Дайте мне дело! Дайте мне сложнейшую
проблему, неразрешимую задачу, запутаннейший случай - и я
забуду про искусственные стимуляторы. Я ненавижу унылое,
однообразное течение жизни. Ум мой требует напряженной
деятельности. Именно поэтому я и выбрал для себя свою
уникальную профессию, точнее, создал ее, потому что второго
Шерлока Холмса нет на свете.
- Единственный на весь мир частный детектив? - спросил
я, поднимая брови.
- Единственный частный детектив-консультант, - ответил
Шерлок Холмс. - Последняя и высшая инстанция. Когда Грегсон,
Лестрейд или Этелни Джонс в тупике, а это их нормальное
состояние, они немедленно зовут меня. Я знакомлюсь с
подробностями дела и высказываю свое мнение, мнение
специалиста. Я не ищу славы. Когда мне удается распутать дело,
мое имя не фигурирует в газетах. Я вижу высшую награду в самой
работе, в возможности применить на практике мой метод. Вы,
Уотсон, хорошо его знаете. Вспомните хотя бы дело Джефферсона
Хоупа.
- Да, помню, - ответил я, смягчаясь. - Интереснейший
случай. Я даже написал о нем нечто вроде повести под
интригующим названием: "Этюд в багровых тонах".
- Я видел вашу повесть, - без энтузиазма покачал головой
Холмс. - И, должен признаться, не могу поздравить вас с
успехом. Расследование преступления - точная наука, по крайней
мере должно ею быть. И описывать этот вид деятельности надо в
строгой, бесстрастной манере. А у вас там сантименты. Это все
равно что в рассуждение о пятом постулате Эвклида включить
пикантную любовную историю.
- Но там действительно была романтическая история! -
запротестовал я. - Я просто строго придерживался фактов.
- Кое о чем можно было и умолчать или хотя бы соблюдать
меру в изложении фактов. Единственное, что заслуживает внимания
в этом деле, - цепь рассуждений от следствия к причине. Это и
привело к успешному раскрытию дела.
Меня рассердили эти слова - ведь я описал дело Холмса
чтобы сделать ему приятное. И еще меня раздражал его эгоизм, в
угоду которому надо было бы каждую строку моей книжки посвятить
его бесценному методу. Прожив с моим другом на Бейкер-стрит
несколько лет, я не раз подмечал в нем некоторое тщеславие,
скрывавшееся под его обычной сдержанной и наставительной
манерой. Однако я ничего не ответил ему, а сидел, покачивая
больной ногой, из которой не так давно извлекли пулю,
выпущенную из афганского ружья, и, хотя рана не мешала ходить,
нога к перемене погоды всякий раз ныла.
- С недавних пор я стал участвовать в раскрытии
преступлений на континенте, - сказал немного погодя Холмс,
набивая свою любимую эпиковую трубку. - На прошлой неделе ко
мне обратился за советом Франсуа ле Виллар, который, как вы,
вероятно, знаете, выдвинулся за последнее время в число лучших
сыщиков Франции. Он обладает замечательно быстрой интуицией,
свойственной кельтской расе, но для первоклассного сыщика он
недостаточно сведущ в специальных областях нашего искусства.
Дело касалось одного завещания и содержало несколько интересных
деталей. Я напомнил Виллару два подобных случая - один
расследовался в 1857 году в Риге, другой - в 1871-м в
Сент-Луисе. И это дало ему ключ к решению. Сегодня утром я
получил от него письмо, в котором он благодарит меня за помощь.
Говоря это, он протянул мне сложенный вдвое лист бумаги
иностранного производства, который, как я заметил, пестрел
словами magnifique, coup-de-maitre и tour de force1,
свидетельствующими о горячем восхищении француза.
- Он пишет вам, как ученик учителю, - сказал я.
- Он переоценивает мою помощь, - заметил Холмс
безразлично. - Он сам очень способный человек и обладает по
меньшей мере двумя из трех качеств, необходимых идеальному
детективу он умеет наблюдать и на основе наблюдений строить
выводы. Ему пока еще не хватает знаний, но со временем и это
придет. Он сейчас переводит на французский мои брошюры.
- А вы разве пишете?
