— А к лечению?— Он вполне справился с тем немногим, что от него ожидалось. Прошу меня извинить.Повернувшись ко мне спиной, он быстрыми шагами направился к ступеням и помог жене спуститься. Попробовал обнять ее за плечи, но ему это не удалось из-за разницы в росте. Тогда он крепко обхватил ее за талию и подвел к «саабу». Открыв перед ней дверцу со стороны пассажира, помог ей сесть. Его очередь вести машину. Потом он подошел ко мне и протянул мягкую руку.Я пожал ее.— Мы приехали, чтобы помочь, — сказал он. — Но в данный момент, кажется, нам нечего здесь делать. Сообщите нам, пожалуйста, если ситуация изменится. А девочке я желаю удачи. Она ей определенно пригодится. * * * Мадлен дала мне четкие указания. «Кружку» я нашел без труда.Юго-западный отрезок бульвара Кэткарта, сразу за городской чертой Сан-Лабрадора. Та же смесь дорогих магазинов и заведений обслуживания, много миссионерской архитектуры Стиль, созданный по образцам старинных испанских католических миссий в Калифорнии.
. Фисташковые деревья кончились на границе с Пасаденой, уступив место джакарандам в полном цвету. На осевой ленте газона красиво смотрелись опавшие лиловые цветы.Я припарковался, отмечая и другие не сан-лабрадорские особенности. Коктейльный бар в конце квартала. Два магазина спиртных напитков: владелец одного называл себя виноторговцем, а владелец другого был, как гласила вывеска, поставщиком высококачественных крепких напитков.Ресторан «Кружка и клинок» оказался заведением скромного вида. Два этажа, может быть, сто квадратных метров, участок в четверть акра представлял собой в основном парковочную площадку. Шершавая белая штукатурка, коричневые балки, освинцованные окна и псевдотростниковая крыша Въезд на участок перекрывала цепь. «Мерседес» Рэмпа был по ту сторону цепи, припаркованный в глубине — в подтверждение моих способностей к дедукции. Немного дальше за ним стояла еще пара машин: двадцатилетнего возраста коричневый «шевроле — монте-карло» с шелушащимся на швах белым виниловым верхом и красная «тойота-селика».Входная дверь была из пузырчатого цветного стекла, вделанного в дуб. На дверной ручке висела картонная табличка с надписью от руки печатными буквами: «ВОСКРЕСНЫЙ ЛЕНЧ ОТМЕНЯЕТСЯ. ПРОСИМ НАС ИЗВИНИТЬ».Я постучал, но ответа не получил. Сделав вид, что имею право на вторжение, стал стучать, пока не заболели костяшки пальцев. Наконец дверь открылась, и на пороге показалась женщина с раздраженным лицом, держащая в руке связку ключей.Возраст около сорока пяти, рост сто шестьдесят пять, вес пятьдесят. Фигура типа песочных часов, которую подчеркивало и то, во что она была одета: платье макси в стиле ампир, с корсажем, собранными в буфы длинными рукавами и квадратным вырезом, который открывал участок веснушчатой поверхности шириной с ладонь, имевший вид двух холмиков с ложбинкой между ними. Верхняя часть платья была из белой хлопчатобумажной ткани, а юбка — с набивным рисунком в бордово-коричневых тонах. Платиновые волосы были гладко зачесаны назад и перевязаны бордовой ленточкой. Еще одна ленточка — черная бархотка с имитацией камеи из коралла — была повязана у нее на шее.Чья-то идея относительно того, как выглядели в старину служанки в деревенских тавернах.Черты ее лица были хороши: широкие скулы, твердый подбородок, полные, ярко накрашенные губы, небольшой вздернутый нос, широко расставленные карие глаза в обрамлении слишком темных, слишком густых и слишком длинных ресниц. В ушах болтались серьги в виде обручей размером с подставку для стакана.В баре, при вечернем освещении и для затуманенного алкоголем сознания, она была бы неотразима. Утренний же свет атаковал ее красоту, набрасываясь на небрежно припудренную кожу, морщины усталости, признаки дряблости по линии подбородка и горькие складки у губ, придававшие ее рту выражение недовольства.Она смотрела на меня так, словно я был налоговым инспектором.— Я хотел бы видеть мистера Рэмпа.Она постучала алыми ногтями по табличке с надписью.— Вы что, читать не умеете? — спросила она и поморщилась, словно желая показать, что это причиняет ей боль.