— Адачи-кун! — воскликнул сержант. (Окончание “кун” означало, что Акамацу по-прежнему считает Адачи своим учеником.) — Очень рад. Поднимайся же и выпей со мной чаю.
Детектив-суперинтендант закончил свое восхождение по лестнице и, усевшись на укрытом циновками полу, с удовольствием принял из рук учителя чашку горячего чая. Некоторое время он молчал.
Еще десять лет назад Адачи работал в этом самом полицейском участке под руководством сержанта Акамацу, и теперь каждый раз, когда он здесь оказывался, на него накатывали ностальгические воспоминания. Это было тем более необычно, что здание миниатюрного полицейского участка вряд ли могло вызвать подобные чувства своей теснотой и чисто утилитарной архитектурой. Откровенно говоря, оно лишь ненамного превосходило своими размерами обычную постовую будку. Дело было в другом — Адачи удостоился чести учиться у настоящего мастера. С какими бы проблемами он ни сталкивался на улицах, он всегда знал, что Акамацу известно правильное решение, и старый учитель ни разу его не разочаровал. И Адачи относился к сержанту с огромной теплотой. Бывало, возвращаясь в участок с патрулирования улиц, Адачи чувствовал в этих четырех стенах спокойное присутствие учителя, и тогда его посещало такое чувство, будто он вернулся домой. Учиться у такого великого мастера было настоящим счастьем.
В обычные дни, когда Адачи случалось навещать Акамацу, они, как правило, предавались воспоминаниям или обсуждали последние слухи. При этом они почти не касались текущих дел, так как служебные обязанности детектив-суперинтенданта Адачи были совсем иными — более ответственными и сложными, чем у постового сержанта, и заговорить об этом означало лишний раз подчеркнуть разницу в их теперешнем положении. Простая вежливость требовала говорить о вещах, которые по крайней мере уравнивали обоих. И все же это железное правило часто нарушалось, так как время от времени Адачи нуждался в помощи своего бывшего наставника. Впрочем, дела Ходамы он пока что с Акамацу не обсуждал. Как Адачи уже убедился, этот случай имел под собой глубокую политическую подоплеку, и ему приходилось действовать с особенной осторожностью.
Однако он подошел к той стадии расследования, когда консультация старого полицейского стала необходима.
Адачи поставил на циновку свой чай, и в течение нескольких минут они обсуждали бейсбольный чемпионат, и детектив-суперинтендант лихорадочно придумывал подходящий предлог, чтобы заговорить об интересующем его вопросе.
Потом в их беседе возникла естественная пауза. Первым нарушил молчание сержант Акамацу.
— Хочешь спросить о Ходаме, Адачи-кун?
— Вы всегда умели читать мысли, сэнсей, — улыбнулся Адачи.
Сержант рассмеялся.
— Каждый полицейский в Токио знает, что ты ведешь это дело. Ходят слухи, что расследование застопорилось. И вот ты появляешься на пороге моего участка с задумчивым выражением лица, которое я так хорошо знаю. Чтобы догадаться об остальном, не нужно даже быть детективом. Так что давай поговорим, если хочешь.
Адачи кивнул и заговорил. Сержант слушал его, набивая табаком трубку.
— Таким образом, тебе нужно знать кое-что из истории, — сказал он, когда Адачи закончил. — Досье не полны, а компьютеры — просто тупые животные. Чтобы приблизиться к сути происшествия, нужны давние кровь и плоть. Изволь. Братья Намака начали возводить свою империю в самые тяжелые послевоенные дни.
— Вы можете помочь мне, сэнсей? — с надеждой спросил Адачи.
— Мне кажется — да, — кивнул Акамацу. Он собирался сказать что-то еще, когда с улицы донеслись громкие крики, потом лязгнул металл, и кто-то завопил от боли. Оба полицейских вскочили. С улицы послышалась пальба, а потом кто-то выстрелил почти под окном полицейского участка.
Адачи выхватил свой револьвер и ринулся вниз по ступенькам. Сержант Акамацу последовал за ним, на ходу застегивая портупею с оружием.
Оябун по собственному опыту знал, что когда в уличном нападении участвует слишком много людей, то это может только помешать делу.
