— Как ты вошла? Когда? Я не мог тебя не заметить,— удивленно пробормотал он.
— Это одна из моих маленьких тайн. Я увезу ее с собой на память.
— Пусть будет так,— согласился Дан.— Пойдем, я все заказал.
Они сели за столик. Испас внимательно рассматривал ее. Похудела. Побледнела. Лицо словно удлинилось. Короткая модная стрижка. Она перехватила взгляд, равнодушно сказала:
— Тебе не нравится моя прическа? Что поделаешь! Уезжаю в другой мир, не хочу выглядеть деревенщиной.
— Такая прическа — и темно-синий цвет, ни одного колечка. Не узнаю тебя. Раньше ты предпочитала светлые тона.
— Надо было принимать мое приглашение. Тогда, может, и узнал бы. Не кривитесь, товарищ генеральный директор. Мы, которые из провинции, называем вещи своими именами. Было время, когда это очаровывало тебя. Теперь тебе противно. Что поделаешь, люди меняются. Когда-то я убаюкивала себя верой в то, что ты полюбил меня на всю жизнь.
— А ты? — бросил Дан.
— Я?..— Глаза Августы затуманились, сделав над собой усилие, она проговорила: — Я любила тебя по-настоящему, так, наверное, больше не смогу никогда... Но ты один виноват в том, что произошло.
— Опять я? — пробормотал в изумлении Дан.
— Конечно. Нельзя было за три года не разобраться во мне. Мужчина, полюбивший меня, должен быть готов ради меня в любой момент пожертвовать всем: политикой, профессией, карьерой, семьей... Одно время я считала тебя таким мужчиной, потому что ты умел уступать с улыбкой. Но потом, когда вновь включалось твое сознание, ты действовал по-своему, как эгоист. И при этом еще пытался меня убедить, что так, мол, надо, так справедливее! Ах, как же я ненавижу это «надо»! Кто смеет мне указывать, как надо и как не надо? Я сделаю, что задумаю, и только мне одной известно что. Так я росла, хотя и была дочерью сельского кузнеца, а не принцессой из волшебного леса. А тут вдруг — самый мой любимый человек хочет, чтобы я поступала лишь как «надо»! Это же дикость! Я перестала верить в твою любовь. Я бунтовала, искала выхода. А его не было. И вот осталось одно: уехать.
Она была очень хороша в этот момент. Глаза горели, удивительная женственность сквозила в каждом ее жесте, каждой черточке. Но вместе с тем что-то новое, чего он раньше не замечал, появилось в ее облике — что-то настораживающее, вкрадчивое, какая-то хищная грация изготовившейся к прыжку рыси. Но через секунду это впечатление рассеялось — рядом сидела прежняя Августа и ласково упрекала его:
— Даже не захотел прийти ко мне, попрощаться, как с любимой. Ведь мы больше никогда не увидимся, останутся только воспоминания. И все.
Да, Августа уже поняла, что он вышел из-под ее влияния.
— Я никогда тебе не лгал,— спокойно и твердо сказал он.— И сейчас не лгу: ты мне небезразлична, Августа. Наверно, я однолюб. Я еще люблю тебя, хотя меня и отталкивает твой образ мыслей. Но нет на свете силы, которая могла бы сделать меня подлецом. Даже любовь.
Августа побледнела, нахмурилась. Спросила тихо:
— А я тебя толкала когда-нибудь на подлость?
— А разве не подлость — давать положительный отзыв неграмотной, бездарной диссертации? А требование отказаться от идеи, нужной как воздух нашему заводу, только для того, чтобы тебе было легче написать диссертацию? А твой ультиматум с поездкой в Голландию, когда план на заводе горел ярким пламенем?
— И все это было важнее для тебя, чем любовь?— спросила Августа сдавленным голосом.
— Ты берешь совершенно разные понятия. Несравнимые. Относящиеся к двум совершенно разным, несовместимым сферам. А если, насилуя логику жизни, пытаешься-таки их совместить, они сопротивляются. И все рушится.
— Мы абсолютно по-разному смотрим на жизнь,— прошептала она.
— К сожалению, да. И тут нет места для компромиссов. Если бы я уступал, то неизбежно превратился бы в подлеца. Но я на это неспособен. Откажись ты от своего тщеславия, и наша любовь была бы спасена. Однако тебе не захотелось. Если бы ты подумала и сломила свое упрямство, наверняка могла бы достичь поставленной цели. Чугь позже, но зато честным путем.
— У меня не было времени, я слишком устала.
