В данном случае, как мне сказали, расследование ведет комиссия муниципии с одобрения уездного секретаря. Я попробовал возражать — и с приказом о переводе приземлился в Фэ-гэраше.
— Кто отдал приказ?
— На этот вопрос я не могу ответить даже здесь, под крышей уездного комитета.
— Почему?
— Не имею права. Я офицер и подчиняюсь приказам старших по званию. Политическая информация — пожалуйста, но не имена начальников.
— Как же так, ведь госбезопасность — не государство в государстве. Партийные органы отвечают и за ее общественную деятельность, разумеется в пределах своей компетенции.
— Теоретически вы правы. На деле же по таким вопросам надо обращаться в Центральный Комитет, только он может затребовать сведения от наших руководящих органов. Не забывайте, что не органы госбезопасности начали и вели расследование. Участие нашего офицера было рассчитано на то, чтобы побудить подследственного говорить всю правду.
Штефан окинул мысленным взором вырисовывающуюся ситуацию. По делу Пэкурару он узнал уже довольно много. Но как быть со скрытой, хорошо замаскированной сетью людей, связанных круговой порукой? Ведь эти люди сводят на нет курс партии на преодоление коррупции и протекционизма.
— Не хотите рисковать своими галунами, товарищ майор! — подзадорил Попеску Штефан.
Тот сверкнул белозубой улыбкой:
— Я профессиональный следователь и всякого насмотрелся за пятнадцать лет работы. "Неужели вы думаете, что я клюну на такую приманку? Как угодно, но имени я вам не назову. Могу лишь сказать, что звание достаточно высокое.
— Хорошо, товарищ Попеску, признаю, что не прав. ~ Будем действовать, как советуете. Вы не представляете, как вы мне помогли.
Штефан проводил его до дверей и, расставаясь, крепко пожал руку.
ГЛАВА 9
О первый раз они поссорились по-настоящему.
Когда он пришел, она бросилась к нему в объятия, крепко прижалась и проворковала на ухо, что счастлива невероятно. К изумлению Дана, достала из холодильника бутылку шампанского, поставила на стол вазу с пирожными и, глядя в упор, попросила ответить прямо и честно, сильно ли он ее любит.
— А ты еще сомневаешься, Густи? — спросил Дан растерянно.— Не видишь, что ради тебя я забыл о родителях, о друзьях — обо всем на свете?
— Так и должно быть,— заявила она категорически.— Если это любовь настоящая. Теперь скажи, за что ты любишь меня?
В комнате царил приятный полумрак. Августа стояла так близко и смотрела на него такими сияющими глазами, что он не мог собраться с мыслями. Руки сами тянулись обнять ее, но она вырвалась, встала по другую сторону стола и сказала:
— Нет, мой милый, пока нет! Сначала ты мне ответь, а потом тебе будет не до разговоров.
Опять перед ним эти мерцающие глаза, в которых столько тайн, вопросов, обещаний и загадок. И, похоже, упреков... Дан опустился в кресло, внимательно посмотрел на нее и шутливо спросил:
— А по какому случаю сегодняшнее торжество? Наши дни рождения — не сегодня, да и познакомились мы как будто не в этот день. Хотя явно произошло что-то такое, что касается нас обоих.
— Причина не одна, а целых две,— ответила Августа.— Я тебе их скажу, долго мучить не буду, только ты должен сначала ответить на мой вопрос.
— Почему должен? — наморщил лоб Дан.— Странная постановка вопроса.— Он немного помолчал и добавил:— Думаю, неверно спрашивать мужчину, за что он любит женщину. На мой взгляд, это вопрос бессмысленный.
Никто и никогда не мог и не сможет ответить на такой вопрос. Часто противопоставляют любовь плотскую и любовь платоническую. Чепуха! Нельзя отделять физическое начало от духовного. Коли уж любишь, то любишь. А когда начинаешь спрашивать себя, за какие качества и свойства, значит, все идет к концу. Постепенно приходят охлаждение, скука, отчужденность. Любовь гаснет, и остается только пепел. И прошедшего уже не вернешь.
Августа слушала затаив дыхание, с широко раскрытыми глазами. Но не успел он закончить свой монолог, как в уголках ее губ появилась ироническая усмешка. Она подошла, взъерошила ему волосы.
— Скажи, пожалуйста, как глубоко может рассуждать мой Данчик на темы любви!.. Не думай, однако, что я во всем с тобой согласна. Кроме любви, людей может связывать еще многое другое, и это не пустяк. Ничего нельзя идеализировать, даже любовь.
