– И все-таки Орлов сумел добиться своего! – воскликнул волонтер.
– Он открыл ей неограниченный кредит, – сказал Войнович. – Но главное – это флот. Она рассчитывает располагать и Орловым, и его флотом.
– Он с ней в связи?
– Несомненно.
– И не поддался ее чарам?
– Еще как поддался.
– Не исключено, что он поверит ей и пойдет с ней до конца?
– Об этом ходят слухи.
Орлов вернулся через три часа, и его вместе с Рибасом дожидался петербургский курьер. Вскрыв почту и ознакомившись с ней, генерал-адмирал вызвал волонтера.
– Я хотел употребить тебя здесь в тонком и щекотливом деле, – сказал он. – Но обстоятельства изменились. Отправишься в Лейпциг и проследишь за доставкой в Петербург своего приятеля Алексея Шкурина, – Орлов склонился над полученной депешей и прочитал из нее: «Оного привезти в Санкт-Петербург скоро, скрытно и без ущерба для здоровья».
«Очевидно, русская цезариня волнуется: сыну уже тринадцать. Небезопасно оставлять его в Европе», – подумал Рибас и спросил:
– А завтрашний обед?
Орлов усмехнулся:
– Хочешь поглядеть? Хорошо. Прогонные получишь. в канцелярии.
На следующий день в три пополудни вызолоченная карета остановилась у дома Орлова, и два статных поляка помогли сойти на грешную землю голубоглазой весталке в голубом плаще с серебряными звездами. Ее ввели в палаццо под звуки виолы и лютни. Она заняла кресло-трон, и царственное платье, царственное декольте, царственная головка и руки сияли и, казалось, тонко позванивали половинчатыми и целыми жемчугами и бриллиантами. Орлов представлял своих офицеров и приближенных, и адмирал Грейг с постным выражением лица целовал руку булочнице. Поклонившись и припав к руке обворожительной женщины, волонтер на мгновение ощутил себя в лугах с дурманящим сознание маковым цветом.
Обеденный стол имел пять перемен блюд, и апогеем насыщения явились толщиной в лошадиную шею гигантские угри. Даже Рибас-неаполитанец отродясь не видывал этаких чудищ. Тосты в честь ее величества не заставляли себя ждать. Панегирики и шампанское делали свое дело, и щеки ее величества вспыхивали румянцем.
– Еще недавно под нашими крыльями можно было найти тени сомнений, – заговорила она грудным сказочным голосом. – Но теперь черные тени накрыли ту особу, что обманом присвоила себе наш престол. Теперь Габсбурги, Версаль, Пруссия, Испания, Султан, королевская Польша – все на нашей стороне. Вечный мир понадобился моей противнице только потому, что народ русский гибнет в нищете и убогости. С вами, господа, с вашим флотом вы призваны Богом спасти его. Ваша миссия не легка, но богоугодна, а посему нет сомнения в успехе.
После обеда и краткого отдыха вереница карет и экипажей направилась в ливорнский театр, где давали оперу «Демофонт» российского композитора Максима Березовского. Маэстро учился в Болонской академии и следом за четырнадцатилетним Вольфгангом Амадеем Моцартом был избран в число академиков. Имя его золотыми буквами высекли на мраморной доске, а на стене церкви Сан-Джакомо рядом с портретом Моцарта был написан и его портрет. Об опере «Демофонт» говорили, как о триумфе Березовского перед его отъездом в Россию.
Орлов закупил все ложи в театре. Сподвижники Елизаветы Второй шумно приветствовали увертюру. Рибас не следил за нехитрым сюжетом, написанным, впрочем, судя по программке, Пьетром Метастазио, который обеспечивал текстами знаменитейших маэстро – Гайдна, Глюка, Генделя и Моцарта. Рибаса захватило совершенство музыки. И не его одного – в глазах ее величества стояли слезы и, возможно, в мыслях она уже назначила Максима Березовского своим придворным капельмейстером.
После театра Рибас не отправился со всей честной компанией в загородную прогулку. Из пизанского палаццо приехала Сильвана, чтобы в очередной раз проститься с любовником. Утром без стука в комнату «Тосканского лавра» ввалился Марк Войнович и с возгласом: «Все кончено!» без сил повалился на Рибасову постель. Сильвана поспешно вышла, а спустя некоторое время слуга принес апельсиновый сок для страдающего от вчерашних возлияний графа. Едва он пришел в чувство, Рибас спросил:
– Что кончено? Что вы имеете в виду?
