— За какие грехи свалилась на мою голову эта взбалмошная газетчица, если только она та, за кого себя выдает? И кто ее пропустил на проходной? Сумасшедший какой-то день. Лезут все, кому не лень! — Но тут она увидела, как корчится от смеха Штефан, и испугалась.
— Это же моя жена, товарищ Ласку,— сказал Косма.— Сколько раз вы нас соединяли по телефону...
Секретарша сразу сникла:
— Боже ты мой, опять я дала маху... Но ведь вы мне ничего не сказали.
Ольга не дала ей опомниться:
— Чем вздыхать да ахать, несите лучше вазу. А то цветы вянут.
Тут только Косма спохватился:
— Что это у тебя за клумба?
Рассыпав букет по столу, Ольга обняла мужа, взлохматила ему волосы, расцеловала в обе щеки.
— Эх ты, чудо, ведь тебе сегодня исполняется сорок лет. Вот твоя благоверная, несмотря на запрет, и явилась на твой любимый завод пожелать тебе долгих лет жизни! Но теперь я вижу, что ты этого не заслуживаешь. Нет, ты только посмотри на него, Штефан, стоит как истукан, вместо того чтобы пасть мне в ноги и поклясться в вечной любви! Только посмей сказать, что ты не рад...
Павел Косма вышел из столбняка лишь к концу этой тирады.
— Стоп, какое сегодня число? И вправду восемнадцатое. Сумасшедшая работа! Все, хватит, сегодня гуляем!
Ольга закружилась по кабинету.
— Наконец-то, вот такой муж мне и нужен: лицо светлое, глаза ясные, того и гляди подхватит меня на руки... Вижу, вижу, что хочешь. Барсук несчастный! Строит тут из себя директора, властителя душ, а сам давно продал свою душу этому страшному молоху по имени «Энергия»...
Косма улыбнулся, протянул Штефану руку:
— Сам видишь, сегодня нам не до дискуссий. Сегодня я пленник своей красавицы жены. И хочу лишь одного: чтобы она увезла меня и угостила бокалом хорошего вина.
ГЛАВА 7
Въехав во двор своей виллы, Косма остановил машину у дверей гаража, открыл дверцу, взял Ольгу на руки и торжественно понес к дому.
— Что ты делаешь! Люди же смотрят...
— Ну и пусть.
Поцелуй Павла заставил ее замолчать. Она хотела вырваться, но его руки были как тиски. Он нежно и заботливо опустил ее около входной двери, где их ждала Тея — по случаю торжества в нарядном фартуке и с кокетливой наколкой на соломенных волосах.
— С днем рождения, хозяин,— улыбнулась она.— Долгих вам лет жизни, здоровья и счастья, вам и вашей хозяйке!
Ольга беспокойно оглянулась на Коему. За те два года, что Тея жила у них, Павел так и не сумел отучить ее от обращения «хозяин». Сколько он ни бился, все было бесполезно, а когда пригрозил: «Если еще раз скажешь, выгоню!» — Тея сделала невинные глаза: «А хозяйка не отпустит, она всегда говорит: без Теи как без рук!» Ну, положим, руки бы нашлись, но они привязались к этой наивной юной дикарке, которую шумный город приводил в ужас. Полное ее имя — Филофтея — вызывало у всех улыбку, и Ольга стала звать ее Теей. Девушка закончила в деревне восемь классов и больше учиться не хотела. Ольга пыталась привить ей вкус к чтению, но книгам Тея предпочитала вязание, даже в кино ходила редко. А вот хозяйкой была замечательной, справлялась с любым делом без особого труда. Что же касается кулинарии, то здесь Тея не знала равных: достаточно было краткого описания, и на следующий день самое сложное блюдо стояло на столе. Колдовство, да и только! Сложа руки она никогда не сидела, закончив хлопоты по дому, брала лопату, лейку и шла в сад, который превратила в настоящий рай. «Ох и повезло мне с этой девушкой,— говорила Ольга.— У меня теперь дома никаких забот». А Тея никак не могла понять их образ жизни. Когда хозяин на заводе, хозяйка дома, сидит над бумагами. Только он домой поздно вечером, она — на дежурство. Тея смеялась, что они всю неделю как солнце и луна, видятся только по воскресеньям. И то не всегда. Или хозяйка укатит в командировку, или хозяин отправляется в дальние края, куда-то за границу, на переговоры (слово это вызывало у нее особое уважение, хотя ее совсем не интересовало, о чем он там в заграницах переговаривается). Больше всего ей нравилось, когда Косма возвращался и дарил Ольге духи, кремы, помаду. Не забывал и Тею. Свой сувенир она принимала с благоговением, произнося «спасибо» едва слышным шепотом...