Дан глядел на нее с изумлением. Такой Августа была впервые. Он притянул ее к себе, усадил на колени и спросил озабоченно:
— Что с тобою, Густи?
— Так, ничего... Хорошо, тогда скажи: ты, может, сам веришь в бескорыстную, платоническую любовь?
— Да я уже говорил, что это просто... смешной вопрос. Почему это тебя вдруг заинтересовало?
— Глупо, конечно, но мне хотелось узнать, что бы ты сделал, если бы я заболела какой-нибудь неизлечимой болезнью.
— Я заботился бы о тебе, отдал бы свою кровь, собрал бы у твоей постели всех докторов мира...
— И все же — если бы я была безнадежна?
— Ну, я сидел бы все время около тебя...
— Бедный мой Данчик! Ты, конечно, сейчас искренен со мной. Только это — лишь пока мы оба здоровы и молоды, пока берем от жизни все и еще чуть-чуть. Платоническая любовь. Смех, да и только. Сказки для маленьких детей. Да нет, я тебе верю, но если бы со мной что-нибудь случилось — пусть не страшная болезнь, а другое, ну, например, идеологическая ошибка,— ты бы, конечно, огорчился, попереживал, а потом — не обижайся! — нашел бы себе молоденькую девицу, эдакую, знаешь, ядреную!..
Несмотря на то, что Дан был шокирован этим пошлым выводом, он уловил за ним нечто куда более серьезное и нахмурился. Августа поняла, что зашла слишком далеко.
Она залилась воркующим смехом, который так нравился ему.
— Ну, не дуйся, дурачок! Неужели не догадываешься, что я испытываю тебя?
— Этим не шутят, Августа. Особенно вот так.
Она положила ладони ему на грудь, заглянула глубоко в глаза и сказала, растягивая слова:
— Данушка, ты на самом деле человек поистине бескорыстный и чистый. Зачем я приставала к тебе с этими вопросами? Да просто потому, что я об этом постоянно думаю. Знаешь, мы, женщины,— как бы ни желали походить на мужчин — все же из другого теста. Ты думаешь, женщины более великодушны, чем вы? Ошибаешься, дорогой ты мой, мы более мелочны, более расчетливы, даже более корыстны.
Эти слова тоже не понравились Дану, они как-то унижали ее, и в них тоже был какой-то второй, ускользавший от него смысл... «Не новая ли это попытка испытать меня, мою любовь?» — подумал он и сказал:
— Спорим, а шампанское уже совсем теплое. К чему весь этот начальный курс психоанализа? Я и без того знаю, что ты увлекаешься Фрейдом.
Августа громко, немного театрально рассмеялась и поручила ему раскупорить бутылку. Не сразу исчезла тень отчужденности и непонимания, а когда Дан почувствовал, что рядом с ним его прежняя Густи, его снова охватило чувство — то чувство, к которому он так привык за последние три года...
Потом они лежали в объятиях друг друга, обессиленные и счастливые. Дан нежно гладил ее упругую грудь. Привычным движением она откинула волосы со лба.
— А почему ты не спрашиваешь о тех двух сюрпризах? Дан повернулся с улыбкой.
— Сама скажешь, я знаю. Ты же всегда так — разжигаешь мое любопытство. А я вот такой, нелюбопытный.
— Даже когда это касается нас двоих?
— Какой смысл торопить события? Секундой раньше, секундой позже...
Августа смерила его испытующим взглядом и сказала — вяло, безразлично:
— Я сдала в аспирантуре все экзамены. Осталось только написать диссертацию. Мне уже дали научного руководителя — профессора Антона Димитриу. Мы и о теме договорились.
— Здорово! — оживился Дан.— А ты молчишь... Не стыдно?
Августа мигом забыла все, что произошло двумя секундами раньше. Теперь ум ее лихорадочно работал только в одном направлении. И пока Дан тщетно пытался отвлечься от ее золотистого загара, в полутьме комнаты отливавшего медью, Августа с удовольствием, во всех подробностях рассказала о том, как получала тему кандидатской диссертации, и заключила, будто докладывала на кафедре:
— Тема сформулирована следующим образом: уникальный характер электромоторов, предназначенных для работы в особых условиях; преодоление концепции крупносерийного производства деталей и узлов различных моделей моторов.
Дан нахмурился.
