Однако это говорило
только в его пользу.
Дверь снова открылась, и перед ними появилась старуха. Лицо ее
избороздили глубокие морщины. Старуха сидела в инвалидной коляске, ноги
ее были укутаны каким-то грубым пледом, а на худых согбенных плечах
болтались остатки шали. Суставы на руках были такими разбухшими, что
казалось, будто пальцы срослись. Ни шаль, ни плед не могли скрыть ее
хрупкости. Бухер вдруг подумал, что старуха весит, наверное, никак не
больше восьмидесяти фунтов. Старуха коснулась кнопки на подлокотнике, и
коляска, заскрипев, подъехала поближе и остановилась у стола. Старуха
вперила в юношу взгляд. Потом ухватилась за пару костылей, прикрепленных
к коляске, и с трудом поднялась. Бухер двинулся было ей навстречу, чтобы
помочь, но она только отмахнулась от него. Кости у нее затрещали при
попытке распрямиться, и когда она встала, наконец, в полный рост, лицо
ее оказалось вровень с лицом юноши.
- Я Мэри Ламонт, - представилась старуха. - Я была медсестрой и
присутствовала при твоем рождении. Юноша молчал.
- В тот момент, когда ты появился, у меня начался приступ артрита, и
с тех самых пор боль не отпускает меня. Я принимаю лекарства, но от них
мне еще хуже. Во сне мне кажется, что это Бог наказывает меня.
- Он может, - промолвил юноша.
- Я не в силах дольше терпеть эти муки и скоро сведу счеты с жизнью.
Но прежде, чем умереть, я хотела видеть тебя. Хоть раз глянуть на то,
чему я помогла появиться на свет.
Юноша широко распростер руки и повернулся в профиль.
- Надеюсь, ты довольна.
Старуха двинулась, и вновь раздался скрип ее костей.
- Не благословишь ли ты меня?
Юноша поднялся со стула и в упор взглянул на скрюченную фигуру у
старой женщины. Он опустил на ее лоб руки, и она прикрыла глаза. И
вдруг, вздрогнув, посмотрела на него:
- Я всю жизнь служила ему. Я помогла и при твоем рождении, и ради
твоего отца убила младенца.
Пальцы юноши впились в ее кожу, и лицо его исказилось гримасой
негодования.
- Я присутствовала на том сборе, когда отец твой приказал перебить
всех младенцев, родившихся в один день с Сыном Божьим. Я выполнила свой
долг и всегда надеялась...
- И на что же ты надеялась? - резко перебил юноша ледяным тоном.
- Я надеялась, что именно мне удастся уничтожить Божье Дитя.
- Так вот, твоя надежда умрет с тобой вместе, - яростно отрезал юноша
и сделал шаг назад, брезгливо вытирая о рубашку руки, будто они касались
яда.
- Вы предали его. Вы все предали его. Сын Божий до сих пор жив. День
за днем изливает он на человечество свое снисходительное внимание, свою
добренькую, лишенную плотских радостей любовь. И влияние его час от часу
возрастает. Он всегда настороже и ожидает меня.
Сын Дэмьена отступил назад, брызжа слюной прямо в лицо старой
женщине.
- Вы предали его, и вы предаете меня.
Старуха беззвучно разрыдалась, слезы струились по глубоким морщинам,
собираясь в уголках рта. Она подняла скрюченную руку, чтобы отереть их.
Тут юноша снова в упор глянул на нее.
- И ты полагаешь, будто твоя боль - это проделки Бога? - Он покачал
головой. - Нет. Бог наказывает человечество за многие грехи. Мой же отец
ни за что не карал. Только за предательство. Только этого он не прощал.
Не простил и тебе.
Старуха с мольбой глядела на юношу.
- Но я все исполнила, что от меня требовали. Я больше ничего не могла
сделать. Что же еще?.. Юноша отвернулся от нее:
- Убирайся отсюда.
Старуха сделала шаг назад и рухнула в кресло-коляску. Ничто более не
сдерживало ее слез.
- Пожалуйста, прости меня, - рыдая, просила она.
- Вы предали его. - Он повернулся спиной к старухе. - И пусть душа
твоя навеки погрузится в мертвое море лицемерия.
Стон вырвался из старческой груди, и Бухер бросился было к коляске.
- Оставь ее, - сухо приказал юноша. - Пусть катится отсюда.
