– спросил мавр.
– То, что надо кое-что изменить в условиях перемирия.
– Ах! Я так и думал, – с горечью сказал Мотриль. – Милосердие христиан хрупко, словно стеклянный кубок; вкушая вино, надо остерегаться, как бы не разбить кубок. Ты нам сказал, что несколько солдат бежали из Монтеля, и поэтому ты будешь вынужден казнить всех нас.
– Но прежде, сарацин, – возразил Аженор, уязвленный этим упреком и этим предположением, – прежде ты должен узнать, кто эти беглецы.
– Как я узнаю это?
– Пересчитай своих солдат.
– Здесь я не распоряжаюсь.
– Значит, ты не входишь в гарнизон замка, – живо возразил Аженор, – и условия перемирия тебя не касаются.
– Для молодого человека ты слишком хитер.
– Я стал хитрым из недоверчивости, наблюдая за сарацинами… Ну, отвечай.
– Я, действительно, начальник в замке, – ответил Мотриль, который боялся потерять преимущества капитуляции, если последняя окажется возможной.
– Сам видишь, что у меня были причины хитрить, поскольку ты лгал. Но сейчас дело не в этом. Ты признаешь, что условия перемирия были нарушены?
– Это ты признаешь, христианин.
– И тебе придется мне поверить, – надменно сказал Молеон. – А посему слушай приказ коннетабля. Крепость должна сдаться сегодня же, или начнется жестокая осада.
– И это все? – спросил Мотриль.
– Все.
– Нас будут морить голодом? – Да.
– А если мы захотим умереть?
– Вам мешать не будут.
Мотриль бросил на Аженора выразительный взгляд, который тот превосходно понял.
– Никому? – многозначительно спросил он.
– Никому, – ответил Молеон. – Но если вы умрете, то по своей воле… Поверь мне, дон Педро вам не поможет.
– Ты так думаешь?
– Я в этом уверен.
– Почему?
– Потому что мы выставим против него армию, а у него больше войск не осталось, и, пока он наберет новую, вы все погибнете от голода.
– Ты рассуждаешь здраво, христианин.
– Поэтому лучше спасайте свою жизнь, раз она в вашей власти.
– Ага! Ты даруешь нам жизнь.
– Я дарую ее вам.
– С гарантией кого? Коннетабля?
– С гарантией короля, который только что прибыл.
– Он вправду приехал? Но я его не вижу, – с беспокойством сказал Мотриль.
– Посмотри на его шатер… точнее, на палатку Виллана Заики.
– Да, вижу… Ты уверен, что нам даруют жизнь?
– Я даю тебе гарантию.
– И мне тоже?
– Да, тебе, Мотриль, король дал мне слово.
– И мы сможем уйти, куда захотим?
– Куда угодно.
– Вместе со слугами, скарбом и деньгами?
– Да, сарацин.
– Это слишком хорошо…
– Ты же веришь нам… Безумец, зачем мы стали просить тебя прийти сегодня к нам, когда мы взяли бы тебя живым или мертвым через месяц осады?
– Ну нет! Вы можете опасаться дона Педро.
– Уверяю тебя, что он нам не страшен.
– Христианин, я должен подумать.
– Если через два часа ты не сдашься, считай себя мертвецом, – нетерпеливо объявил молодой человек. – Железное кольцо уже не разомкнётся.
– Хорошо! Хорошо! Два часа не слишком большая щедрость, – ответил Мотриль, с тревогой вглядываясь вдаль, словно на краю равнины должен был явиться спаситель.
– И это весь твой ответ? – спросил Аженор.
– Я дам ответ через два часа, – рассеянно пробормотал Мотриль.
– Да, сударь, он сдаст крепость, вы его убедили, – шепнул Мюзарон своему господину.
Внезапно Мотриль с пристальным вниманием посмотрел в сторону лагеря бретонцев.
– Ну и ну! Смотри, – прошептал он, показывая Родриго на палатку Виллана Заики.
Чтобы лучше видеть, испанец облокотился на каменные перила.
– Твои христиане, кажется, дерутся между собой, – сказал Мотриль, – смотри, они бегут со всех сторон.