– Птичка заперта в клетке, – отвечал Войнович.
Выяснилось, что вчерашняя загородная прогулка не состоялась. Ее величество вдруг пожелала посетить свой флот, стоящий на рейде. Эскадра салютовала будущей самодержице, прошла кильватерной колонной мимо фрегата, где для Елизаветы Второй затевался парадный ужин, во время которого гости исчезали один за другим, пока незнакомые ей офицеры не объявили, что она арестована вместе с верными поляками, а фрегат снялся с якоря и вышел в открытое море.
В почтовой карете Рибас выехал из Ливорно, но дорога без таких попутчиков, как Кирьяков и Витторио, была скучна. От Лейпцига предстояло повторить уже знакомый путь до Петербурга, но теперь по европейским трактам за каретой бежала весна.
8. Венчание, неудачи, великий маг и выстрел в упор
1775–1773
Алеша несказанно обрадовался возможности уехать из Лейпцига. Он хорошо говорил по-немецки и французски, в русских склонениях спотыкался. Привязанность его к сеньору Джузеппе во время путешествия по Пруссии и Австрии упрочилась. Испанский посланник в Вене Магони, приятель Дона Михаила, принял Алешу за младшего брата Рибаса, который шутя называл подростка Алексеем Григорьевичем, водил по музеям и соборам, объясняя принципы романского и готического стилей.
В Петербург они приехали в середине июня. Город выглядел опустевшим и провинциальным – императрица и двор пребывали в Москве, где предстояли июльские торжества в честь заключения Кучук-Кайнарджийского мира. Рибас гадал: в Петербурге ли Настасья Ивановна, но секретарь Марк Антонович, встретивший их у крыльца, оповестил жениха по-итальянски:
– Сеньора Анастази бывать Москва.
Бецкий не соизволил сойти в первый этаж, но поджидал Рибаса и Алешу на верхней площадке лестницы и был в парадном кафтане, как при встрече иностранных послов.
– Я так рад, мой друг, – сказал он по-русски, положив руки на плечи Алеши. – Как вы доехали?
Выслушав ответ, повторил вопрос сначала на французском, потом на немецком, остался доволен бойкими ответами, повел Алешу в кабинет, выслал оттуда дежурного кадета, секретаря, велел прибывшим устраиваться в креслах и приступил к изложению печальной повести. – Вы, верно знаете, мой друг, что ваша бедная матушка умерла в одночасье, когда вы родились. На все воля божья. Ваша матушка была весьма дружна с императрицей Екатериной и перед смертью просила ее позаботиться о вас, принять участие в вашей судьбе. Велики дела ее величества императрицы Екатерины и велико ее сострадание и милосердие, но она не хотела, чтобы о ее протекции знали в Европе, а посему вы пребывали там под фамилией Шкурин. Истинная же ваша фамилия – Бобринский, по названию имения, вам принадлежащего.
Торжественность минуты прервал визг из угла кабинета. Там стояла корзина, из которой пытался выбраться щенок спаниеля.
– Это тебе, мой друг, – перешел на «ты» взволнованный встречей со своим возможным внуком вельможный дед.
Обеденный сюрприз явился в виде июльских арбузов. Иван Иванович с Рибасом был сух и лишь уведомил его о высочайшем повелении: быть при Алексее Бобринском в кадетском корпусе в прежнем капитанском чине, о чем следовало снестись с генерал-поручиком корпуса Пурпуром.
Летняя спокойная Нева, заросшая травой набережная на Васильевском, неказистые кадетские корпуса и величественное лицо Андрея Яковлевича Пурпура, встретившего экипаж у Меньшикова дворца – все это было теперь по-домашнему знакомо Рибасу, и возвращение получилось на радость приятным: генерал-поручик продекламировал из Гомера:
– Весело, путник, зайди к нам, от сердца тебя угостим мы. Беды свои нам расскажешь, трапезу нашу изведав.
– Поздравляю вас с новым чином, – сказал Рибас.
– Знаете новость? – спросил Пурпур.
– В Петербурге начались гонения на красивых женщин?
– Это было. Еще при императрице Елизавете. Она указами запрещала быть на балах красивее ее. У нас учрежден греческий кадетский корпус и гимназия. А шефом назначен генерал Мелиссино, теперешний директор артиллерийского корпуса.
Новость радовала тем, что греки, воевавшие против турок и прибывшие в Петербург вместе с эскадрой Грейга, не брошены на произвол судьбы. Греческий архипелаг по условиям мира оставался во владении султана, и месть османов восставшим грекам была неслыханно жестока.
