«А об этом я не подумал,— размышлял Штефан.— Считал Пэкурару лишь жертвой, человеком с истрепанными нервами, который больше не мог выносить несправедливость. Очевидно, Догару знает его лучше и смотрит на вещи глубже, чем я. А это придает всему делу особенно тревожный оттенок: выходит, Пэкурару сознательно пошел на «короткое замыкание» — в условиях, когда многие тешили себя надеждой, что эта сеть взаимных услуг продержится еще сотни лет».
— Вы заставили меня увидеть это дело в совсем ином, чрезвычайно важном ракурсе,— сказал Штефан.— Я должен еще подумать. Во всяком случае, вы теперь сами убедились, сколь нужна была мне эта консультация.
— Ну, и какие же меры ты считаешь необходимыми?
— Во-первых, совершенно очевидно, что должны быть наказаны лица, которые отвергли требования Пэкурару разобраться, даже, возможно, скрыли их в нарушение закона и самовольно отстранили его от работы, и даже те, кто его послал за какой-то чепухой мотаться по стране, чтобы избавиться от его контроля, и те, кто взвалил на него чужую вину. Нет нужды сейчас перечислять вам их имена. Все это в деле. Там есть и о тех, кто измучил его совершенно необоснованными обвинениями.
— А во-вторых?
— Вот где собака зарыта, товарищ секретарь. «Дело Пэкурару» вскрыло, словно нарыв, ситуацию на «Энергии». Не время, конечно, вдаваться сейчас в подробности, но вот картина: неверная информация о плановых показателях, приписки, грубые нарушения финансовой дисциплины, кабальные контракты, стиль работы — назовем его авторитарным, чтобы не сказать сильнее; преследование людей за критику и за самостоятельность мышления, утверждение вредной концепции преимущества импортных материалов и оборудования; полное пренебрежение к творчеству как рабочих, так и инженеров-проектировщиков, деморализовавшее многих из них; грубые проявления волюнтаризма и демагогии... Пожалуй, довольно и этого. Доводы и факты, пункт за пунктом, излагаются в представленных документах. Они показывают и вмешательство руководства завода в партийную работу, что свело на нет руководящую роль коммунистов во всех звеньях и общественных организациях. Отрыв от масс, подкуп при помощи распределения премий, жилья, перевода на высокооплачиваемые должности — все это завело завод в тупик. А ведь в своей отрасли «Энергии» отводится важная роль. Возникает острейшая необходимость принять срочные меры, чтобы коллектив снова стал тем, чем он был в истории нашего города и уезда. И это должно быть сделано не сверху, а путем хорошо подготовленного обсуждения в цехах с участием всех шести тысяч рабочих. Чтобы каждый получил возможность предложить все, что считает полезным для исправления положения. Пусть дискутируют, критикуют, возражают друг другу, пусть обнажат корень зла. Только это позволит выправить обстановку как в организационном плане, так и в плане моральном. Вы знаете, какой резонанс вызвала публикация статей о заводе в газете «Фэклия»?
— Да, мне говорила Ольга Стайку.
— Очень хорошо. Но вот чего вы, наверное, не знаете: когда партком большинством голосов решил обсудить их в цехах, секретарь отменил это решение по указанию генерального директора, который имел на это право как член уездного комитета партии. Возглавляет парторганизацию верноподданный лакей Василе Нягу, которого рабочие прозвали «старичком-добрячком» за его полнейшую бесхребетность... А те номера «Фэклии» ходят из рук в руки, как листовки во времена подполья!
— Это очень серьезно — все, что ты рассказываешь. Но где же был Мирою? Почему ничего не знал Иордаке?
Штефан замолчал. Да, теперь он скажет все. И он продолжил, тщательно подбирая слова:
— Видите ли, товарищ секретарь, я подошел к третьему пункту, самому трудному. Много раз я спрашивал себя: как же могло все это происходить на наших глазах и, надо полагать, при нашем попустительстве? И тогда я подумал, что если такая исключительная ситуация сложилась на «Энергии», то вряд ли все в таком уж порядке на других предприятиях.
— Что ты имеешь в виду? — забеспокоился Догару.
