Запах жарившегося сладкого картофеля, главного продукта их рациона, наполнял воздух с тошнотворной настойчивостью. Квинт окинул взглядом притихший лагерь, видя, как мужчины, с которыми он воевал последние несколько месяцев, готовились еще к одной вылазке против драгун полковника Тарлетона. Если бы только у них была возможность наполнить свои урчащие от голода желудки чем-то более существенным, чем картофель. Но у них было мало патронов, чтобы можно было тратить их, охотясь на дичь, а большинство рек слишком замерзли для успешной рыбалки.
Поднявшись, Квинт потер свой поросший щетиной подбородок и потянулся, разминая тело, уже привыкшее спать на сырой, стылой земле. Он посмотрел в ту сторону, где маленькая фигура склонилась над грубо сколоченным деревянным столом, сосредоточенно изучая разложенную на нем карту и отхлебывая из побитой кружки. Блэкхорн прошел мимо мужчин, желая им доброго утра и получая от них молчаливые приветственные кивки, люди слишком устали от сражений, чтобы говорить.
Дойдя до большого шалаша из веток, в котором расположился Фэнсис Марион, Квинтин остановился и, прочистив горло сказал:
– Доброе утро, Фрэнсис. Ну как оно, быть генералом? Как спалось после получения сообщения о твоем давным-давно запоздавшем назначении?
Подняв взгляд от карт и бумаг, Марион позволил мимолетной улыбке тронуть его губы.
– Бригадный генерал, капитан, – поправил он. – Это назначение лишь местного характера. Я по-прежнему подполковник в континентальных войсках Я бы с радостью стал простым лейтенантом, лишь бы только нам удалось выдворить Тарлетона из Каролины. – Он сделал еще один глоток из кружки и продолжил изучение карты. – Думаю, наш старый приятель Мясник Банастр вот здесь. – Он указал место на карте, очертив болотистую местность по обеим сторонам реки Пи Ди Ривер.
Квинт сел напротив командира и посмотрел на карту.
– Возможно. Корнуоллис знал, кого послать к нам. Этот ублюдок никогда не спит и гонит своих людей, как надсмотрщик.
Марион насмешливо вскинул брови.
– Меня обвиняли в аналогичной тактике. – Он предложил Квинтину свою кружку. – Не хочешь немного подкрепиться?
Квинта передернуло.
– Нет, спасибо, Фрэнсис. Ты сделан из более стойкого вещества, чем я, если можешь пить эту противную воду.
– Без сомнения, благодаря моим предкам гугенотам, – ответил Марион, затем помолчал, заметив краткую вспышку боли в глазах Квинтина. – Все думаешь о своей жене?
Квинт выдавил улыбку.
– Иногда. С тех пор как мы зимуем здесь, где относительно спокойно, но, ради бога, не думай, что все гугеноты ассоциируются у меня с предательством из-за моей маленькой жены-тори.
Марион задумчиво потер подбородок.
– Я знал семью ее матери. Равенали были замечательными людьми. Обеих, Мари и Изольды, уже нет в живых… – Он посмотрел на своего молодого офицера. – Твоя жена, должно быть, была одинока до того, как вышла за тебя замуж. Я также встречал несколько раз Тео Дево и его сестру Клод. – Он неприязненно поморщился – Едва ли они могли предложить ей достаточное утешение.
Вспомнив угрюмую старую деву и напыщенного офицера королевской милиции, Квинт ответил:
– Я предоставил ей удобные средства избавления. Она же предпочла искать утешение в своем одиночестве в другом месте.
Марион знал, что лучше оставить эту тему. Квинтин был одним из его лучших людей, холодным и невозмутимым под огнем Марион знал, что он несколько лет был шпионом, пока не был выдан англичанам. Выдан своей собственной женой. Сколько же таких трагедий породила эта война? Он снова сосредоточился на карте.
– Я читал донесение Грина, – сказал Квинтин, окидывая взглядом лагерь. Голые кусты и поросшие мхом кипарисы выглядели угрожающе, особенно в ледяном холоде зимы.
– Что ты думаешь о нашем новом командующем на Юге? – спросил Марион.
Квинт почесал ребра через грязную куртку из оленьей кожи. Боже, чтобы он только не отдал за ванну…
– У старика Нейта Грина по крайней мере больше мозгов, чем у этого идиота Гейтса.
Слабая улыбка заиграла на губах Мариона.
– Господь не посчитал нужным одарить Горацио Гейтса слишком большой сообразительностью, ни военной, ни какой-нибудь другой. Каждое заранее подготовленное сражение давалось ему дорогой ценой – огромными потерями. Даже когда он выигрывал, это были пирровы победы. У британцев на южном фронте больше хорошо обученных солдат, а у патриотов, увы, их недостаточно. Генерал Грин понимает, что не может позволить сейчас добиваться победы такой ценой.