Толпа солдат и офицеров в самом деле валила к палатке, проявляя признаки самого живого волнения.
Палатка шаталась, как будто изнутри ее сотрясали сражающиеся. Аженор увидел, как коннетабль, сделав гневный жест, бросился к ней.
– В палатке, где находится дон Педро, происходит что-то странное и ужасное, – сказал Аженор. – Пошли, Мюзарон.
Внимание мавра было поглощено этой непонятной суматохой. Родриго неотрывно смотрел на лагерь. Аженор, воспользовавшись тем, что они отвлеклись, спустился со своими бретонцами вниз по крутому склону. На полдороге он услышал жуткий крик, который взмыл с равнины до самого неба.
Аженор вовремя добрался до внешнего кольца замковых укреплений; едва за ним захлопнулись последние ворота, как Мотриль закричал громовым голосом:
– О Аллах! Аллах! Предатель обманул меня! О Аллах, король дон Педро взят в плен! Задержите француза, чтобы он был у нас заложником. Закрывайте ворота! Скорее!
Но Аженор уже перебрался через насыпной вал и был в безопасности; он даже мог видеть во всей красе страшное зрелище, которое с высоты замковой площадки наблюдал мавр.
– Боже мой! – воскликнул Аженор, дрожа и воздевая к небу руки. – Еще минута, и мы были бы схвачены и погибли; то, что вижу я в этой палатке, извинило бы Мотриля и его самые кровавые злодеяния.
XXVI. О том, что происходило в палатке Виллана Заики
Король дон Энрике расстался с Аженором, даровав ему право помиловать Мотриля, утер лицо и сказал коннетаблю:
– Друг мой, сердце готово вырваться у меня из груди. Скоро я увижу в унижении того, кого смертельно ненавижу; к моей радости примешана горечь, но в этот миг я не могу объяснить это мое чувство.
– Это доказывает, государь, что у вашей светлости сердце благородное и великое, в противном случае в нем нашлось бы место лишь для радости победы, – ответил коннетабль.
– Странно, что я вхожу в эту палатку только с чувством недоверия и, повторяю еще раз, с подавленным сердцем, – прибавил король. – Как он?
– Государь, он сидит на табурете, обхватив голову руками. Он выглядит удрученным.
Энрике взмахнул рукой, чтобы все удалились.
– Коннетабль, дайте мне, пожалуйста, последний совет, – еле слышно сказал он. – Я хочу сохранить ему жизнь, но как мне быть – изгнать его или заточить в крепость?
– Не просите у меня совета, государь, ибо я не смогу дать его вам, – ответил коннетабль. – Вы мудрее меня, и перед вами ваш брат. Бог вдохновит вас.
– Ваши слова окончательно укрепили меня в моих намерениях, коннетабль, благодарю вас.
Король приподнял холстину, что занавешивала вход в палатку, и вошел в нее.
Дон Педро не изменил позы, которую Дюгеклен изобразил королю, только его отчаяние перестало быть молчаливым: оно вырывалось наружу то приглушенными, то громкими восклицаниями. Можно было сказать, что дон Педро начинал впадать в безумие.
Звук шагов Энрике заставил его поднять голову.
Как только он узнал своего победителя по его величественному виду и золотому льву на гребне шлема, его охватила ярость.
– Ты пришел, ты посмел прийти! – вскричал он. Энрике не ответил и молчал, держась настороженно.
– Я напрасно вызывал тебя в бою на поединок, – продолжал дон Педро, все больше оживляясь. – Ведь у тебя хватает храбрости лишь на то, чтобы оскорблять поверженного врага, и даже сейчас ты скрываешь свое лицо, чтобы я не увидел, как ты бледен.
Энрике неторопливо расстегнул застежки шлема, снял его и поставил на стол. Лицо у него, действительно, было бледным, но глаза сохраняли кроткую и человечную ясность.
Это спокойствие вывело из себя дона Педро. Он вскочил и сказал:
– Да, я узнаю бастарда моего отца, того, кто именует себя королем Кастилии, забывая о том, что, пока я жив, в Кастилии не будет другого короля!
