, на который были приглашены генералитет, все полковые командиры и чиновники не ниже шестого класса, был дан в специально выстроенной зале под оркестр и малороссийское хоровое пение. За десертом исполняли ораторию Джиованни Сарти. Сочинитель руководил исполнением лично и делал это так же вкрадчиво, как интриговал в кругах придворных музыкантов. Екатерина несомненно отметила присутствие Рибаса за столом, потому что, когда встретилась с ним на мгновение взглядом, на лице монархини мелькнула тень озабоченности.
«Увидев меня, она вспомнила о Бобринском, – подумал Рибас, и был недалек от истины. Екатерина и у Бецкого не бывала из-за того, что воспитатель будущего гармоничного человечества не смог привить эти гармоничные черты ее тайному сыну. Алексей прожигал жизнь в Париже и наотрез отказался вернуться в Россию. Правда, в письмах к матери он выказывал гражданскую преданность и постоянно жаловался, что его оставили в Париже без гроша. Мать потребовала от Бецкого, чтобы он неукоснительно высылал Алексею проценты с его капиталов, а именно тридцать тысяч в год.
На это, как писала Настя, оскорбленный старец ответил, что банкир Сутерленд не представляет никаких квитанций от Бобринского – намек на то, что Алексей попросту проматывает или проигрывает деньги. Бецкий напомнил, что парижский беглец получал неукоснительно по 37645 рублей в год, и что он может впредь иметь эти деньги любым другим путем, минуя самого Бецкого. Мать не обратила внимания на выволочку старца, жаловалась в Париж Мельхиору Гримму и просила не оставлять Алешу без присмотра и денег.
Подумав о том, что императрица за веселым застольем вспомнила о сыне, Рибас не мог предположить, насколько он был прав. Даже с галеры, плывущей по апрельским водам Днепра, Екатерина находила время писать о сыне Гримму в Париж. Ей было прискорбно, что Алексей в долгах, проиграл в несколько вечеров свой доход за два года, но при этом, непоследовательная, как всякая мать, называла сына скрягой, но мотом. «Отныне, – писала она, – Бобринский будет получать лишь десять тысяч. А остальное – в уплату долгов. Посоветуйте ему поехать в Англию! Там найдутся русские корабли! Если у него нет денег па дорогу – дайте ему наперехват до тысячи червонцев. Он умен, отважен, но лентяй и распущен… но все это со дня на день может измениться к лучшему…» Мать, обольщалась надеждами, сын в Париже поочередно попадал из нежных объятий кокоток в ловкие руки шулеров. Будущее его предугадать было невозможно.
После обеда Потемкин представил Екатерине невиданный фейерверк, который высветил необыкновенные миражи, дали и виды. Наутро Суворов руководил маневрами сорока пяти эскадронов, которые на рысях брали крепость. Гренадеры и мушкетеры показали отменную выучку в построениях в линию, в колонну, в каре. После маневров Рибас встретился с посланником в Неаполе Павлом Скавронским. Тот нес околесицу невероятную. Узнав, что Рибас неаполитанец, пообещал:
– Я приглашу вашего отца на свой концерт.
– Увы. Он умер.
– А как вам понравилась оратория Сарти?
– Он старался угодить императрице.
– Мой лакей угодит лучше, – заявил Скавронский. – Итальянцы портятся в России. Итальянцы должны жить в Италии. Другой такой страны нет. Я обязательно послушаю домашних музыкантов вашего отца. А вы знаете, что Сарти – убийца? Своими интригами и скверной музыкой он довел до самоубийства маэстро Березовского. Сарти – итальянец. И должен жить в Италии. Вы, кажется, из Австрии?
Рибасу показалось, что Скавронский пьян, но тот трезво рассуждал о гении Моцарта и сказал, что Моцарт просто расплакался, когда услыхал его, Скавронского, сонату. «Немудрено», – подумал Рибас и отказался от мысли что-либо поручать посланнику.
Поздним вечером Рибас прискакал к дому канцелярии, где увидел освещенные окна. Базиль был встревожен.
– Рассчитывал отдохнуть с вами за картами… Но только что получено известие, что Иосиф II в Херсоне.
– Превосходно, – сказал Рибас.
– Да. Но он не хочет ждать императрицу там. Князь приказал послать в Херсон надежного человека. Курьерский экипаж у крыльца, Осип Михайлович. – Он передал полковнику пакет. – Это депеши Мордвинову. Поезжайте. Наши курьеры неуклюжи. Свитские пьяны. Главное: все сделать, чтобы Иосиф дождался императрицу в Херсоне. Займите его своим вниманием, как вы это умеете. С Богом.
