Вернулся в Рим. Жил две недели. Встречался с Джананджелло Браччи – папой Пием VI, который стал папой в памятном Рибасу семьдесят пятом году, потеснив Альбани – протеже Елизаветы Таракановой. После этого Павел поехал в Тоскану, где и встретился с герцогом Леопольдом.
Итак, на все про все у Павла до встречи с Леопольдом ушло около двух месяцев. Следовательно, их встреча состоялась где-то десятого-двадцатого марта. После этого Леопольд и написал письмо, так интересующее императрицу. Все эти расчеты нужны были Рибасу для того, чтобы не наводить справки ни в Риме, ни во Флоренции. Любой вопрос о графе Северном там тотчас бы взяли на заметку.
Голицын прекрасно знал, что зять Бецкого вхож в дворцовые покои, и Рибас избрал ключом общения с посланником таинственность и намеки. Кто мог знать о письме Леопольда? Канцлер Кауниц? И Рибас, ничего не объясняя, сказал:
– Ее величество настоятельно советовала мне познакомиться с австрийским канцлером. Это великий ум.
– Завтра он будет в манеже, – отвечал Голицын.
Антон Венцель Кауниц состоял канцлером еще со времен Марии-Терезии. Ему шел семьдесят второй год, и страсть к верховой езде сменилась поездками в манеж. Рибас увидел его в открытой коляске и был представлен. Кружевное жабо канцлера, скрывая старческую шею, выглядело великолепным букетом. В манеже офицеры объезжали лошадей-трехлеток.
– Как вам нравятся английские скакуны? – гордо спросил канцлер, как будто лично имел причастность к воспроизводству этой породы. – Мне говорили, что и Петр Первый на монументе Фальконе взвивается свечой именно на английской лошади.
– Тот, кто вам это говорил, льстил англичанам, – отвечал Рибас – Фальконе, скорее, произвел скульптурное скрещивание лошадей различных пород.
Это понравилось Кауницу. Он благосклонно вспомнил с своем давнем споре с княгиней Дашковой о личности Петра.
– Она называла его деспотом, отнявшим свободу как у дворян, так и у слуг. Но я остался при своем мнении: великие дела всегда требуют принуждения.
Но из бесед с Кауницем Рибас, тонко плетущий нити разговора в нужном направлении, ничего не узнал о письме герцога Леопольда. Дело не сдвинулось ни на дюйм и за обедом, на котором присутствовали фельдмаршал Ласси и юные офицеры – принц де Линь – сын бельгийского герцога на австрийской службе и подпоручик Эммануил граф Шенон, которого отрекомендовали как потомка кардинала Ришелье. Но Рибаса мало интересовал вспыхивающий от смущения французский граф, и он незаметно переводил беседу к делам благословенной Флоренции и к герцогу Леопольду, но безуспешно.
Тогда он решил попытать счастья в почтовом управлении, где задал несколько вопросов чиновнику, плечи которого напоминали меловые утесы из-за пудры, осыпавшейся с парика.
– Я жду письма из Тосканы. Итальянская почта приходит в определенные дни?
– В понедельник, среду и пятницу.
– Сегодня пятница, а для меня ничего нет. Мой тосканский родственник мог отправить письмо герцогской почтой. Где я могу справиться о нем?
– В канцелярии двора.
– У кого?
– Обратитесь к Леонарду Гаеру. Это мой двоюродный брат. Мы – потомственные почтальоны.
Леонард Гаер оказался копией своего кузена, но без пудры на плечах. Рибас представился ему негоциантом Лучано Фоджи, сокрушался о том, что должен был приехать в Вену еще в марте, но попал в переделку – таможня задержала партию товара. Тут же придумал имя своему мифическому родственнику, назвал его графом Конфорти, которому тосканские курьеры оказывали услуги, и спросил:
– А может быть, тосканский курьер, что был в марте, сейчас в Вене? Я расспросил бы его: была ли мне депеша или нет. Может быть, он помнит.
Тосканского мартовского курьера в Вене не оказалось.
– Вы не знаете его? – спросил Рибас.
– Конечно знаю, – отвечал Гаер. – Это капитан Скрепи. Он арестован.
– Что же с ним случилось? – испугался за неведомого капитана Рибас.
– О, это темное дело.
– Ну, бог с ним. Видно, граф Конфорти мне так и не написал.
На следующий день Рибас уехал в Триест, а через две недели его багаж осматривали у городских ворот Флоренции, а точнее, не осматривали вовсе – он заплатил привратникам, чтобы не ехать в таможню. При этом командир поста не просто принял взятку, но и поторговался о ее размерах. Итальянцы не изменились – дукаты здесь по-прежнему брали верх над законами.