Жестоким оскорблениям своего врага Энрике пытался противопоставить терпение, но краска гнева постепенно залила его чело, по лицу потекли капли холодного пота.
– Поберегитесь, – дрожащим голосом сказал он. – Здесь вы у меня, не забывайте об этом. Я не оскорбляю вас, а вы бесчестите свое старшинство словами, которые недостойны нас обоих.
– Бастард! – кричал дон Педро. – Бастард! Безродный!
– Негодяй! Неужели ты хочешь вызвать мой гнев?
– О нет! Я совершенно спокоен, – ответил дон Педро (глаза его горели, губы мертвенно побледнели), приблизившись к Энрике. – Ты не даешь воли своему гневу, потому что слишком заботишься о своей жизни. Ты боишься…
– Ты лжешь! – крикнул дон Энрике, утратив самообладание.
Вместо ответа дон Педро схватил Энрике за горло, а дон Энрике двумя руками крепко обхватил дона Педро.
– Ну что ж, нам не хватало этой схватки, – сказал побежденный. – Ты увидишь, что она будет решающей.
Они боролись с таким ожесточением, что палатка зашаталась, холщевые стенки вздыбились, а на шум прибежали коннетабль, Заика и несколько офицеров. Чтобы проникнуть внутрь, они были вынуждены разрубить мечами ее. Оба врага, крепко обхватившие друг друга, сплелись, словно змеи, зацепившись шпорами за рассеченные стенки.
И тут все могли воочию увидеть, какая смертельная схватка здесь разыгралась.
Коннетабль громко вскрикнул.
Множество солдат тут же кинулось к месту схватки.
Тогда Мотриль и смог все наблюдать с высокой площадки замка; тоща и Молеон тоже стал следить за этой сценой с высоты насыпного вала.
Оба противника катались по земле и корчились, пытаясь всякий раз, когда у них оказывалась свободной одна рука, достать оружие.
Дон Педро был более удачлив; он подмял под себя Энрике де Трастамаре и, прижав его коленом к земле, вытащил из-за пояса маленький кинжал, чтобы нанести удар.
Но опасность придала Энрике сил; он еще раз сбросил на землю брата и удерживал его на боку. Лежа рядом, они обдавали лица друг друга обжигающим дыханием своей бессильной ненависти.
– Надо с этим покончить! – вскричал дон Педро, видя, что никто не осмеливается их разнять, поскольку королевское величие и ужас происходящего подавляли присутствующих. – Сегодня в Кастилии больше нет короля, но не будет и узурпатора. Я потеряю власть, но буду отомщен. Меня убьют, но я напьюсь твоей крови.
И он с неожиданной силой подмял под себя брата, измученного этой борьбой, схватил его за горло и занес руку, чтобы вонзить кинжал.
Тут Дюгеклен, видя, что дон Педро ищет кинжалом щель в латах и кольчуге, схватил своей крепкой рукой дона Педро за ногу и вывел его из равновесия. Теперь несчастный упал на землю рядом с Энрике.
– Я не спасаю и не гублю королей, я помогаю моему сеньору, – сказал коннетабль хриплым, дрожащим голосом.
Энрике смог перевести дух, собраться с силами и достать нож.
Все произошло в одно мгновенье. Нож по рукоятку вошел в горло дона Педро, кровь брызнула в глаза победителю, крик, сорвавшийся с уст дона Педро приглушился.
Ладонь зарезанного разжалась, его зловеще наморщенный лоб откинулся назад. Послышалось, как его голова глухо ударилась о землю.
– О Боже! Что вы сделали! – вскричал Аженор, который вбежал в палатку и, охваченный ужасом, увидел залитый кровью труп и стоящего на коленях Энрике: в правой руке он сжимал нож, а левой опирался о землю.
Воцарилась жуткая тишина. Король-убийца выронил окровавленный нож. И тут все заметили, как из-под трупа показалась алая струйка, которая медленно потекла по каменистой ложбинке. Все отпрянули от этой крови; она еще дымилась, словно дыша пламенем гнева и ненависти.
Дон Энрике поднялся, сел в углу палатки и спрятал в ладонях свое мрачное лицо. Он не мог вынести солнечного света и взглядов присутствующих.