Бухер застыл на месте, раздираемый желанием хоть как-то успокоить
старую женщину и страхом перед силой этого юноши.
Старуха развернула коляску и медленно направилась к двери. В
напряженной тишине раздавалось поскрипывание колес и старушечье
всхлипывание. Затем дверь захлопнулась.
Поль взглянул на юношу:
- Тебе не кажется?..
Оборвав Бухера на полуслове, сын Дэмьена стремительно прошел мимо
него и покинул столовую. Внутри у него клокотала ненависть.
Глава 3
Добравшись до такси, она уже вполне овладела собой. Старуха даже
улыбнулась пару раз шоферу и всю дорогу болтала с ним о каких-то
мелочах. Машина притормозила у ее дома. Старуха очутилась, наконец, в
своей квартире. Она пересекла гостиную и направила свое кресло-качалку в
святая святых - в спальню, куда вход был строжайше заказан кому бы то ни
было.
Все в спальне: и стены, и потолок, и пол - было выкрашено в черный
цвет. На стене висели два портрета:
Дэмьена Торна и молодой женщины. Из мебели здесь находились только
кровать, письменный стол и стул. И еще две книжные полки. На первой
стояли библейские справочники и словари, на другой - порнография.
Старуха протянула руку и коснулась корешков книг, затем внезапно
схватила со стола пресс-папье и запустила им в фотографию Дэмьена Торна.
Но силы покинули ее. Пресс-папье ударилось об пол, даже не задев
портрета. Старуха чуть не задохнулась от отчаянья. Медленно и с трудом
она выпрямилась в кресле, встала, сняла со стены другую фотографию и,
как пришибленное насекомое, заковыляла к кровати. Старуха прилегла на
постель, не отрывая глаз от портрета, что держала в руках. На нем была
запечатлена сама Мэри Ламонт всего за пару месяцев до того, как она
покинула отчий дом. Девушку сфотографировал тогда отец. Мэри являла в
тот момент классический образчик идеальной девушки: скромная, наивная,
недоступная. До тех пор, пока не встретила парня, который сам себя
называл "искусителем". И покатилось. А потом наступил хаос.
На первых порах Мэри пыталась противостоять искушениям, однако,
единожды переступив черту, она предалась соблазнам со всей страстью
обращенной. В обществе ее приняли безоговорочно, ибо она работала
медсестрой и имела доступ к самым сильным наркотикам.
Оргии длились месяцами, дни и Ночи сливались воедино. Однажды утром
Ламонт очнулась от ночного кошмара, но оказалось, что это был не сон, а
действительность. Ее заставили сношаться с огромным псом. Когда Мэри
смывала со спины засохшую собачью слюну, она вдруг обнаружила на своем
теле маленький шрам - три крошечных шестерки в виде клеверного листочка.
А на стене в изголовье кто-то нацарапал слова из "Откровения":
Кто имеет ум, тот сочти число зверя:
ибо это число человеческое. Число
его шесть сот шестьдесят шесть.
Охваченная паникой, Мэри бросилась к родителям, умоляя простить ее.
Она рассказала им лишь часть всей правды, но и этого оказалось
достаточно, чтобы родители отвернулись от нее. И тогда на прощанье
ожесточенная Мэри выложила им всю грязную и страшную правду.
Когда Ламонт вернулась в общество к своему "искусителю", ее
восторженно приняли, ибо теперь знали наверняка, что она принадлежит им
со всеми потрохами.
Старуха прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Она вспомнила, как,
следуя указаниям Дэмьена, убила в инкубаторе младенца. Как это оказалось
просто! Мэри всего лишь на несколько секунд отключила кислород. Она даже
помнила имя этого ребенка: Майкл Томас. Крошечное существо, помещенное в
палату интенсивной терапии. Младенец только-только начал набирать вес,
когда она отключила кислород.
Старуха опять вздохнула и вновь закрыла глаза... Расплывшись в
белозубой улыбке, над ней склонился невысокий мужчина в сутане. Рядом с
ним застыла собака. От ее ошейника пахло почему-то мятой. Мэри взглянула
на руки священника и заметила в них спичечный коробок. Мужчина вытянул
спичку и зажег ее. Мэри была тогда совсем ребенком, едва-едва на пороге
зрелости. Она наблюдала, как священник придвигается к ней все ближе и
ближе. Мэри доверяла ему, ведь родители учили ее подчиняться
священникам, ибо все они суть Божьи посланцы. Вспыхнувшее пламя ослепило
девочку, и, все еще чувствуя запах мяты, она вдруг услышала прямо над
ухом: "Ты только вкуси это, если грешна..." Мэри завизжала, когда пламя
спички обожгло ей руку.