Курьерские тройки унесли полковника в майскую ночь Украины. Лошади менялись без промедления. Рибас понимал встревоженность Потемкина: князь не хотел, чтобы Иосиф увидел на дорогах из Херсона то, что он не приготовил для него и очей императрицы. Пять ночей и дней скакал полковник на юг. В пятнадцати верстах от Херсона на реке Ингулец лодок не оказалось, и Рибас переплыл на другой берег на неоседланной лошади и вскоре спешился перед херсонским адмиралтейством. Николая Мордвинова он попросту не узнал. Вместо статного офицера, каким он его помнил, предстал грузный, обрюзгший и нестерпимо неторопливый старший офицер адмиралтейства. Только обстоятельно осведомившись о цели Рибаса, он сказал:
– Их величество Иосиф Второй австрийский давно отбыл на встречу с императрицей.
– Когда?! – воскликнул Рибас.
– А зачем вам знать сие? – Мордвинов сел за стол. – Вот прочитаю депеши светлейшего и, если вам положено, тогда и скажу.
Что было делать? Никто не уполномачивал полковника ехать за австрийским императором следом. Раздосадованный Рибас ждал. Наконец, Мордвинов сказал:
– Ну, что же. Попов вас отлично рекомендует и пишет, чтобы я прислушался к вашим советам, как лучше принять императрицу. – Он тяжело вздохнул. – Жду ваших советов.
– Сначала я осмотрю город, – сказал Рибас.
В это время в кабинет вошел инженер-полковник Корсаков, с которым Рибас был шапочно знаком в Петербурге.
– Николай Семенович, – начал Корсаков не чинясь, – как же мы дома возле новопостроенного дворца приведем в божеский вид, если вы опять всех плотников распорядились на верфь гнать?
– Домов императрица навидалась и в Петербурге, – отвечал Мордвинов. – А верфь на Черном море будет видеть первую.
– Но мне ответ держать за дома.
– Возьмите вольнонаемных плотников.
– Чем я им платить буду?
Перепалку прервал адъютант, сообщивший, что из Константинополя привезли давно ожидаемые цветные паруса. Рибас вышел из Адмиралтейства и отправился осматривать город. В крепости стояло несколько десятков добротных домов. В торговой пристани на судах развивались только турецкие и русские флаги, но разноязыкая речь всей Европы слышалась отовсюду. Объяснялось это тем, что в Черном море разрешалось плавать только российским и турецким судам, но Потемкин дал право поднимать российский флаг на судах дружественных стран. Остановившись в доме для офицеров, неподалеку от дома Корсакова, где тот жил с женой – сестрой Мордвинова, Рибас отправился на верфь.
По дороге он видел дома с садами и они производили бы приятное впечатление, если бы не великое множество землянок. Вырыты они были повсюду и кое-как прикрыты тростниковыми крышами. Возле трактира данцингского купца Витте полковник стал свидетелем свары меж хозяином и его соотечественниками-сектантами менонитами-анабаптистами, которые не хотели платить. Солдаты гнали на работы каторжников, и многие из них были в цепях. Возле верфи расположилась рота пехотного Курского полка, солдаты, морщась и балагуря, ели лимоны, не очищая кожуру. Капитан роты объяснил:
– Весь апрель резали в плавнях камыши. Половина роты больных. Лекари велели есть итальянские померанцы. Интендант покупает на рубль сто плодов.
На верфи готовились к спуску два линейных корабля и. фрегат. Мордвинов оказался тут. Увидев Рибаса, сказал с явной насмешкой:
– Вы мне советы готовы давать? Жду не дождусь.
И невооруженным глазом любой заметил бы, что корабли построены из сырого леса, но советовать просушить его теперь… – верх бессмыслицы.
– Почему пушки поставлены лишь у одного борта? – спросил Рибас.
– А на другой борт орудий нет! – вдруг закричал в ответ Мордвинов.
– Как бы суда при спуске не перевернулись, – заметил Рибас.
– А мы на другой борт мешки с песком навалим!
Давать советы старшему офицеру флота больше не хотелось, но все-таки Рибас сказал о землянках и посоветовал немедля шить палатки.
– Тут двадцать четыре тысячи нижних чинов, – устало сказал Мордвинов. – Где их разместить, как не в земле?
Но уже на следующий день палатки стали появляться, и окрестности приобретали довольно живописный вид. Рибас собирался вернуться в Кременчуг, но прибывший курьер сообщил новость: императрица, наконец, встретилась с Иосифом в местечке Новые Кайдаки и едет в Херсон. Город заканчивал последние приготовления перед встречей. На переправу через Ингулец Рибас отправился вместе с офицерами Александрийского эскадрона.
На берегу гремел оркестр, выстроились войска. Императрица и Иосиф вышли из кареты и направились к украшенной цветами галере, кормой которой управлял Мордвинов. Когда их величества, Потемкин и свита оказались на другом берегу, Рибас подошел к Попову.
– Все, слава Богу, обошлось, – сказал Базиль. Князь получил важное известие и велел вам быть в Херсоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68