— Я доктор Делавэр, врач Мелиссы.— О... — Морщины стали еще заметнее. — Подождите минутку, я сейчас.Она закрыла дверь и заперла ее. Через несколько минут вернулась и снова ее открыла.— Извините, я просто не... Вы должны были бы... Я — Бетель. — Она быстро протянула мне руку. Прежде чем я успел протянуть ей свою, она добавила: — Мама Ноэля.— Рад познакомиться, миссис Друкер.Выражение ее лица показало, что обращение «миссис» ей непривычно. Она отпустила мою руку, посмотрела в обе стороны бульвара.— Входите.Она закрыла за мной дверь и заперла ее резким поворотом ключа.Освещение в ресторане было выключено. Матовые стекла освинцованных окон пропускали внутрь слабый грязноватый свет. Мои глаза силились приспособиться к полумраку. Когда они перестали болеть, я увидел один длинный зал, вдоль которого располагались обитые красной кожей кабинки, и где пол был застлан ковровым покрытием цвета темного меда с псевдорельефным рисунком. Столы были накрыты белыми скатертями с расставленными на них оловянными блюдцами, массивными бокалами из зеленого стекла и простыми столовыми приборами. Стены были из вертикальных сосновых досок цвета ростбифа. На подвешенных у самого потолка полках располагалась коллекция разнообразных кружек — там их вполне могла быть целая сотня, и на многих были изображены румяные англосаксонские физиономии с мертвыми фарфоровыми глазами. Рыцарские доспехи, похожие на студийную бутафорию, стояли тут и там — очевидно, в стратегически важных местах ресторана. Стены были увешаны булавами и палашами вперемежку с натюрмортами, изображавшими в основном мертвых птиц и кроликов.Через открытую дверь в глубине можно было видеть кухню с оборудованием из нержавеющей стали. Слева от нее был расположен бар в виде подковы, с кожаным верхом, позади которого находилось зеркало. Сервировочная тележка из нержавеющей стали стояла в центре ковра, имитирующего дерево. На ней ничего не было, кроме вертела и прибора для нарезки мяса, достаточно солидного, чтобы справиться с целым бизоном.Рэмп сидел у стойки бара, лицом к зеркалу; одной рукой он подпирал голову, другая просто висела вдоль тела. Возле его локтя стояли стакан и бутылка виски.На кухне загремела какая-то посуда, потом все стихло.Тишина казалась неестественной. Как и большинство мест, предназначенных для человеческого общения ресторан без него производил мертвое впечатление.Я подошел к бару. Бетель Друкер держалась рядом со мной. Когда мы оказались там, она спросила:— Вам что-нибудь принести, сэр?Словно завтрак опять восстановлен.— Нет, спасибо.Она подошла к Рэмпу с правой стороны, наклонилась к нему, стараясь привлечь его внимание. Он не шелохнулся. У него в стакане лед плавал в остатках виски. Покрытие стойки пахло мылом и выпивкой.— Хотите еще воды? — спросила Бетель.— Можно, — ответил он.Она взяла стакан, зашла за стойку, наполнила его из пластиковой бутылки с водой «Эвиан» и поставила перед ним.— Спасибо, — сказал он, но к воде не притронулся.Она с минуту смотрела на него, потом ушла на кухню.Когда мы остались одни, он пробормотал:— Найти меня не проблема, а? — Он говорил так тихо, что мне пришлось придвинуться ближе. Я сел на соседнюю табуретку. Он не пошевелился.— Когда вы не вернулись домой, я стал думать, где вы можете быть. Это была догадка, основанная на фактах.— У меня нет больше дома. Теперь уже нет.Я промолчал. Нарисованная на зеркале девушка радостно улыбалась во весь рот.— Я теперь лишь гость, — сказал он. — Нежеланный гость. Коврик для расшаркиваний протерся к черту до дыр... Как там Мелисса?— Спит.— Да, она часто так делает. Когда расстроена. Каждый раз, когда я пробовал поговорить с ней, она начинала дремать. — В его голосе не было обиды. Просто покорность судьбе. — Уж ей-то есть от чего расстраиваться. Я бы и за двадцать миллиардов не поменялся с ней местами. Ей выпали паршивые карты... Если бы она позволила мне...Он остановился, тронул свой стакан с водой, но не сделал попытки взять его.— Ну, теперь у нее одной причиной для расстройства меньше, — сказал он.