Они ведь готовы платить за это. Много ли в Англии
гувернанток, получающих сотню в год? Кроме того, какой прок от
моих волос? Некоторым даже идет короткая стрижка, может, пойдет
и мне? На следующий день я подумала, что совершила ошибку, а
еще через день перестала в этом сомневаться. Я уже собиралась,
подавив чувство гордости, пойти снова в агентство, чтобы
узнать, не занято ли еще это место, как вдруг получаю письмо от
этого самого джентльмена. Вот оно, мистер Холмс, я прочту его.
"Медные буки", близ Винчестера.
Дорогая мисс Хантер!
Мисс Стопер любезно согласилась дать мне ваш адрес, и я
пишу вам из дома, желая осведомиться, не переменили ли вы свое
решение. Моя жена очень хочет, чтобы вы приехали к нам, - я
описал ей вас, и вы ей страшно понравились. Мы готовы платить
вам десять фунтов в месяц, то есть сто двадцать в год в
качестве компенсации за те неудобства, которые могут причинить
наши требования. Да они не так уж и суровы. Моя жена очень
любит цвет электрик, и ей хотелось бы, чтобы вы надевали платье
такого цвета по утрам. Вам совершенно незачем тратиться на
подобную вещь, поскольку у нас есть платье моей дорогой дочери
Алисы (ныне пребывающей в Филадельфии), думаю, оно будет вам
впору. Полагаю, что и просьбу занять определенное место в
комнате или выполнить какое-либо иное поручение вы не сочтете
чересчур обременительной. Что же касается ваших волос, то
их действительно очень жаль: даже во время нашей краткой беседы
я успел заметить, как они хороши, но тем не менее я вынужден
настаивать на этом условии. Надеюсь, что прибавка к жалованью
вознаградит вас за эту жертву. Обязанности в отношении ребенка
весьма несложны. Пожалуйста, приезжайте, я встречу вас в
Винчестере. Сообщите каким поездом вы прибудете. Искренне ваш
Джефро Рукасл".
Вот какое письмо я получила, мистер Холмс, и твердо решила
принять предложение. Однако, прежде чем сделать окончательный
шаг, мне хотелось бы услышать ваше мнение.
- Что ж, мисс Хантер, коли вы решились, значит, дело
сделано, - улыбнулся Холмс.
- А вы не советуете?
- Признаюсь, место это не из тех, что я пожелал бы для
своей сестры.
- А что все-таки под этим кроется, мистер Холмс?
- Не знаю. Может, у вас есть какие-либо соображения?
- Я думаю, что мистер Рукасл - добрый, мягкосердечный
человек. А его жена, наверное, немного сумасшедшая. Вот он и
старается держать это в тайне, опасаясь, как бы ее не забрали в
дом для умалишенных, и потворствует ее причудам, чтобы с ней не
случился припадок.
- Может быть, может быть. На сегодняшний день это самое
вероятное предположение. Тем не менее место это вовсе не для
молодой леди.
- Но деньги, мистер Холмс, деньги!
- Да, конечно, жалованье хорошее, даже слишком хорошее.
Вот это меня и тревожит. Почему они дают сто двадцать фунтов,
когда легко найти человека и за сорок? Значит, есть какая-то
веская причина.
- Вот я и подумала, что, если расскажу вам все
обстоятельства дела, вы позволите мне в случае необходимости
обратиться к вам за помощью. Я буду чувствовать себя гораздо
спокойнее, зная, что у меня есть заступник.
- Можете вполне на меня рассчитывать. Уверяю вас, ваша
маленькая проблема обещает оказаться наиболее интересной за
последние месяцы. В деталях определенно есть нечто
оригинальное. Если у вас появятся какие-либо подозрения или
возникнет опасность...
- Опасность? Какая опасность?
- Если бы опасность можно было предвидеть, то ее не нужно
было бы страшиться, - с самым серьезным видом пояснил Холмс.
- Во всяком случае, в любое время дня и ночи шлите телеграмму,
и я приду вам на помощь.
- Тогда все в порядке. - Выражение озабоченности исчезло
с ее лица, она проворно поднялась. - Сейчас же напишу мистеру
Рукаслу, вечером остригу мои бедные волосы и завтра отправлюсь
в Винчестер.
Скупо поблагодарив Холмса и попрощавшись, она поспешно
ушла.