– Он проявляет осторожность. Видит бог, ему нельзя терять людей, ибо у него и так их слишком мало. Я очень хочу, чтобы этот человек понял, какую важную роль в его стратегии играют партизаны. Он не может победить без нас.
– Не волнуйся, капитан. Не победит, – сухо ответил Марион.
Глава семнадцатая
Декабрь 1780 года
Саванна
Мадлен, белая, как полотно, сидела у огня. Несмотря на то, что день был прохладным, ее кожа блестела от испарины. Нел прикладывала влажное полотенце ко лбу своей госпожи, кудахча, как наседка, пока кухонная прислуга выносила тазик и его содержимое из столовой.
– Ну вот, теперь вам станет легче. Должно быть, вы что-то съели за завтраком.
Мадлен усмехнулась, беря полотенце из рук Нел.
– Я выпила только чаю и съела две сухие ячменные лепешки, так что завтрак тут ни при чем. Думаю, мы все знаем, что беспокоит меня, не так ли, Нел?
– Вы счастливы или нет? – Добродушное лицо служанки выражало любовь и заботу, которые светились в ее темных глазах.
– Я не знаю, в самом деле. Я…
– Значит, слухи верны. Ты беременна, – прервал ее Роберт, входя в столовую. Он изучал ее с большим интересом, чем проявлял к ней все время ее замужества.
Мадлен отпустила Нел, но не поднялась, чтобы приветствовать своего свекра. Она осталась сидеть в конце огромного обеденного стола, подальше от буфета, уставленного жаренным мясом, овсянкой, сливками, пирожными и яйцами. Она смотрела, как он, прямой и негнущийся, как высохшая палка, подошел к столу и сел во главе его. Слуга начал наполнять его тарелку, хотя все знали, что он в состоянии проглотить не больше, чем она. Его волевое, когда-то красивое лицо было обезображено изнуряющей болезнью: кожа мешками висела под глазами и на щеках. Он уставился на нее лихорадочно горящими глазами. Слуга поставил перед ним тарелку, налил чай в чашку и повинуясь повелительному жесту Роберта, вышел из комнаты.
– Ты не ответила, Мадлен. Ты довольна, что носишь наследника Блэкхорн-Хилла? – Он ждал, словно коршун, сидящий на вершине дуба, глядя на нее, как на жирного кролика, пойманного в открытом поле.
– Это единственное, что вас волнует, – ваш драгоценный наследник для всего этого? – Она обвела рукой роскошную комнату с хрустальными канделябрами, французскими шелковыми обоями и турецкими коврами.
Мадлен сжала в руке фарфоровую чашку, испытывая безумное желание швырнуть это изящное изделие в ненавистного человека, сидящего с таким высокомерием на противоположном конце стола.
Его лицо потемнело.
– Если бы у Квинтина Блэкхорна была бы хоть капля совести и чувство долга, он был бы здесь и занимался делами, а не воевал против короля и страны как мятежник и предатель! Но по крайней мере хотя бы одну обязанность он за свою жалкую, никчемную жизнь выполнил должным образом. – Он помолчал, затем его холодные глаза пронзили ее. – Или нет? Интересно, смею ли я надеяться, что везение Блэкхорнов с женами настолько продвинулось?
– На что вы намекаете?
Его смех был резок и отвратителен:
– Только на то, что ребенок может быть Эндрю, не Квинтина.
Она поборола приступ тошноты.
– Вы выглядите точно так же, как Квинт со своими низкими обвинениями, возмутительно даже говорить об этом. Ребенок, которого я ношу, – моего мужа. И никого больше.
Он пожал плечами и откусил кусочек зажаренной куропатки.
– Жаль. Я бы охотнее воспринял потомство Эндрю.
– Потому, что он стойкий роялист, или потому, что Квинт не ваш сын. – Она смело глядела на него, радуясь, что может, наконец, высказать все ему в глаза.
– Значит, он сказал тебе, не так ли? – констатировал Роберт, вытирая рот накрахмаленной салфеткой. Его глаза так потемнели, что стали казаться черными, а бледное лицо светилось, как маска смерти. – Этот ублюдок не рассказывал об этом ни единой живой душе. Я ясно дал ему понять, когда ему было еще семь лет, каковы будут последствия, если он позволит просочиться слухам о семейном позоре. Если ты сделаешь это, то тебе также придется сильно пожалеть.