— И что это за причина?— Ваш покорный слуга. Больше не будет этого злого отчима. Однажды она взяла в видеомагазине напрокат такой фильм — «Отчим». Без конца его смотрела. Внизу, в игровой комнате, в «логове». Ничего другого она там, внизу никогда и не смотрела — ведь ей даже и не нравится кино. Я тоже сел посмотреть вместе с ней. Хотел установить контакт. Пожарил две порции воздушной кукурузы. Так она заснула.Он приподнял плечи.— Я ушел, отправился месить дорожную пыль.— Из Сан-Лабрадора или только из дому?Он пожал плечами.— Когда вы решили уйти? — спросил я.— Минут десять назад. А может, и с самого начала, не знаю. Какая к черту разница?Какое-то время мы оба молчали. Из зеркала на нас смотрели наши отражения, размытые грязноватым светом. Наши лица были едва различимы, искажались дефектами посеребренного стекла с нарисованным на нем лицом улыбающейся фрейлейн. Я мог разглядеть достаточно, чтобы понять, что он выглядит ужасно. Сам я смотрелся не намного лучше.Рэмп сказал:— Просто не могу понять, за каким дьяволом она это сделала.— Сделала что?— Поехала туда — не явилась в назначенное время в клинику. Она никогда не нарушала правил.— Никогда?Он повернулся ко мне лицом. Небритый, под глазами набрякли мешки. Передо мной вдруг оказался старик; зеркало было просто милосердным к нему.— Однажды она рассказывала мне, что когда училась в школе, то получала обычно только отличные отметки. И не потому, что ей так уж нравилось учиться, а потому, что боялась неудовольствия учителей. Боялась не быть хорошей ученицей. Она была исключительно строгих правил. Даже в студийные времена, когда нравы уже порядком подраспустились, она всегда оставалась на уровне.Интересно, как бы реагировал такой тип нравственности, столкнувшись с Тоддом Никвистом.— Чикеринг толкает версию о самоубийстве, — заметил я.— Чикеринг — просто осел. Единственное, в чем он большой мастак, — это не поднимать шума. За что ему и платят.— Не поднимать шума о чем?Он закрыл глаза, покачал головой и снова отвернулся к зеркалу.— А как вы думаете? Люди иногда ведут себя по-идиотски. Приезжают сюда, напиваются в стельку, потом желают отбыть домой и начинают скандалить, когда я приказываю Ноэлю не отдавать им ключи от машины. Тогда я звоню Чикерингу. И, хотя это уже Пасадена, он сразу же приезжает и препровождает их домой — сам или кто-то из его подчиненных, — причем в этом случае они используют свои личные машины, так что никто и не заметит ничего необычного. Никаких протоколов не составляется, ничего не регистрируется, а машину очередного идиота подгоняют потом прямо на его подъездную дорожку. Если это кто-то местный. То же самое и с пожилыми дамами, ворующими в магазинах, и с детишками, которые курят травку.— А как поступают с чужаками?— Тех сажают в тюрьму. — Рэмп мрачно усмехнулся. — Тут у нас отличная криминальная статистика. — Он провел пальцами по губам. — Вот почему у нас не издается местная газета — и слава Богу. Раньше это меня чертовски раздражало — негде, например, поместить рекламное объявление, — но теперь я благодарю Бога за это.Он закрыл лицо обеими руками.Из кухни в зал вышла Бетель, держа в руках тарелку со стейком и яичницей. Поставила тарелку перед Рэмпом и тут же вернулась обратно на кухню.Прошло много времени, прежде чем он поднял голову.— Ну и как вам понравилось на пляже?Когда я не ответил, он сказал:— Я же говорил вам, что там ее не будет. За каким чертом вы туда потащились?— Детектив Стерджис просил меня съездить и посмотреть.— Миляга детектив Стерджис. Мы просто зря отняли друг у друга время, верно? Ведь вы обычно делаете то, что он просит?— Обычно он не просит.— Хотя это вроде и не назовешь грязной работой, а? Поезжай на пляж, позагорай на солнышке, проверь клиента.— Отличное местечко, — заметил я. — Часто туда ездите?У него на щеке шевельнулись желваки. Он потрогал свой стакан с виски. Потом сказал:— Раньше ездил часто. Несколько раз в месяц. Ни разу не смог уговорить Джину поехать со мной. — Он повернулся и опять посмотрел на меня. Очень внимательно.Я выдержал его взгляд.