Перевозбудившись от избытка адреналина в крови, вооруженные огнестрельным оружием нападающие могли запросто перестрелять друг друга, а заодно — чертову прорву случайных прохожих. Вооруженные мечами и работающие на короткой дистанции — иначе было просто невозможно, так как длина клинка была меньше трех футов — многочисленные нападающие мешали друг другу, зачастую не в силах разобраться, кого они рубят с этаким смаком и сладострастными выкриками. Хладнокровный человек, сориентировавшись среди кровавых брызг и отлетающих во все стороны отрубленных конечностей, имел неплохой шанс выйти из переделки целым и невредимым.
Тем не менее, правильно расставленные силы давали нападающей стороне определенные преимущества. Какой-нибудь отважный прохожий или герой-полицейский мог нежданно-негаданно вмешаться, увидев только одного нападающего, однако большинство здравомыслящих людей ни за что бы не стали связываться, скажем, с полудюжиной вооруженных мечами якудза, издающими свой боевой клич.
В своей практике оябун отдавал предпочтение маневру, который пилоты-истребители, как он слышал, прозвали “ленивой двойкой”. Самолеты эскадрильи разбивались попарно, на ведущих и ведомых. Пока ведущий истребитель готовился к атаке, его ведомый держался сзади и чуть правее, оберегая своего партнера от опасностей, которые могли грозить ему сзади и с боков.
Имея в виду эту расстановку сил, оябун послал двоих своих людей занять место перед Фицдуэйном, в то время как вторая пара должна была следовать за ним. Он сам и оставшийся пятый кобун прикрывали тылы. Все пятеро были связаны между собой радиосвязью, используя спрятанные в одежде микрофоны и вставленные в уши “затычки” наподобие тех, какими пользуются службы безопасности. Все шестеро якудза были в черных солнечных очках, тонких хирургических перчатках, в длинных светло-серых полиэтиленовых дождевиках — из тех, что вы покупаете в супермаркете, если вас вдруг застигнет непогода — и в бесформенными, колпаках из того же материала.
Подобная одежда служила не только как эффективная маскировка; она предохраняла якудза от брызг крови. Нападение с мечами всегда оканчивалось смертью жертвы, однако, не в пример снайперскому выстрелу, было довольно грязным занятием. В заляпанной свежей кровью одежде им вряд ли удалось бы раствориться в толпе пассажиров метро, как планировал оябун. Жители перенаселенного Токио строго соблюдали основное правило, согласно которому в переполненном транспорте следовало вести себя так, будто ты никого не замечаешь, однако всему на свете есть предел. Вися на поручне в вагоне метро и капая соседу на ботинки свежей кровью, все-таки можно было обратить на себя нежелательное внимание.
Якудза, который должен был нанести Фицдуэйну первый, решающий удар, носил имя Миками и был закаленным в боях, очень крепким мужчиной тридцати восьми лет. Он занял позицию в десятке шагов позади гайдзина. По команде оябуна он должен был выхватить спрятанный под дождевиком меч, пробежать вперед и ударить. Всем ударам Миками предпочитал сильный диагональный удар сверху вниз и справа налево. В данном случае клинок должен был перерубить шею жертвы справа и войти глубоко в тело, рассечь позвоночник и большинство жизненно важных органов. Опытный мастер, имей он в своем распоряжении действительно качественный клинок старинной работы, мог бы рассечь тело пополам.
В данном случае Миками на это не рассчитывал. Он был достаточно умел в обращении с мечом, но увы — его катана был всего лишь современной и не слишком качественной репродукцией древнего оружия. Эти мечи тоже были острыми, как бритвы, и смертельно опасными, однако они не обладали такими же свойствами и мощью, какими славились выдающиеся шедевры старых мастеров. Они убивали, но и только.
Фицдуэйн, относившийся к своему телу с повышенным вниманием с тех пор, как ему продырявили грудь и прострелили ногу, посвятил немало времени размышлениям о том, как лучше всего избежать опасности. Самым лучшим решением было оставаться под охраной в закрытом помещении. К сожалению, этот способ никуда не годился во всех других отношениях и напоминал Фицдуэйну сидение в тюрьме. Хьюго поэтому остановился на другом варианте — действовать непредсказуемо и выработать в себе постоянную настороженность и высокую чувствительность к опасности. Выходя из отеля, он решил быть предельно внимательным и доверять своей интуиции. Кроме того, еще будучи в Ирландии, он много учился и без конца тренировался.