– Ваш сын уже угрожал мне, Роберт. – Она не удержалась, чтобы не акцентировать слова «ваш сын», просто назло ему.
Его лицо из бледного стало апоплексически пунцовым.
– Этот предатель не мой сын и никогда не был им. Наконец-то он показал свою истинную сущность – подонок, вместе с другими подонками участвующий в глупом, безнадежном деле. Я скорее соглашусь увидеть, как его пристрелят, чем позволю ему хоть ногой ступить в Блэкхорн-Хилл.
Мадлен почувствовала, что его ненависть хлещет ее, как ураганный ветер.
– Если вы так презираете его, почему же не отреклись от него и не сделали Эндрю своим наследником? Теперь Квинт дал вам для этого хороший предлог, хотя до того, как открылось его предательство, он был образцовым сыном.
Его лицо, казалось, обессилело, так, как и его тело, которое, наполовину поднявшись было со стула, снова рухнуло на мягкое сиденье.
– Отречься от него – значит публично признать, что она сделала со мной. Никогда. Никогда… – Он быстро взял себя в руки и уже снова смотрел на нее холодным, мрачным взглядом. – Просто дай мне наследника для моей империи. Мне наплевать, чей он, – этого никчемного ублюдка или нет – просто наследника, которого я мог бы назвать Блэкхорном!
Проведя бессонную ночь и беспокойное утро, Мадлен, оделась в одно из своих лучших платьев из оранжевой парчи, собранной в стиле «полонез» и открывающей черные нижние юбки. Надев на голову черный шелковый капор и завязав ленты под подбородком, она почувствовала, что это придало ее внешности оттенок угрюмости. Погода на дворе соответствовала настроению. Холодный моросящий дождь превратил улицы в такое болото, что Мадлен смирилась с тем, что ей придется надеть неуклюжие деревянные башмаки, чтобы предохранить шелковые туфли от грязи и потоков воды.
«Скоро я уже не смогу надевать эти громоздкие вещи. Что я тогда буду делать? Слоняться по дому, как поросная свинья?» Она, конечно, знала подобающий для истинной леди ответ: сидеть дома и не показываться на публике, пока не родится ребенок.
Так что лучше было выходить сейчас, пока обстоятельства еще позволяли. Мадлен нуждалась в том, чтобы поговорить с сочувствующей подругой. Во всей Саванне у нее была только одна подруга – леди Барбара Карузерс.
Когда ее ввели в гостиную Карузерсов, Мадлен застала Барбару сидящей за маленьким чиппендейлским столом с колодой разложенных перед ней игральных карт и озабоченным выражением на лице. Но это выражение немедленно сменилось радостью, как только она увидела гостью. Барбара бросила карты, встала и, расправив свои бирюзовые шелковые юбки, бросилась через большую комнату приветствовать ее.
– Мадлен, как давно тебя не было. Ты теперь выглядишь лучше. Я надеюсь, что болезнь старого угрюмого Роберта не заразна.
Мадлен обняла подругу и рассмеялась помимо воли:
– Уверяю тебя, Барбара, что свою болезнь я подхватила не от моего свекра. Я жду ребенка.
Барбара держала Мадлен на длину вытянутых рук и разглядывала синеватые круги у нее под глазами.
– Как ты себя чувствуешь? Когда ребенок должен появиться на свет?
– Меня немного тошнит, и я быстро устаю, а в остальном… – Она пожала плечами, присаживаясь рядом с Барбарой на софу с изогнутыми ножками. Ее лицо залил теплый румянец, когда она отвечала на второй вопрос. – Ребенок должен появиться в конце июня. – Словно предвосхищая мысленные подсчеты подруги она поспешила добавить. – Квинт навестил меня спустя несколько дней после того, как помог своему другу-мятежнику убежать с тюремного корабля. У нас была последняя ночь. Возможно, самая последняя в нашей жизни.
– Ну что ж, он, без сомнения, оставил бесценный сувенир, – улыбнувшись, сказала Барбара, позвонив кухарке. – Сейчас время чая, а тебе просто необходимо иметь немного мяса на этих птичьих косточках, моя дорогая.
Мадлен слабо рассмеялась.
– Мы, Дево, может быть и маленькие, но выносливые. Со мной будет все в порядке, Барбара. Доктор Уизерспун уверяет меня, что аппетит скоро вернется ко мне.
– Чепуха, что мужчины понимают? Я хочу, чтобы ты выпила немного горячего очень сладкого чая, – сказала она, откалывая кусочки от сахарной головы, которую служанка положила передними. Чайный поднос был наполнен всевозможными пирожными, пудингами и кремами. – Ешь! – Она положила на тарелку сладостей и ждала, как мать, балующая своего ребенка, пока Мадлен не откусила.