— Ничто не может сравниться с солнцем на пляже. А мне надо сохранять загар во что бы то ни стало. Безупречный хозяин дома и все такое — приходится поддерживать какой-то определенный, черт побери, уровень, верно?Он поднял стакан и отпил несколько глотков.— Последняя пара дней была для вас далеко не отдыхом на взморье, — сказал я.— Да уж. — Он безрадостно засмеялся. — Сначала я думал, что ничего особенного не случилось — Джина просто заблудилась и вот-вот объявится. Но когда она не вернулась к вечеру четверга, я начал думать, что, может, она действительно решила прокатиться, почувствовать себя свободной, как сказал Стерджис. Взяв однажды в голову такую мысль, я уже не мог от нее отделаться. Начал копаться: может, это я что-то не так сказал или сделал — чуть не спятил от этих копаний в себе. И что же оказывается? Какой-то идиотский несчастный случай... Я должен был знать, что дело не в нас. Мы прекрасно ладили, даже если... это было так... так...Он мучительно застонал, схватил свой стакан и запустил им в зеркало. Лицо фрейлейн треснуло; похожие на лезвия куски стекла вывалились и разлетелись вдребезги, ударившись о кран над мойкой, а на их месте возник кусок белой штукатурки, напоминавший по форме трапецию. Остальная часть зеркала продолжала висеть на стене, удерживаемая болтами.Из кухни никто не вышел.Он сказал:— Салют. Будьте, черт побери, здоровы. Пьем до дна. — Повернулся ко мне. — Вы зачем вообще сюда приехали? Посмотреть, как выглядит тайный гомик?— Доискиваюсь до основы. Пытаюсь для себя найти какой-нибудь смысл в том, что произошло. Чтобы потом помочь Мелиссе.— Ну, и нашли уже? Смысл-то?— Пока нет.— Вы тоже из этих?— Из каких?— Гомиков. Геев — или как там это теперь называется. Как он. Стерджис. И как я, и...— Нет.— Браво, молодец... Славный дружище Мелисса Какая она была в детстве?Я рассказал ему, подчеркивая все положительное, избегая всего, что считал нарушением конфиденциальности.— Да, — сказал он. — Я так и думал. Мне бы хотелось... А, к черту все это.Он удивительно быстро соскочил с табуретки и, подойдя к двери на кухню, крикнул:— Ноэль!Юноша вышел к нему в своей красной куртке помощника официанта и в джинсах, с посудным полотенцем в руках.— Ты можешь идти прямо сейчас. Доктор говорит, что она спит. Если захочешь дождаться, когда она проснется, можешь там остаться. Здесь для тебя нет никакой работы. Только сначала вот что сделай: упакуй мне чемодан — одежду, вещи просто побросай туда, и все. Возьми большой синий чемодан у меня в шкафу. И потом привези сюда — неважно, в какое время. Я буду здесь.— Да, сэр, — ответил Ноэль с растерянным видом.— Сэр, — повторил Рэмп, оборачиваясь ко мне. — Слышали? Вежливый юноша. Этот мальчик далеко пойдет. Берегись, Гарвард.Ноэль вздрогнул.Рэмп продолжал:— Скажи матери, пускай спокойно выходит. Я не буду ничего этого есть. Пойду и сам немного посплю.Юноша вернулся на кухню.Рэмп смотрел ему вслед.— Все скоро изменится, — сказал он. — Все. 26 Как раз когда я трогался с места, из ресторана вышел Ноэль. Он заметил меня и подбежал к машине. На нем уже не было красной курточки, а за спиной поверх тенниски висел небольшой рюкзак. На тенниске было написано: «ГРИНПИС». По его губам я прочитал: «Простите».Я опустил стекло со стороны пассажирского сиденья.— Простите, — повторил он и добавил: — Сэр.— В чем дело, Ноэль?— Я просто хотел узнать, как себя чувствует Мелисса.— Похоже, что в основном она спит. Возможно, еще не ощутила полностью всей силы удара.— Она очень... — Он нахмурился.Я ждал, что он скажет.— Это трудно выразить словами.Я открыл ему дверцу.— Садись.Секунду поколебавшись, он снял рюкзак, поставил его на пол, скользнул на сиденье, поднял рюкзак и поставил себе на колени. Его лицо выражало тоску и боль.— Хорошая машина, — сказал он. — Семьдесят восьмого?— Девятого.— Новые гораздо хуже. Слишком много пластмассы.— Мне она нравится.Он крутил в руках лямки от рюкзака.— Ты что-то говорил о Мелиссе. Что-то такое, что трудно выразить словами.Он нахмурился. Ногтем царапнул лямку.— Я только хотел сказать, что она — очень необычный человек. Единственный в своем роде. Даже если просто смотреть на нее, то и тогда делается ясно, что ее внешний вид — сам по себе, а внутри она совсем другая — я хочу сказать, хотя это может показаться в моих устах странным, что большинство по-настоящему красивых девушек обычно интересуются пустяками. Во всяком случае, здесь именно так.— Здесь — это в Сан-Лабрадоре?Он кивнул.— По крайней мере, насколько я мог это видеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