- Не отступай от пути Господнего, или душа твоя сгорит...
Мэри опять вскрикнула от боли и открыла глаза. Лицо священника
нависало над ней, губы его впились ей в щеку. Рука священника вцепилась
в грудь Мэри.
- И вечная мука. И плоть сгорает, но земля не принимает ее...
Мэри ощутила на своем теле эти шарящие мужские руки, она вдруг
закричала и зажмурила от ужаса глаза, а когда их снова открыла, то
увидела перед собой красивого юношу. Мэри поняла, что это Майкл Томас.
Юноша был прекрасен, его чудесная улыбка словно прощала Мэри. Рядом с
юношей стоял еще кто-то: зыбкий силуэт, надвигающийся на девушку. Этот
кто-то касается ее обожженной руки, и его успокаивающий голос велит Мэри
довериться Богу, он нашептывает ей: что в Царстве Божьем еще найдется
место для нее...
Мэри Ламонт очнулась и тупо уставилась на фотографию Дэмьена Торна,
но вместо его портрета, она различала лишь смутные очертания того
неясного молодого лица. Слова из только что пережитого видения еще
долетали до нее: "Покайся. Еще есть время".
Старуха поднялась с кровати и заковыляла к письменному столу. Достала
ручку и бумагу. Крепко зажав в кулаке ручку, она с трудом выводила
буквы. Старуха почти вертикально держала ручку, и каждая давалась ей
ценой огромных усилий, то и дело заставляя морщиться от боли:
"Простите меня, святой отец, ибо я согрешила..." Старуха писала два
часа подряд, и перо, будто само по себе, медленно скользило по бумаге.
Закончив, Мэри Ламонт достала конверт и адресный справочник. "Отцу де
Карло, - пометила она на конверте, - монастырь Сан-Бенедетто, Субиако,
Италия".
На всей земле не осталось другого существа, кому Мэри Ламонт могла бы
признаться и покаяться. Де Карло был единственным человеком, который,
возможно, понял бы ее и поверил всей этой страшной правде. Старая
женщина оглянулась. В комнату пробивались первые лучи рассвета.
Мэри Ламонт дотянулась до телефонной трубки и вызвала такси.
***
Машина мчалась на восток. Возвращаясь в памяти к своему детству, Мэри
Ламонт размышляла, простит ли ее де Карло. А вдруг он решит, что ее
раскаяние - это всего лишь отчаянная попытка застраховать себя от
вечного адского огня. Старуха сжала под шалью письмо и почувствовала,
как по щекам опять заструились слезы. Она молча оплакивала себя, свою
попусту растраченную, проклятую жизнь и того младенца, которого убила.
Мэри Ламонт раскаивалась в том, что помогла когда-то появлению на свет
ублюдка...
- Приехали, - прервал ее мысли водитель. Старуха с трудом вернулась к
действительности и тупо уставилась из окна на какую-то контору. Заметив
почтовый ящик, она облегченно вздохнула.
- Я опущу, опущу, - с готовностью предложил шофер, но старуха уже
выбиралась на костылях из такси.
- Ну сама, так сама, - согласился таксист, терпеливо ожидая ее.
- Вот теперь все отлично, - сообщила старуха, возвратившись в машину.
- Второй поворот налево, пожалуйста.
Церковь все еще возвышалась на прежнем месте. Хотя от нее уже
оставались одни руины: полуразрушенные стены с покосившейся табличкой
"Церковь Святого Луки". Храм, где когда-то крестили Мэри Ламонт, а еще
раньше ее отца и деда.
Кое-как выбравшись из такси, старуха несколько минут постояла на
тротуаре, который вибрировал под многочисленными отбойными молотками.
На
одной из церковных стен висела табличка "На снос".
- Неужели на этой земле не останется ничего святого? - еле слышно
прошептала старуха, с трудом пробираясь к главному входу. Кости ее
разламывались. Мэри Ламонт вдруг резко обернулась. Таксист захлопнул
автомобильную дверцу и теперь сидел, прикрыв глаза и, очевидно, решив
подремать до ее прихода.