Коннетабль, столь же мрачный, как и дон Энрике, но более деятельный, нежно поднял его и удалил зрителей этой жуткой сцены.
– Конечно, было бы лучше, если бы кровь эта пролилась на поле брани, – сказал он. – Но все, что Бог ни делает, к лучшему, и то, что Бог задумал, свершилось. Пойдемте, государь, и будьте мужественны.
– Он сам искал смерти, – бормотал король. – Я бы простил его… Проследите за тем, чтобы его останки укрыли от посторонних взоров, пусть его похоронят с почестями…
– Сир, не думайте больше ни о чем, забудьте об этом… Позвольте нам заняться нашим делом.
Король ушел, пройдя мимо шеренги молчаливых, подавленных солдат, и укрылся в другой палатке.
Дюгеклен вызвал начальника полевой стражи бретонцев.
– Ты отрежешь эту голову, – сказал он, показывая на тело дона Педро, – а вы, Виллан Заика, доставите ее в Толедо. Таков обычай этой страны: узурпаторы славы мертвых тем самым теряют право нарушать мир в королевстве и смущать покой живых.
Едва он успел договорить, как из крепости явился испанец и от имени управителя замка сообщил, что гарнизон сложит оружие в восемь часов вечера, согласно условиям, поставленным парламентером коннетабля.
XXVII. Решение Мавра
Палатка была разрублена, и всю эту столь жуткую и так стремительно разыгравшуюся сцену могли наблюдать из замка Монтель, видеть неистовство ее главных действующих лиц.
Мы уже знаем, что во время переговоров, выслушивая предложения парламентера, Мотриль часто поглядывал в сторону равнины, где что-то привлекало его внимание.
Аженор пытался убедить мавра, что бретонцы не знают имен скрывшихся ночных беглецов, и преуспел в этом. Эта новость успокоила Мотриля, ибо ночная тьма не позволила людям в замке видеть исход побега; бретонцы, устраивая засаду, старались ничем не нарушать тишину.
Поэтому Мотриль должен был поверить, что дон Педро в безопасности.
Вот почему он сначала отверг предложения Молеона. Но, глядя на равнину, мавр – глаз у него был очень острый – заметил трех лошадей, блуждавших в зарослях вереска, и без всякого сомнения узнал среди них быстрого белого коня дона Педро; это благородное животное вынесло хозяина с поля битвы при Монтеле, а теперь должно было его умчать от преследования врагов.
Бретонцы, опьяненные успехом, схватили всадников, но забыли про коней; те, почувствовав себя свободными и испугавшись внезапного нападения, преодолели земляные укрепления и убежали в поле. Остаток ночи они, пощипывая траву и резвясь, провели в полях; однако на рассвете чутье, а может быть, преданность людям, снова привели их ближе к замку, туда, где их увидел Мотриль.
Кони вернулись не той окольной дорогой, по которой умчались ночью; теперь от замка их отделял глубокий обрывистый овраг, через который они не могли перебраться. Прячась за скалистыми выступами, они изредка смотрели на замок Монтель, потом снова принимались объедать в углублениях скал мох и душистые кусты мадрониоса, чьи ягоды цветом и запахом напоминают землянику.
Заметив коней, Мотриль побледнел и засомневался в правдивости Аженора. Тогда-то он принялся спорить об условиях сдачи замка и добиваться того, чтобы Аженор обещал ему жизнь.
Потом перед Мотрилем во всем ее ужасе предстала сцена в палатке. Он узнал золотого льва на шлеме Энрике де Трастамаре, разглядел огненно-рыжие волосы дона Педро, его сильные, энергичные жесты, слышал его голос, когда, последний, смертельный крик, громкий и горестный, вырвался из его пронзенного кинжалом горла.
Тогда он и решил задержать Аженора, чтобы взять его в заложники или растерзать на куски; тогда он и впал в отчаяние. И, увидев, как приканчивают дона Педро, не зная ни причин, ни последствий ссоры братьев, он понял, что и ему, подстрекателю убитого короля, приходит конец.