. Фисташковые деревья кончились на границе с Пасаденой, уступив место джакарандам в полном цвету. На осевой ленте газона красиво смотрелись опавшие лиловые цветы.Я припарковался, отмечая и другие не сан-лабрадорские особенности. Коктейльный бар в конце квартала. Два магазина спиртных напитков: владелец одного называл себя виноторговцем, а владелец другого был, как гласила вывеска, поставщиком высококачественных крепких напитков.Ресторан «Кружка и клинок» оказался заведением скромного вида. Два этажа, может быть, сто квадратных метров, участок в четверть акра представлял собой в основном парковочную площадку. Шершавая белая штукатурка, коричневые балки, освинцованные окна и псевдотростниковая крыша Въезд на участок перекрывала цепь. «Мерседес» Рэмпа был по ту сторону цепи, припаркованный в глубине — в подтверждение моих способностей к дедукции. Немного дальше за ним стояла еще пара машин: двадцатилетнего возраста коричневый «шевроле — монте-карло» с шелушащимся на швах белым виниловым верхом и красная «тойота-селика».Входная дверь была из пузырчатого цветного стекла, вделанного в дуб. На дверной ручке висела картонная табличка с надписью от руки печатными буквами: «ВОСКРЕСНЫЙ ЛЕНЧ ОТМЕНЯЕТСЯ. ПРОСИМ НАС ИЗВИНИТЬ».Я постучал, но ответа не получил. Сделав вид, что имею право на вторжение, стал стучать, пока не заболели костяшки пальцев. Наконец дверь открылась, и на пороге показалась женщина с раздраженным лицом, держащая в руке связку ключей.Возраст около сорока пяти, рост сто шестьдесят пять, вес пятьдесят. Фигура типа песочных часов, которую подчеркивало и то, во что она была одета: платье макси в стиле ампир, с корсажем, собранными в буфы длинными рукавами и квадратным вырезом, который открывал участок веснушчатой поверхности шириной с ладонь, имевший вид двух холмиков с ложбинкой между ними. Верхняя часть платья была из белой хлопчатобумажной ткани, а юбка — с набивным рисунком в бордово-коричневых тонах. Платиновые волосы были гладко зачесаны назад и перевязаны бордовой ленточкой. Еще одна ленточка — черная бархотка с имитацией камеи из коралла — была повязана у нее на шее.Чья-то идея относительно того, как выглядели в старину служанки в деревенских тавернах.Черты ее лица были хороши: широкие скулы, твердый подбородок, полные, ярко накрашенные губы, небольшой вздернутый нос, широко расставленные карие глаза в обрамлении слишком темных, слишком густых и слишком длинных ресниц. В ушах болтались серьги в виде обручей размером с подставку для стакана.В баре, при вечернем освещении и для затуманенного алкоголем сознания, она была бы неотразима. Утренний же свет атаковал ее красоту, набрасываясь на небрежно припудренную кожу, морщины усталости, признаки дряблости по линии подбородка и горькие складки у губ, придававшие ее рту выражение недовольства.Она смотрела на меня так, словно я был налоговым инспектором.— Я хотел бы видеть мистера Рэмпа.Она постучала алыми ногтями по табличке с надписью.— Вы что, читать не умеете? — спросила она и поморщилась, словно желая показать, что это причиняет ей боль.— Я доктор Делавэр, врач Мелиссы.— О... — Морщины стали еще заметнее. — Подождите минутку, я сейчас.Она закрыла дверь и заперла ее. Через несколько минут вернулась и снова ее открыла.— Извините, я просто не... Вы должны были бы... Я — Бетель. — Она быстро протянула мне руку. Прежде чем я успел протянуть ей свою, она добавила: — Мама Ноэля.— Рад познакомиться, миссис Друкер.Выражение ее лица показало, что обращение «миссис» ей непривычно. Она отпустила мою руку, посмотрела в обе стороны бульвара.