Но Гуния не обратил на это никакого внимания.
— Васо Брегвадзе очень конкретно и кратко охарактеризовал оба варианта, к тому же весьма доказательно. Двух мнений здесь быть не может, однако без постановления «Главводхоза» предпринимать ничего не следует...
— Это почему же?— язвительно бросил Васо Брегвадзе и резко вскочил со стула. — Я вас спрашиваю, почему, товарищ Спиридон?— повысил тон Васо.
— Потому что у нас нет права действовать без указаний свыше,— несколько растерянно ответил Спиридон.
— К-к-кто отобрал у нас право думать собственными мозгами, решать по собственному усмотрению?!— с явной иронией, зло выкрикнул Брегвадзе.
— Меня, признаться, удивляет ваша горячность и ваш вопрос, товарищ Васо,— только и сказал начальник строительства Чаладидского участка и сел.
— А м-м-меня, представь себе, удивляет твой ответ. Повторяю еще раз: кто отобрал у нас право
думать собственными мозгами и решать по собственному усмотрению? Кто? Мы сами отобрали у себя это право — вот кто. А что, собственно, здесь решать, когда все и так ясно? Как я уже говорил, новая трасса гораздо короче старой, на ее пути практически нет грунтовых вод, лесных зарослей. Мы сэкономим деньги, рабочую силу, в которой мы все так нуждаемся, время, наконец, которого у нас и так в обрез. Что же медлить, чего ждать? Бумажки? Быть рабами бумажки?! Мы ведь все убеждены в очевидных преимуществах второго варианта. Именно этот вариант, я не сомневаюсь в этом, и будет утвержден «Главводхозом», не дураки же там сидят, в конце концов. Уверяю вас, там работают деловые и знающие люди, у них хватит ума, чтобы принять правильное решение. Я кончил,— сказал Васо и резко сел.
Начальник управления посмотрел на парторга. Кочойа Коршиа с одобрением слушал речь Васо Брегвадзе, но, заметив взгляд начальника управления, постарался придать своему лицу равнодушное выражение. Он не хотел, чтобы начальник управления прочел на его лице явную поддержку позиции Васо. Ведь совещание на то и совещание, чтобы дать высказаться всем присутствующим.
Серова с нетерпением ждала, когда начальник управления предоставит слово Важе Джапаридзе. Сама же Галина Аркадьевна горячо поддерживала предложение Брегвадзе.
На мгновение воцарилась тишина. Выступление Брегвадзе пришлось по душе всем, за исключением разве что Исидоре Сиордиа.
Сваны, улыбаясь, переглядывались.
Участники совещания думали, что Карда даст возможность высказаться и другим, но начальник управления сразу предоставил слово Важе Джапаридзе.
— Послушаем, что скажет нам главный инженер.
Важа поднялся.
— Я не скажу ничего нового. Повторю лишь то, что уже сказал Васо Брегвадзе. В самом деле, доколе мы будем ждать? Действительно нельзя быть рабом бумажки, жить чужим умом, действовать лишь по указанию свыше. Время не терпит, нельзя терять больше ни минуты. Завтра же необходимо приступать к прокладке новой трассы.
— Хорошо сказано, Важа Васильевич! — с места крикнул Антон Бачило.
Сваны, не удержавшись, захлопали в ладоши.
Широко улыбнулась Галина Аркадьевна.
Даже Спиридон Гуния в душе был Согласен с мнением Важи Джапаридзе.
Лицо Сиордиа совершенно перекосилось от злобы. Он поглядел по сторонам. Рядом с ним сидели сваны. Они знали, что Сиордиа собирается выступать, но воздерживается из страха перед ними. Сиордиа поднял даже было руку, но тут же опустил. Сваны многозначительно переглянулись...
— Хм!— только и сказал с вызовом Сиордиа.
— Коли вы разрешите, я нынче же ночью выйду на прокладку новой трассы, — вскочил на ноги Циок Авалиани.
— И я,— встал рядом с ним Адиль Чегиани.
— И все сваны с ними,— сказал Кижи Гардапхадзе.
— И мы с Антоном тоже,— присоединился к ним Уча Шамугия.
Джапаридзе сел.
Исидоре нервно хмыкал. Худые его плечи мелко вздрагивали, и он ничего не мог с ними поделать. Наконец преодолев страх, он встал и попросил слова:
— Разрешите сказать пару слов, товарищ начальник строительства?
— Говорите.