— Многое. Во-первых, неточную информацию, которая к нам поступает, и не только с «Энергии». Где гарантия, что мы получаем и передаем по цепочке дальше действительно верные данные? Как правило, нас интересуют лишь общие плановые показатели. Анализ, который мы иногда делаем, недостаточно глубок и редко вскрывает реальные недостатки. Не всегда серьезно мы реагируем и на острые сигналы. Не говорит ли ситуация на «Энергии» о необходимости без всяких скидок проанализировать нашу работу с кадрами и общий ее стиль?
— Эти вопросы занимали меня и раньше, до самоубийства Пэкурару,— задумчиво произнес секретарь.— От ответственности нам никуда не уйти.
— Ведь и сам Пэкурару деликатно, с тактом говорит вам об этом в конце письма. Вот почему со всей убежденностью я формулирую третий вывод следующим образом: необходим серьезный пересмотр методов нашей работы. Люди не нуждаются в том, чтобы их мобилизовывали сверху эдакие вожди, любители показного, принудительного энтузиазма. Ни для кого не секрет, что Василе Нягу сформировал на заводе группу человек в тридцать и протаскивает ее на любое важное собрание. Шум, который они поднимают, помогает ему сбить людей с толку и проводить свои решения... Но я отклонился от темы. Вот вам вопрос: то, что происходит на «Энергии», известно главку, министерству и нам, уездному комитету?
— Ты считаешь, Иордаке знал о подтасовке данных?
— Более чем уверен, хотя и не могу доказать.
— И о конфликте Испаса с Савой, и о позиции Космы?
— Несомненно. Ведь именно ему Сава представлял свою докладную. Мне кажется, товарищ Иордаке не только был в курсе всех этих разногласий, но и благословлял их с высоты своего положения.
— В каких целях?
— В тех же самых, что и Косма.
— Ну а какие ему от этого выгоды?
— Поднять свой авторитет как секретаря и экономического отдела. Для него это сейчас очень важно — укрепить свои позиции в комитете.
Догару помолчал. Сказал с горечью:
— Может быть, ты и прав. Не исключено, что Иордаке метит выше. Ведь я приближаюсь к тому возрасту, когда обычно уходят на пенсию. А у нас, как в городе, так и в уезде, я далеко не всем нравлюсь.
— Вы сами понимаете, если главк прикрыл телеграмму, посланную Космой в Бонн, то там непременно должны быть люди, поддерживающие его. Без санкции министерства невозможно заключить и одного контракта, а тут целый ряд. Здесь речь не просто о приятельских услугах, это уже похоже на круговую поруку. Одно то, что план не учитывает острейших нужд нашей энергетики, говорит о многом. Вот почему я беру на себя ответственность заявить о необходимости строжайшей проверки: как мы выполняем решения съезда, не следуем ли слепо любому указанию того или иного передающего звена.
Догару бросил на Штефана пристальный взгляд.
— А не кажется ли тебе, товарищ Попэ, что мы, уездный комитет, в большой мере несем ответственность за сложившуюся ситуацию? И прежде всего я, первый секретарь?
Штефан ответил открыто и искренне:
— Кажется, товарищ секретарь. Мы все виноваты. И естественно, что облеченный большой властью обязан давать отчет в первую очередь. Надо крепко подумать, как лучше разобраться во всем, какие наметить меры. А главное — как по-настоящему поддержать наших людей...