— Входите.Она закрыла за мной дверь и заперла ее резким поворотом ключа.Освещение в ресторане было выключено. Матовые стекла освинцованных окон пропускали внутрь слабый грязноватый свет. Мои глаза силились приспособиться к полумраку. Когда они перестали болеть, я увидел один длинный зал, вдоль которого располагались обитые красной кожей кабинки, и где пол был застлан ковровым покрытием цвета темного меда с псевдорельефным рисунком. Столы были накрыты белыми скатертями с расставленными на них оловянными блюдцами, массивными бокалами из зеленого стекла и простыми столовыми приборами. Стены были из вертикальных сосновых досок цвета ростбифа. На подвешенных у самого потолка полках располагалась коллекция разнообразных кружек — там их вполне могла быть целая сотня, и на многих были изображены румяные англосаксонские физиономии с мертвыми фарфоровыми глазами. Рыцарские доспехи, похожие на студийную бутафорию, стояли тут и там — очевидно, в стратегически важных местах ресторана. Стены были увешаны булавами и палашами вперемежку с натюрмортами, изображавшими в основном мертвых птиц и кроликов.Через открытую дверь в глубине можно было видеть кухню с оборудованием из нержавеющей стали. Слева от нее был расположен бар в виде подковы, с кожаным верхом, позади которого находилось зеркало. Сервировочная тележка из нержавеющей стали стояла в центре ковра, имитирующего дерево. На ней ничего не было, кроме вертела и прибора для нарезки мяса, достаточно солидного, чтобы справиться с целым бизоном.Рэмп сидел у стойки бара, лицом к зеркалу; одной рукой он подпирал голову, другая просто висела вдоль тела. Возле его локтя стояли стакан и бутылка виски.На кухне загремела какая-то посуда, потом все стихло.Тишина казалась неестественной. Как и большинство мест, предназначенных для человеческого общения ресторан без него производил мертвое впечатление.Я подошел к бару. Бетель Друкер держалась рядом со мной. Когда мы оказались там, она спросила:— Вам что-нибудь принести, сэр?Словно завтрак опять восстановлен.— Нет, спасибо.Она подошла к Рэмпу с правой стороны, наклонилась к нему, стараясь привлечь его внимание. Он не шелохнулся. У него в стакане лед плавал в остатках виски. Покрытие стойки пахло мылом и выпивкой.— Хотите еще воды? — спросила Бетель.— Можно, — ответил он.Она взяла стакан, зашла за стойку, наполнила его из пластиковой бутылки с водой «Эвиан» и поставила перед ним.— Спасибо, — сказал он, но к воде не притронулся.Она с минуту смотрела на него, потом ушла на кухню.Когда мы остались одни, он пробормотал:— Найти меня не проблема, а? — Он говорил так тихо, что мне пришлось придвинуться ближе. Я сел на соседнюю табуретку. Он не пошевелился.— Когда вы не вернулись домой, я стал думать, где вы можете быть. Это была догадка, основанная на фактах.— У меня нет больше дома. Теперь уже нет.Я промолчал. Нарисованная на зеркале девушка радостно улыбалась во весь рот.— Я теперь лишь гость, — сказал он. — Нежеланный гость. Коврик для расшаркиваний протерся к черту до дыр... Как там Мелисса?— Спит.— Да, она часто так делает. Когда расстроена. Каждый раз, когда я пробовал поговорить с ней, она начинала дремать. — В его голосе не было обиды. Просто покорность судьбе. — Уж ей-то есть от чего расстраиваться. Я бы и за двадцать миллиардов не поменялся с ней местами. Ей выпали паршивые карты... Если бы она позволила мне...Он остановился, тронул свой стакан с водой, но не сделал попытки взять его.— Ну, теперь у нее одной причиной для расстройства меньше, — сказал он.— И что это за причина?— Ваш покорный слуга. Больше не будет этого злого отчима. Однажды она взяла в видеомагазине напрокат такой фильм — «Отчим». Без конца его смотрела. Внизу, в игровой комнате, в «логове». Ничего другого она там, внизу никогда и не смотрела — ведь ей даже и не нравится кино. Я тоже сел посмотреть вместе с ней. Хотел установить контакт. Пожарил две порции воздушной кукурузы. Так она заснула.Он приподнял плечи.— Я ушел, отправился месить дорожную пыль.— Из Сан-Лабрадора или только из дому?