В гостинице «Цветы Флоренции» он снял комнаты. Русских постояльцев здесь не было. В первом этаже жили англичане – сетры Патридж и Генриетта Кобле и их брат Том. Рибас отправился на почту, где выяснил, что из русских во Флоренции получают письма князь Волконский, его секретарь и некто Квитко. Волконский принял Рибаса в саду, где у беседки стояла единственная мраморная скульптура Пана. Петербургские новости вызвали приязнь князя и он сказал:
– Я представлю вас к двору через первого министра. Но не поступайте так, как князь Вяземский.
– Объясните мне ваш совет.
– С прискорбным удовольствием, – отвечал князь. – Вяземский явился к первому министру, представьте, в круглой шляпе и английском наряде, что само по себе неприлично. Уговорил, чтобы его принял эрцгерцорг Франц, сын Леопольда… Пришло назначенное время, а Вяземского нет как нет! Послали за ним в гостиницу. И узнали, что он укатил в Ливорно с женщиной, которую разыскивает полиция, потому что она сбежала от мужа, прихватив все бриллианты.
«Неисповедимы пути господни!» – мог воскликнуть Рибас, завидев в саду Волконского Николая Мордвинова, который десять лет назад был «сам себе адьютант», а теперь, судя по всему, капитан флота.
– Какими вы ветрами во Флоренции? – спросил Рибас. Мордвинов замешкался с ответом, смутился.
– В паруса капитана дует амур, – сказал Волконский. Рибас узнал, что в эскадре вице-адмирала Чичагова, прибывшей из Крондштата в Ливорно, Николай Мордвинов командует кораблем «Царь Константин», что он представлен к званию капитана первого ранга. Когда же Мордвинов услыхал, что Рибас остановился в гостинице «Цветы Флоренции», все выяснилось окончательно, ибо лицо офицера зарделось румянцем и он поспешно спросил:
– Вы познакомились с англичанками, сестрами Кобле?
– Не успел, – отвечал Рибас.
– И не пытайтесь, – сказал, смеясь, Волконский. – Патридж замужем, а Генриетта – предмет страсти капитана.
– Оставьте, оставьте, – замахал руками капитан.
– Но ведь вы только из счастья видеть ее приехали во Флоренцию.
– И не жалею, – вдруг твердо сказал Мордвинов. – К чему скрывать, эта женщина свела меня с ума. Вчера я был в галерее Пиити. О, Генриетта – это вылитая мадонна Сассаферато, богиня, несравненная женщина.
Офицер был влюблен, высокопарен и даже надменно смотрел на собеседников, не приобщенных к его восторгам.
– Женитесь, – сказал Рибас.
– Он приехал тайно, – сказал Волконский. – И только издали наблюдает за своей мадонной.
– Уж если вы избегаете ее, – Рибас развел руками, – но следуете за ней, значит, скоро сделаете ей предложение.
– Никогда! – горячился капитан.
– Сделать предложение мадонне – это кощунство, – подчеркнуто серьезно говорил князь.
От Волконского Рибас отправился в старую часть города, где была городская тюрьма. Начальник ее, капитан, отличался легкой хромотой и большой словоохотливостью.
– У вас содержится бывший герцогский курьер Скрепи? – спросил Рибас.
– Кто у нас только не содержится, – начал капитан и стал перечислять арестованных, давал им характеристики и попутно выносил собственные приговоры.
– Я должен Скрепи триста дукатов и хотел бы с ним переговорить об этом, – сказал Рибас. Хромоногий начальник расхаживал по каменному полу и перечислял цены: сколько надо уплатить за свидание с тем или иным заключенным.
– Но я не имею желания видеться со всеми вашими подопечными. Сколько стоит Скрепи?
– Десять процентов от вашего долга ему.
Рибас вручил тюремщику тридцать золотых, и ему назначили свидание на завтра в десять. Он снова отправился на городскую почту, без труда узнал, где живет жена Скрепи и поспешил к ней. Паола Скрепи, обитательница убогих меблированных комнат прихода Святого Луки, всплеснула руками:
– Наконец, хоть кто-то заинтересовался судьбой моего мужа! Я, сеньор, ждала этого часа, потому что мой муж ни в чем не виновен.
– Но в чем его обвиняют?
– О, когда человек при такой должности, им интересуются все. И Рим, и французы, и англичане. У моего мужа доброе сердце, и он не мог никому отказать.
– Он не мог отказать, когда кто-то изъявлял желание заглянуть в переписку герцога Леопольда? – догадался Рибас.