- Во всяком случае, - сказал я, прислушиваясь к ее
быстрым, твердым шагам на лестнице, - она производит
впечатление человека, умеющего за себя постоять.
- Ей придется это сделать, - мрачно заметил Холмс. - Не
сомневаюсь, через несколько дней мы получим от нее известие.
Предсказание моего друга, как всегда, сбылось. Прошла
неделя, в течение которой я неоднократно возвращался мыслями к
нашей посетительнице, задумываясь над тем, в какие дебри
человеческих отношений может завести жизнь эту одинокую
женщину. Большое жалованье, странные условия, легкие
обязанности - во всем этом было что-то неестественное, хотя я
абсолютно был не в состоянии решить, причуда это или какой-то
замысел, филантроп этот человек или негодяй. Что касается
Холмса, то он подолгу сидел, нахмурив лоб и рассеянно глядя
вдаль, но когда я принимался его расспрашивать, он лишь махал в
ответ рукой.
- Ничего не знаю, ничего! - раздраженно восклицал он. -
Когда под рукой нет глины, из чего лепить кирпичи?
Телеграмма, которую мы получили, прибыла поздно вечером,
когда я уже собирался лечь спать, а Холмс приступил к опытам,
за которыми частенько проводил ночи напролет. Когда я уходил к
себе, он стоял, наклонившись над ретортой и пробирками; утром,
спустившись к завтраку, я застал его в том же положении. Он
открыл желтый конверт и, пробежав взглядом листок, передал его
мне.
- Посмотрите расписание поездов, - сказал он и
повернулся к своим колбам.
Текст телеграммы был кратким и настойчивым:
"Прошу быть гостинице "Черный лебедь" Винчестере завтра
полдень. Приезжайте! Не знаю, что делать. Хантер".
- Поедете со мной? - спросил Холмс, на секунду отрываясь
от своих колб.
- С удовольствием.
- Тогда посмотрите расписание.
- Есть поезд в половине десятого, - сказал я, изучая
справочник. - Он прибывает в Винчестер в одиннадцать тридцать.
- Прекрасно. Тогда, пожалуй, я отложу анализ ацетона,
завтра утром нам может понадобиться максимум энергии.
В одиннадцать утра на следующий день мы уже были на пути к
древней столице Англии. Холмс всю дорогу не отрывался от газет,
но после того как мы переехали границу Хампшира, он отбросил их
принялся смотреть в окно. Стоял прекрасный весенний день,
бледно-голубое небо было испещрено маленькими кудрявыми
облаками, которые плыли с запада на восток. Солнце светило
ярко, и в воздухе царило веселье и бодрость. На протяжении
всего пути, вплоть до холмов Олдершота, среди яркой весенней
листвы проглядывали красные и серые крыши ферм.
- До чего приятно на них смотреть! - воскликнул я с
энтузиазмом человека, вырвавшегося из туманов Бейкер-стрит.
Но Холмс мрачно покачал головой.
- Знаете, Уотсон, - сказал он, - беда такого мышления,
как у меня, в том, что я воспринимаю окружающее очень
субъективно. Вот вы смотрите на эти рассеянные вдоль дороги
дома и восхищаетесь их красотой. А я, когда вижу их, думаю
только о том, как они уединенны и как безнаказанно здесь можно
совершить преступление.
- О Господи! - воскликнул я. - Кому бы в голову пришло
связывать эти милые сердцу старые домики с преступлением?
- Они внушают мне страх. Я уверен, Уотсон, - и
уверенность эта проистекает из опыта, - что в самых
отвратительных трущобах Лондона не свершается столько страшных
грехов, сколько в этой восхитительной и веселой сельской
местности.
- Вас прямо страшно слушать.
- И причина этому совершенно очевидна. То, чего не в
состоянии совершить закон, в городе делает общественное мнение.
В самой жалкой трущобе крик ребенка, которого бьют, или драка,
которую затеял пьяница, тотчас же вызовет участие или гнев
соседей, и правосудие близко, так что единое слово жалобы
приводит его механизм в движение. Значит, от преступления до
скамьи подсудимых - всего один шаг, А теперь взгляните на эти
уединенные дома - каждый из них отстоит от соседнего на добрую
милю, они населены в большинстве своем невежественным
бедняками, которые мало что смыслят в законодательстве.