Он пожал плечами.— Когда вы решили уйти? — спросил я.— Минут десять назад. А может, и с самого начала, не знаю. Какая к черту разница?Какое-то время мы оба молчали. Из зеркала на нас смотрели наши отражения, размытые грязноватым светом. Наши лица были едва различимы, искажались дефектами посеребренного стекла с нарисованным на нем лицом улыбающейся фрейлейн. Я мог разглядеть достаточно, чтобы понять, что он выглядит ужасно. Сам я смотрелся не намного лучше.Рэмп сказал:— Просто не могу понять, за каким дьяволом она это сделала.— Сделала что?— Поехала туда — не явилась в назначенное время в клинику. Она никогда не нарушала правил.— Никогда?Он повернулся ко мне лицом. Небритый, под глазами набрякли мешки. Передо мной вдруг оказался старик; зеркало было просто милосердным к нему.— Однажды она рассказывала мне, что когда училась в школе, то получала обычно только отличные отметки. И не потому, что ей так уж нравилось учиться, а потому, что боялась неудовольствия учителей. Боялась не быть хорошей ученицей. Она была исключительно строгих правил. Даже в студийные времена, когда нравы уже порядком подраспустились, она всегда оставалась на уровне.Интересно, как бы реагировал такой тип нравственности, столкнувшись с Тоддом Никвистом.— Чикеринг толкает версию о самоубийстве, — заметил я.— Чикеринг — просто осел. Единственное, в чем он большой мастак, — это не поднимать шума. За что ему и платят.— Не поднимать шума о чем?Он закрыл глаза, покачал головой и снова отвернулся к зеркалу.— А как вы думаете? Люди иногда ведут себя по-идиотски. Приезжают сюда, напиваются в стельку, потом желают отбыть домой и начинают скандалить, когда я приказываю Ноэлю не отдавать им ключи от машины. Тогда я звоню Чикерингу. И, хотя это уже Пасадена, он сразу же приезжает и препровождает их домой — сам или кто-то из его подчиненных, — причем в этом случае они используют свои личные машины, так что никто и не заметит ничего необычного. Никаких протоколов не составляется, ничего не регистрируется, а машину очередного идиота подгоняют потом прямо на его подъездную дорожку. Если это кто-то местный. То же самое и с пожилыми дамами, ворующими в магазинах, и с детишками, которые курят травку.— А как поступают с чужаками?— Тех сажают в тюрьму. — Рэмп мрачно усмехнулся. — Тут у нас отличная криминальная статистика. — Он провел пальцами по губам. — Вот почему у нас не издается местная газета — и слава Богу. Раньше это меня чертовски раздражало — негде, например, поместить рекламное объявление, — но теперь я благодарю Бога за это.Он закрыл лицо обеими руками.Из кухни в зал вышла Бетель, держа в руках тарелку со стейком и яичницей. Поставила тарелку перед Рэмпом и тут же вернулась обратно на кухню.Прошло много времени, прежде чем он поднял голову.— Ну и как вам понравилось на пляже?Когда я не ответил, он сказал:— Я же говорил вам, что там ее не будет. За каким чертом вы туда потащились?— Детектив Стерджис просил меня съездить и посмотреть.— Миляга детектив Стерджис. Мы просто зря отняли друг у друга время, верно? Ведь вы обычно делаете то, что он просит?— Обычно он не просит.— Хотя это вроде и не назовешь грязной работой, а? Поезжай на пляж, позагорай на солнышке, проверь клиента.— Отличное местечко, — заметил я. — Часто туда ездите?У него на щеке шевельнулись желваки. Он потрогал свой стакан с виски. Потом сказал:— Раньше ездил часто. Несколько раз в месяц. Ни разу не смог уговорить Джину поехать со мной. — Он повернулся и опять посмотрел на меня. Очень внимательно.Я выдержал его взгляд.— Ничто не может сравниться с солнцем на пляже. А мне надо сохранять загар во что бы то ни стало. Безупречный хозяин дома и все такое — приходится поддерживать какой-то определенный, черт побери, уровень, верно?Он поднял стакан и отпил несколько глотков.— Последняя пара дней была для вас далеко не отдыхом на взморье, — сказал я.