С этой минуты мавру стала ясна вся тактика Аженора. Молеон обещал ему жизнь для того, чтобы убить его при выходе из Монтеля, и беспрепятственно, навсегда завладеть Аиссой.
«Возможно, я погибну, – рассуждал мавр, – хотя я постараюсь выжить, но ты, проклятый христианин, не получишь девушки, либо она вместе со мной достанется тебе мертвой».
Он условился с Родриго умолчать о смерти дона Педро, о которой в замке знали они одни, и велел собрать офицеров Монтеля.
Все согласились с тем, что надо сдаваться. Мотриль тщетно пытался убедить этих людей, что лучше погибнуть, чем рассчитывать на милость победителей. Но даже Родриго был против этого.
– Они ненавидят дона Педро, может быть, и других грандов, – пояснил он, – но нас, кого пощадили в бою, таких же испанцев, как и дон Энрике, зачем им убивать, когда слово коннетабля гарантирует нам жизнь. Мы ведь не сарацины, не мавры, и взываем к милосердию того же Бога, что и наши победители.
Мотриль прекрасно понял, что все кончено. С покорностью, свойственной его соотечественникам, он опустил голову и отгородился ото всех принятым им незыблемым, страшным решением.
Родриго объявил, что гарнизон сдастся немедленно. Мотриль добился, чтобы сдача крепости произошла вечером. Люди в последний раз подчинились его воле.
После этого к Дюгеклену прибыл парламентер с предложением сдать крепость в восемь часов вечера.
Мотриль, как он сказал Родриго, заперся в покоях управителя замка, чтобы предаться молитве.
– Выведите гарнизон в назначенный час, то есть вечером, – сказал он, – сперва солдат, затем младших офицеров, далее офицеров и выходите сами. Я пойду последним вместе с доньей Аиссой.
Оставшись один, Мотриль открыл дверь в комнату Аиссы.
– Вы видите, дитя мое, что все идет согласно нашим желаниям, – обратился он к ней. – Дон Педро не только уехал, он убит.
– Убит?! – воскликнула девушка, охваченная ужасом, в котором все-таки оставалось некое сомнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– То, что надо кое-что изменить в условиях перемирия.
– Ах! Я так и думал, – с горечью сказал Мотриль. – Милосердие христиан хрупко, словно стеклянный кубок; вкушая вино, надо остерегаться, как бы не разбить кубок. Ты нам сказал, что несколько солдат бежали из Монтеля, и поэтому ты будешь вынужден казнить всех нас.
– Но прежде, сарацин, – возразил Аженор, уязвленный этим упреком и этим предположением, – прежде ты должен узнать, кто эти беглецы.
– Как я узнаю это?
– Пересчитай своих солдат.
– Здесь я не распоряжаюсь.
– Значит, ты не входишь в гарнизон замка, – живо возразил Аженор, – и условия перемирия тебя не касаются.
– Для молодого человека ты слишком хитер.
– Я стал хитрым из недоверчивости, наблюдая за сарацинами… Ну, отвечай.
– Я, действительно, начальник в замке, – ответил Мотриль, который боялся потерять преимущества капитуляции, если последняя окажется возможной.
– Сам видишь, что у меня были причины хитрить, поскольку ты лгал. Но сейчас дело не в этом. Ты признаешь, что условия перемирия были нарушены?
– Это ты признаешь, христианин.
– И тебе придется мне поверить, – надменно сказал Молеон. – А посему слушай приказ коннетабля. Крепость должна сдаться сегодня же, или начнется жестокая осада.
– И это все? – спросил Мотриль.
– Все.
– Нас будут морить голодом? – Да.
– А если мы захотим умереть?
– Вам мешать не будут.
Мотриль бросил на Аженора выразительный взгляд, который тот превосходно понял.
– Никому? – многозначительно спросил он.
– Никому, – ответил Молеон. – Но если вы умрете, то по своей воле… Поверь мне, дон Педро вам не поможет.
– Ты так думаешь?
– Я в этом уверен.
– Почему?
– Потому что мы выставим против него армию, а у него больше войск не осталось, и, пока он наберет новую, вы все погибнете от голода.
– Ты рассуждаешь здраво, христианин.