— А что здесь нового? Старая идея Димитриу, которую он позаимствовал у профессора Котеску.
— Да, Но она снова обсуждается у вас на заводе. И кое-кто из твоих коллег ратует за большие серии. Насколько мне помнится, ты сам однажды опубликовал статью, в которой опровергал их утверждения.
— Было дело... Тогда я был убежден в правильности точки зрения Димитриу.
— А теперь?
Дан поднялся с постели, пересел в кресло. Подумав немного, тихо сказал:
— Промышленная практика ставит нас перед новыми проблемами, которые предполагают пересмотр некоторых положений, считавшихся ранее аксиомами. От той моей статьи, основанной на концепции Димитриу, я не отказываюсь и сейчас, но тебе, Густи, скажу честно, что иногда начинаю сомневаться, прав ли я был.
— Как же, Дан, ты сомневаешься в том, что еще недавно отстаивал? — Августа была потрясена.
— Сомнение — движущая сила науки, дорогая Густи. Ради истины сомнению должно быть подвергнуто все, единственный критерий истинности теории — это практика, эксперимент. У нас на заводе, например, сейчас, как ты сама говорила, идет спор между сторонниками идеи профессора Антона Димитриу и теми, кто стоит за ее основательный пересмотр. Правда, пока что никакого более ценного, эффективного и научно обоснованного решения не найдено. Но его лихорадочно ищут — этого требуют развитие промышленности, сама жизнь.
— Почему же ты встал в позу непризнанного гения?
— С чего ты взяла? Между прочим, с тех пор как ушел Димитриу, отделом практически руковожу я. Временно, правда.
— Почему временно?
— Ну, Павел Косма себе не враг.
— Зачем же тогда он доверил отдел тебе?
— Иначе не мог... Но вернемся к твоей диссертации. Может, тебе сменить тему?
Августа сердито взглянула на него, сжала губы, нахмурила брови — и сразу подурнела.
— И не подумаю! Она нравится профессору, да и ты, как специалист, сумеешь мне помочь сделать диссертацию на материале вашего завода. Не стану я отказываться!
— Хорошо, Густи, но это проторенная дорожка...
— Ну и что! Я не собираюсь становиться Эдисоном, хватит с нас одного изобретателя. Меня интересует не наука, а место преподавателя. А для этого необходима кандидатская степень. Мне в институте нравится — коллеги и студенты меня уважают...
В глубине души Дан был поражен. Просто не верилось, что Августа настолько практична. Трудно, почти невозможно противостоять ей, когда она идет к намеченной цели. Но цель, цель-то какова!.. Ради такой ерунды, как престижное место, его любимая, оказывается, способна даже на бесстыдную сделку с собственной совестью! Он вглядывался в нее — и не узнавал. А не преувеличивает ли он? Сколько серых, бездарных работ защищается, еще одна — не велика беда. Кандидатская степень присваивается сотням и сотням аспирантов, так что ничего страшного, если появится еще одна работа «К вопросу о...». Но Августа, его Густи, которую он представлял такой чистой и бескорыстной!.. Он хотел бы гордиться не только ее красотой, но и ее творческим умом. Дана охватила вдруг острая неприязнь к Антону Димитриу — вот кто навязал эту тему Августе. Дан знал, что его бывший шеф как исследователь ничего особенного собой не представляет, однако отрицать его знания и опыт, его вклад в решение многих проблем на «Энергии», разумеется, нельзя. В прошлом у них было несколько стычек, и тем не менее Дан считал, что на Димитриу при необходимости можно положиться: профессор хоть и был человеком мягким, корректным, однако бездарность не прощал. Самым больным в их отношениях был вопрос о том, что есть проектирование, где граница между научным исследованием и производственной необходимостью. Для Димитриу главным было дойти до проблем фундаментальных, Испас же с группой молодых проектировщиков считали проектирование деятельностью отнюдь не академической, а практической, непосредственно связанной с производством... Голос Августы вернул его к действительности:
— И что же все-таки ты скажешь?
— Что скажу? — Он хотел было уйти от ответа, но вдруг разозлился на самого себя.— Ну что ж, будь по-твоему. Помочь я тебе, естественно, помогу. Можешь не сомневаться. Кстати, я собрал целую кучу материалов — тут и статистические данные, и зарубежные публикации. Можно сварганить солидный диссер. Только к науке эта работа не будет иметь никакого отношения.