— Да уж. — Он безрадостно засмеялся. — Сначала я думал, что ничего особенного не случилось — Джина просто заблудилась и вот-вот объявится. Но когда она не вернулась к вечеру четверга, я начал думать, что, может, она действительно решила прокатиться, почувствовать себя свободной, как сказал Стерджис. Взяв однажды в голову такую мысль, я уже не мог от нее отделаться. Начал копаться: может, это я что-то не так сказал или сделал — чуть не спятил от этих копаний в себе. И что же оказывается? Какой-то идиотский несчастный случай... Я должен был знать, что дело не в нас. Мы прекрасно ладили, даже если... это было так... так...Он мучительно застонал, схватил свой стакан и запустил им в зеркало. Лицо фрейлейн треснуло; похожие на лезвия куски стекла вывалились и разлетелись вдребезги, ударившись о кран над мойкой, а на их месте возник кусок белой штукатурки, напоминавший по форме трапецию. Остальная часть зеркала продолжала висеть на стене, удерживаемая болтами.Из кухни никто не вышел.Он сказал:— Салют. Будьте, черт побери, здоровы. Пьем до дна. — Повернулся ко мне. — Вы зачем вообще сюда приехали? Посмотреть, как выглядит тайный гомик?— Доискиваюсь до основы. Пытаюсь для себя найти какой-нибудь смысл в том, что произошло. Чтобы потом помочь Мелиссе.— Ну, и нашли уже? Смысл-то?— Пока нет.— Вы тоже из этих?— Из каких?— Гомиков. Геев — или как там это теперь называется. Как он. Стерджис. И как я, и...— Нет.— Браво, молодец... Славный дружище Мелисса Какая она была в детстве?Я рассказал ему, подчеркивая все положительное, избегая всего, что считал нарушением конфиденциальности.— Да, — сказал он. — Я так и думал. Мне бы хотелось... А, к черту все это.Он удивительно быстро соскочил с табуретки и, подойдя к двери на кухню, крикнул:— Ноэль!Юноша вышел к нему в своей красной куртке помощника официанта и в джинсах, с посудным полотенцем в руках.— Ты можешь идти прямо сейчас. Доктор говорит, что она спит. Если захочешь дождаться, когда она проснется, можешь там остаться. Здесь для тебя нет никакой работы. Только сначала вот что сделай: упакуй мне чемодан — одежду, вещи просто побросай туда, и все. Возьми большой синий чемодан у меня в шкафу. И потом привези сюда — неважно, в какое время. Я буду здесь.— Да, сэр, — ответил Ноэль с растерянным видом.— Сэр, — повторил Рэмп, оборачиваясь ко мне. — Слышали? Вежливый юноша. Этот мальчик далеко пойдет. Берегись, Гарвард.Ноэль вздрогнул.Рэмп продолжал:— Скажи матери, пускай спокойно выходит. Я не буду ничего этого есть. Пойду и сам немного посплю.Юноша вернулся на кухню.Рэмп смотрел ему вслед.— Все скоро изменится, — сказал он. — Все. 26 Как раз когда я трогался с места, из ресторана вышел Ноэль. Он заметил меня и подбежал к машине. На нем уже не было красной курточки, а за спиной поверх тенниски висел небольшой рюкзак. На тенниске было написано: «ГРИНПИС». По его губам я прочитал: «Простите».Я опустил стекло со стороны пассажирского сиденья.— Простите, — повторил он и добавил: — Сэр.— В чем дело, Ноэль?— Я просто хотел узнать, как себя чувствует Мелисса.— Похоже, что в основном она спит. Возможно, еще не ощутила полностью всей силы удара.— Она очень... — Он нахмурился.Я ждал, что он скажет.— Это трудно выразить словами.Я открыл ему дверцу.— Садись.Секунду поколебавшись, он снял рюкзак, поставил его на пол, скользнул на сиденье, поднял рюкзак и поставил себе на колени. Его лицо выражало тоску и боль.— Хорошая машина, — сказал он. — Семьдесят восьмого?— Девятого.— Новые гораздо хуже. Слишком много пластмассы.— Мне она нравится.Он крутил в руках лямки от рюкзака.— Ты что-то говорил о Мелиссе. Что-то такое, что трудно выразить словами.Он нахмурился. Ногтем царапнул лямку.— Я только хотел сказать, что она — очень необычный человек. Единственный в своем роде. Даже если просто смотреть на нее, то и тогда делается ясно, что ее внешний вид — сам по себе, а внутри она совсем другая — я хочу сказать, хотя это может показаться в моих устах странным, что большинство по-настоящему красивых девушек обычно интересуются пустяками. Во всяком случае, здесь именно так.— Здесь — это в Сан-Лабрадоре?Он кивнул.— По крайней мере, насколько я мог это видеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57