Двое — мужчина и женщина — стоят перед дверью с резными панелями. Перед чосеровской дверью. Вокруг дерева видна персиковая штукатурка.У женщины были рост и фигура Джины Дикинсон. Стройное тело манекенщицы, если не считать резкой выпуклости живота. Она была в белом шелковом платье и белых туфлях, которые очень красиво смотрелись на фоне темного дерева. На голове у нее была широкополая белая соломенная шляпа от солнца. Легкие прядки светлых волос обрамляли ее изящную шею. Лицо под палями шляпы было забинтовано как у мумии, а плоские черные глазницы напоминали изюмины, вставленные вместо глаз снеговику.В одной руке она держала букет белых роз. Другая лежала на плече мужчины.Очень маленького мужчины. Он едва доставал Джине до подмышки — значит, его рост был не более ста сорока пяти. Возраст около шестидесяти. Слабого телосложения. Его голова казалась слишком большой для тела, а руки — непропорционально длинными. Ноги короткие и толстые. Курчавые седые волосы и что-то козлиное в чертах лица.Человек, безобразие которого было настолько непоправимо, что создавало впечатление почти благородства.Он был одет в темную тройку, видимо, прекрасно сшитую, но в данном случае портновское искусство было бессильно перед ошибочной выкройкой природы.Я вспомнил, что сказал Энгер, банкир: «Коллекционирование произведений искусства было единственной его расточительной причудой. Если бы он мог, то и одежду покупал бы в магазине готового платья». Ни одного портрета хозяина в доме.Он был настоящий эстет...На снимке он стоял в официальной позе — одна рука засунута за борт жилета, другая обнимает молодую жену. Но глаза он отвел в сторону. Ему было не по себе. Он понимал, что объектив бывает жестоким даже в особые дни, которые тем не менее полагалось обязательно запечатлеть.Он хранил фотографию на дне этюдника.Как и журнальные иллюстрации, для вдохновения?Я посмотрел внимательно на холст, стоявший на мольберте Карандашные штрихи образовали различимый рисунок: два овала Лица. Лица, расположенные на одном уровне Щека к щеке Ниже, по-видимому, начальные наброски торсов. В нормальных пропорциях. Правый с плоским животом.Искусство как способ исправления ошибок. Попытка Артура Дикинсона на пути постижения мастерства.5 марта 1971 года.Мелисса родилась в июне этого года. Артур Дикинсон не дожил нескольких недель до презентации самого своего ценного творения.В этом снимке было и еще нечто такое, что поразило меня, пожилой, невысокий, невзрачный мужчина рядом с молодой, высокой и красивой женщиной.Супруги Гэбни Безуспешная попытка Лео обнять жену за плечи.Он был нормального роста, несоответствие было менее драматичным, но схожесть впечатления оставалась поразительной.Возможно, по той причине, что муж и жена Гэбни стояли утром точно на этом же месте.Возможно, я был не единственным, кому это бросилось в глаза.Отождествление врача с пациентом.Схожесть вкуса в отношении мужчин.Схожесть вкусов в отношении интерьеров.Кто на кого повлиял?Загадка курицы и яйца, посетившая меня, когда я сидел в кабинете Урсулы, сейчас вернулась и принялась мстительно долбить мозг.Я подошел к полке с вертикальными гнездами. На ярлычках под каждым гнездом были от руки написаны фамилия художника, название картины, ее описательные данные, даты создания и покупки.Сотни гнезд, но Артур Дикинсон был человеком организованным, коллекция располагалась в алфавитном порядке.Кассатт, между Казалем и Коро.Восемь гнезд.Два из них были пусты.Я прочитал этикетки. Кассатт, М. Поцелуй матери. 1891. Акватинта, сухая игла и мягкий грунт. Катал.: Брискин 149. 13 5/8 х 8 15/16 дюйма. Кассатт, М. Материнская ласка. 1891. Акватинта, сухая игла и мягкий грунт. Катал.: Брискин 150. 14 1/2 х 10 9/16 дюйма. Остальные шесть на месте, в рамках и под стеклом. Я осторожно вытянул их посмотреть. Все черно-белые, ни одной на тему матери и ребенка.Не хватало двух лучших эстампов.Один украшает серую комнату пациентки, другой — кабинет врача.Я стал вспоминать, как вели себя супруги Гэбни сегодня утром.Лео пытался передать сочувствие. Но не преминул сказать мне, что считает версию Чикеринга о самоубийстве чепухой.Потому что она подрывает его репутацию.Урсула функционирует на совершенно ином уровне.