— А я и не претендую! Между прочим, через несколько дней, как сказал профессор, к вам собирается нагрянуть контрольная комиссия. Ему предложили войти в состав этой комиссии, но он отказался, сославшись на то, что сам недавно ушел с «Энергии». И предложил включить меня. Что ты на это скажешь?
Испаса покоробили заискивающие нотки, прозвучавшие в ее голосе, и легкомысленная готовность «контролировать» тот сложный производственный процесс, в котором все ее познания исчерпывались двумя неделями студенческой практики. Он искал и не мог найти подходящих слов для ответа.
— Но ты ведь никогда не занималась проектированием! Что тебе известно о нашем труде?
— Приду и узнаю. Ты сам обо всем расскажешь,— засмеялась Августа.— Можешь не беспокоиться, все будет в лучшем виде.
Его оскорбляла, причиняла настоящую боль та бездумность, с какой Августа относилась к тому, что составляло смысл его жизни. Он попробовал еще раз отговорить ее:
— Знаешь, Густи, у нас сейчас в разгаре эксперименты, которые могут открыть неслыханные перспективы. Не лучше ли тебе на время каникул подключиться к нам — будем испытывать новую модель, искать оптимальные технические решения... Это был бы потрясающий материал для твоей диссертации.
Августа сделала гримасу.
— Такой уж и потрясающий! И из-за этого отказываться от летних каникул, пляжа и тенниса? Мне-то зачем возиться, ведь в случае удачи я смогу получить результаты экспериментов от тебя.
— Ну а если они будут противоречить концепции Димитриу?
— Мне это не помешает. Не считай меня наивной простушкой!
Дан снова почувствовал горечь досады и, чтобы прекратить этот спор, спросил:
— А второй сюрприз какой?
— О-о, это наша с тобой общая радость! Сегодня пришло сообщение: мы отправляемся в Голландию, на международный теннисный турнир. Будем выступать в смешанном парном разряде. Представляешь, я и ты. Потрясающе!
Она прыгнула на него сверху, кресло не выдержало, и они покатились по ковру. Дан хотел встать, но не мог: Августа обхватила его руками и ногами, впилась в губы и, тяжело дыша, повторяла: «Ты мой, мой...» Эти объятия больше похожи были на борьбу, в которой женщина побеждала мужчину.
— А теперь целуй меня! Всю, с головы до пят. Я заслужила!
Дан любил эти вспышки, мгновения необыкновенного счастья, которые умела дарить Августа. Они были бы, наверное, идеальной парой, если бы Августа умела хоть немного уступать. Вот и сейчас он не знал, как сказать ей, что весь ее выверенный до мелочей план абсолютно неосуществим.
— Представляешь, Данчик, две, а может, и три недели мы сможем гулять по Гааге, Амстердаму и Роттердаму. Все свободное от тренировок и матчей время будем гулять. А перед финалом поедем к их знаменитым польдерам, постоим на дне вчерашнего моря... Не исключено, что и в Лондон съездим. Здорово, а?
— Интересно, когда это планируется? — пробормотал Дан.
— Отъезд на следующей неделе. У нас — никаких забот. Все оформляют федерация и национальный совет по физкультуре и спорту. Тебе надо только зайти к кадровикам и заполнить анкету. В сущности, за нами только тренировки. И этим мы должны заняться немедленно. А с любовью придется подождать до победы! Что-то ты в последнее время лениться начал — ракетку в руки не берешь. Ну ничего, наверстаем!
Дан враждебно молчал. Он не мог понять, почему эта женщина обращается с ним столь бесцеремонно, совершенно не считаясь ни с ним, ни с его работой. Все устроить самой, ничего ему не сказав?.. В висках стучало, горло перехватило, как будто его душили чьи-то невидимые пальцы. Он с трудом сдерживал негодование. Августа подозрительно взглянула на него.
— Ты чего молчишь? Надулся как индюк, вместо того чтобы целовать меня и носить на руках! Я же твоя королева!
И тут Дан взорвался:
— Вот что, ваше величество! Я, правда, думал, у нас уже давно республика и каждый имеет право голоса. Оказывается, нет. Ты, я вижу, считаешь меня своим верным рабом. Ты что, не понимаешь, что мне сейчас не до прогулок по Голландии? Ты подумала о моей работе? Совсем недавно ты сказала, что женщина не может быть безразличной к делу любимого человека...
Августа вскочила. Лицо у нее потемнело, глаза налились обидой.