— Указание сверху — не простая бумажка, как некоторым здесь представляется,— он многозначительно посмотрел на Важу Джапаридзе.— Я категорически не согласен ни с товарищем Брегвадзе, ни с главным инженером. Надо дождаться постановления «Главводхоза». Как же мы можем приступить к прокладке новой трассы без утверждения сверху? Я удивлен выступлением товарища Брегвадзе. Мы асе будем в ответе за это, товарищ начальник строительства!
— Только с тебя и будут спрашивать, как же! — бросил ему Антон Бачило.
— Ну, не с меня, так с других...
— А ты за других не беспокойся, Исидоре,— отрезал Уча Шамугия.
— Вы только посмотрите на этого сопляка! — вскипел Сиордиа.
— Садись, Исидоре приказал Карда.
— Я-то сяду, но...— Сиордиа сел, так и не закончив начатую фразу.
Сваны грозно посмотрели на него, и Исидоре вновь обуял страх.
— Что скажете вы, Галина Аркадьевна? — обратился
начальник строительства к Серовой. Он заметил, что она порывается что-то сказать, и не мог не дать ей слова.
— Я сама обследовала новую трассу. Василий Георгиевич совершенно прав. К прокладке необходимо приступать незамедлительно.
— Да, незамедлительно. Завтра же и приступим,— согласился с ней Карда. — Завтра же. Мы и без того потеряли уйму времени.
— Бесконечно много,— встал Васо Брегвадзе. От радости он заговорил свободно, не заикаясь.— Не следовало нам так долго ждать указаний свыше. Дело не ждет. Дело, отложенное на день, как говорится, отложено на год.
Все с изумлением глядели на старого инженера, дивясь тому, как свободно говорит обычно заикающийся Брегвадзе. А Васо тоже растерянно смотрел на присутствующих, безуспешно пытаясь понять, что же из сказанного им могло так взволновать всех. Карда заметил растерянность Васо и решил задать ему вопрос, чтобы окончательно убедиться, что он уже не заикается.
— У меня к вам один вопрос, товарищ Брегвадзе.
— Я слушаю.
— Антон Бачило предлагает дать Уче Шамугия экскаватор. Он, оказывается, может уже работать самостоятельно. Что вы думаете на этот счет?
— Конечно, конечно. Давно уже пора. Обязательно надо дать,— обрадовался Васо Брегвадзе и только сейчас заметил, что говорит не заикаясь. Не смея поверить в свое открытие, он продолжал: — Дадим ему «Пристман». («Я уже не заикаюсь»,— чуть не закричал он от восторга.) Я знаю, товарищи, почему вы с таким изумлением смотрите на меня. Я перестал заикаться... Или это мне только кажется? — обратился он ко всем и выжидательно замолк.
— Верно, верно,— раздалось со всех сторон.
— Как же это случилось?— не переставал удивляться Васо.— Наверное, доброе дело и большая радость способны чудеса творить. Меня в мировую войну контузило, с той самой поры и заикался я. И вот теперь, через столько лет, как рукой сняло... Добрые вести и не такое еще, видно, могут...
— Это какая же весть, Василий Георгиевич?— спросила Серова.
— А то, что не стали мы бумажки дожидаться. Ох и много всяких бумаг мы исписываем, спасу нет! Только делу
вредим. Ни к чему столько бумаги зря переводить.— Васо говорил взволнованно, но заикания как не бывало.— Неужели я и впрямь перестал заикаться?! Даже не верится.
— Так оно и есть, Васо*— сказал начальник строительства.— Ну, теперь уж нам несдобровать. Ты со своим языком никому спуску не дашь.
— Будем работать на совесть, и, призываю всех в свидетели, слова лишнего от меня не услышите.
Мгла сгустилась. Небо, покрытое грозовыми тучами, низко нависло над землей.
Фары машины едва освещали дорогу. Джапаридзе вел машину не глядя. Дорога эта была исхожена и изъезжена им вдоль и поперек — он знал здесь каждую выбоину.
Важа правил машиной одной рукой, другой же поминутно вытирал пот с лица. Стояла такая духота, что вся кожа горела. С совещания они возвращались вдвоем с Галиной Аркадьевной на гангиевской «эмке». Теперь на ней ездил Важа.
«Эмка» эта была для Важи и Галины не просто машиной — в ней как бы осталась частица души Андро Гангия, живая, близкая и дорогая для обоих. Важа, как некогда и Андро, любовно и бережно ухаживал за машиной. И если для Андро «эмка» была всего лишь машиной, то для Нажи она была еще и памятью о друге. Он сам разбирал мотор, мыл машину, словно угадывая, что тревожит ее, в чем нуждается она в первую очередь.