Представьте, какие дьявольски жестокие помыслы и
безнравственность тайком процветают здесь из года в год. Если
бы эта дама, что обратилась к нам за помощью, поселилась в
Винчестере, я не боялся бы за нее. Расстояние в пять миль от
города - вот где опасность! И все-таки ясно, что опасность
угрожает не ей лично.
- Понятно. Если она может приехать в Винчестер встретить
нас, значит, она в состоянии вообще уехать.
- Совершенно справедливо. Ее свобода передвижения не
ограничена.
- В чем же тогда дело? Вы нашли какое-нибудь объяснение?
- Я придумал семь разных версий, и каждая из них
опирается на известные нам факты. Но какая из них правильная,
покажут новые сведения, которые, не сомневаюсь, нас ждут. А вот
и купол собора, скоро мы узнаем, что же хочет сообщить нам мисс
Хантер.
"Черный лебедь" оказался уважаемой в городе гостиницей на
Хайд-стрит, совсем близко от станции, там мы и нашли молодую
женщину. Она сидела в гостиной, на столе нас ждал завтрак.
- Я рада, что вы приехали, - серьезно сказала она. -
Большое спасибо. Я в самом деле не знаю, что делать. Мне
страшно нужен ваш совет.
- Расскажите же, что случилось.
- Сейчас расскажу, я должна спешить, потому что обещала
мистеру Рукаслу вернуться к трем. Он разрешил мне съездить в
город нынче утром, хотя ему, конечно, неведомо зачем.
- Изложите все по порядку. - Холмс вытянул свои длинные
ноги в сторону камина и приготовился слушать.
Прежде всего должна сказать, что, в общем, мистер и миссис
Рукасл встретили меня довольно приветливо. Ради справедливости
об этом следует упомянуть. Но понять их я не могу, и это не
дает мне покоя.
- Что именно?
- Их поведение. Однако все по порядку. Когда я приехала,
мистер Рукасл встретил меня на станции и повез в своем экипаже
в "Медные буки". Поместье, как он и говорил, чудесно
расположено, но вовсе не отличается красотой: большой
квадратный дом, побеленный известкой, весь в пятнах и подтеках
от дождя и сырости. С трех сторон его окружает лес, а с фасада
- луг, который опускается к дороге на Саутгемптон, что
проходит примерно ярдах в ста от парадного крыльца. Участок
перед домом принадлежит мистеру Рукаслу, а леса вокруг -
собственность лорда Саутертона. Прямо перед домом растет
несколько медных буков, отсюда и название усадьбы.
Мой хозяин, сама любезность, встретил меня на станции и в
тот же вечер познакомил со своей женой и сыном. Наша с вами
догадка, мистер Холмс, оказалась неверной: миссис Рукасл не
сумасшедшая. Молчаливая бледная женщина, она намного моложе
своего мужа, на вид ей не больше тридцати, в то время как ему
дашь все сорок пять. Из разговоров я поняла, что они женаты лет
семь, что он остался вдовцом и что от первой жены у него одна
дочь - та самая, которая в Филадельфии. Мистер Рукасл по
секрету сообщил мне, что уехала она из-за того, что испытывала
какую-то непонятную антипатию к мачехе. Поскольку дочери никак
не менее двадцати лет, то я вполне представляю, как неловко она
чувствовала себя рядом с молодой женой отца.
Миссис Рукасл показалась мне внутренне столь же бесцветным
существом, сколь и внешне. Она не произвела на меня никакого
впечатления. Пустое место. И сразу заметна ее страстная
преданность мужу и сыну. Светло-серые глаза постоянно блуждают
от одного к другому, подмечая их малейшее желание и по
возможности предупреждая его. Мистер Рукасл тоже в присущей ему
грубовато-добродушной манере неплохо к ней относится, и в целом
они производят впечатление благополучной пары. Но у женщины
есть какая-то тайна. Она часто погружается в глубокую
задумчивость, и лицо ее становится печальным. Не раз я
заставала ее в слезах. Порой мне кажется, что причиной этому -
ребенок, ибо мне еще ни разу не доводилось видеть такое
испорченное и злобное маленькое существо. Для своего возраста
он мал, зато у него несоразмерно большая голова. Он то
подвержен припадкам дикой ярости, то пребывает в состоянии
мрачной угрюмости. Причинять боль любому слабому созданию -
вот единственное его развлечение, и он выказывает недюжинный
талант в ловле мышей, птиц и насекомых. Но о нем незачем
распространяться, мистер Холмс, он не имеет отношения к нашей
истории.
