Лакей принял шубы. В первом зале на хорах играло инструментальное трио, а у стен за ломберами царил степенный национальный английский вист. В буфетной выпили розсолису и прошли в следующий зал, где шла азартная игра господ, которым деньги жгли карманы.
Начали брелан впятером – с двумя неизвестными – итальянцем и датчанином, подсевшими к столу, когда Рибас и два кадетских офицера заняли ломбер. Сначала игра не ладилась, бреланы не шли, и чтобы изменить партию, переменили колоду карт, Рибасу пришли три десятки – брелан, его никто не перебил, потом три туза – с тем же результатом. Затем три его дамы датчанин покрыл тремя королями. И снова игра стала скучна, бреланы не выпадали.
Однако, карточная фортуна вдруг начала вертеть свой калейдоскоп случайностей, бреланы посыпались, как из неведомого рога, имя которому рок. Ах, откуда только она преподнесла Рибасу три брелана «фавори» подряд – три валета, которые перебивали любые карты. Жених хватал ртом табачный смрад, в кончиках пальцев покалывало, а раздражало лишь то, что датчанин держит руку позади шеи и теребит непрестанно чересчур длинную косичку парика.
Потом игра выровнялась. Поочередно выигрывал каждый. И вдруг невероятно начало везти итальянцу. Через получас Рибас остался с ним за ломбером тет-а-тет. А к двум часам пополуночи Рибас встал из-за стола, подчеркнуто вежливо кивнул соплеменнику, подчеркнуто прямо вышел из зала в буфетную, выпил розсолису и без копейки в кармане отправился со своими партнерами-неудачниками на Васильевский.
Раскаяние, стыд, угрызения совести, укоры протрезвевшего ума навалились на него утром такой тяжестью, какую нельзя было вынести без бокала тепловатого тошнотворного вина. Он проиграл все деньги, присланные отцом. О каких подарках невесте теперь могла идти речь? Медленная казнь раскаянием продолжалась до вечера. Он дал себе зарок: никогда больше не садиться за ломберный стол. Утром подал прошение о зачислении капитаном в корпус, схватил ящичек, обитый красной кожей, и отправился к будущему тестю.
Бецкому, очевидно, уже донесли о крупном проигрыше Рибаса, но, узнав, что молодой человек принял его предложение о зачислении в кадетский корпус, Иван Иванович позвал Настю, нюхал табак, чихал и благодушно объявил:
– Мы не будем спешить со сговором. Свадьба все равно состоится не раньше мая. Так что…
– Вот мой подарок невесте, – сказал Рибас и открыл ящичек, в котором на красном бархате покоилось два десятка древних гемм – сокровища его матери. Иван Иванович всмотрелся, изумился, взял ящичек и убежал с ним в библиотеку.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Настя.
– Сейчас лучше.
– Завтра нас примет императрица. Прошу вас, наденьте мундир кадетского капитана. Все решится в одну минуту.
– Хорошо.
Из библиотеки с увеличительным стеклом в руке вышел Бецкий.
– Это поистине царский подарок, – сказал знаток. – Он превосходит все, что можно ожидать. Ваши антики бесценны, капитан.
Но все же сомнения относительно женитьбы не оставляли молодого человека: «Конечно же, лучшей супруги, чем Настя, и желать нельзя. А мне всего двадцать три. Я ничего не достиг, не успел, не сделал. Женитьба подводит определенные итоги, а у меня не было даже начала».
На следующий день в двенадцать Бецкий, Настя и Рибас поднялись во второй этаж Зимнего дворца. Зеленый кафтан был непривычен новоиспеченному капитану. На ногах по штибель-манжетам сияло по двадцать вызолоченных пуговиц. Талию стягивал золототканый шарф в два перехвата с пышными кистями. Серебряный нагрудный офицерский знак светился позолоченными насечками.
Императрица сидела в рабочем уголке эрмитажной галереи за шлифовальным станком. Один из дежурных адъютантов нажимал на педаль ногой, перед Екатериной вращался войлочный круг, обмазанный зеленой мастикой. Она брала из корзинки неотшлифованные самоцветы и прижимала их к вращающемуся кругу. На простое холщевое платье императрицы был надет зеленый, как и мундир Рибаса, передник.
Настя и Рибас остановились в пяти шагах от Екатерины, Бецкий вышел вперед.
– Капитан настаивает на том, чтобы все-таки превратить мою любимую бэби в русалку, – сказала с улыбкой императрица.