Цель, к которой Фицдуэйн стремился, заключалась в том, чтобы никогда — никогда! — не ослаблять бдительности. Даже думая о чем-нибудь постороннем, он должен был заставить свое подсознание следить за всем необычным и несуразным, за каждой незаметной малостью, которая всегда предваряет серьезную опасность. Теперь он мог с гордостью сказать, что подготовка не прошла даром и что он добился значительных успехов в том, чтобы предвидеть всякие неожиданности.
Поскольку было воскресенье и шел дождь, на улице было немного народа, и Фицдуэйн имел возможность двигаться так, как он тренировался — следя за тем, чтобы в непосредственной близости, ни спереди, ни сзади, не было никого, кто мог бы оказаться опасен. Это была концепция обороняемого пространства, которой человек выучился за столетия борьбы за свое существование. В случае Фицдуэйна осознание этой пространственной зоны было постоянным и очень отчетливым. Если бы кто-то попытался подойти к нему ближе, он сразу же обратил бы на это внимание. Если бы в это пространство вторглось что-то необычное, он был готов мгновенно отреагировать.
Фицдуэйн шел довольно быстро, поэтому он сразу обратил внимание на двух человек в длинных дождевиках, которые обогнали его словно в великой спешке, а затем снова замедлили шаг, несмотря на довольно сильный дождь. Теперь они опережали его всего лишь на каких-нибудь десять Ярдов, и в их внешности было что-то странное, но что именно — Фицдуэйн понял не сразу.
Стараясь действовать как можно незаметнее, Фицдуэйн посмотрел направо, в сторону парапета ограждения, чтобы удостовериться в том, что с этой стороны ему ничего не угрожает. Затем, прикрываясь зонтиком, он обернулся назад.
Его как холодной водой окатило. Двое полицейских телохранителей были сзади, на расстоянии двух дюжин шагов, однако между ними и Фицдуэйном появились двое незнакомцев, очень похожих на тех, что его обогнали. Это разумеется, могло ничего не значить — и те, и другие были одеты как раз по погоде, если не считать темных очков. Солнцезащитные очки в дождь можно было нацепить исключительно из крайнего тщеславия — настолько необычно это выглядело, — однако чужое тщеславие угрожало Фицдуэйну меньше всего.
Двигаясь на порядочном расстоянии позади Фицдуэйна, оябун с удовлетворением наблюдал, как его люди берут свою жертву “в клещи”. Вся процессия двигалась вниз по холму, так что когда Миками ринется в атаку, на его стороне будут не только сила, но и инерция разбега. Нанеся один страшный удар, он бросит меч и плащ и нырнет в метро.
Для того чтобы смерть настигла гайдзина наверняка — а Китано-сан очень на этом настаивал, — второй якудза должен был нанести лежащей жертве еще один удар, отрубить ей голову и последовать примеру Миками. Двойка, обогнавшая жертву, блокировала ей пути к отступлению, если вдруг что-то случится не по плану.
Между тем вдали показалась станция метро Куданшита. Нужно было действовать, потому что как раз между ними и станцией находился полицейский пост. К счастью, двери и окна поста выходили на другую сторону.
Сержант Ога был опытным сорокалетним полицейским. Лет десять назад он даже прошел подготовку по специальности телохранителя. К сожалению, он мало что помнил из того, чему их учили. Токио был удивительно благополучным и тихим городом, так что когда ему случалось охранять какую-нибудь важную шишку, он даже на минуту не мог представить себе, что тот подвергается реальной, а не выдуманной опасности. За всю свою службу он ни разу не охранял человека, которому на самом деле что-то угрожало, если не принимать в расчет одного политика, которого только что сместили с поста. Но эти продажные свиньи, бесспорно, заслуживали, чтобы жизнь их наконец-то перестала быть безоблачной и спокойной.