— Сначала я думала, у тебя просто мужской комплекс первенства, а получается, что грызня в проектном отделе тебе дороже, чем поездка за границу с любимой женщиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Кто отдал приказ?
— На этот вопрос я не могу ответить даже здесь, под крышей уездного комитета.
— Почему?
— Не имею права. Я офицер и подчиняюсь приказам старших по званию. Политическая информация — пожалуйста, но не имена начальников.
— Как же так, ведь госбезопасность — не государство в государстве. Партийные органы отвечают и за ее общественную деятельность, разумеется в пределах своей компетенции.
— Теоретически вы правы. На деле же по таким вопросам надо обращаться в Центральный Комитет, только он может затребовать сведения от наших руководящих органов. Не забывайте, что не органы госбезопасности начали и вели расследование. Участие нашего офицера было рассчитано на то, чтобы побудить подследственного говорить всю правду.
Штефан окинул мысленным взором вырисовывающуюся ситуацию. По делу Пэкурару он узнал уже довольно много. Но как быть со скрытой, хорошо замаскированной сетью людей, связанных круговой порукой? Ведь эти люди сводят на нет курс партии на преодоление коррупции и протекционизма.
— Не хотите рисковать своими галунами, товарищ майор! — подзадорил Попеску Штефан.
Тот сверкнул белозубой улыбкой:
— Я профессиональный следователь и всякого насмотрелся за пятнадцать лет работы. "Неужели вы думаете, что я клюну на такую приманку? Как угодно, но имени я вам не назову. Могу лишь сказать, что звание достаточно высокое.
— Хорошо, товарищ Попеску, признаю, что не прав. ~ Будем действовать, как советуете. Вы не представляете, как вы мне помогли.
Штефан проводил его до дверей и, расставаясь, крепко пожал руку.
ГЛАВА 9
О первый раз они поссорились по-настоящему.
Когда он пришел, она бросилась к нему в объятия, крепко прижалась и проворковала на ухо, что счастлива невероятно. К изумлению Дана, достала из холодильника бутылку шампанского, поставила на стол вазу с пирожными и, глядя в упор, попросила ответить прямо и честно, сильно ли он ее любит.
— А ты еще сомневаешься, Густи? — спросил Дан растерянно.— Не видишь, что ради тебя я забыл о родителях, о друзьях — обо всем на свете?
— Так и должно быть,— заявила она категорически.— Если это любовь настоящая. Теперь скажи, за что ты любишь меня?
В комнате царил приятный полумрак. Августа стояла так близко и смотрела на него такими сияющими глазами, что он не мог собраться с мыслями. Руки сами тянулись обнять ее, но она вырвалась, встала по другую сторону стола и сказала:
— Нет, мой милый, пока нет! Сначала ты мне ответь, а потом тебе будет не до разговоров.
Опять перед ним эти мерцающие глаза, в которых столько тайн, вопросов, обещаний и загадок. И, похоже, упреков... Дан опустился в кресло, внимательно посмотрел на нее и шутливо спросил:
— А по какому случаю сегодняшнее торжество? Наши дни рождения — не сегодня, да и познакомились мы как будто не в этот день. Хотя явно произошло что-то такое, что касается нас обоих.
— Причина не одна, а целых две,— ответила Августа.— Я тебе их скажу, долго мучить не буду, только ты должен сначала ответить на мой вопрос.
— Почему должен? — наморщил лоб Дан.— Странная постановка вопроса.— Он немного помолчал и добавил:— Думаю, неверно спрашивать мужчину, за что он любит женщину. На мой взгляд, это вопрос бессмысленный.
Никто и никогда не мог и не сможет ответить на такой вопрос. Часто противопоставляют любовь плотскую и любовь платоническую. Чепуха! Нельзя отделять физическое начало от духовного. Коли уж любишь, то любишь. А когда начинаешь спрашивать себя, за какие качества и свойства, значит, все идет к концу. Постепенно приходят охлаждение, скука, отчужденность. Любовь гаснет, и остается только пепел. И прошедшего уже не вернешь.
Августа слушала затаив дыхание, с широко раскрытыми глазами. Но не успел он закончить свой монолог, как в уголках ее губ появилась ироническая усмешка. Она подошла, взъерошила ему волосы.
— Скажи, пожалуйста, как глубоко может рассуждать мой Данчик на темы любви!.. Не думай, однако, что я во всем с тобой согласна. Кроме любви, людей может связывать еще многое другое, и это не пустяк. Ничего нельзя идеализировать, даже любовь.