- Есть грех, - рассмеялся Холмс. - Я написал несколько
небольших работ. Одна из них под названием "Определение сортов
табака по пеплу" описывает сто сорок сортов сигарного,
сигаретного и трубочного табака. К ней приложены цветные
фотографии, показывающие разные виды пепла. Табачный пепел -
одна из самых частых улик. Иногда очень важная. Если, например,
вы можете точно сказать, что человек, совершивший убийство,
курит индийский табак, то круг поисков, естественно, сужается.
Для опытного глаза разница между черным пеплом трихинопольского
табака и белыми хлопьями "птичьего глаза" так же велика, как
между картошкой и капустой.
- У вас поразительная способность замечать мелочи, -
сказал я.
- Просто я понимаю их важность. Или вот еще работа об
отпечатках следов, в ней говорится об использовании гипса для
сохранения отпечатка. Одно небольшое исследование посвящено
влиянию профессий на форму руки, в ней даны литографии рук
кровельщика, моряка, пробочника, композитора, ткача и
шлифовальщика алмазов. Это исследование представляет собой
большой практический интерес для детектива, относящегося к
своей профессии как к науке. Оно особенно полезно, когда нужно
опознать труп или определить занятие преступника. Но я вижу,
что злоупотребляю вашим терпением, оседлав любимого конька.
- Нисколько! - горячо запротестовал я. - Мне все это в
высшей степени интересно, особенно потому, что я своими глазами
видел практическое применение ваших знаний. Вот вы упомянули
сейчас умение наблюдать и умение делать выводы. А мне казалось,
что это - почти одно и то же.
- Нет, это разные вещи, - ответил Шерлок Холмс, с
наслаждением откидываясь на мягкую спинку кресла и выпуская из
трубки толстые сизые кольца дыма. - Вот, например, наблюдение
показало мне, что утром вы были на почте на Уигмор-стрит, а
умение логически мыслить позволило сделать вывод, что вы ходили
туда посылать телеграмму.
- Поразительно! - воскликнул я. - Вы правы. Но должен
признаться, я не понимаю, как вы догадались. Я зашел на почту
случайно и не помню, чтобы кому-нибудь говорил об этом.
- Проще простого, - улыбнулся Шерлок Холмс моему
недоумению. - Так просто, что и объяснять нечего. Хотя,
пожалуй, на этом примере я смог бы показать вам разницу между
умением наблюдать и умением строить умозаключения. Наблюдение
показало мне, что подошвы ваших ботинок испачканы красноватой
глиной. А у самой почты на Уигмор-стрит как раз ведутся
земляные работы. Земля вся разрыта, и войти на почту, не
испачкав ног, невозможно. Глина там особого, красноватого
цвета, какой поблизости нигде больше нет. Вот что дало
наблюдение. Остальное я вывел логическим путем.
- А как вы узнали, что я посылал телеграмму?
- Тоже просто. Мне известно, что утром вы не писали
никаких писем, ведь я все утро сидел напротив вас. А в открытом
ящике вашего бюро я заметил толстую пачку почтовых открыток и
целый лист марок. Для чего же тогда идти на почту, какие за
тем, чтобы послать телеграмму? Отбросьте все, что не могло
иметь места, и останется один-единственный факт, который и есть
истина.
- Действительно, все очень просто, - сказал я, помолчав.
- Но случай этот, как вы сами заметили, простейший. Извините
мою назойливость, но мне хотелось бы подвергнуть ваш метод
более серьезному испытанию.
- Я буду очень рад. Это избавит меня от лишней дозы
кокаина. Дайте мне любую задачу по вашему усмотрению.
- Я помню, вы говорили, что когда долго пользуются вещью,
на ней обязательно остается отпечаток личности ее владельца. И
опытный глаз многое может по ней прочесть. У меня есть часы,
они попали ко мне недавно. Будьте так добры, скажите,
пожалуйста, каковы были привычки и характер их последнего
хозяина?
Я протянул ему часы, признаться, не без тайного
удовольствия, ибо, на мой взгляд, задача была неразрешима, а
мне хотелось немножко сбить спесь с моего приятеля, чей
нравоучительный и не допускающий возражений тон меня иногда
раздражал. Он подержал часы в руке, как бы взвешивая их,
внимательно рассмотрел циферблат, потом открыл крышку и стал
разглядывать механизм, сперва просто так, а потом вооружившись
сильной двояковыпуклой лупой. Я едва удержался от улыбки, когда
Холмс, щелкнув крышкой, с разочарованным видом протянул мне
часы.