Ога слышал, что этот гайдзин, Фицдуэйн-сан, подвергся нападению террористов у себя на родине, однако он связывал это исключительно с деятельностью Ирландской революционной армии. Об этой экстремистской организации было известно всем; как и о том, что Ирландия постоянно находится в состоянии гражданской войны. По телевидению довольно часто передавали репортажи о взрывах и перестрелках. Все это продолжалось вот уже лет двадцать, и сержант Ога искренне считал, что это — самый странный способ руководить государством. Но Ирландия была далеко, а в Токио никто никогда не видел боевиков ИРА. Даже те немногочисленные японские террористы, которые в Японии все-таки были, предпочитали действовать где-то на Ближнем Востоке — так, во всяком случае, считал Ога. В Японии все было благополучно, тем более что многочисленную полицию поддерживало законопослушное население. Якудза, правда, являлись досадным исключением из этого правила, но они были превосходно организованы и дисциплинированны и не позволяли себе нарушать законы по мелочам. Иными словами, все было именно так, как должно было быть. Никто не хотел, чтобы преступники носились по улице с пистолетами и палили во все стороны, как в Америке. Японскому образу жизни это было глубоко противно.
Сержант Ога не слишком обрадовался, когда полковник Фицдуэйн собрался на прогулку. Если бы он остался в своем номере в отеле “Фермонт”, то это было бы гораздо безопасней для него самого, а телохранителям было бы удобнее его охранять. Потом Ога попробовал быть реалистом и… успокоился. По его мнению, никакого риска быть не могло, а в том, чтобы сидеть в номере отеля круглыми сутками, не было никакого удовольствия. Любому человеку захотелось бы просто размять ноги. Сам сержант предпочитал работать на улице и не любил сидеть в конторе. Жаль вот только, погода подкачала. Гайдзину следовало приехать весной, когда цветут вишни, когда теплый воздух душист и прозрачен. Кто бы ни посоветовал Фицдуэйну приехать именно летом, тот вряд ли оказал ирландцу добрую услугу. В Токио в это время года было сыро, жарко и пасмурно. К тому же Ога знал, что будет еще жарче, и только потом погода начнет улучшаться. Интересно, сколько времени пробудет в Японии Фицдуэйн-сан? Для гайдзина он был довольно покладист, а всякие нюансы чувствовал почти так же тонко, как настоящий японец. Очень достойный и приятный человек…
Глянув из-под зонтика вперед, сержант с ужасом увидел, как шедший впереди него незнакомец неожиданно выхватил из-под плаща меч и, подняв его высоко над головой, бесшумно побежал к Фицдуэйну. Это движение застало сержанта врасплох; оно было столь внезапным и выглядело столь нереально, что ему понадобилось две или три секунды, чтобы среагировать. Между тем было уже слишком поздно.
Ога бросил взгляд на детектива Рейдо — тот также застыл на месте. Оба полицейских в ужасе переглянулись, и только потом выхватили свои служебные револьверы. Ога успел еще подумать, что с зонтиком в руке он выглядит дураком, и отшвырнул его назад.
Фицдуэйн повернулся навстречу противнику в последний момент и принял удар меча своим зонтиком, одновременно вытаскивая шпагу, спрятанную в его рукоятке. Длинный тонкий клинок был похож на эспадрон, который Фицдуэйн предпочитал всем остальным видам оружия для фехтования, разве что был немного легче и лишен гарды.
Быстрый разворот гайдзина застал Миками врасплох, однако он рассчитывал, что его меч без труда разрубит тонкую ткань зонта и достигнет тела жертвы. То, что зонт устоял под ударом его клинка, ошеломило якудза.
Фицдуэйн мысленно поблагодарил Дюпона за изобретение кевларового волокна [9] и вдруг понял, что теперь он может наконец решить проблему, над которой вот уже несколько лет ломал голову. Правда, без подобной возможности он мог бы и обойтись.
Дело было в том, что Фицдуэйн коллекционировал холодное оружие, и в его собрании было несколько очень хороших мечей-катана. Они с де Гювэном часто спорили, сравнивая достоинства превосходных японских мечей, предназначавшихся исключительно для нанесения рубящих ударов, и тонких европейских клинков, которые действовали как колющее оружие. Теперь ему на практике предстояло проверить правильность своих доводов.
Холодный гнев охватил Фицдуэйна. Клинок в руке его противника опустился во втором яростном ударе. Японец пытался выбить из рук Фицдуэйна легкомысленный на вид зонтик и добраться, наконец, до его тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67