Дан глядел на нее с изумлением. Такой Августа была впервые. Он притянул ее к себе, усадил на колени и спросил озабоченно:
— Что с тобою, Густи?
— Так, ничего... Хорошо, тогда скажи: ты, может, сам веришь в бескорыстную, платоническую любовь?
— Да я уже говорил, что это просто... смешной вопрос. Почему это тебя вдруг заинтересовало?
— Глупо, конечно, но мне хотелось узнать, что бы ты сделал, если бы я заболела какой-нибудь неизлечимой болезнью.
— Я заботился бы о тебе, отдал бы свою кровь, собрал бы у твоей постели всех докторов мира...
— И все же — если бы я была безнадежна?
— Ну, я сидел бы все время около тебя...
— Бедный мой Данчик! Ты, конечно, сейчас искренен со мной. Только это — лишь пока мы оба здоровы и молоды, пока берем от жизни все и еще чуть-чуть. Платоническая любовь. Смех, да и только. Сказки для маленьких детей. Да нет, я тебе верю, но если бы со мной что-нибудь случилось — пусть не страшная болезнь, а другое, ну, например, идеологическая ошибка,— ты бы, конечно, огорчился, попереживал, а потом — не обижайся! — нашел бы себе молоденькую девицу, эдакую, знаешь, ядреную!..
Несмотря на то, что Дан был шокирован этим пошлым выводом, он уловил за ним нечто куда более серьезное и нахмурился. Августа поняла, что зашла слишком далеко.
Она залилась воркующим смехом, который так нравился ему.
— Ну, не дуйся, дурачок! Неужели не догадываешься, что я испытываю тебя?
— Этим не шутят, Августа. Особенно вот так.
Она положила ладони ему на грудь, заглянула глубоко в глаза и сказала, растягивая слова:
— Данушка, ты на самом деле человек поистине бескорыстный и чистый. Зачем я приставала к тебе с этими вопросами? Да просто потому, что я об этом постоянно думаю. Знаешь, мы, женщины,— как бы ни желали походить на мужчин — все же из другого теста. Ты думаешь, женщины более великодушны, чем вы? Ошибаешься, дорогой ты мой, мы более мелочны, более расчетливы, даже более корыстны.
Эти слова тоже не понравились Дану, они как-то унижали ее, и в них тоже был какой-то второй, ускользавший от него смысл... «Не новая ли это попытка испытать меня, мою любовь?» — подумал он и сказал:
— Спорим, а шампанское уже совсем теплое. К чему весь этот начальный курс психоанализа? Я и без того знаю, что ты увлекаешься Фрейдом.
Августа громко, немного театрально рассмеялась и поручила ему раскупорить бутылку. Не сразу исчезла тень отчужденности и непонимания, а когда Дан почувствовал, что рядом с ним его прежняя Густи, его снова охватило чувство — то чувство, к которому он так привык за последние три года...
Потом они лежали в объятиях друг друга, обессиленные и счастливые. Дан нежно гладил ее упругую грудь. Привычным движением она откинула волосы со лба.
— А почему ты не спрашиваешь о тех двух сюрпризах? Дан повернулся с улыбкой.
— Сама скажешь, я знаю. Ты же всегда так — разжигаешь мое любопытство. А я вот такой, нелюбопытный.
— Даже когда это касается нас двоих?
— Какой смысл торопить события? Секундой раньше, секундой позже...
Августа смерила его испытующим взглядом и сказала — вяло, безразлично:
— Я сдала в аспирантуре все экзамены. Осталось только написать диссертацию. Мне уже дали научного руководителя — профессора Антона Димитриу. Мы и о теме договорились.
— Здорово! — оживился Дан.— А ты молчишь... Не стыдно?
Августа мигом забыла все, что произошло двумя секундами раньше. Теперь ум ее лихорадочно работал только в одном направлении. И пока Дан тщетно пытался отвлечься от ее золотистого загара, в полутьме комнаты отливавшего медью, Августа с удовольствием, во всех подробностях рассказала о том, как получала тему кандидатской диссертации, и заключила, будто докладывала на кафедре:
— Тема сформулирована следующим образом: уникальный характер электромоторов, предназначенных для работы в особых условиях; преодоление концепции крупносерийного производства деталей и узлов различных моделей моторов.
Дан нахмурился.
— А что здесь нового? Старая идея Димитриу, которую он позаимствовал у профессора Котеску.