Вызов в министерство застал Коему в состоянии прострации. Уже несколько дней ему казалось, что все на заводе обходят его стороной. В цехах рабочие делали вид, что очень заняты и не замечают его. С Даном Испасом он не разговаривал с тех пор, как Ольга и Тея ушли из дому. И, чтобы избежать встречи с ним, обходил «белый дом» стороной. Во время докладов Испаса на заседаниях руководящего состава оставался бесстрастным, не задавал вопросов, не требовал уточнений. По всем вопросам Дан обращался теперь к Овидиу Насте, с которым очень сблизился за последние месяцы. Несмотря на временное назначение начальником проектного отдела, Дан чувствовал себя на своем месте, и все проектировщики относились к нему с уважением, как к своему законному руководителю. Лишь от Нягу Косма узнал о радикальных изменениях в работе проектного отдела: без ведома дирекции, но при молчаливой поддержке главного инженера Дан разделил коллектив на четыре мастерских-лабораторий, специализация которых определялась перспективными проблемами, изменением профиля всего завода. Особенно разозлило Коему создание специальной мастерской по проектированию технологий. Когда он стал выговаривать Овидиу Насте за подобную неоправданную роскошь в условиях, когда заводу не хватает кадров и фондов даже для текущих дел, тот заметил лукаво: «Но ведь шеф проектировщиков не просил у вас ни денег, ни материалов!» Косма посмотрел на него с раздражением. «Во-первых, он не шеф, а «временно исполняющий», во-вторых, после той скандальной истории с трансформаторами мы знаем, чем кончается такая самодеятельность. Нет уже Пэкурару, чтобы подыгрывать им...» Сказал — и сразу пожалел об этом. Ибо сам затронул свое самое уязвимое место. Однако Наста не воспользовался возможностью нанести удар ниже пояса, с искренним великодушием посоветовал: «Вам решать, товарищ директор, но, по-моему, не стоит отказываться от творческого поиска, который может быть весьма полезным в самом ближайшем будущем». Косма спорить не стал, но на следующий же день приказал распустить мастерскую-лабораторию по проектированию новых технологий. Испас попросил дать распоряжение в письменном виде. Но Косма был слишком осторожным, чтобы поставить свою подпись под такой бумагой. Дан не настаивал: его устраивала эта ситуация, и Косме пришлось проглотить обиду. До позднего вечера сидел он в кабинете безо всякой нужды — листал газеты, вызывал Ва-силе Нягу, обсуждал, как мобилизовать коллективы токарного и намоточного цехов на выполнение плана. Все он делал механически, по инерции, по привычке. Ему все сложнее было притворяться по-прежнему полным сил и энергии. Уходя из кабинета, он даже не прятал коньячную бутылку в потайной шкафчик. Мариета Ласку сначала с удивлением, а потом со злорадством отметила, что генеральный директор выпивает ежедневно не менее бутылки. А ведь раньше коньяк простаивал месяцами нераскупоренным.
Питался он где попало, без разбора. Иногда просил принести чего-нибудь из столовой — дескать, совсем нет времени. А то вдруг отправлялся в самый дорогой ресторан и — к изумлению официантов, хорошо знавших его не один год,— просил обыкновенную отбивную или просто мамалыгу с брынзой. Выпивал два-три кофе и уходил с видом очень занятого человека, хотя на самом деле не знал, куда деваться, как убить время, которого у него стало теперь слишком много. Дома он бродил из комнаты в комнату, и ему казалось, что мебель трещит невыносимо — вот-вот развалится. И он уходил в сад. Садовник, который раньше наведывался лишь раз в месяц, оставляя основную работу Тее, теперь приходил через день и часами ковырялся в цветнике, изредка перекидываясь словом с Космой, не скупившимся на лишнюю сотню леев. С улицы сад Космы выглядел настоящим раем. «Как же, наверное, у него великолепно дома,— думали люди,— какой там должен быть изумительный порядок!» Но в доме — пыль в палец толщиной, на потолке паутина, постель не прибрана, на кухне пусто...
Бессонные ночи были мучительны. Когда-то он проводил их, обложившись книгами, пока не засыпал прямо в кресле. А теперь даже не раскрывал. Он лежал с широко открытыми глазами, вглядываясь в темноту спальни, и тосковал по Ольге. Подобного чувства он не испытывал с тех пор, как стал мужчиной,— привык к женскому вниманию. Вначале он просто не хотел себе в этом признаться, но когда она пришла к нему однажды во сне, такая близкая, нежная и всепонимающая, он вскочил с постели, бормоча проклятья, бросился к бару, где обнаружил лишь груду пустых бутылок. Пошел в ванную и долго стоял под ледяным душем. Лег, снова задремал. И вновь пришла Ольга, и вновь он обнимал ее, а большие синие глаза по-прежнему смотрели на него с бесконечной жалостью. Утром он встал вялым, вконец измотанным и несчастным, а на работе его охватила неуемная злоба. Как же так? Столько лет послушная и покорная, Ольга вдруг отказалась повиноваться — ему, своему законному мужу? Порою в него словно дьявол вселялся, и он готов был бежать в редакцию и бить ее, бить и унижать. Не раз приходило жгучее чувство ревности. Чего он только не воображал себе, представляя Ольгу то в объятиях одного, то в постели другого. Но хоть и ненавидел Дана, к нему не ревновал — слишком хорошо знал его порядочность и великодушие. Ну а другие мужчины? Те, что окидывают на улице пристальным взглядом каждую привлекательную женщину? И снова возникала в его памяти стройная фигурка Ольги — такой хрупкой на вид, а на самом деле натренированной спортом, выносливой и сильной. Да, Павлу не хватало Ольги, именно ее! Впервые в жизни он ощутил всю горечь одиночества.