— Пустые слова,— убежденно сказал Дан.— Человека по-настоящему жаждущего ничто не свернет с пути. И ты вполне могла бы добиться всего честным трудом, безо всяких ходатайств и связей! Но ты слишком привыкла пользоваться черным ходом.
— Все так делают!
— Далеко не все. А тех, кто делает, рано или поздно ждет плачевный конец.
— Как и меня, хочешь сказать?
— Ты сама это сказала. И все-таки я должен понять, зачем ты уезжаешь. Тебя ждет там университетская кафедра? Знаменитая лаборатория?
— Никто меня там не ждет. Только сестра Хильда. Обещал Димитриу замолвить словечко в одном институте во Франкфурте. Да не успел. Нет его больше.
— Как, Димитриу умер? — воскликнул Дан.— Когда?
— В январе, в Париже.
Дан молчал. Он вспоминал Антона Димитриу в «белом доме», на партийном собрании, в домашней обстановке... Да, это большая потеря.
— И все-таки, ты не ответила. Зачем ты уезжаешь?
— У каждого человека своя дорога, своя судьба.
— Дорога... из родных краев в чужие? Августа снова нахмурилась:
— Не читай мне проповеди! Будто ты не знаешь, что странствовали по свету Бэлческу и Гика, Александри и Григореску, а позже — Брынкуш, Аргези и Энеску...
— Да, это правда. Только мысли их были всегда устремлены к земле своих предков, и, живя за рубежом, они делали все, чтобы помогать родине. Это надо понимать, Густи.
Услышав ласковое «Густи», она встрепенулась, глаза затеплились нежностью.
— Ты меня еще любишь, Данчик.— Она положила ладонь на его руку.— Не остыло еще сердце. Ну почему ты отказываешься от нашей последней радости?
— Для меня в любви главное — искренность. А я бы ни на секунду не смог забыть, что ты бросила и меня, и родину только из-за своею чудовищного тщеславия.
Августа поднялась.
-- На колени вставать не собираюсь, уважаемый Испас. Глупо всегда жертвовать ради идеи. Как и во имя долга. Поднялся в свою очередь и Дан.
— Мы говорим сейчас на двух разных языках. К сожалению, не разум ведет тебя, -Августа, а безоглядная самоуверенность или душевная неуравновешенность и нежелание признаться в ней.
— Да, нам не о чем больше говорить. Будь добр, принеси мое пальто из раздевалки.
Когда он подошел, помогая ей одеться, она с надеждой глянула ему в глаза:
— До дому не проводишь?
— Нет, Августа. К сожалению, у нас действительно разговор двух глухих. Все, что я могу пожелать тебе на прощанье,— это успеха в жизни. От всего сердца. Пусть он хоть немного скрасит твою тоску по тому, что ты теряешь навсегда.— Он поцеловал ей руку.
Августа пошла к выходу. В дверях обернулась, словно звала за собой. Но Дан не шелохнулся. Тогда она прощально помахала перчаткой и скрылась в темноте.
ГЛАВА 16
Догару уже целый час томился на вокзале. Вечерние тени торопливо сползали с гор, быстро темнело. Поезд, как это нередко случалось на местной дороге, запаздывал, а до последнего рейса автобуса на Олэнешти оставались считанные минуты. Догару мерил перрон шагами вдоль и поперек, останавливался перед старыми афишами, перечитывал названия книг и журналов, выставленных за засиженным мухами стеклом вокзального киоска. Когда он окончательно потерял терпение, какой-то человек, похожий на
журавля в красной фуражке, выскочил из дежурки и объявил испуганным голосом:
— Прибывает! Через пять минут будет здесь.
И все-таки поезд появился внезапно — вынырнув из-за старых складов и обветшалых домов, он резко затормозил у перрона, оглушающе лязгнув буферами. Почти пустая платформа мгновенно заполнилась шумной, пестрой толпой.
Догару стоял в сторонке, пробегая глазами по цепочке вагонов, особо присматриваясь к вагонам первого класса. Но оттуда вышли только три молодящиеся дамы и два офицера. «Где же Кристина?» — подумал он с тревогой и тут же увидел спускающуюся из последнего вагона тоненькую девушку с маленьким чемоданчиком в руке. «Неужели она?» Он бросился к хвосту поезда. Смущенно улыбаясь, девушка подняла голову, и он замер, застигнутый врасплох кротким, добрым взглядом больших голубых глаз Виктора Пэкурару. Кристина опустила чемодан и шагнула к нему с протянутыми руками.