Генерал-поручик приготовил для прибывших несколько комнат во флигеле за Меньшиковым дворцом и проводил их туда. Плац и коридоры оглашались шумом воспитанников-кадетов, и Рибас спросил:
– Учения в летних лагерях отменены?
– Готовимся высокоторжественно отметить день заключения мира с турками, – отвечал Пурпур.
Устроившись в несколько дней во флигельных покоях, Рибас с Алешей отправился к Витторио, к Виктору Сулину, и тот, выслушав рассказы и сетования Рибаса, сказал:
– Я вижу, вы растеряны. Жизнь сузилась до обязанностей капитана кадетского корпуса. Ну, что же, прожить жизнь с одной идеей почти невозможно. Или вы уже не вспыхиваете при словах Афины, Агамемнон, Эллада?
Они сидели в креслах в саду, за конюшнями, куда Алеша пошел посмотреть лошадей Виктора.
– Конечно, сейчас не те времена, когда персы бежали с Эллады при марафоне, – сказал Рибас. – Но, черт возьми, должно же быть у человека то, что согревает душу.
Виктор, по своему обыкновению, пророчествовал:
– Вас ожидают нелегкие испытания. Многие люди захотят смеяться над вами. Многие заподозрят вас во всех смертных грехах.
– Я обречен на Петербург?
– Надо иметь терпение.
– Во имя чего?
– Хотя бы во имя своих представлений о собственном предназначении. Нести свободную Элладу в собственном сердце – этому можно посвятить жизнь. Но мне грустно от того, что вас оболгут, и вы узнаете о таких наветах, что пожалеете о парусах, под которыми собирались в Ирландию.
– Но почему вы не говорили об этом раньше, при первой нашей встрече в Ливорно?
– Тогда я думал, что вы обычный искатель приключений.
Виктор собирался к отъезду в Москву, а оттуда в путешествие на Урал. А теперь, понизив голос, он сказал:
– Ваша княжна Тараканова в мае привезена в Петербург.
– Не может быть! – воскликнул Рибас. – В Берлине и Вене мне говорили, что она сбежала с корабля и прекрасно живет в Бордо.
– Скорее всего, эти слухи распространяются нарочно, – отвечал Виктор. – Грейг привез ее в Крондштадт. А оттуда самозванку тайно перевезли в Петербургскую крепость.
– И что же?
– Не проходит и дня, чтобы генерал-губернатор Голицын не навещал ее. А записи допросов отсылают в Москву спешной курьерской почтой.
– Ее пытают?
– Этого не скажу. Она больна. Впрочем, Голицын способен на все. Его называют человеком-недоразумением. Он бежал от Фридриха еще под Кунерсдорфом. Чуть было не провалил начало турецкой кампании, на при этом сумел прослыть героем Хотина. Он умелый интриган. И будет делать все, чтобы императрица в московском Коломенском была им довольна.
Из конюшен вернулся Алеша, и друзья сочли за лучшее не продолжать при нем опасный разговор. Подросток был в серой форме кадета – цвет третьего воспитательного возраста. Кадету этих лет предстояло постигать военную и гражданскую архитектуру, латынь и бухгалтерию. Но все это лишь предстояло. А пока после завтрака Рибас и Алеша в длинной веренице экипажей с кадетами мчались по проторенной дороге – мимо Зимнего дворца, Летнего сада через Прачечный мост, мимо, Пустого рынка, и по Воскресенской улице проезжали Шпалерную мануфактуру и церковь Воскресения Господня и всех Скорбящих, где рядом теперь наводился второй наплавной мост через Неву – Воскресенский. Кадеты не сворачивали на него, а держали прямо к сладостной цели – Смольному монастырю, где проходили спевки, репетиции и завязывались славные романы с прекрасными созданиями в костюмах из пиесы «Скромницы из Саленсии».
Десятого июля скромницы из Смольного одолели тот же путь в обратном направлении, в Шляхетском корпусе при стечении знати, съехавшейся из летних усадеб во главе с генерал-губернатором князем Александром Голицыным, кадеты в честь годовщины вечного мира показывали символический полувоенный Пролог под названием «Торжество победы, причиненное от отечественной любви». Гремел оркестр. Кадетские собаки выли на нечаянно озаривший их жизнь великолепный фейерверк.