Старуха с трудом ковыляла по тропинке. Массивные дубовые ворота
куда-то исчезли. Мэри Ламонт вошла внутрь и подняла голову, разглядывая
обвалившийся во многих местах потолок. Она зажала уши, пытаясь
избавиться от оглушительного грохота отбойных молотков. Но теперь нога
ми
она еще более отчетливо ощутила их вибрацию. Скамеек не было и в помине,
сохранились лишь алтарь и кафедра. Старуха медленно ступала, пряча глаза
от всепроникающей пыли. Часто моргая, она добрела до постамента рядом с
кафедрой и подняла глаза на большую каменную статую, которую помнила еще
с детских лет. Мэри Ламонт застыла, вглядываясь в лицо Христа.
От статуи так и веяло спокойствием. Взгляд Христа, казалось, был
устремлен на воображаемую паству, руки Спаситель скрестил в молитве на
груди.
Старуха склонилась перед фигурой и начала бормотать молитву, слова
которой едва помнила. Внезапно память прояснилась, и она запела псалом.
Ее пение словно подхватили отбойные молотки, с новой силой вгрызающиеся
в церковное чрево.
Статуя покачнулась, лик Христа чуть не заволокло клубами пыли,
поднявшимися с каменных плит. Старуха еле поднялась с колен и коснулась
своей шеи. Знак - три крохотные шестерки - исчез.
Мэри Ламонт зарыдала. Но это уже были слезы счастья.
- Я прощена, - прошептала она.
Стена позади нее задрожала, и статуя зашаталась на постаменте.
Старуха распрямилась и простерла руки к фигуре Христа:
- Прими меня, Господи, в Царство Твое. Последнее, что она увидела,
было лицо статьи, обрушившейся на нее. Подбородок изваяния расколол
череп Мэри Ламонт, а каменные персты пронзили ее изможденную грудь.
Старуха успела крикнуть, вложив в этот предсмертный вопль всю
самозабвенную радость.
Спустя несколько минут рабочий нашел ее. Ему почудилось, будто он
слышал чей-то крик, тогда он взобрался на стену и разглядел оттуда
погребенную под статуей старушку, как в прощальном любовном порыве
обвившую руками и ногами каменную фигуру Христа. Одна нога старушки еще
подергивалась в предсмертных судорогах, из глаз струилась кровь, и этими
кровавыми очами она через каменное плечо Христа взирала на
остолбеневшего рабочего. И тут ему, уже теряющему сознание, вдруг
показалась, что старушка улыбается.
Глава 4
В одном из номеров римского отеля раздался телефонный звонок. Филипп
Бреннан, зевая, отстранился от жены, потянулся к телефонной трубке и
снял ее. Звонил его секретарь.
- За ночь что-то изменилось в повестке? - спросил у него Бреннан. -
О'кей, пришлите депешу с утренним кофе, а я через полчаса спущусь.
Бреннан положил трубку и выскользнул из постели. Маргарет даже не
пошевелилась. Эта ночь вымотала их: за последнее время любовь
превратилась для супругов просто в грубый, необузданный секс. Маргарет
это все более и более нравилось, да и его, пожалуй, возбуждало не
меньше, однако иногда все-таки хотелось нормальной человеческой теплот
ы
и нежности. Под душем Филипп сморщился от боли, когда струя воды
коснулась царапины на спине. Намыливая губку, он вдруг заметил следы
укусов на своей груди. Супруги, конечно, мечтали, что все в Риме будет
романтично, однако эта сторона их отношений обернулась просто какой-то
ненасытной страстью Маргарет.
Когда Бреннан оделся, пакет с документами уже ожидал его. Филипп
медленно потягивал кофе и пробегал глазами последние сообщения развед
ки
из Тель-Авива о передвижениях войск на Голанских высотах. Весь текст
информационных бюллетеней, все это словоблудие он постиг еще с детства.
Мало что изменилось с тех пор. Те же штампы, те же интонации. Пожалуй,
значительно возросла только интенсивность событий. Мир словно наполни
лся
страхом и напряжением с тех пор, как у ливийцев появилась бомба.
Бреннана радовало, что во время его нынешней поездки в Рим он
выступал в роли наблюдателя; очередной его визит завершался, как
правило, заключением какого-либо контракта. Пресса заинтересовалась ег
о
приездом, предполагая, что нацелен он на нечто большее, нежели обычная
посольская рутина. Журналисты уже впрямую пытались выудить у него
информацию о цели посещения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
только в его пользу.