– Его благословил на этот подвиг Посейдон, – развел руками генерал.
– Ну, что же, если не обошлись без мифологии, брак должен быть удачным. – Она посмотрела на засверкавший в ее руках самоцвет. – Вы, капитан, решили шлифовать свои достоинства на поприще воспитания моих кадет?
– Укажите мне любую службу и я буду счастлив исполнять ее, – отвечал жених.
– Иван Иванович читал мне ваш перевод из книг аббата Гальяни. Что вы скажете о его трудах?
После неожиданного вопроса Рибасу пришлось напрячь память. Наконец, он сказал:
– На мой взгляд, ваше величество, главная мысль аббата состоит в том, что дух человеческий не только испытывается превратностями жизни, но и представляет собой самостоятельную субстанцию, независящую ни от каких жизненных реалий.
– Что вы знаете о Гальяни?
– Только то, что он состоял советником коммерческого суда. Правда, мой отец написал мне об одном анекдоте. Гальяни был во Франции и говорил по-французски, вставляя итальянские слова. Одна дама возмутилась этому и поправила его. Гальяни сказал: «Вся Европа говорит на обнищавшем французском языке. А я подаю ему милостыню».
Екатерина улыбнулась, слегка выпятив губы, и стало заметно, что ее открытое миловидное лицо портит чересчур маленький рот. Рибас продолжил:
– Мне кажется, ваше величество, достойным внимания тезис Гальяни: увидеть в одной судьбе историю человеческого рода.
– Да, – согласилось ее величество. – И за примерами недалеко ходить.
Скорее всего, она имела в виду собственную персону, но другой пример в облике сына незванно явился пред ее очи. За ним следовал встревоженный опекун-воспитатель Салтыков.
– Ах, я просил, как я просил… – задыхаясь от волнения и капризно кривя губы, сказал Павел.
– Что такое, мой друг? – удивилась мать.
– Я просил не отсылать в армию капитана конного полка Лезье.
– Но он непристойно вел себя в последнее время.
– У меня бы он исправился.
– Готовится летняя кампания, мой друг. А офицеров в армии большая нехватка.
– Он отличный наездник. Я наметил его в командиры моей конной роты. Я просил за него.
– Ну, хорошо, – уступила мать. – Я велю вернуть его.
Слепой случай дал Рибасу шанс, и он тотчас решил воспользоваться им:
– Ваше величество, если в армии не хватает офицеров, я готов служить, если это будет угодно вашей милости.
Павел взглянул на Рибаса, кивнул матери и удалился вместе с Салтыковым из галереи. Екатерина посмотрела на Бецкого. Тот молчал.
– А что скажет невеста? – спросила императрица.
– Как вам будет угодно, ваше величество, – отвечала невеста дрогнувшим голосом.
– Бэби, я даю тебе разрешение на этот брак, – резюмировала императрица. – Но свадьба все одно будет не раньше лета. Поэтому вас, капитан, я посылаю в армию.
Но еще тридцать пять дней Рибас числился по кадетскому корпусу, а в конце марта был назначен в армию фельдмаршала Румянцева волонтером. Петруччо Кирьяков, отправляющийся на юг с обозом солдатских кафтанов и сапог, весьма обрадовался такому попутчику.
6. Вечный мир
1774
Через Новгород и Смоленск, оставив в стороне Москву и Киев, обоз Кирьякова за месяц пути достиг начала великих степей. Запаслись водой. Кирьяков перекрестился:
– Дай бог, чтобы никто не встретился на пути.
На протяжении трехсот верст до самого Буга наткнулись всего лишь на несколько ветхих лачуг, в которых не было ни воды, ни еды и никаких удобств, кроме водки.
За Бугом стали попадаться провиантские команды, состоявшие из оборванных и голодных солдат. В разговорах с офицерами выяснялось, что армия Румянцева в кампанию 1774 года способна лишь обороняться. В самом деле: как только зимнее затишье кончилось и войска вылезли из хат, мазанок, землянок, траншейных нор, вид российского воинства был ужасен. И обносились, и изголодались. Но из Петербурга скакали курьеры Военного Совета с фантастическими предписаниями: переправиться через Дунай, идти на Варну, овладеть Балканами. Фельдмаршал Румянцев отвечал: «Выступить армия может, но разве что в полной наготе».