– Да. Но все эти господа так мало платили! – воскликнула жена мошенника.
– Когда его арестовали?
– В апреле.
– Прекрасно, – сказал Рибас, ибо его расчеты подтверждались.
– Что же в этом прекрасного, если он не успел передать мне ни гроша, и я с детьми нищенствую.
– Я должен вашему мужу некоторую сумму. Завтра я увижусь с ним.
– Как?! Вы знаете, где он? – изумилась Паола.
– В тюрьме. Разве вы не навещаете его?
– Но он еще в конце апреля бежал оттуда!
Настала очередь изумляться визитеру. Но времени для этого было в обрез: начальник тюрьмы, получив взятку, наверняка отправился с докладом во дворец.
– Писал ли вам муж? – спросил Рибас.
– Неделю назад я получила письмо из Неаполя. Но без адреса.
– Я как раз еду в Неаполь.
– О, я соберусь мигом. Дети у сестры.
Рибас вспомнил о предполагаемом визите к тосканскому двору и усмехнулся: как и князь Вяземский он бежит из Флоренции с женщиной. Оставив экипаж на соседней с гостиницей улице, он осторожно подошел к «Цветам Флоренции». Кажется, все спокойно. Подняться во второй этаж и захватить оставленные вещи – дело минуты. Но когда он спускался по лестнице к выходу, услыхал голос хозяйки:
– Сеньор Лучано как раз у себя.
– Проводите нас, – потребовал властный голос.
Рибасу пришлось войти в покои первого этажа, занимаемые англичанами. Женщина лет двадцати пяти испуганно взглянула на него. Он прижал палец к губам и через балкон выскочил из гостиницы.
На заставе их не задержали, но Рибас не вздохнул с облегчением: жена незадачливого курьера говорила без умолку весь путь через Рим в Неаполь. В Риме они не остановились в гостинице, а сняли комнаты неподалеку от дома Жуяни на Марсовом поле, где восемь лет назад останавливалась самозванка Елизавета Тараканова. Расспрашивать о ее римской жизни Рибас не стал, осмотрительно заплатил за неделю вперед, собираясь завтра же уехать, и, как всякий путешественник, отправился лицезреть вечный город. Завидев знакомые и навсегда запечатленные пропорции Собора Святого Петра, он не смог сдержать улыбки: вспомнил, как Настя, передавая впечатления Павла от Рима, откидывала назад голову, закатывала глаза и восклицала, подражая наследнику: «Здешнее пребывание наше было приятно со стороны древностей!» Павел возжелал, чтобы архиепископ московский в таковом же соборе в Москве служил.
Рибас не отказал себе в удовольствии побывать на вилле Фарнезе, полюбоваться фресками Рафаэля, а в зеленом дворике увидел суетящихся слуг – из подвалов дворца они с превеликим трудом вытаскивали мраморную глыбу.
– Новая находка? – спросил он у служителя.
– О, нет. Этот мрамор лежал в подвале и о него споткнулась русская путешественница. Ей было так больно, что она решила купить этот камень.
– Вам неизвестно имя путешественницы?
– Княгиня Дашкова.
– Когда же она была здесь и изволила споткнуться? – спросил Рибас.
– Полгода назад. Ее поверенный нашел мастеров, чтобы распилить эту глыбу.
Мрамор казался обычным, но светился зеленым и оливковым. «Странное приобретение», – подумал Рибас.
В Неаполе он поместил Паолу в гостиницу и посоветовал сразу же начать расспросы о муже-курьере. В отчий дом решил явиться к обеду и застал семейство за столом, на котором ароматно дымились артишоки по-итальянски с травами, перцем, ветчиной, и после объятий, восклицаний и радостного удивления Рибас с удовольствием обедал в кругу семьи. Конечно же, сразу посыпались вопросы об Эммануиле, писем от которого не было уж полгода. Здоров ли? Не собирается ли жениться? Бывает ли при дворе? Пьет ли горячее молоко на ночь? Рибас отвечал коротко: здоров, не собирается, бывает, на ночь пьет, но что?
Феликс и Андрэ учились в колледже. Микеле, которому пошел уже двадцать третий год, был в отъезде в Мессине по делам Военного ведомства, в котором служил. Сестра Камилла стала совсем невестой. После обеда кофе и трубки подали в кабинет, где Джузеппе уединился с отцом. Дону Михаилу исполнилось шестьдесят восемь. Осенью он страдал от приступов головной боли, но сейчас, в предрождественскую неделю, выглядел моложе своих лет.