Дверь снова открылась, и перед ними появилась старуха. Лицо ее
избороздили глубокие морщины. Старуха сидела в инвалидной коляске, ноги
ее были укутаны каким-то грубым пледом, а на худых согбенных плечах
болтались остатки шали. Суставы на руках были такими разбухшими, что
казалось, будто пальцы срослись. Ни шаль, ни плед не могли скрыть ее
хрупкости. Бухер вдруг подумал, что старуха весит, наверное, никак не
больше восьмидесяти фунтов. Старуха коснулась кнопки на подлокотнике, и
коляска, заскрипев, подъехала поближе и остановилась у стола. Старуха
вперила в юношу взгляд. Потом ухватилась за пару костылей, прикрепленных
к коляске, и с трудом поднялась. Бухер двинулся было ей навстречу, чтобы
помочь, но она только отмахнулась от него. Кости у нее затрещали при
попытке распрямиться, и когда она встала, наконец, в полный рост, лицо
ее оказалось вровень с лицом юноши.
- Я Мэри Ламонт, - представилась старуха. - Я была медсестрой и
присутствовала при твоем рождении. Юноша молчал.
- В тот момент, когда ты появился, у меня начался приступ артрита, и
с тех самых пор боль не отпускает меня. Я принимаю лекарства, но от них
мне еще хуже. Во сне мне кажется, что это Бог наказывает меня.
- Он может, - промолвил юноша.
- Я не в силах дольше терпеть эти муки и скоро сведу счеты с жизнью.
Но прежде, чем умереть, я хотела видеть тебя. Хоть раз глянуть на то,
чему я помогла появиться на свет.
Юноша широко распростер руки и повернулся в профиль.
- Надеюсь, ты довольна.
Старуха двинулась, и вновь раздался скрип ее костей.
- Не благословишь ли ты меня?
Юноша поднялся со стула и в упор взглянул на скрюченную фигуру у
старой женщины. Он опустил на ее лоб руки, и она прикрыла глаза. И
вдруг, вздрогнув, посмотрела на него:
- Я всю жизнь служила ему. Я помогла и при твоем рождении, и ради
твоего отца убила младенца.
Пальцы юноши впились в ее кожу, и лицо его исказилось гримасой
негодования.
- Я присутствовала на том сборе, когда отец твой приказал перебить
всех младенцев, родившихся в один день с Сыном Божьим. Я выполнила свой
долг и всегда надеялась...
- И на что же ты надеялась? - резко перебил юноша ледяным тоном.
- Я надеялась, что именно мне удастся уничтожить Божье Дитя.
- Так вот, твоя надежда умрет с тобой вместе, - яростно отрезал юноша
и сделал шаг назад, брезгливо вытирая о рубашку руки, будто они касались
яда.
- Вы предали его. Вы все предали его. Сын Божий до сих пор жив. День
за днем изливает он на человечество свое снисходительное внимание, свою
добренькую, лишенную плотских радостей любовь. И влияние его час от часу
возрастает. Он всегда настороже и ожидает меня.
Сын Дэмьена отступил назад, брызжа слюной прямо в лицо старой
женщине.
- Вы предали его, и вы предаете меня.
Старуха беззвучно разрыдалась, слезы струились по глубоким морщинам,
собираясь в уголках рта. Она подняла скрюченную руку, чтобы отереть их.
Тут юноша снова в упор глянул на нее.
- И ты полагаешь, будто твоя боль - это проделки Бога? - Он покачал
головой. - Нет. Бог наказывает человечество за многие грехи. Мой же отец
ни за что не карал. Только за предательство. Только этого он не прощал.
Не простил и тебе.
Старуха с мольбой глядела на юношу.
- Но я все исполнила, что от меня требовали. Я больше ничего не могла
сделать. Что же еще?.. Юноша отвернулся от нее:
- Убирайся отсюда.
Старуха сделала шаг назад и рухнула в кресло-коляску. Ничто более не
сдерживало ее слез.
- Пожалуйста, прости меня, - рыдая, просила она.
- Вы предали его. - Он повернулся спиной к старухе. - И пусть душа
твоя навеки погрузится в мертвое море лицемерия.
Стон вырвался из старческой груди, и Бухер бросился было к коляске.
- Оставь ее, - сухо приказал юноша. - Пусть катится отсюда.