Прикоснулась к чосеровской двери так, словно та вела в храм.Или в сокровищницу.Я подумал о нигде не фигурирующих Джининых деньгах «на мелкие расходы». О двух миллионах...Вдруг да подарки не ограничивались областью искусства?«Лечебные» переводы как путь к обогащению? Зависимость и страх могут вызвать у человека что-то вроде рака души. Тот, кто предлагает исцеление, может называть любую цену.Я стал думать о тех подарках, которые преподносились мне. В основном это были рукотворные изделия детей — кухонные прихватки, рамки из палочек от фруктового мороженого, рисунки, глиняные фигурки Мой кабинет дома был завален ими.Что касается подношений от взрослых, то я взял себе за правило принимать лишь подарки типа символических — цветы, конфеты. Корзиночку фруктов в желтой бумаге. Все имеющее более значительную или непреходящую ценность я отклонял. Сделать это так, чтобы не обидеть человека, порой стоило немалых ухищрений.Никто никогда еще не совал мне в руки редкое произведение искусства. Но все равно мне нравилось думать, что я отказался бы его принять.Не то чтобы принимать подарки было делом подсудным; с этической точки зрения это действие лежало где-то в туманной области между преступлением и просчетом. И я, конечно же, не был святым, невосприимчивым к искушению получить удовольствие.Но я специально учился тому, как делать определенную работу, а большинство ответственных врачей сходились во мнении, что любой сколько-нибудь ценный подарок уменьшает шансы на то, что работа будет сделана правильно. Ибо нарушает лечебное равновесие, неизбежно меняя то отношение между врачом и пациентом, которое является оптимальным для лечения.Похоже, супруги Гэбни были другого мнения.Не исключено, что сам способ лечения, предусматривающий посещение пациента на дому и не ограниченные временем сеансы, допускает некоторое послабление правил, я думал о том, сколько времени я сам провел в этом доме.Копаясь в вещах на чердаке.Но мои намерения благородны.В противоположность чьим?Мелисса реагировала на тесные отношения между матерью и Урсулой со все возрастающим недоверием. Холодная она какая-то. Я чувствую, что она хочет отделаться от меня. Реакция, от которой отмахнулись все, в том числе и я, потому что Мелисса — легковозбудимая девочка, которой предстоит решить проблемы зависимости и разлуки и которая поэтому видит угрозу для себя в любом, кто сближается с ее матерью.Маленькая девочка, поднимающая ложную тревогу?Есть ли во всем этом какая-то связь с судьбой Джины?Похоже, надо бы нанести еще один визит в клинику, хотя я пока не представлял, что скажу супругам Гэбни.Заехать за историей болезни Джины, чтобы им не пришлось нести почтовые расходы? Был по делам поблизости, решил заглянуть... А что потом?Одному Богу известно.Сегодня воскресенье.С визитом придется подождать.А пока предстоит заняться отбивными из молодого барашка. Я готов был биться об заклад, что приготовлены они будут первоклассно. Жаль, что у меня испортился аппетит.Я вернул тайнику Артура Дикинсона его первоначальный вид и спустился вниз. 27 Я поел в полном одиночестве в большой темной столовой, чувствуя себя скорее наемным работником, чем владельцем замка. Когда я уезжал без десяти два, Мелисса и Ноэль все еще были наверху в спальне и разговаривали тихими, серьезными голосами.Я собирался ехать прямо домой, но увидел, что еду мимо клиники Гэбни. Перед зданием были припаркованы стального цвета «линкольн» и отделанный по бокам деревом «меркьюри-универсал». «Сааб» Урсулы стоял у въезда на дорожку.Занятие группы, которую посещала Джина, перенесенные на день раньше? Внеочередной сеанс в связи с ее гибелью? Или еще одна группа, которую ведет увлеченный своим делом доктор?Два часа. Если сеансы проводятся по расписанию, с часу до трех, то этот должен закончиться через час Я решил понаблюдать за зданием и позвонить пока Майло.