- Почти ничего нельзя сказать, - проговорил он. - Часы
недавно побывали у мастера. Он их тщательно почистил. Так что я
лишен возможности утверждать что-нибудь наверняка.
- Вы правы, - ответил я. - Перед тем как попасть ко
мне, они действительно побывали у часовщика.
Мысленно я упрекнул моего приятеля за то, что он свою
неудачу объяснил такой неубедительной отговоркой. Интересно,
что можно прочесть по нечищенным часам?
- Хотя я и не могу похвастаться результатами, но все-таки
я в них кое-что увидел, - сказал он, устремив в потолок
отрешенный взгляд. - Если я ошибусь, поправьте меня,
пожалуйста, Уотсон. Так вот, часы, по-моему, принадлежали
вашему старшему брату, а он унаследовал их от отца.
- Вас, конечно, навели на эту мысль буквы "Г. У.",
выгравированные на крышке?
- Именно. Ваша фамилия ведь начинается на "У", не так ли?
Часы были сделаны полстолетия назад, инициалы выгравированы
почти в то же время. Из этого я заключил, что часы принадлежали
человеку старшего поколения. Семейные драгоценности, насколько
мне известно, переходят от отца к старшему сыну. Вполне
вероятно, что вашего брата звали так же, как вашего отца. А ваш
отец, если мне не изменяет память, умер много лет назад. Стало
быть, до вас ими владел ваш брат.
- Да, пока все правильно, - заметил я. - А что еще вы
увидели в этих часах?
- Ваш брат был человек очень беспорядочный,
легкомысленный и неаккуратный. Он унаследовал приличное
состояние, перед ним было будущее. Но он все промотал, жил в
бедности, хотя порой ему и улыбалась фортуна. В конце концов он
спился и умер. Вот и все, что удалось мне извлечь из часов.
Расстроенный, я вскочил со стула и, хромая, зашагал по
комнате.
- Это, Холмс, в высшей степени некрасиво с вашей стороны.
Вы каким-то образом проведали о судьбе моего несчастного брата,
а теперь делаете вид, что вам это стало известно каким-то чудом
только сейчас. Я никогда не поверю, что все это рассказали вам
какие-то старые часы! Это жестоко и, уж если на то пошло,
отдает шарлатанством!
- Мой дорогой Уотсон, - сказал мягко Холмс, - простите
меня, ради Бога. Решая вашу задачу, я забыл, как близко она вас
касается, и не подумал, что упоминание о вашем брате будет
тяжело для вас. Но, уверяю вас, я ничего не знал о
существовании вашего брата до той минуты, пока не увидел часы.
- Тогда объясните мне, как вы все это узнали. Ваш рассказ
о моем брате соответствует действительности до мельчайших
подробностей.
- Счастливое совпадение. Я мог только предполагать с той
или иной степенью вероятности, но оказалось, что так все и
было.
- Но это не просто догадка?
- Разумеется, нет. Я никогда не гадаю. Очень дурная
привычка: действует гибельно на способность логически мыслить.
Вы поражены, потому что не видите хода моих мыслей, а мелкие
факты для вас не существуют. А ведь именно на них, как правило,
строится рассуждение. Вот, например, мой первый вывод - что
вашему брату была несвойственна аккуратность. Если вы
внимательно рассмотрите тыльную сторону часов, то заметите, что
футляр не только в двух местах помят, ной сильно поцарапан
чем-то твердым, например, ключом или монетами, которые ваш брат
носил в одном кармане с часами. Ясно, что не надо быть семи
пядей во лбу, чтобы предположить, что человек, обращающийся с
часами, стоящими пятьдесят гиней, таким беспардонным образом,
аккуратностью не отличается. Нетрудно также сообразить, что
если человек получил по наследству такие дорогие часы, то,
значит, и само наследство было не маленькое.
Я кивнул, чтобы показать, что слушаю его со вниманием.
- В английском ломбарде, когда берут в залог часы, номер
квитанции обычно наносят иглой на внутреннюю сторону крышки.