Скот, полковые лошади от зимней бескормицы пали количеством неисчислимым. Подвоз продовольствия был дальним. Да и откуда подвозить? Складские магазины истощились. Рассчитывали пополнить запасы на польской территории, которая после раздела Речи Посполитой стала российской, но не тут-то было. Не только паны, но и крестьяне бежали в австрийскую часть Польши подальше от военных тягот. Австрийский правительственный кабинет распорядился беженцев встречать хорошо и даже платить им в день семь крейцеров.
У драгуна киевского полка Рибас купил статного серой масти арабского скакуна. Назвал его Наполи.
– Всего пятьдесят рублей? – удивлялся Кирьяков. – Но это же чисто полковничья лошадь. Она вдвое дороже. Хотя, верно, арабские тут оттого дешевы, что степных метельных морозов не могут переносить.
Но разве думал волонтер, что среди теплых майских степей его застанет зима? Казалось, не слякотный Петербург он оставил, а сама твердь земная повернулась. и оказался он в невиданных местах, где день скачи, два умайся в седле – а все одно: степь, ленивые костры, редкие встречные всадники да пустячные разговоры. Но вдруг весенней черной вьюгой налетела на обоз татарская конница и подожгла несколько возов стрелами с серой. Налетела, но хорошо, что сгинула в степи: отбиваться от нее – труд тяжкий и кровавый.
Тушили возы с обмундированием. Кирьяков отправился с авангардом на разведку дорог. В его отсутствие подошла провиантская команда поручика-грека Ивана Пеллегрини.
– Откуда идете?
– С поста из-под крепости Хаджибей. Командир у нас поручик Веденяпин.
– А крепость под турками?
– Наша.
Солдатам дали каши. Поручик Пеллегрини у костра рассказывал, как пленен был знаменитый в этих краях серб Семен Зорич:
– Под его командой было две тысячи конных, семьсот пехоты и семь пушек. А в плен взяли вот в такой же вылазке, только за сеном.
Рибас распорядился выдать посту при Хаджибее двадцать пар сапог, поручик Пеллегрини благодарил и тут же с добычей поспешно уехал. И вовремя, потому что вернувшийся Кирьяков ругался:
– Их, алырников тут тьма! Что мы в армию Каменского привезем, если всем сапоги раздавать?
Отдельный корпус генерал-поручика Михаила Каменского стоял лагерем под Измаилом, выставив караулы по Дунаю. На один из таких караулов и наткнулся обоз Кирьякова. Слава богу – к своим вышли. Но какового же было удивление Рибаса, когда в гусаре, нежившемся на берегу под весенним солнцем, он с трудом узнал подполковника Леонтия Бенигсена.
– Куда вы исчезли с бала у Нарышкиных? – спросил Бенигсен, как будто бал закончился вчера.
– Да вот, решил прокатиться к Дунаю, – ответил в тон Рибас.
– Долго же вы катались.
Гусары рассказали, что слухи об оборонительных боях кончились: пять полков уже переправились через Дунай. Переправлялись на мелких судах – разлив Дуная затопил села и снес мосты, наведенные на протоках. Полки кавалерии задержались на левом берегу до появления подножного корма. Бенигсен посоветовал волонтеру проситься в полк Розена:
– Это наш полк. С гусарами не пропадете.
Кирьяков отправился отыскивать интендантов, чтобы сдать обоз, а Рибас, кое-как экипировавшись под гусара, поскакал в лагерь Каменского, где был встречен штаб-офицером, и тот сказал, что генерал сейчас должен вернуться с прогулки. И действительно, Каменский подъехал к крыльцу одноэтажного сельского дома верхом в сопровождении двух офицеров.
– Принц Вальдекский и принц Голштинский, – пояснил Рибасу штаб-офицер и доложил генералу о прибытии обоза с обмундированием.
– Они бы еще к зиме армию одели, – сказал Каменский и, увидев Рибаса, спросил: – Это еще что такое?
Волонтер Рибас успел экипироваться как гусар лишь на четверть. Кивер с кистями не украшал его голову и сапоги имели раструбы выше колен, а гусару полагалось носить короткие, до половины икры, полусапожки. Но зато уж дулам с золотыми частыми галунами и мантия с меховой опушкой, которые помог достать Бенигсен, были безукоризненны. Оставалось представиться:
– Волонтер Иосиф де Рибас, господин генерал, прибыл в ваше распоряжение.
Принцы Вальдекский и Голштинский пили у крыльца парное молоко из глиняных кружек, переговаривались на немецком, а генерал вдруг закричал на волонтера:
– Снять все гусарское! В кордегардию отправлю! Где служил до армии?