– Поэтому лучше спасайте свою жизнь, раз она в вашей власти.
– Ага! Ты даруешь нам жизнь.
– Я дарую ее вам.
– С гарантией кого? Коннетабля?
– С гарантией короля, который только что прибыл.
– Он вправду приехал? Но я его не вижу, – с беспокойством сказал Мотриль.
– Посмотри на его шатер… точнее, на палатку Виллана Заики.
– Да, вижу… Ты уверен, что нам даруют жизнь?
– Я даю тебе гарантию.
– И мне тоже?
– Да, тебе, Мотриль, король дал мне слово.
– И мы сможем уйти, куда захотим?
– Куда угодно.
– Вместе со слугами, скарбом и деньгами?
– Да, сарацин.
– Это слишком хорошо…
– Ты же веришь нам… Безумец, зачем мы стали просить тебя прийти сегодня к нам, когда мы взяли бы тебя живым или мертвым через месяц осады?
– Ну нет! Вы можете опасаться дона Педро.
– Уверяю тебя, что он нам не страшен.
– Христианин, я должен подумать.
– Если через два часа ты не сдашься, считай себя мертвецом, – нетерпеливо объявил молодой человек. – Железное кольцо уже не разомкнётся.
– Хорошо! Хорошо! Два часа не слишком большая щедрость, – ответил Мотриль, с тревогой вглядываясь вдаль, словно на краю равнины должен был явиться спаситель.
– И это весь твой ответ? – спросил Аженор.
– Я дам ответ через два часа, – рассеянно пробормотал Мотриль.
– Да, сударь, он сдаст крепость, вы его убедили, – шепнул Мюзарон своему господину.
Внезапно Мотриль с пристальным вниманием посмотрел в сторону лагеря бретонцев.
– Ну и ну! Смотри, – прошептал он, показывая Родриго на палатку Виллана Заики.
Чтобы лучше видеть, испанец облокотился на каменные перила.
– Твои христиане, кажется, дерутся между собой, – сказал Мотриль, – смотри, они бегут со всех сторон.
Толпа солдат и офицеров в самом деле валила к палатке, проявляя признаки самого живого волнения.
Палатка шаталась, как будто изнутри ее сотрясали сражающиеся. Аженор увидел, как коннетабль, сделав гневный жест, бросился к ней.
– В палатке, где находится дон Педро, происходит что-то странное и ужасное, – сказал Аженор. – Пошли, Мюзарон.
Внимание мавра было поглощено этой непонятной суматохой. Родриго неотрывно смотрел на лагерь. Аженор, воспользовавшись тем, что они отвлеклись, спустился со своими бретонцами вниз по крутому склону. На полдороге он услышал жуткий крик, который взмыл с равнины до самого неба.
Аженор вовремя добрался до внешнего кольца замковых укреплений; едва за ним захлопнулись последние ворота, как Мотриль закричал громовым голосом:
– О Аллах! Аллах! Предатель обманул меня! О Аллах, король дон Педро взят в плен! Задержите француза, чтобы он был у нас заложником. Закрывайте ворота! Скорее!
Но Аженор уже перебрался через насыпной вал и был в безопасности; он даже мог видеть во всей красе страшное зрелище, которое с высоты замковой площадки наблюдал мавр.
– Боже мой! – воскликнул Аженор, дрожа и воздевая к небу руки. – Еще минута, и мы были бы схвачены и погибли; то, что вижу я в этой палатке, извинило бы Мотриля и его самые кровавые злодеяния.
XXVI. О том, что происходило в палатке Виллана Заики
Король дон Энрике расстался с Аженором, даровав ему право помиловать Мотриля, утер лицо и сказал коннетаблю:
– Друг мой, сердце готово вырваться у меня из груди. Скоро я увижу в унижении того, кого смертельно ненавижу; к моей радости примешана горечь, но в этот миг я не могу объяснить это мое чувство.
– Это доказывает, государь, что у вашей светлости сердце благородное и великое, в противном случае в нем нашлось бы место лишь для радости победы, – ответил коннетабль.
– Странно, что я вхожу в эту палатку только с чувством недоверия и, повторяю еще раз, с подавленным сердцем, – прибавил король. – Как он?