Бухер застыл на месте, раздираемый желанием хоть как-то успокоить
старую женщину и страхом перед силой этого юноши.
Старуха развернула коляску и медленно направилась к двери. В
напряженной тишине раздавалось поскрипывание колес и старушечье
всхлипывание. Затем дверь захлопнулась.
Поль взглянул на юношу:
- Тебе не кажется?..
Оборвав Бухера на полуслове, сын Дэмьена стремительно прошел мимо
него и покинул столовую. Внутри у него клокотала ненависть.
Глава 3
Добравшись до такси, она уже вполне овладела собой. Старуха даже
улыбнулась пару раз шоферу и всю дорогу болтала с ним о каких-то
мелочах. Машина притормозила у ее дома. Старуха очутилась, наконец, в
своей квартире. Она пересекла гостиную и направила свое кресло-качалку в
святая святых - в спальню, куда вход был строжайше заказан кому бы то ни
было.
Все в спальне: и стены, и потолок, и пол - было выкрашено в черный
цвет. На стене висели два портрета:
Дэмьена Торна и молодой женщины. Из мебели здесь находились только
кровать, письменный стол и стул. И еще две книжные полки. На первой
стояли библейские справочники и словари, на другой - порнография.
Старуха протянула руку и коснулась корешков книг, затем внезапно
схватила со стола пресс-папье и запустила им в фотографию Дэмьена Торна.
Но силы покинули ее. Пресс-папье ударилось об пол, даже не задев
портрета. Старуха чуть не задохнулась от отчаянья. Медленно и с трудом
она выпрямилась в кресле, встала, сняла со стены другую фотографию и,
как пришибленное насекомое, заковыляла к кровати. Старуха прилегла на
постель, не отрывая глаз от портрета, что держала в руках. На нем была
запечатлена сама Мэри Ламонт всего за пару месяцев до того, как она
покинула отчий дом. Девушку сфотографировал тогда отец. Мэри являла в
тот момент классический образчик идеальной девушки: скромная, наивная,
недоступная. До тех пор, пока не встретила парня, который сам себя
называл "искусителем". И покатилось. А потом наступил хаос.
На первых порах Мэри пыталась противостоять искушениям, однако,
единожды переступив черту, она предалась соблазнам со всей страстью
обращенной. В обществе ее приняли безоговорочно, ибо она работала
медсестрой и имела доступ к самым сильным наркотикам.
Оргии длились месяцами, дни и Ночи сливались воедино. Однажды утром
Ламонт очнулась от ночного кошмара, но оказалось, что это был не сон, а
действительность. Ее заставили сношаться с огромным псом. Когда Мэри
смывала со спины засохшую собачью слюну, она вдруг обнаружила на своем
теле маленький шрам - три крошечных шестерки в виде клеверного листочка.
А на стене в изголовье кто-то нацарапал слова из "Откровения":
Кто имеет ум, тот сочти число зверя:
ибо это число человеческое. Число
его шесть сот шестьдесят шесть.
Охваченная паникой, Мэри бросилась к родителям, умоляя простить ее.
Она рассказала им лишь часть всей правды, но и этого оказалось
достаточно, чтобы родители отвернулись от нее. И тогда на прощанье
ожесточенная Мэри выложила им всю грязную и страшную правду.
Когда Ламонт вернулась в общество к своему "искусителю", ее
восторженно приняли, ибо теперь знали наверняка, что она принадлежит им
со всеми потрохами.
Старуха прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Она вспомнила, как,
следуя указаниям Дэмьена, убила в инкубаторе младенца. Как это оказалось
просто! Мэри всего лишь на несколько секунд отключила кислород. Она даже
помнила имя этого ребенка: Майкл Томас. Крошечное существо, помещенное в
палату интенсивной терапии. Младенец только-только начал набирать вес,
когда она отключила кислород.
Старуха опять вздохнула и вновь закрыла глаза... Расплывшись в
белозубой улыбке, над ней склонился невысокий мужчина в сутане. Рядом с
ним застыла собака. От ее ошейника пахло почему-то мятой. Мэри взглянула
на руки священника и заметила в них спичечный коробок. Мужчина вытянул
спичку и зажег ее. Мэри была тогда совсем ребенком, едва-едва на пороге
зрелости. Она наблюдала, как священник придвигается к ней все ближе и
ближе. Мэри доверяла ему, ведь родители учили ее подчиняться
священникам, ибо все они суть Божьи посланцы. Вспыхнувшее пламя ослепило
девочку, и, все еще чувствуя запах мяты, она вдруг услышала прямо над
ухом: "Ты только вкуси это, если грешна..." Мэри завизжала, когда пламя
спички обожгло ей руку.