— Да это же я, дядя Виктор! Здравствуй! Догару поцеловал ее в лоб, отступил на пару шагов, воскликнул восхищенно:
— Как же ты выросла за эти несколько месяцев, Кристи! Чем только тебя откармливала тетя Санда? Ты теперь настоящая барышня. Здравствуй, моя доченька! — И, спохватившись, поднял чемодан.— Давай поспешим, а то на автобус опоздаем.
Они выскочили из вокзальных дверей, побежали на стоянку. Автобуса не было. Догару спросил старушку, вышедшую из ближнего двора.
— Опоздал, родимый. Уж полчаса, как ушел.
Кристина смотрела с любопытством, без тени беспокойства. С дядей Виктором она ничего не боялась. На их счастье, у вокзала остановилось такси с поздними пассажирами.
— Свободен? — спросил он шофера.
— А вам куда?
— В Олэнешти.
— В город или в санаторий «Первое мая»?
— А не все ли равно?
— Для меня нет, потому как...
— Ладно, ладно,— догадался Догару.— Свое получишь. Шофер рванул с места, включил дальний свет. Вскоре они обогнали рейсовый автобус, который карабкался вверх, натужно завывая и скрежеща. Кристина с улыбкой оглянулась на этот «музейный экспонат».
— Он самый,— подтвердил Догару.— Как удачно поезд опоздал! Тебя бы этот ноев ковчег замучил больше, чем вся дорога. Да, кстати, ты почему во втором классе ехала?
Кристина пожала плечами:
— А что я, барыня какая-нибудь, чтобы в мягком кататься?
Догару промолчал. Потом озабоченно сказал:
— Надо будет попросить для тебя отдельную комнату.
— Зачем? — удивилась Кристина.
— Видишь ли, когда я приехал сюда десять дней назад, то сказал, что со мной будет маленькая дочка, а ты, гляжу, настоящая невеста...
— Это потому, что я выросла еще на три сантиметра! Но ведь это же я, твоя Кристи! Где это видано, чтобы дочке с папой тесно было?
Догару почувствовал, как поднимается в сердце теплая волна. Взял ее руку и осторожно сжал длинные пальцы. Про себя отметил, что ручка у нее уже совсем не детская.
— Ладно, потом разберемся. Кристина возразила:
— А зачем потом? Люди начнут обсуждать, копаться. Вот как в школе было. Спасибо тете Санде, все поставила на место. А здесь кто нас защитит? — И она в сомнении посмотрела Догару в глаза. Но он промолчал, только улыбнулся.
Когда машина забралась на лесистый холм, за которым открылись санаторные корпуса, он повернулся к Кристине:
— Значит, как ты будешь меня называть?
— Как в документах записано — папой. Ты ведь сам сказал, в тот первый день: «Я буду твоим папой отныне и навсегда, пока бьется мое сердце. Знай это!» И поцеловал меня в глазки.
Такси подкатило к главному входу красивого белого здания, залитого светом. Догару отвел Кристину в комнату, показал ванную, ее кровать и объявил, что ужин через час.
— Только опаздывать нельзя, а то нянечка — она здесь самая главная — говорит, что это плохо для почек.
Кристина улыбнулась, пообещав управиться за десять минут, и Догару снова утонул в кротком свете ее взгляда.
— Ты ни о чем меня не спрашиваешь?
— Ну, за две недели мы знаешь как с тобой наговоримся!
— А об отметках? Я ведь третью четверть закончила. Только тут Догару понял, что дал маху. Настоящие
отцы так себя не ведут. Попробовал выкрутиться:
— Жду, когда ты сама мне их покажешь. Если сочтешь нужным. По-моему, между нами должно быть полное доверие.
Она протянула ему дневник. «Отлично» по всем предметам. Догару почувствовал, как прилив доселе неведомой горячей отеческой радости заполняет всю его душу. Он расцеловал ее в обе щеки.
— А как же иначе! Такая девочка, как моя Кристина, может учиться только на «отлично». Хотя, конечно, не в отметках дело, а в полученных знаниях.
Они спустились на первый этаж, держась за руки. И в дверях столовой лицом к лицу столкнулись с Павлом Космой. Косма нахмурил брови, едва заметно кивнул и бросился по лестнице, будто кто-то гнался за ним. Догару впился в него взглядом, забыв обо всем. Девочка крепко держала его за руку и не отпускала до тех пор, пока он не пришел в себя. Когда они не спеша принялись за еду, Кристина посмотрела на него понимающе и спросила:
— Это очень плохой человек?
Догару молча дожевал и попытался изобразить безразличие:
— С чего ты взяла? Не думаю, что для тебя это важно.
316
В голубом луче ее глаз неискренность такого ответа сразу стала очевидной.