- Мне нужны все подробности, - сказал Холмс, -
представляются они вам относящимися к делу или нет.
- Постараюсь ничего не пропустить. Что мне сразу не
понравилось в этом доме, так это внешность и поведение слуг. Их
всего двое, муж и жена. Толлер, так зовут слугу, - грубый,
неотесанный человек с серой гривой и седыми бакенбардами, от
него постоянно несет спиртным. Я дважды видела его совершенно
пьяным, но мистер Рукасл, по-моему, не обращает на это
внимания. Жена Толлера - высокая сильная женщина с сердитым
лицом, она так же молчалива, как миссис Рукасл, но гораздо
менее любезна. Удивительно неприятная пара! К счастью, большую
часть времени я провожу в детской и в моей собственной комнате,
они расположены рядом.
В первые дни после моего приезда в "Медные буки" все шло
спокойно. На третий день сразу после завтрака миссис Рукасл
что-то шепнула своему мужу.
- Мы очень обязаны вам, мисс Хантер, - поворачиваясь ко
мне, сказал он, - за снисходительность к нашим капризам, вы
ведь даже остригли волосы. Право же, это ничуть не испортило
вашу внешность. А теперь посмотрим, как вам идет цвет электрик.
У себя на кровати вы найдете платье, и мы будем очень
благодарны, если вы согласитесь его надеть.
Платье, которое лежало у меня в комнате, весьма
своеобразного оттенка синего цвета, сшито было из хорошей
шерсти, но, сразу заметно, уже ношенное. Сидело оно
безукоризненно, как будто его шили специально для меня. Когда я
вошла, мистер и миссис Рукасл выразили восхищение, но мне их
восторг показался несколько наигранным. Мы находились в
гостиной, которая тянется по всему фасаду дома, с тремя
огромными окнами, доходящими до самого пола. Возле среднего
окна спинкой к нему стоял стул. Меня усадили на этот стул, а
мистер Рукасл принялся ходить взад и вперед по комнате и
рассказывать смешные истории. Вы представить себе не можете,
как комично он рассказывал, и я хохотала до изнеможения. Миссис
Рукасл чувство юмора, очевидно, чуждо, она сидела, сложив на
коленях руки, с грустным и озабоченным выражением на лице, так
ни разу и не улыбнувшись. Примерно через час мистер Рукасл
вдруг объявил, что пора приступать к повседневным обязанностям
и что я могу переодеться и пойти в детскую к маленькому
Эдуарду.
Два дня спустя при совершенно таких же обстоятельствах вся
эта сцена повторилась. Снова я должна была переодеться, сесть у
окна и хохотать над теми забавными историями, неисчислимым
запасом которых обладал мой хозяин. И рассказчиком он был
неподражаемым. Затем он дал мне какой-то роман в желтой обложке
и, подвинув мой стул так, чтобы моя тень не падала на страницу,
попросил почитать ему вслух. Я читала минут десять, начав
где-то в середине главы, а потом он вдруг перебил меня, не дав
закончить фразы, и велел пойти переодеться.
Вы, конечно, понимаете, мистер Холмс, как меня удивил этот
спектакль. Я заметила, что они настойчиво усаживали меня, чтобы
я оказалась спиной к окну, поэтому я решила во что бы то ни
стало узнать, что происходит на улице. Сначала это не
представлялось возможным, но потом мне пришла в голову
счастливая мысль: у меня был осколок ручного зеркальца, и я
спрятала его в носовой платок. В следующий раз, в самый разгар
веселья, я приложила носовой платок к глазам и, чуть-чуть
приспособившись, сумела рассмотреть все, что находилось позади.
Признаться, я была разочарована. Там не было ничего.
По крайней мере так было на первый взгляд. Но,
присмотревшись, я заметила на Саутгемптонской дороге невысокого
бородатого человека в сером костюме. Он смотрел в нашу сторону.
Дорога эта очень оживленная, на ней всегда полно народу. Но
этот человек стоял, опершись на ограду, и пристально
вглядывался в дом. Я опустила платок и увидела, что миссис
Рукасл испытующе смотрит на меня. Она ничего не сказала, но, я
уверена, поняла, что у меня зеркало и я видела, кто стоит перед
домом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145