Я огляделся в поисках телефона-автомата. Напротив через улицу стояли дома. Дальше к югу весь район целиком занимали частные владения. Но в квартале к северу располагался целый ряд магазинов и заведений: длинное здание довоенной постройки из золотистого кирпича с отделкой из известняка и куполообразными коричневыми навесами над каждой витриной. Я медленно ехал мимо. Первое заведение оказалось рестораном. Потом шли контора по торговле недвижимостью, кондитерский магазин я антикварная галерея, возле которой на тротуар были выставлены напольные вешалки и какие-то столики. За этим зданием была еще пара торговых кварталов, а дальше стояли многоквартирные дома.Я решил попытать счастья в ресторане. Развернулся и остановился перед входом.Очаровательное небольшое заведение типа бистро. Название «Ла Мистик» выведено матовыми буквами на окнах. Сами буквы в стиле модерн, окружены гирляндой. В длинном ящике под окном — мята и белые петунии. Табличка над цветами приглашала на ленч.Внутри стояло восемь столиков под скатертями в белую и голубую клетку, на них в вазах из синего стекла — букетики маргариток и лаванды; белые стулья и стены, туристические афиши на европейские темы, открытая кухня за низкой плексигласовой перегородкой, где трудился латиноамериканец в поварском колпаке. Два столика были заняты, за обоими сидело по паре консервативно одетых пожилых женщин. То, что лежало у них на тарелках, больше всего походило на зеленые листья. Они взглянули на меня, когда я вошел, потом вернулись к ковырянию в своих тарелках.Ко мне направилась светловолосая женщина лет тридцати с очень бросающимся в глаза бюстом; в руках она держала меню. У нее было полное, приятное лицо, которое несколько проигрывало от натужной улыбки. Ее волосы были собраны в узел и перевязаны черной лентой, на ней было черное вязаное платье до колен, которое подчеркивало ее грудь, но в остальном не очень ей шло. Пока она шла, я видел, как подспудное беспокойство деформировало ее улыбку.Беспокойство новичка за только что начатое дело?Беспокойство из-за того, что еще не выплачены долги?Она сказала:— Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста, где вам нравится.Я огляделся и заметил, что два столика у окна позволяли держать клинику в поле зрения, хотя и на самом его краешке.— Пожалуй, сяду вон там, — решил я. — Нет ли у вас таксофона, которым я мог бы воспользоваться?— Пройдите сюда. — Она показала на дверь слева от кухни.Телефон висел на стене между туалетами. После двух гудков включилась новая запись Майло на автоответчике. Я оставил ему свое сообщение, что хотел бы с ним кое-что обсудить и что, по всей вероятности, вернусь к Мелиссе домой к четырем часам. Потом я набрал номер одной картинной галереи в Беверли-Хиллз, с которой мне уже приходилось иметь дело, и сказал, что хочу поговорить с владельцем.— Юджин де Лонг слушает вас.— Юджин, это Алекс Делавэр.— Приветствую вас, Алекс. По Маршу пока ничего нового. Мы все еще подыскиваем что-нибудь в приемлемом состоянии.— Спасибо. Вообще-то я звоню узнать, не сможете ли вы оценить для меня картину; скорее, две картины одного и того же художника. Ничего официального, просто хотя бы приблизительно.— Разумеется, если речь идет о чем-то мне известном.— Цветные эстампы Кассатт.Секундное молчание.— Я не знал, что вы — потенциальный покупатель подобных вещей.— Если бы. Но я узнаю это для приятеля.— А ваш приятель покупает или продает?— Может быть, захочет продать.— Понятно. А какие именно цветные эстампы? Я сказал.— Подождите секундочку, — попросил он и оставил меня на проводе на несколько минут. Потом снова взял трубку.— Вот тут у меня под рукой самые свежие аукционные цифры по сравнимым вещам. Как вам известно, когда идет речь о вещах, выполненных на бумаге, все зависит от того, в каком они состоянии, так что без осмотра точно сказать не могу. Однако эстампы Кассатт выпускались обычно небольшими тиражами — она была перфекционисткой, не стеснялась доводить до блеска свои первоначальные оттиски и переделывать гравюры — так что любая ее приличная работа представляет интерес. Особенно в цвете. И если ваши оттиски действительно в отличном состоянии — полные поля, отсутствуют пятна, — то у вас в руках парочка бриллиантов. С подходящего клиента я мог бы получить четверть миллиона. А может, и больше.— За оба или за каждый?