Несколько минут, они сосредоточенно жевали, затем Барбара спросила:
– Ты хочешь ребенка Квинтина, Мадлен? Янтарные глаза Мадлен уставились в чашку, словно ища там ответа на вопрос.
– Это странно, но, несмотря на его грубости, оскорбления, измену нашему делу, – да, я безумно хочу его ребенка. Быть может, это все, что останется у меня от него, когда закончится эта проклятая война.
– Ты любишь его, верно? Нет, нет, не возражай. Я понимаю лучше, чем ты думаешь, как можно полюбить человека, с которым тебя разделяет пропасть. – Выражение бесконечной грусти появилось на ее лице, когда она подумала о Девоне.
– Значит, ты была влюблена?
Это была тема, которую прямолинейная и любящая пошутить леди Барбара еще никогда не затрагивала с Мадлен.
– О, десятки раз, но не настолько серьезно, чтобы решиться на брак, – ответила она, умалчивая о своей глубоко запрятанной боли. У Мадлен сейчас достаточно своих неприятностей, чтобы взвалить на нее еще этот груз. – Представляю как эта новость обрадовала старого Роберта, – добавила Барбара, желая сменить тему.
Лицо Мадлен стало каменным.
– Я могла полюбить мужчину, который не отвечает на мои нежные чувства, по мне по-прежнему ненавистна идея быть племенной кобылой славного имени Блэкхорнов. Все, что волнует Роберта, – его внук.
– Сделай назло ему, роди ему внучку, – сказала Барбара, вытирая рот салфеткой.
Мадлен улыбнулась:
– Да, это доконало бы его. С тех пор как Квинт сбежал и за его голову назначили цену, Роберт неизменно пребывает в состоянии рычащей злости. Даже Эндрю не удается успокоить его.
– Это едва ли удивительно, – пробормотала Барбара себе под нос.
Но Мадлен услышала и почувствовала себя обязанной защитить его.
– Я не понимаю, почему ты так неприязненно реагируешь всякий раз, когда упоминается имя Эндрю. И когда он заходит, ты бываешь с ним открыто груба. Он, в конце концов, лучший друг Монти.
– Да, Эндрю Блэкхорн просто образец совершенства. Я удивлена, что старый Роберт не сделал его своим наследником, когда Квинт убежал к мятежникам. Монти не раз упоминал об этом. Вот ты мучаешься вопросом, кто мог выдать твоего мужа, Мадлен. Кто от этого больше выигрывает, как не дорогой кузен Эндрю?
– Барбара! Это ужасно. – Мадлен со стуком поставила свою чашку.
– Разве?
– Да, – сердито ответила Мадлен. – А кроме того, как он мог сделать это? Он ничего не знал о плане спасения Соломона Торреса. В те дни он даже не приближался к нашему городскому дому. Барбара прикусила губу от досады:
– Мы знаем наверняка, что ты не делала этого.
– Я узнала о плане в тот вечер, когда был бал у губернатора Райта. – Спокойные, янтарные глаза твердо встретились с глазами Барбары.
– Ты все время знала, что он шпион мятежников, и молчала? Бог мой, нет сомнений, что ты любишь его.
– Довольно безнадежно, не так ли? Изменница по доверенности, если хочешь.
– Ты просто любящая женщина, а любовь не знает политики.
– Роберт живет и дышит политикой. О, Барбара, его просто гложет ненависть. Я, как ты, удивлена, что он не лишил Квинта наследства.
Барбару передернуло.
– Не могу себе представить, как можно жить с этим старым мерзавцем. Как ты выносишь его.
– Временами бывает нелегко, но новость о ребенке немного смягчила его.
В этот момент открылась дверь и вошел Монти, великолепный в своей красной униформе.
– А, очаровательная госпожа Блэкхорн. Я хотел засвидетельствовать вам свое почтение, прежде чем покину вас на вечер. – Он церемонно прикоснулся губами к руке Мадлен, затем поцеловал сестру в щеку. Не жди меня, киска. Я вернусь поздно. Славная игра намечается сегодня у майора Саутли.
– Пожалуйста, будь немного осмотрительнее в игре, Монти, – мягко сказала Барбара.
Он снисходительно усмехнулся:
– Горшок котел сажей корил. Мне кажется, я припоминаю, как наша дорогая мамочка что-то писала мне о тебе и нескольких игорных домах в Лондоне…
Брат и сестра обменялись сдержанными взглядами, затем Монтгомери Карузерс, седьмой барон Рушкрофт, официально поклонился обеим дамам и вышел из комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44