— Будь добра, Тея, накрой на стол,— сказала Ольга.— Достань большую бутылку вина. Я на минутку — переодеться.
Она поднялась по лестнице, толкнула дверь спальни, но не успела снять платье, как в дверях появился Павел.
— Подожди,— пробормотала она. Но Павел уже держал ее в объятиях.— Сумасшедший! — только и успела она воскликнуть, когда он рывком опрокинул ее на кровать.
Они долго молчали, опьяненные близостью. Павел гладил ее растрепавшиеся волосы, а Ольга обхватила его могучие плечи и зажмурила глаза. Еле слышно шепнула ему на ухо:
— Давно мне не было так хорошо, как сегодня...
И снова время остановилось для них, так неистова была страсть. Первым очнулся Павел.
— Слушай, есть хочу — не могу! А если не накормишь, я тебя живьем проглочу!
Ольга прижалась к нему, нежно укусила за мочку .уха.
— Такому людоеду только попадись! — И вдруг вскочила: — А Тея? Бедняжка. В третий раз, наверно, разогревает...
— Что ты так всполошилась,— развел руками Павел.— Думаешь, она не подозревает, что за секреты у супругов, когда они остаются наедине? Тем более если она красива и молода, да и он как будто еще ничего.
Они были идеальной парой. Он — волевой, неугомонный, властный. Она, несмотря на свой независимый характер,— эмоциональная, чуткая. И Косма, который раньше не пропускал ни одной юбки, остепенился. Ольга владела всеми его чувствами, крепко держала на шелковом поводке, и он не возражал. Натура тонкая, чувствительная к любым проявлениям вульгарности, Ольга сама не могла понять, чем ее так завораживает этот человек. Если у них и бывали кризисные ситуации, разногласия, переходящие в явную враждебность, то счастье взаимной любви быстро разгоняло тучи, и они забывали обо всем, а потом вместе смеялись над своими размолвками.
С самого начала Павел Косма ввел в семье принцип, от которого не отходил ни на йоту: у каждого своя работа, свой служебный долг и общественные обязанности. Каждый разбирается в своих делах сам и полагается только на свои силы. Ольгу оскорбляли черствость Павла, его подчеркнутое безразличие к ее статьям, командировкам, друзьям. Нередко ей хотелось поделиться с ним сомнениями, переживаниями, но когда она однажды попыталась, он сразу осадил ее: «А что будет, если я начну советоваться с тобой по своим техническим проблемам, таким, как, например, отбор изоляционного материала для моторов?» Сухая жесткость этого ответа глубоко запала ей в душу. Постепенно они привыкли, оставаясь вдвоем, полностью отключаться от забот. У каждого был свой круг знакомых, с которыми можно обмениваться мнениями, советоваться и спорить. У Павла круг этот, по мере того как он забирал в свой железный кулак нити управления заводом, становился уже и мало-помалу окончательно распался. Ольга же, наоборот, поддерживала контакты со многими людьми в городе и уезде благодаря многочисленным статьям и репортажам, интервью и комментариям на самые острые социальные темы. В редакции ее любили и ценили как хорошего товарища и обязательного человека. В отделе культуры, которым она вскоре стала заведовать, ее журналистский талант открылся новыми гранями. Но, к удивлению коллектива, она упорно уходила от споров по хозяйственным проблемам, хотя было известно, что в академии блистала именно в этой области. Впрочем, когда на редакционных летучках обсуждались экономические материалы, выступления Ольги всегда отличались конструктивностью. За обеденным столом она частенько рассказывала Павлу об интересных фактах и впечатлениях от своих поездок по провинции. И ее возмущали резкие, безапелляционные суждения Павла о сложных проблемах, запутанных ситуациях. Как-то речь зашла о молодежи, и они незаметно, слово за слово, крепко повздорили. Для него вся молодежь — это «безответственные бездельники, которым подавай легкую жизнь и развлечения». На замечание, что и у него на заводе есть серьезная молодежь, передовики производства, студенты-заочники, Павел рассмеялся, не скрывая самодовольства: «Это только на «Энергии»! У нас воспитанием молодежи занимаются серьезно, без словоблудия, и они знают, что никто с ними нянчиться не будет. Любое нарушение внутреннего распорядка сурово наказывается, и это служит хорошим примером. Если кто не выполняет норму — скатертью дорога! Мерзавцев и шалопаев не держим!» Тогда она рассказала, что два дня назад трое парней с «Энергии» устроили в закусочной драку, ударили милиционера, который уговаривал их разойтись по домам, ночь провели в камере, а утром, постриженные и пропущенные, как полагается, через душ, были отправлены на завод и переданы с рук на руки секретарю комитета комсомола Ралуке Думитреску. Косма в ярости закричал: «Это клевета! Такое от меня не могли скрыть!»