— Если для моего папы важно,— сказала Кристина,— для меня тоже. Когда ты увидел его, глаза а ж огнем загорелись. Прямо как у Человека-паука.
— Ну вот, — обиделся Догару.— Кем только меня не называли, а теперь вот в пауки произвели.
Кристина неслышно рассмеялась:
— Просто у тебя нет времени для кино. Это фильм так называется — «Человек-паук». Он был очень добрый, он защищал слабых, помогал попавшим в беду. И только когда встречался со злыми людьми, глаза у него загорались, становились красными-красными, и он не успокаивался, пока их не наказывал. Вот и у тебя сейчас были такие глаза... Я рада, что мы вместе. Но что будет осенью?
— Переедем в Бухарест.
— Тетя Санда мне сказала, что ты больше не вернешься в уезд. Мне не хочется с ними расставаться, мы так крепко подружились. А Петришор стал как младший братик.
— М-да,— улыбнулся Догару.— Второго такого я тебе не смогу раздобыть.
Ночью, когда девочка заснула, Догару вспомнил о письме, полученном от Елены Пыркэлаб как раз в день отъезда в Олэнешти. Тогда он лишь просмотрел листки, исписанные прыгающим почерком, и отложил их на потом. И только после приезда Кристины вспомнил, что надо бы прочесть внимательно.
Уважаемый товарищ Догару, я знаю, что Вы больше не вернетесь, остаетесь в Бухаресте на другой работе. Я вынуждена Вам сказать, что тоже не могу здесь остаться. Напрасно считают, что шефы приходят и уходят, а секретарши остаются. Не могу я входить в кабинет и видеть другого за Вашим столом. Не могу больше стенографировать на совещаниях, когда кто-то другой делает заключение. Я понимаю, это нехорошо, работа есть работа, но у меня такое ощущение, что все стало здесь чужим.
Зачем я Вам пишу? Потому что беспокоюсь о Вас. Я была глубоко тронута, когда узнала, при каких обстоятельствах Вы стали семейным. Но как Вы справляетесь со всем, товарищ Догару? Один с девочкой двенадцати лет... Кто будет заботиться о Вас в этом огромном Бухаресте? Я могла бы помогать Вам. Сейчас домработница на вес золота. А в домашнем хозяйстве я разбираюсь неплохо. Уверена, что мы нашли бы общий язык и с Кристиной. А Вы смогли бы целиком посвятить себя работе.
В Бухаресте у меня есть дальняя родственница, у которой я могла бы проживать. Вы, конечно, понимаете, что меня интересует не заработок, когда речь идет о Вашей работе и спокойствии. А в свободное время я могла бы подрабатывать машинисткой.
Решайте, как быть. И я подчинюсь. Но тут я не останусь.
С глубоким уважением, которое питает к Вам Ваша бывшая секретарша
Елена Пыркэлаб
Он не спеша анализировал каждую фразу, каждую строчку письма. Что ж, для него выход не самый плохой. Но в письме ясно прозвучала преданность, даже жертвенность. Еще молодая женщина — и вдруг стать домработницей! Как будто у нее нет других перспектив. Или... «Да ну,— хмыкнул Догару, проведя рукой по седым волосам.— Этого мне еще не хватало...» В памяти его всплыл другой образ, то давно и глубоко затаенное, в чем он никогда не признался бы даже самому себе. Жестко и категорично требовал он от себя думать лишь о делах. Но оставались еще ночи, перед которыми человек безоружен. Сколько раз приказывал он себе не видеть снов. И сколько раз просыпался счастливым оттого, что та самая женщина, на которую он не смел поднять глаз, приходила к нему во сне, гладила теплой рукой его лоб и называла по имени — Виктором, как никто уже давным-давно его не называл... Ошалело вскакивал он с постели, долго плескался под ледяным душем. А потом возвращался к каждодневным заботам. Все надеялся, что это у него пройдет. Особенно после того, как уехал в Бухарест... Он задержал дыхание, прислушался к мирному посапыванию Кристины. Потихоньку встал с постели и на цыпочках отправился на поиски запасного одеяла. Заботливо укрыв девочку, распахнул окно и взглянул в небо. Оно было так близко, что звезды, казалось, цеплялись за верхушки обступивших поселок сосен. Такие огромные звезды бывают только в горах. Холодный освежающий воздух ворвался в комнату. Где-то вдалеке лаяла собака — лениво, бесстрастно, лишь бы хозяин знал, что она на посту. Вокруг — мир и покой. Он постоял еще немного, потом решительно шагнул к кровати. Нащупал коробочку со снотворным, проглотил таблетку и растянулся на спине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42