– Я тебе писал об англичанине Актоне, – сказал отец. – Король его пригласил как дельного морского офицера реорганизовать флот. Но теперь он прибрал к рукам и всю сухопутную армию. Он сын врача. Служил у тосканского герцога Леопольда.
– А что Ризелли? – спросил как бы между прочим Рибас.
– Здесь был из Петербурга полковник Иаков Ланской. Кажется, он приближен к вашей императрице?
– Его брат Александр приближен так, что большей близости не бывает, – рассмеялся сын.
– Поэтому, видно, в театре Иаков был приглашен в королевскую ложу вместе с Ризелли.
– С Ризелли?
– Он свел дружбу с Ланским и они повсюду появлялись вместе.
«Досадно, – подумал Рибас. – Говорил ли с Яковым Ланским Ризелли обо мне? Не заполучил ли я нечаянно еще одного недоброжелателя в лице брата фаворита Екатерины?»
– Через два года я выйду на пенсию, – сказал Дон Михаил. – Не думаю, что она будет большой. Но казино в Портичи я рассчитываю сдавать на дукатов двести дороже.
Граф Разумовский встретил Рибаса в кабинете посольства, где мраморный стол был завален бумагами, нотами, скрипичными струнами и обсыпан табаком. Расспросив о петербургских новостях, граф зевнул:
– Все было бы хорошо, если бы не три обстоятельства. Во-первых мне приходится писать отчеты Панину длиной в версту. Во-вторых, я упустил прекрасную скрипку Амати. Ее из-под носа увел этот проныра – английский посланник Гамильтон. И, в-третьих, это, разумеется, Джон Френеис Актон.
– Мне кажется, что Актон – самое серьезное обстоятельство, – сказал Рибас.
– О! Внимание королевы Каролины теперь раздвоено. Она смотрит на меня, но видит его. Она говорит со мной, но разговаривает с ним. Но, признаться, я рад этим каникулам в отношениях с королевой. В любви она не знает границ, как и в политике. Но больше всего меня тревожит другое. Она сверх меры неосмотрительна. У нее пропали мои письма!
– Украдены?
– Кто знает! В истории с Павлом я пострадал именно из-за писем, которые имел неосторожность писать его первой жене.
– Павел был тут. Как нашла королева графа Северного?
– Сказала, что нашему Северному она не завидует.
– Ты виделся с ним?
– Разве в Петербурге еще об этом не чешут языки?
– До моего отъезда об этом не говорили.
– Заговорят! – Он взял скрипку, сверкнувшую лаком, стал что-то наигрывать и говорил в паузах: – Тут для него сняли отличный дом с видом на залив и Везувий. Я посоветовал, чтобы в его спальне повесили портрет Фридриха, а слуг одели в прусские мундиры. Я рассчитывал, что все давно забыто и встретил его у дома. А граф Северный, завидя меня, так затопал ногами, что лошади чихали от пыли. Он схватил меня за руку, потащил в дом, растолкал встречающих… А когда мы оказались в зале, он, представь, брызжет слюной, обнажает шпагу и предлагает мне сделать то же самое! Только я хотел сказать, что хочу его рассмотреть, пока он жив, вбегают полковник Бенкендорф, Куракин, Юсупов, берутся за руки и становятся между нами. Я решил не участвовать в этом хороводе и ушел.
– И никаких последствий?
– Сплетни.
– А где твой секретарь Антонио Джика?
– В Ливорно. Отправился к русской эскадре.
И вот тут Рибас решил задать вопрос, ради которого пришел:
– Говорят, Павел имел конфиденциальную беседу с герцогом Леопольдом в Тоскане о русских делах. Что слышно об этом в Неаполе?
– Будь осторожен, ибо ты слишком любопытен. Скажу, что знаю. Прусский посланник со времени посещения Павла ходит гоголем, австрийский ведет со мной нудные разговоры о гарантиях нашей внешней политики.
Паола в поисках мужа обходила гостиницу за гостиницей, но пока без результата, и, встретив рождество в кругу семьи, Рибас поехал к дому английского посланника Гамильтона, но особняк выглядел сумрачно, окна занавешены. На стук дверного молотка слуга лишь приоткрыл дверь.
– Мы никого не принимаем. Траур по умершей жене сэра Вильяма.
– Я ничего не знал. Я недавно в Неаполе, – сказал Рибас.
– Господин посол уехал два часа назад вместе с его святейшеством аббатом Гальяни за город, к себе на виллу.
На вилле Ангелика Рибас увидел Гамильтона в саду в обществе аббата и статуи Карменты-прорицательницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68