По обе стороны дороги тянулся нетронутый лес. Покрытые лишайником деревья по колено стояли в болотной и дождевой воде. Большую часть года здесь непрестанно идут проливные дожди. Дождевая вода не успевает испариться до очередного дождя. Все вокруг гниет и смердит. От ядовитых испарений, комарья и мошки, бесконечного кваканья лягушек темнеет в глазах, кружится голова, все плывет как в тумане.
Никогда еще не задыхался так Важа, никогда еще так I радом не лил с него пот. И виноваты тут были не столько гнилой воздух и духота, сколько весть о смерти Андро. С самого утра, с того самого момента, как Галина принесла эту весть в кабинет начальника управления, мучительная, гнетущая печаль не покидала Важу.
Серова догадывалась о состоянии мужа. Несколько раз она безуспешно пыталась заговорить с ним, отвлечь его от
тяжелых раздумий и в конце концов отказалась от этой затеи. Да и сама она чувствовала себя не лучше.
Машина то и дело подпрыгивала на ухабах. Серову мотало из стороны в сторону, то подбрасывая кверху, то швыряя к мужу или к дверце. Она давно привыкла к такой тряске, к такой дороге и старалась лишь покрепче ухватиться за поручни, чтобы не толкать Важу, ведущего машину.
За поворотом тянулись бараки, в которых размещались сваны, работающие на строительстве канала. Здесь жили и строители моста через Риони, и корчевщики леса.
Баил Беткил! Сокол ясный, Встреча с тобой утешила меня. Своими пляской и пением Ты украсишь любое застолье.
— Сваны поют,— сказала Серова Важе и украдкой улыбнулась, чтобы Важа ненароком не заметил ее улыбки.— Наверное, они уже знают о результатах совещания. И когда только успели?!
— Только закончилось совещание, сваны тотчас же ушли,— ответил Важа.— Они поспешили порадовать своих доброй вестью.
— Теперь уж сваны никуда не уйдут.
— Сваны никуда бы и не ушли.
— Почему ты так думаешь?
— Они слишком хорошо знают цену труду. Ни за что они не бросили бы начатое дело.
На стене барака висел фонарь, призрачно освещавший сидевших на лестнице сванов.
Отважному юноше весело кинет Голубой платок белокожая женщина. Беткил, твоя любовь Перепутала все мои стежки-дорожки.
— Важа, остановись, пожалуйста, на минутку. Давай послушаем песню.
Важа остановил машину и облокотился на руль. Он совершенно не был настроен слушать песни.
Баил Беткил! Твоя башня Выстроена из белого камня, И все твои туры Добыты благодаря тебе.
— Сколько печали в этой песне и сколько любви к жизни. И какие у них голоса, словно бы горы поют.— сказала Галина. — Ты знаешь как называется эта песпя, Важа?
— Не знаю.
— Я думала, что все грузинские песни нежностью и лиричностью похожи на мингрельские. А в этой песне удивительно много нежности, но и поразительной мощи тоже.
Важа не слушал песню. Ему было не до песен. Серова пыталась своим разговором отвлечь его от грустных мыслей.
Важа догадался об этом, но отрешиться от гнетущей печали он был не в силах.
Кончилась песня.
Важа включил мотор. Машина тронулась, сопровождаемая оглушительным кваканьем лягушек, комариным писком и жужжанием мошки.
Бараки остались позади.
Началась асфальтированная дорога. Машина шла легко. Во всяком случае, так показалось Галине после ухабов и выбоин.
Строители дороги работали даже ночью. По обе стороны ее возвышались пышущие жаром асфальтовые кучи. Рабочие разравнивали асфальт, а потом трамбовали его катками. В машину ворвался острый горячий асфальтный дух. Галина подняла стекла.
В машине стало еще жарче. Дышать было трудно.
— Важа, представляешь, если бы все болота были уже осушены, леса выкорчеваны и асфальтированные дороги пролегли бы повсюду! Ведь здорово, да?
— Нет, не здорово,— сказал Важа.— Я хочу осушить болота собственноручно. Хочу все сделать сам и так, как хотел это сделать Андро. Все хочу сделать своими руками.
— Какая же я глупая! Ведь и я того же хочу. Своими руками, сама. Ты это здорово сказал, Важа.
— Ты, я вижу, размечталась не на шутку.
— Да, размечталась. Без мечты жизнь неинтересна.
— Вот это верно. Без мечты жизнь действительно неинтересна.
— Я помню, кто говорил это.
Машина проскочила Набаду. Селение спало. Впереди показался Патара Поти. Кое-где еще горел свет.
...Начальник управления и парторг возвращались в город вместе. Карда ни слова не вымолвил за всю дорогу. О смерти Андро он рассказал Кочойа в машине.
Оба молчали.