— За каждый, разумеется. Особенно при нынешней ситуации. Японцы без ума от импрессионизма, и Кассатт стоит первой в их американском списке. Я ожидаю, что ее значительные живописные картины очень скоро будут идти по семизначной цене. Эстампы же, по существу, отражают некий сплав западного и восточного эстетического чувства — она находилась под большим влиянием японской графики, — который им импонирует. Даже триста тысяч не были бы абсолютно неприемлемой ценой за очень хороший оттиск.— Спасибо, Юджин.— Не за что. Скажите вашему приятелю или приятельнице, что у него или у нее в руках первоклассная вещь, но, честно говоря, по-настоящему ее еще не оценили. Если же все-таки он или она решит продавать, то нет необходимости ехать в Нью-Йорк.— Так и передам.— Bonsoir, Алекс.Я закрыл глаза и немного поразмышлял о нулях. Потом позвонил своей телефонистке и узнал, что звонила Робин.Я позвонил к ней в студию. Когда она сняла трубку, я сказал:— Привет. Это я.— Привет. Я просто хотела узнать, как у тебя дела.— Неплохо. Я все еще здесь, у пациента.— "Здесь" это где?— Пасадена. Сан-Лабрадор.— А, старые деньги, старые тайны.— Если бы ты только знала, как ты права.— Ну да. Если человечество когда-нибудь перестанет бренчать на струнах, я возьмусь гадать на кофейной гуще.— Или будешь торговать акциями.— Нет, только не это! Тюрьма не для меня.Я засмеялся.— Так что вот, — сказала она.— А у тебя как дела?— Прекрасно.— Что было с гитарой мистера Паникера?— А, просто царапина. Никакой катастрофой там и не пахло. Я думаю, он в конце концов чокнется — от чрезмерной трезвости.Я снова засмеялся.— Неплохо было бы опять встретиться, когда ситуация немного разрядится.— Неплохо бы, — согласилась она. — Когда ситуация разрядится.Молчание.— Это будет скоро, — пообещал я, хотя подтвердить обещание мне было нечем.— Совсем хорошо.Я вернулся в ресторан. На столе стояла плетенка с хлебом и стакан воды со льдом. Две посетительницы уже ушли; две другие расплачивались по счету с помощью карманного калькулятора и наморщенных лбов.Судя по запаху, хлеб был свежий — ломти пшеничного с отрубями и булочки с анисом, — но я еще еле дышал от «легкой» пищи Мадлен и поэтому отодвинул хлеб в сторону. Усадившая меня женщина заметила это, и мне показалось, она вздрогнула. Я занялся меню. Последние две клиентки ушли. Женщина взяла со стола их кредитный талон, посмотрела на него и покачала головой. Вытерев стол, она подошла ко мне с карандашом наготове. Я заказал самый дорогой кофе из имевшихся в меню — тройной «эспрессо» с чуточкой бренди «Наполеон» — и порцию гигантской клубники.Сначала она принесла ягоды — реклама была без обмана, они по величине не уступали персикам, — а через несколько минут и кофе, который еще пенился.Я улыбнулся ей Она казалась обеспокоенной.— Все в порядке, сэр?— Замечательно — потрясающая клубника.— Мы получаем ее из Карпентерии. Не хотите ли свежих сливок?— Нет, благодарю — Я улыбнулся и стал смотреть через улицу. Интересно, что происходит сейчас за этим фасадом? Я стал подсчитывать число часов лечения, необходимое для покупки клочка бумаги стоимостью в четверть миллиона долларов. Думал, как мне поступить с супругами Гэбни.Хотя хозяйка ресторана вернулась ко мне через несколько минут, уровень кофе у меня в чашке понизился на одну треть и были съедены лишь две ягоды.— Что-нибудь не так, сэр?— Нет, все просто отлично. — В доказательство своих слов я отпил кофе и насадил на вилку самую большую клубнику.— Мы импортируем весь наш кофе, — заявила хозяйка — Симпсон и Верони покупают из того же самого источника, но берут вдвое дороже.Я не имел понятия, кто такие Симпсон и Верони, но улыбнулся, покачал головой и сказал: «Надо же!» Моя реакция не произвела на нее никакого впечатления. Если это ее обычная манера общения, то совсем не удивительно, что публика не протаптывает дорожку к дверям ее заведения.Я отпил еще глоток и занялся клубникой. Простояв секунду возле меня, она ушла на кухню совещаться с поваром.Я стал снова смотреть в окно. Взглянул на часы: тридцать пять минут третьего. Осталось меньше получаса до конца сеанса. Что я скажу Урсуле Гэбни?Женщина с бюстом вышла из кухни с воскресной газетой под мышкой, села за один из столиков и стала читать. Когда она отложила первую часть и брала «Метро», наши глаза встретились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57