— Да, Но она снова обсуждается у вас на заводе. И кое-кто из твоих коллег ратует за большие серии. Насколько мне помнится, ты сам однажды опубликовал статью, в которой опровергал их утверждения.
— Было дело... Тогда я был убежден в правильности точки зрения Димитриу.
— А теперь?
Дан поднялся с постели, пересел в кресло. Подумав немного, тихо сказал:
— Промышленная практика ставит нас перед новыми проблемами, которые предполагают пересмотр некоторых положений, считавшихся ранее аксиомами. От той моей статьи, основанной на концепции Димитриу, я не отказываюсь и сейчас, но тебе, Густи, скажу честно, что иногда начинаю сомневаться, прав ли я был.
— Как же, Дан, ты сомневаешься в том, что еще недавно отстаивал? — Августа была потрясена.
— Сомнение — движущая сила науки, дорогая Густи. Ради истины сомнению должно быть подвергнуто все, единственный критерий истинности теории — это практика, эксперимент. У нас на заводе, например, сейчас, как ты сама говорила, идет спор между сторонниками идеи профессора Антона Димитриу и теми, кто стоит за ее основательный пересмотр. Правда, пока что никакого более ценного, эффективного и научно обоснованного решения не найдено. Но его лихорадочно ищут — этого требуют развитие промышленности, сама жизнь.
— Почему же ты встал в позу непризнанного гения?
— С чего ты взяла? Между прочим, с тех пор как ушел Димитриу, отделом практически руковожу я. Временно, правда.
— Почему временно?
— Ну, Павел Косма себе не враг.
— Зачем же тогда он доверил отдел тебе?
— Иначе не мог... Но вернемся к твоей диссертации. Может, тебе сменить тему?
Августа сердито взглянула на него, сжала губы, нахмурила брови — и сразу подурнела.
— И не подумаю! Она нравится профессору, да и ты, как специалист, сумеешь мне помочь сделать диссертацию на материале вашего завода. Не стану я отказываться!
— Хорошо, Густи, но это проторенная дорожка...
— Ну и что! Я не собираюсь становиться Эдисоном, хватит с нас одного изобретателя. Меня интересует не наука, а место преподавателя. А для этого необходима кандидатская степень. Мне в институте нравится — коллеги и студенты меня уважают...
В глубине души Дан был поражен. Просто не верилось, что Августа настолько практична. Трудно, почти невозможно противостоять ей, когда она идет к намеченной цели. Но цель, цель-то какова!.. Ради такой ерунды, как престижное место, его любимая, оказывается, способна даже на бесстыдную сделку с собственной совестью! Он вглядывался в нее — и не узнавал. А не преувеличивает ли он? Сколько серых, бездарных работ защищается, еще одна — не велика беда. Кандидатская степень присваивается сотням и сотням аспирантов, так что ничего страшного, если появится еще одна работа «К вопросу о...». Но Августа, его Густи, которую он представлял такой чистой и бескорыстной!.. Он хотел бы гордиться не только ее красотой, но и ее творческим умом. Дана охватила вдруг острая неприязнь к Антону Димитриу — вот кто навязал эту тему Августе. Дан знал, что его бывший шеф как исследователь ничего особенного собой не представляет, однако отрицать его знания и опыт, его вклад в решение многих проблем на «Энергии», разумеется, нельзя. В прошлом у них было несколько стычек, и тем не менее Дан считал, что на Димитриу при необходимости можно положиться: профессор хоть и был человеком мягким, корректным, однако бездарность не прощал. Самым больным в их отношениях был вопрос о том, что есть проектирование, где граница между научным исследованием и производственной необходимостью. Для Димитриу главным было дойти до проблем фундаментальных, Испас же с группой молодых проектировщиков считали проектирование деятельностью отнюдь не академической, а практической, непосредственно связанной с производством... Голос Августы вернул его к действительности:
— И что же все-таки ты скажешь?
— Что скажу? — Он хотел было уйти от ответа, но вдруг разозлился на самого себя.— Ну что ж, будь по-твоему. Помочь я тебе, естественно, помогу. Можешь не сомневаться. Кстати, я собрал целую кучу материалов — тут и статистические данные, и зарубежные публикации. Можно сварганить солидный диссер. Только к науке эта работа не будет иметь никакого отношения.
— А я и не претендую! Между прочим, через несколько дней, как сказал профессор, к вам собирается нагрянуть контрольная комиссия. Ему предложили войти в состав этой комиссии, но он отказался, сославшись на то, что сам недавно ушел с «Энергии». И предложил включить меня. Что ты на это скажешь?