... Как-то Ольга опубликовала несколько репортажей по социальным проблемам, вызвавших многочисленные отклики. Темы эти были подхвачены даже центральной печатью, но Павла они не заинтересовали. Ольгу поразила тогда его удивительная близорукость, ведь, как выяснилось, он не знал даже того, что происходит в уезде, понятия не имел о том, чем живут люди, что их интересует и какие у них трудности. Все это навевало на него скуку. О том, что его жена защитила диссертацию, получила звание кандидата общественных наук, он узнал из газеты. Второпях, без всякой радости поздравил ее, а на следующий день она услышала, как он, разговаривая с кем-то по телефону, пренебрежительно бросил: «Кандидатское звание — это нуль без палочки, в стране полным-полно этих кандидатов и докторов, а вот толкового инженера днем с огнем не сыщешь». Ольга почувствовала себя глубоко оскорбленной. Однако забылась и эта обида...
Усевшись за стол, они стали извиняться перед Теей за опоздание, но девушка только счастливо улыбалась: давно не видела она хозяев в таком хорошем расположении духа. Павел попытался усадить ее вместе с ними за стол, однако Тея категорически отказалась. Она только подняла бокал за здоровье Космы, пожелала ему долгих лет жизни и сделала один-единственный глоток. Зато Павел ел за троих, а пил за десятерых. К десерту он уже был крепко под хмельком, однако предложил еще выпить кофе в увитой розами беседке. После кофе они снова поднялись наверх, и Косма попытался обнять Ольгу. Осторожно высвободившись, она сказала, что придет через минуту. А когда вернулась, он лежал поперек кровати, широко раскинув руки, и храпел так, что дрожали стекла. С большим трудом Ольга уложила его поудобнее, взяла журнал и попыталась читать. Но буквы прыгали перед глазами, и пришлось погасить свет. Она всматривалась в темноту и думала, что вот опять ничего не сказала Павлу, чтобы не портить ему день рождения. Несколько дней назад ее вызвал главный редактор Дорел Попович и объявил, что по согласованию с завотделом пропаганды уездного комитета ее выдвинули на пост заместителя главного редактора. «Дело тут не в общей тенденции по выдвижению женщин на руководящую работу, просто мы давно уже просили еще одну должность заместителя, и сейчас наступил благоприятный момент. Ты, конечно, понимаешь, что на мои плечи ложится слишком многое, мне одному не справиться... И знай, одними только обозрениями культурной жизни ты уже не отделаешься. Пожалуйста, не убеждай меня, что не разбираешься в вопросах экономики. Будто я не догадываюсь, в чем дело...» Ольга перебила с возмущением: «Ах вот оно что! Выходит, я по личным мотивам обхожу стороной проблемы народного хозяйства... Я что, по-твоему, наивная девочка?» Но в глубине души она признала правоту Поповича.
«Как бы далеко я ни обходила проблемы «Энергии»,— размышляла Ольга,— даже если избавлюсь от отдела экономики, все равно будет тяжело. Завод, а значит, и его генеральный директор, находится постоянно в центре дискуссий. Хочу я того или нет, равновесие наших взаимоотношений будет нарушено. Он будет уязвлен и как муж, и как руководящий работник. Что же делать?»...
В восемь утра они сидели в столовой, Павел обжигался горячим кофе, не спуская глаз с часов. Ольга попробовала было подсунуть ему бутерброд, но он пробормотал, что перекусит на заводе. Она проводила его до дверей и, когда он на ходу обнял ее, шутливо сказала:
— А знаешь ли ты, товарищ генеральный директор, кого держишь сейчас в объятиях?