- Не отступай от пути Господнего, или душа твоя сгорит...
Мэри опять вскрикнула от боли и открыла глаза. Лицо священника
нависало над ней, губы его впились ей в щеку. Рука священника вцепилась
в грудь Мэри.
- И вечная мука. И плоть сгорает, но земля не принимает ее...
Мэри ощутила на своем теле эти шарящие мужские руки, она вдруг
закричала и зажмурила от ужаса глаза, а когда их снова открыла, то
увидела перед собой красивого юношу. Мэри поняла, что это Майкл Томас.
Юноша был прекрасен, его чудесная улыбка словно прощала Мэри. Рядом с
юношей стоял еще кто-то: зыбкий силуэт, надвигающийся на девушку. Этот
кто-то касается ее обожженной руки, и его успокаивающий голос велит Мэри
довериться Богу, он нашептывает ей: что в Царстве Божьем еще найдется
место для нее...
Мэри Ламонт очнулась и тупо уставилась на фотографию Дэмьена Торна,
но вместо его портрета, она различала лишь смутные очертания того
неясного молодого лица. Слова из только что пережитого видения еще
долетали до нее: "Покайся. Еще есть время".
Старуха поднялась с кровати и заковыляла к письменному столу. Достала
ручку и бумагу. Крепко зажав в кулаке ручку, она с трудом выводила
буквы. Старуха почти вертикально держала ручку, и каждая давалась ей
ценой огромных усилий, то и дело заставляя морщиться от боли:
"Простите меня, святой отец, ибо я согрешила..." Старуха писала два
часа подряд, и перо, будто само по себе, медленно скользило по бумаге.
Закончив, Мэри Ламонт достала конверт и адресный справочник. "Отцу де
Карло, - пометила она на конверте, - монастырь Сан-Бенедетто, Субиако,
Италия".
На всей земле не осталось другого существа, кому Мэри Ламонт могла бы
признаться и покаяться. Де Карло был единственным человеком, который,
возможно, понял бы ее и поверил всей этой страшной правде. Старая
женщина оглянулась. В комнату пробивались первые лучи рассвета.
Мэри Ламонт дотянулась до телефонной трубки и вызвала такси.
***
Машина мчалась на восток. Возвращаясь в памяти к своему детству, Мэри
Ламонт размышляла, простит ли ее де Карло. А вдруг он решит, что ее
раскаяние - это всего лишь отчаянная попытка застраховать себя от
вечного адского огня. Старуха сжала под шалью письмо и почувствовала,
как по щекам опять заструились слезы. Она молча оплакивала себя, свою
попусту растраченную, проклятую жизнь и того младенца, которого убила.
Мэри Ламонт раскаивалась в том, что помогла когда-то появлению на свет
ублюдка...
- Приехали, - прервал ее мысли водитель. Старуха с трудом вернулась к
действительности и тупо уставилась из окна на какую-то контору. Заметив
почтовый ящик, она облегченно вздохнула.
- Я опущу, опущу, - с готовностью предложил шофер, но старуха уже
выбиралась на костылях из такси.
- Ну сама, так сама, - согласился таксист, терпеливо ожидая ее.
- Вот теперь все отлично, - сообщила старуха, возвратившись в машину.
- Второй поворот налево, пожалуйста.
Церковь все еще возвышалась на прежнем месте. Хотя от нее уже
оставались одни руины: полуразрушенные стены с покосившейся табличкой
"Церковь Святого Луки". Храм, где когда-то крестили Мэри Ламонт, а еще
раньше ее отца и деда.
Кое-как выбравшись из такси, старуха несколько минут постояла на
тротуаре, который вибрировал под многочисленными отбойными молотками.
На
одной из церковных стен висела табличка "На снос".
- Неужели на этой земле не останется ничего святого? - еле слышно
прошептала старуха, с трудом пробираясь к главному входу. Кости ее
разламывались. Мэри Ламонт вдруг резко обернулась. Таксист захлопнул
автомобильную дверцу и теперь сидел, прикрыв глаза и, очевидно, решив
подремать до ее прихода.