Большое горе иным развязывает языки, у других же начисто отбивает охоту к разговорам.
Карда то и дело возвращается мыслями к словам Андро: «Пока мы не осушим всю Колхиду, смерть меня подождет...» Не стала, видно, ждать безносая. Он чуть не сказал это вслух, но вовремя спохватился. Ему не хотелось, чтобы горе Кочойа, молодого еще человека, стало еще острей.
За свою жизнь Карда потерял немало друзей и товарищей. И он научился стойко переносить горечь потери и жестоких поражений. Но сейчас он чувствовал, что сделать это будет трудно.
Мгла поглотила лес, болота, дорогу, но Карда все же различал и лес, и болота, и дорогу.
Сколько раз плутали они с Андро по этому лесу, по этим болотам. Сколько раз едва уносили они ноги от болот и диких зверей. Карда был родом из Чаладиди. Здесь провел он свое детство. В этом лесу не раз собирался он с товарищами на нелегальные сходки. Ему казалось, что он знает всю подноготную здешних мест, но Андро помог ему на все смотреть иными глазами. Й если раньше он ненавидел эту землю, то Андро заставил его полюбить ее.
Минул год с тех пор, как Уча Шамугия пришел на стройку. С той самой поры он ни разу не удосужился побывать у Ции в селении. Даже весточки о себе не подал, но всеми своими помыслами он был там. Увидеть Цию хотя бы одним глазком было его сокровенной мечтой. Но ему даже в голову не пришло съездить туда или написать несколько строк. В глубине души, помимо даже его воли, таилась досада, что родители Ции так холодно обошлись с ним.
Он понимал, что родители Ции были правы.
«Не отпустим мы в болото свою дочь. Встань сначала на землю обеими ногами». Каждый родитель поступил бы точно так же. Тысячу раз были правы родители Ции. Если бы не они, никогда бы не видать ему стройки. Но сердце его нестерпимо ныло. «Вот уже больше года не видел я Ции. Как я живу без нее, ума не приложу? И что подумает обо мне Ция? Наверное, решит, что я не люблю ее. Может, я и впрямь люблю ее «не очень»? Тьфу, черт знает какие мысли в голову лезут. Ведь я засыпаю с именем
Ции на устах и просыпаюсь — тоже. Какой же я дурак набитый, слюнтяй! Как же я не повидал Цию до сих пор?!»
Не раз думал так Уча. И вот однажды вечером к его «Пристману» подошел Сиордиа с конвертом в руке.
— Я тебе письмо принес, слышишь!— визгливо заорал Сиордиа издали, стремясь перекричать оглушительный грохот экскаватора.
Уча тут же выключил мотор. От кого бы могло быть это письмо? От Ции? Вряд ли. Но кто бы еще мог ему написать? Может, все-таки от Ции? Но ведь она не знает его адреса? Нет, наверняка от Ции. Уча стремительно выпрыгнул из кабины экскаватора и бросился навстречу Сиордиа.
— От кого письмо, Исидоре? — нетерпеливо крикнул он еще издали.
— Похоже на девичью руку,— с нескрываемой завистью посмотрел на подбежавшего Учу Сиордиа.— Мне его в управлении дали, может, передашь, мол. Я и взял. Как же я мог тебе письмо от девушки не принести? Бери, бери, но знай, что девушка, что женщина — дьявольское отродье. Так и запомни.
Уча чуть ли не вырвал письмо у него из рук. На. конверте крупными буквами было выведено: «Город Поти «Колхидстрой». Уче Шамугия».
Ведь Ция не знала, не могла знать, что Уча пошел работать на стройку. «Как же она догадалась? И, видно, была уверена, что письмо дойдет».
— Ну что, угадал я? От девушки твоей письмо, а?
— От Ции.
— От кого, от кого?
— Ну от девушки моей, понял?— в тон ему ответил Уча.
— Ты ей не верь. Девушки и женщины — дьявольское отродье!—зло сказал Сиордиа. Если. бы не малые дети, жена давно бы ушла от Исидоре. — Так она тебе первая пишет, да?
— Да, первая.
— Хм,— язвительно усмехнулся Сиордиа. Потом взглянул на сияющее лицо Учи.— Красивая хотя бы?
— Еще какая!
— Красивые еще хуже, помяни мое слово...
— Сам ты дьявольское отродье,— рассердился Уча и повернулся к нему спиной. Он направился к своему
«Пристману», на ходу распечатывая конверт. Подойдя к машине, Уча легко впрыгнул в кабину и захлопнул за собой дверцу.
— И я думал, что жена моя солнцеликая, а она ведьмой оказалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42