– В шляхетском кадетском корпусе капитаном.
Каменский сел на вынесенный адъютантом из хаты стул:
– Так! И кадетские капитаны в армию пожаловали. – Он засмеялся, закашлялся, вытирал рот платком. – А я, капитан, тоже из кадет. Как там, секут розгами нашего брата?
– Нет, не секут.
– А как же наказывают? – удивился генерал.
– Лишают подушки на ночь.
Каменский усмехнулся:
– А в мое время было стыдно дать кадету менее ста розог.
Воспоминания смягчили гнев генерала, он не отправил волонтера в кордегардию под стражу набираться ума, определил в полк Розена и приказал переменить сапоги. Через час волонтер доложился Розену, и тот направил его к гусарам подполковников Любимова и Бенигсена, где Рибаса приняли, как своего. В шатровой палатке гусары возлежали на соломе и говорили о штабах, о том, что турецкий султан ведет переговоры с Румянцевым и величает его славным меж князьями, подпорой великих людей, великолепным, славным, любезным и высоким другом.
– Но главное, – сказал Бенигсен, – султан все свои послания заканчивает словами: «да будет конец ваш, достопочтимый друг, благ и радостен!»
Говорили о том, что к осени турецкая война вообще должна кончиться, и приехавшему воевать волонтеру было странно слушать эти разговоры. Но гусары четвертого года службы хотели лишь скорого дела и конца всему. Однако за эти годы, а особенно в зимние месяцы, многие из них завели романы с местными смуглыми куконочками – и не было конца и края разговорам об армейских романах.
– Вот поедем мы к куконам, любить будем с перезвоном, – пел майор Ляпунов. Рибасу пророчили, что успех у здешних дам ему обеспечен.
Но к ночи получили приказ: кавалерии корпуса Каменского переправляться через Дунай. Утром заводили в лодки косящих глазом коней, сетовали, что нет мостов. Бенигсен, побывавший в штабе Румянцева, который расположился выше по Дунаю, вспомнил, что возле Журжи мост наведен.
– Генерал Гудович отличный мост навел, – рассказывал подполковник.
– Что говорить – он в Кенигсберге инженером выпущен. И мост навел, и батареи рядом поставил, и турецкие суда колотит, как орехи.
Рибасов скакун Наполи показал характер – выпрыгнул из лодки за серединой реки, течением его снесло версты на две, и пока волонтер искал его, гусары Каменского из-за недостатка корма для лошадей ушли к озеру Дуруклар, где волонтер и догнал их. О неприятеле ничего не было известно: где его главные силы, куда переместились, где поджидают?
Впервые Рибас участвовал в сухопутной войне, и война эта казалась ему странной. Короткие дневные переходы. Устройство на ночь. Только обжились лагерем – снова короткий переход без боя, без видимого неприятеля. Правда, доходили известия, что где-то под Туртукаем разбита пятнадцатитысячная турецкая армия в долгом июньском бою; стало известно, что триста всадников и двести янычар вышли десантом на судах из Очакова и напали на русский пост у Черного Тилигульского брода и на пост поручика Веденяпина при крепости Хаджибей. Турок отбили. Волонтер вспомнил о сапогах, выданных поручику Пеллегрини.
Леон Бенигсен ничем не подчеркивал перед гусарами своего материального превосходства и не кичился богатейшим отцовским наследством, на которое он мог без ущерба экипировать и платить жалование целому полку. Но иногда он щедро платил маркитантам, и они доставляли гусарам изысканное венгерское, молдавские сыры и пригоняли барашков, и начинались пиршества, которые среди гусар назывались «леонтиями».
Впервые волонтер услыхал имя генерал-майора Суворова, когда тот переправился через Дунай у Гирсова. Суворов был подчинен Каменскому, и полки его должны были идти в задунайскую глубь параллельным маршем с полками Каменского. Однако и при такой тактике неприятель ничем не обнаруживал себя. Что делать? Корпус остановился. Каменский и Суворов съехались на совет.
К этому времени Рибас узнал, что Кирьяков определен в мушкетерский полк, роты которого стояли в карауле при штабных палатках. Не зная пароля, он отправился навестить приятеля, но караулы расставили так плотно, что волонтера взяли на прицел как лазутчика. Час он просидел под нещадным жарким солнцем, пока не пришел мрачный и злой Кирьяков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68