Он заметно похудел.
У глаз и на лбу появились новые морщины. Брился он всегда наспех, а порой и вовсе забывал. Однажды, когда на заводе ждали зарубежную делегацию, Мариета Ласку заявила, что ему не мешало бы сходить в парикмахерскую. Косма подивился ее наглости, но, глянув в зеркало, понял, что секретарша права. Он увидел серое лицо с двухдневной щетиной на щеках, мятый пиджак и рубашку не первой свежести и тут же помчался в город. Купил себе сразу два костюма, несколько белых сорочек и носовых платков, подобрал носки, галстуки и скорей в парикмахерскую. На завод вернулся помолодевшим. «Другое дело! — покровительственно одобрила Ласку.— Делегация вот-вот появится». А ночью ему приснился кошмар. Он переходил какое-то болото, и надо было непременно достичь другого берега. Он хорошо различал тропку, по которой осторожно ступал за проводником. Но тот вдруг повернулся и резко ударил его в грудь. Проваливаясь в топь, Павел успел разглядеть перекошенное лицо Петре Даскэлу, бывшего партсекретаря «Энергии», которого несколько лет назад спровадил на учебу. «Что я тебе сделал, Петре, за что?!» — кричал в отчаянии Павел, чувствуя, как липкая тина уже покрывает плечи, подбирается ко рту. Даскэлу оглушительно хохотал, а вместе с ним хохотали деревья, лес, свинцовое небо. Он уже задыхался, болотная грязь забивала рот. Он сделал невероятное усилие, рванулся вперед и... открыл глаза. Заря только занималась. Жадно вдыхая свежий утренний воздух, Косма встал, принял ванну. Но это не помогло, на работу он пришел с таким чувством, будто его нещадно избили,— болели руки, ноги, ныло все тело.
Косма просматривал документы о поступлении материалов за последние две недели, когда Мариета Ласку сообщила по селектору:
— Звонят из министерства. Очень срочно! Равнодушно, словно звонили из соседнего цеха, он
поднял трубку.
— Косма слушает.
— Здравствуйте, товарищ директор. Это Чоран из приемной министра. Просим вас завтра в тринадцать ноль-ноль прибыть к заместителю министра товарищу Панаиту.
— Можно узнать, по какому вопросу?
— Разумеется. Вопрос тот же, о контрактах с заграницей.
— Приехать одному?
— Товарищ Панаит сказал, что это на ваше усмотрение. Сами решайте, кто вам может понадобиться. Во всяком случае, без главного инженера, наверное, не обойдетесь.
Положив трубку, Косма задумался. Потом сказал секретарше:
— Попроси главного инженера зайти ко мне. Если можно, то прямо сейчас.
«Смотри каким вежливым стал наш бешеный Косма,— думала Ласку, набирая номер Насты.— Такими устами да мед пить. Не иначе, что-то недоброе учуял».
Через минуту главный инженер уже входил в директорский кабинет. Он держался скованно, чувствовалось, что ему очень не хотелось идти. Косма это заметил.
— Я вас побеспокоил?
— Честно говоря, да,— сказал Наста.— Ко мне только что пришли инженеры Испас и Сава, сказали, что у них есть для меня нечто важное, даже сенсационное.
— Узнаю манеру Савы. Испас таких выражений избегает.
— Не знаю. Когда они входили, то были в полном согласии, даже за руки держались, как дети.
— Ну хорошо. Может, еще выкроите время, чтобы поговорить с ними. А вечером мы уезжаем.
— Куда?
— В Бухарест. В министерство.
— Кто едет?
— По крайней мере мы с вами едем. Остальные — на наше усмотрение. Вопрос — контракты с заграницей.
— Да, оперативен этот Оанча,— произнес задумчиво главный инженер.
Косма уперся широкой грудью в край стола, заскрипевшего под его тяжестью, положил на стекло огромные кулаки, процедил сквозь зубы:
— Не знаю, что это — оперативность или обычная перестраховка. Он принял главк недавно и, естественно, опасается какой-нибудь ошибки — своей или доставшейся в наследство от предшественника. Я попытался разъяснить ему, что без обеспечения завода самым современным оборудованием идея мощного рывка всего лишь утопия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42