Это гораздо удобнее всяких ярлыков. Нет опасности, что ярлык
потеряется или что его подменят. На этих часах я разглядел при
помощи лупы не менее четырех таких номеров. Вывод - ваш брат
часто оказывался на мели. Второй вывод - время от времени ему
удавалось поправить свои дела, иначе он не смог бы выкупить
заложенные часы. Наконец, взгляните на нижнюю крышку, в которой
отверстие для ключа. Смотрите, сколько царапин, это следы
ключа, которым не сразу попадают в отверстие. У человека
непьющего таких царапин на часах не бывает. У пьяниц они есть
всегда. Ваш брат заводил часы поздно вечером, и вон сколько
отметин оставила его нетвердая рука. Что же во всем этом
чудесного и таинственного?
- Да, теперь и я вижу, что все очень просто. И сожалею,
что был несправедлив. Я должен был больше доверять вашим
исключительным способностям. Можно мне задать один вопрос: есть
ли у вас сейчас на руках какое-нибудь интересное дело?
- Нет. Отсюда и кокаин. Я не могу жить без напряженной
умственной работы. Исчезает цель жизни. Посмотрите в окно. Как
уныл, отвратителен и безнадежен мир! Посмотрите, как желтый
туман клубится по улице, обволакивая грязно-коричневые дома.
Что может быть более прозаично и грубо материально? Какая
польза от исключительных способностей, доктор, если нет
возможности применять их? Преступление скучно, существование
скучно, ничего не осталось на земле, кроме скуки.
Я открыл было рот, чтобы возразить на его тираду, но в
дверь громко постучали, и в комнату вошла хозяйка, неся на
медном подносе визитную карточку.
- Вас спрашивает молодая девушка, сэр, - обратилась
хозяйка к моему другу.
- Мисс Мэри Морстен, - ответил он. - Хм, это имя мне
незнакомо. Пригласите, пожалуйста, мисс Морстен войти, миссис
Хадсон. Не уходите, доктор. Я хочу, чтобы вы остались.
ГЛАВА II. МЫ ЗНАКОМИМСЯ С ДЕЛОМ
Мисс Морстен вошла в комнату легким, уверенным шагом,
держась спокойно и непринужденно. Это была совсем молодая
девушка, блондинка, хрупкая, изящная, одетая с безупречным
вкусом и в безупречно чистых перчатках. Но в ее одежде была
заметна та скромность, если не простота, которая наводит на
мысль о стесненных обстоятельствах. На ней было платье из
темно-серой шерсти, без всякой отделки, и маленькая шляпка того
же серого тона, которую слегка оживляло белое перышко сбоку.
Лицо ее было бледно, а черты не отличались правильностью, но
зато выражение этого лица было милое и располагающее, а большие
синие глаза светились одухотворенностью и добротой. На своем
веку я встречал женщин трех континентов, но никогда не
доводилось мне видеть лица, которое так ясно свидетельствовало
бы о благородстве и отзывчивости души. Когда мисс Морстен
садилась на стул, который Холмс предложил ей, я заметил, что
руки и губы ее дрожат, видимо, от сильного внутреннего
волнения.
- Я пришла именно к вам, мистер Холмс, - начала наша
гостья, - потому что это вы помогли моей хозяйке миссис Сесил
Форрестер распутать одну семейную историю. Она до сих пор не
может забыть вашу доброту и ваш ум.
- Миссис Сесил Форрестер? - повторил задумчиво Холмс. -
Помню, что мне действительно удалось немного помочь ей. Случай,
однако, был весьма простой.
- Миссис Форрестер о нем другого мнения. Но зато о деле,
которое привело меня к вам, вы этого не скажете. Трудно
вообразить себе ситуацию более странную и необъяснимую, чем та,
в которой я очутилась.
Холмс потер руки, и глаза у него заблестели. Он подался
вперед на своем кресле, его резко очерченные, ястребиные черты
приняли выражение самого напряженного внимания.
- Изложите ваше дело, - сказал он сухим, деловым тоном.
Я почувствовал себя неловко и, поднимаясь со стула,
сказал:
- С вашего позволения, я покину вас?
К моему удивлению, мисс Морстен остановила меня, подняв
затянутую в перчатку руку.
- Если ваш друг останется, - сказала она, - он окажет
мне неоценимую услугу.
Я опять сел, мисс Морстен продолжала:
- Вкратце дело состоит в следующем. Мой отец служил
офицером в одном полку в Индии. Когда я была совсем маленькой,
он отправил меня в Англию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145