Павел подхватил:
— А как же! Еще не ослеп. Самую красивую, самую умную и самую верную женщину в мире, и я должен благодарить судьбу за то, что эта женщина — моя жена. Ольга нахмурилась:
— Преувеличиваешь. Ну так узнай же правду, несчастный: жена твоя вышла в начальники. Невероятно, но факт.
Павел среагировал не сразу и по инерции продолжал шутить:
— Вот это да! Теперь могу хвастать, что средний чин в нашей семье самый высокий в городе. Надо бы и Тею повысить, а то она командир только на кухне, в саду и у корыта. Дадим-ка ей звание верховного домокомандую-щего, ведь она правит всем нашим домом...
— Я серьезно; на днях будет подписано мое назначение заместителем главного редактора.
Не дойдя до машины, Павел резко остановился, скривил рот.
— Вот те на! Что это им взбрело в голову?
— Откуда я знаю! Может, моя кандидатская степень... Или мои статьи, ведь их многие читают — кроме, разумеется, собственного мужа.
Косма оставил замечание без ответа. Лишь спросил:
— Чем ты будешь заниматься?
— Пока не знаю. Интересы мои известны, а значит — и секторы, чью работу, надеюсь, я смогу координировать наилучшим образом. Естественно, что в рамках общего руководства придется заниматься всеми проблемами. Иначе ведь нельзя.
Косма постоял минуту в нерешительности, а затем произнес то, чего больше всего боялась услышать Ольга:
— Что бы ни случилось, не лезь в экономику. У нас с тобой твердая договоренность, вот уже много лет. Не
забудь, что после истории с трансформаторами, в которую ты, как дурочка, ввязалась, я предупредил тебя в последний раз. И пусть останется так, как мы условились: никто не суется в тарелку другого!
— Не знаю, будет ли возможно в новой ситуации...
— Это меня не интересует. Выход из положения ищи сама, наш договор остается в силе для любой ситуации.
Косма решительно шагнул к машине, захлопнул дверцу и, хмурый, как осенний день, нажал на акселератор. Даже не махнул на прощанье рукой — впервые за все годы их совместной жизни.
Эти утренние часы, когда завод словно сжимается в один кулак и, как автомобильный мотор, начинает набирать обороты на весь долгий рабочий день, Павел Косма очень любил. Особенно с тех пор, как стал директором. Он входил в кабинет, вешал пиджак на спинку стула, вызывал Мариету Ласку, и она зачитывала продиктованный с вечера список срочных дел. Затем созывал к себе всех начальников цехов, мастерских и лабораторий, а также секретарей первичных парторганизаций. От докладчиков он требовал краткости, информативности, четкого анализа, была дозволена даже дискуссия, но только если она не уводила от основной темы. Последнее слово оставалось за ним, это было его суверенное право. На таких оперативках Павел Косма особенно зримо ощущал свою власть, ему приятно было сознавать себя командиром такого гигантского производства. Он привык думать о заводе как об одухотворенном существе, составляющем часть его «я», предмет гордости, постоянной заботы и беспокойства. Малейший непорядок вызывал у него вспышку безудержного гнева.
Сегодня, однако, Косма вошел в свой кабинет, не ощущая того прилива энергии и той радости, с которыми он привык начинать новый рабочий день. Настроение было испорчено размолвкой с Ольгой. Такое у них случалось не раз, но, как правило, все кончалось уступками с ее стороны. Однако теперь... «Зам. главного редактора — это не шутка. Она вошла в номенклатуру уездного комитета и отдела печати ЦК. Нет,— решил Косма,— о моем согласии не может быть и речи. Даже при условии ее слепого подчинения мне такая ситуация недопустима. Может быть, поговорить с Догару? Ну и что? Он меня не очень-то жалует, смотрит косо, рука словно свинцовая. Да и что я ему скажу? Что мне дома нужна жена, а не начальник? Что я не могу отчитываться о своей работе перед собственной женой?»
Но это еще не все. За последние месяцы Павла не раз охватывал страх. В графике производства наметилась тенденция к отставанию, реальные масштабы которого, как ему представлялось, знал только он. В проектном отделе создалась конфликтная ситуация: главный конструктор инженер Антон Димитриу никак не мог поладить с большей частью своего коллектива. А этот Пэкурару? Сколько крови он ему попортил тем упорством и спокойствием, с каким отстаивал свою точку зрения, защищал всех этих мечтателей! Вот с Василе Нягу поладить оказалось легче. Косма питал к нему безграничное презрение, которое даже не считал нужным скрывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42