Старуха с трудом ковыляла по тропинке. Массивные дубовые ворота
куда-то исчезли. Мэри Ламонт вошла внутрь и подняла голову, разглядывая
обвалившийся во многих местах потолок. Она зажала уши, пытаясь
избавиться от оглушительного грохота отбойных молотков. Но теперь нога
ми
она еще более отчетливо ощутила их вибрацию. Скамеек не было и в помине,
сохранились лишь алтарь и кафедра. Старуха медленно ступала, пряча глаза
от всепроникающей пыли. Часто моргая, она добрела до постамента рядом с
кафедрой и подняла глаза на большую каменную статую, которую помнила еще
с детских лет. Мэри Ламонт застыла, вглядываясь в лицо Христа.
От статуи так и веяло спокойствием. Взгляд Христа, казалось, был
устремлен на воображаемую паству, руки Спаситель скрестил в молитве на
груди.
Старуха склонилась перед фигурой и начала бормотать молитву, слова
которой едва помнила. Внезапно память прояснилась, и она запела псалом.
Ее пение словно подхватили отбойные молотки, с новой силой вгрызающиеся
в церковное чрево.
Статуя покачнулась, лик Христа чуть не заволокло клубами пыли,
поднявшимися с каменных плит. Старуха еле поднялась с колен и коснулась
своей шеи. Знак - три крохотные шестерки - исчез.
Мэри Ламонт зарыдала. Но это уже были слезы счастья.
- Я прощена, - прошептала она.
Стена позади нее задрожала, и статуя зашаталась на постаменте.
Старуха распрямилась и простерла руки к фигуре Христа:
- Прими меня, Господи, в Царство Твое. Последнее, что она увидела,
было лицо статьи, обрушившейся на нее. Подбородок изваяния расколол
череп Мэри Ламонт, а каменные персты пронзили ее изможденную грудь.
Старуха успела крикнуть, вложив в этот предсмертный вопль всю
самозабвенную радость.
Спустя несколько минут рабочий нашел ее. Ему почудилось, будто он
слышал чей-то крик, тогда он взобрался на стену и разглядел оттуда
погребенную под статуей старушку, как в прощальном любовном порыве
обвившую руками и ногами каменную фигуру Христа. Одна нога старушки еще
подергивалась в предсмертных судорогах, из глаз струилась кровь, и этими
кровавыми очами она через каменное плечо Христа взирала на
остолбеневшего рабочего. И тут ему, уже теряющему сознание, вдруг
показалась, что старушка улыбается.
Глава 4
В одном из номеров римского отеля раздался телефонный звонок. Филипп
Бреннан, зевая, отстранился от жены, потянулся к телефонной трубке и
снял ее. Звонил его секретарь.
- За ночь что-то изменилось в повестке? - спросил у него Бреннан. -
О'кей, пришлите депешу с утренним кофе, а я через полчаса спущусь.
Бреннан положил трубку и выскользнул из постели. Маргарет даже не
пошевелилась. Эта ночь вымотала их: за последнее время любовь
превратилась для супругов просто в грубый, необузданный секс. Маргарет
это все более и более нравилось, да и его, пожалуй, возбуждало не
меньше, однако иногда все-таки хотелось нормальной человеческой теплот
ы
и нежности. Под душем Филипп сморщился от боли, когда струя воды
коснулась царапины на спине. Намыливая губку, он вдруг заметил следы
укусов на своей груди. Супруги, конечно, мечтали, что все в Риме будет
романтично, однако эта сторона их отношений обернулась просто какой-то
ненасытной страстью Маргарет.
Когда Бреннан оделся, пакет с документами уже ожидал его. Филипп
медленно потягивал кофе и пробегал глазами последние сообщения развед
ки
из Тель-Авива о передвижениях войск на Голанских высотах. Весь текст
информационных бюллетеней, все это словоблудие он постиг еще с детства.
Мало что изменилось с тех пор. Те же штампы, те же интонации. Пожалуй,
значительно возросла только интенсивность событий. Мир словно наполни
лся
страхом и напряжением с тех пор, как у ливийцев появилась бомба.
Бреннана радовало, что во время его нынешней поездки в Рим он
выступал в роли наблюдателя; очередной его визит завершался, как
правило, заключением какого-либо контракта. Пресса заинтересовалась ег
о
приездом, предполагая, что нацелен он на нечто большее, нежели обычная
посольская рутина. Журналисты уже впрямую пытались выудить у него
информацию о цели посещения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83