К вечеру в числе почетных гостей Рибас и Бобринский были приглашены в темный кадетский сад, где в конце аллеи кадет-Аполлон вручил генерал-губернатору Голицыну ключ от таинственной двери, замыкающей аллею. Рибасу показалось, что Голицын при этом вздрогнул. «И есть от чего, – подумал Рибас. – Не так ли Голицын каждый день приходит к дверям крепостного каземата, где содержится тайная узница, по выражению Екатерины, «всклепавшая на себя имя» престолонаследницы Елизаветы Второй».
Вот и вздрогнул генерал-губернатор, прежде чем отомкнуть дверь аллеи – но за ней не стонала беспомощная красавица, а вспыхнуло разом сто свечей в ротонде. Она разделялась по числу знаков Зодиака на двенадцать частей, и гости, согласно своим небесным созвездиям, занимали столы. Сначала Рибас отыскал Алешин зодиакальный символ – Овен, где они угостились яствами из оранжерей Бецкого. Потом отправились к столам под Рибасовым знаком Близнецов и пили прохладительные напитки из фонтанов. Триумфальная арка над ротондой задыхалась от ароматов цветов. И грянул бал до зари.
Каждое отделение кадетов состояло под присмотром четырнадцати воспитателей, да еще обслуживало их до двухсот крепостных слуг. В отделение третьего возраста полагался инспектор-майор, и генерал Пурпур назначил Рибаса вторым инспектором в капитанском чине. После торжеств кадеты перебрались в летний лагерь, где солдаты успели накосить сена для кадетских конюшен. Вольная, но скучная жизнь угнетала капитана. Поразмыслив и предвидя последствия, он занялся странным делом: увозил Алешу из лагеря в свои корпусные покои, расставлял на шахматном столике фигуры и настойчиво обучал подростка древней игре. Успехи были не велики, но сутью игры кадет овладел. Затем Рибас съездил на почтовый двор и через канцелярию корпуса заказал итальянские газеты. Когда они стали приходить, капитан вручал пятачок почтовому солдату и усаживался изучать вести из Рима, Неаполя, Милана. За еженедельным обедом у Бецкого итальянские новости весьма занимали вельможу, и он одобрял капитана:
– Составляйте для меня доклады по Италии, Иосиф Михайлович.
В декабре по зимнему тракту императорский двор шумно въехал в Петербург, и Рибас тотчас отправился к Настасье Ивановне. В ее покоях первого этажа мебель светилась позолотой, серебряные витые жирандоли-подсвечники сияли десятками веселых свечей, и казалось, что Настя поджидает общество блестящих офицеров, и оно явилось в лице капитана-жениха. Он поцеловал ей руку. Потом осторожно обнял. Гирлянды искусственных цветов свисали от ее талии по платью до самых туфелек.
– Часто ли ты вспоминал меня? Но только не говори, что дня не проходило. Мне все известно. Ты по всей Европе гонялся за самозванкой.
– Напротив. Я всего лишь сделал одну поездку по ее следам.
– Говорят, ты завел с ней роман, чтобы привезти ее в Петербург.
– Я только раз видел ее в Ливорно!
– Ты был с ней в театре.
– Там я ее видел мельком.
– Когда мужчина говорит, что видел женщину мельком, не значит ли это, что он ушел от нее под утро?
Она ревновала, и это капитану нравилось.
– Ты знаешь, она умерла, – вдруг сказала Настя, высвобождаясь из его объятий. Рибас не мог слова вымолвить, Настя продолжала:
– Конечно, все говорят, что изверг Голицын замучил ее, и государыня поэтому дала ему отставку.
– Но… узнали: кто она такая на самом деле, откуда?
– Она даже на исповеди перед смертью не сказала правды. Но всем известно, что настоящая княжна Тараканова живет и здравствует. Правда, собирается в монастырь. Алексей Орлов в Москве изучал послания ее и установил, что многие из бумаг написаны почерком графа Шувалова. Но императрица считает, что игру в престолонаследницу придумал князь Радзивилл.
– Значит, теперь схватят его?
– Какое там. На безденежьи он помирился с королем Понятовским, ему вернули польские имения, живет в Несвиже, развратничает, бражничает, купается в золоте. Но не в этом дело. Мнимая княжна Тараканова в Петербургской крепости успела родить сына! И установить от кого – невозможно было из-за несметного числа ее любовников.
«Только не от Алехо Орлова, – подумал Рибас. – Он был любовником уже беременной женщины».
– Но какова судьба ее сына?
– Говорят, он умер при родах.
– Теперь в России следует ожидать появления престолонаследника князя Тараканова, сына Елизаветы Второй, – сказал Рибас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68