Испаса покоробили заискивающие нотки, прозвучавшие в ее голосе, и легкомысленная готовность «контролировать» тот сложный производственный процесс, в котором все ее познания исчерпывались двумя неделями студенческой практики. Он искал и не мог найти подходящих слов для ответа.
— Но ты ведь никогда не занималась проектированием! Что тебе известно о нашем труде?
— Приду и узнаю. Ты сам обо всем расскажешь,— засмеялась Августа.— Можешь не беспокоиться, все будет в лучшем виде.
Его оскорбляла, причиняла настоящую боль та бездумность, с какой Августа относилась к тому, что составляло смысл его жизни. Он попробовал еще раз отговорить ее:
— Знаешь, Густи, у нас сейчас в разгаре эксперименты, которые могут открыть неслыханные перспективы. Не лучше ли тебе на время каникул подключиться к нам — будем испытывать новую модель, искать оптимальные технические решения... Это был бы потрясающий материал для твоей диссертации.
Августа сделала гримасу.
— Такой уж и потрясающий! И из-за этого отказываться от летних каникул, пляжа и тенниса? Мне-то зачем возиться, ведь в случае удачи я смогу получить результаты экспериментов от тебя.
— Ну а если они будут противоречить концепции Димитриу?
— Мне это не помешает. Не считай меня наивной простушкой!
Дан снова почувствовал горечь досады и, чтобы прекратить этот спор, спросил:
— А второй сюрприз какой?
— О-о, это наша с тобой общая радость! Сегодня пришло сообщение: мы отправляемся в Голландию, на международный теннисный турнир. Будем выступать в смешанном парном разряде. Представляешь, я и ты. Потрясающе!
Она прыгнула на него сверху, кресло не выдержало, и они покатились по ковру. Дан хотел встать, но не мог: Августа обхватила его руками и ногами, впилась в губы и, тяжело дыша, повторяла: «Ты мой, мой...» Эти объятия больше похожи были на борьбу, в которой женщина побеждала мужчину.
— А теперь целуй меня! Всю, с головы до пят. Я заслужила!
Дан любил эти вспышки, мгновения необыкновенного счастья, которые умела дарить Августа. Они были бы, наверное, идеальной парой, если бы Августа умела хоть немного уступать. Вот и сейчас он не знал, как сказать ей, что весь ее выверенный до мелочей план абсолютно неосуществим.
— Представляешь, Данчик, две, а может, и три недели мы сможем гулять по Гааге, Амстердаму и Роттердаму. Все свободное от тренировок и матчей время будем гулять. А перед финалом поедем к их знаменитым польдерам, постоим на дне вчерашнего моря... Не исключено, что и в Лондон съездим. Здорово, а?
— Интересно, когда это планируется? — пробормотал Дан.
— Отъезд на следующей неделе. У нас — никаких забот. Все оформляют федерация и национальный совет по физкультуре и спорту. Тебе надо только зайти к кадровикам и заполнить анкету. В сущности, за нами только тренировки. И этим мы должны заняться немедленно. А с любовью придется подождать до победы! Что-то ты в последнее время лениться начал — ракетку в руки не берешь. Ну ничего, наверстаем!
Дан враждебно молчал. Он не мог понять, почему эта женщина обращается с ним столь бесцеремонно, совершенно не считаясь ни с ним, ни с его работой. Все устроить самой, ничего ему не сказав?.. В висках стучало, горло перехватило, как будто его душили чьи-то невидимые пальцы. Он с трудом сдерживал негодование. Августа подозрительно взглянула на него.
— Ты чего молчишь? Надулся как индюк, вместо того чтобы целовать меня и носить на руках! Я же твоя королева!
И тут Дан взорвался:
— Вот что, ваше величество! Я, правда, думал, у нас уже давно республика и каждый имеет право голоса. Оказывается, нет. Ты, я вижу, считаешь меня своим верным рабом. Ты что, не понимаешь, что мне сейчас не до прогулок по Голландии? Ты подумала о моей работе? Совсем недавно ты сказала, что женщина не может быть безразличной к делу любимого человека...
Августа вскочила. Лицо у нее потемнело, глаза налились обидой.
— Сначала я думала, у тебя просто мужской комплекс первенства, а получается, что грызня в проектном отделе тебе дороже, чем поездка за границу с любимой женщиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42