– Государь, он сидит на табурете, обхватив голову руками. Он выглядит удрученным.
Энрике взмахнул рукой, чтобы все удалились.
– Коннетабль, дайте мне, пожалуйста, последний совет, – еле слышно сказал он. – Я хочу сохранить ему жизнь, но как мне быть – изгнать его или заточить в крепость?
– Не просите у меня совета, государь, ибо я не смогу дать его вам, – ответил коннетабль. – Вы мудрее меня, и перед вами ваш брат. Бог вдохновит вас.
– Ваши слова окончательно укрепили меня в моих намерениях, коннетабль, благодарю вас.
Король приподнял холстину, что занавешивала вход в палатку, и вошел в нее.
Дон Педро не изменил позы, которую Дюгеклен изобразил королю, только его отчаяние перестало быть молчаливым: оно вырывалось наружу то приглушенными, то громкими восклицаниями. Можно было сказать, что дон Педро начинал впадать в безумие.
Звук шагов Энрике заставил его поднять голову.
Как только он узнал своего победителя по его величественному виду и золотому льву на гребне шлема, его охватила ярость.
– Ты пришел, ты посмел прийти! – вскричал он. Энрике не ответил и молчал, держась настороженно.
– Я напрасно вызывал тебя в бою на поединок, – продолжал дон Педро, все больше оживляясь. – Ведь у тебя хватает храбрости лишь на то, чтобы оскорблять поверженного врага, и даже сейчас ты скрываешь свое лицо, чтобы я не увидел, как ты бледен.
Энрике неторопливо расстегнул застежки шлема, снял его и поставил на стол. Лицо у него, действительно, было бледным, но глаза сохраняли кроткую и человечную ясность.
Это спокойствие вывело из себя дона Педро. Он вскочил и сказал:
– Да, я узнаю бастарда моего отца, того, кто именует себя королем Кастилии, забывая о том, что, пока я жив, в Кастилии не будет другого короля!
Жестоким оскорблениям своего врага Энрике пытался противопоставить терпение, но краска гнева постепенно залила его чело, по лицу потекли капли холодного пота.
– Поберегитесь, – дрожащим голосом сказал он. – Здесь вы у меня, не забывайте об этом. Я не оскорбляю вас, а вы бесчестите свое старшинство словами, которые недостойны нас обоих.
– Бастард! – кричал дон Педро. – Бастард! Безродный!
– Негодяй! Неужели ты хочешь вызвать мой гнев?
– О нет! Я совершенно спокоен, – ответил дон Педро (глаза его горели, губы мертвенно побледнели), приблизившись к Энрике. – Ты не даешь воли своему гневу, потому что слишком заботишься о своей жизни. Ты боишься…
– Ты лжешь! – крикнул дон Энрике, утратив самообладание.
Вместо ответа дон Педро схватил Энрике за горло, а дон Энрике двумя руками крепко обхватил дона Педро.
– Ну что ж, нам не хватало этой схватки, – сказал побежденный. – Ты увидишь, что она будет решающей.
Они боролись с таким ожесточением, что палатка зашаталась, холщевые стенки вздыбились, а на шум прибежали коннетабль, Заика и несколько офицеров. Чтобы проникнуть внутрь, они были вынуждены разрубить мечами ее. Оба врага, крепко обхватившие друг друга, сплелись, словно змеи, зацепившись шпорами за рассеченные стенки.
И тут все могли воочию увидеть, какая смертельная схватка здесь разыгралась.
Коннетабль громко вскрикнул.
Множество солдат тут же кинулось к месту схватки.
Тогда Мотриль и смог все наблюдать с высокой площадки замка; тоща и Молеон тоже стал следить за этой сценой с высоты насыпного вала.
Оба противника катались по земле и корчились, пытаясь всякий раз, когда у них оказывалась свободной одна рука, достать оружие.
Дон Педро был более удачлив; он подмял под себя Энрике де Трастамаре и, прижав его коленом к земле, вытащил из-за пояса маленький кинжал, чтобы нанести удар.
Но опасность придала Энрике сил; он еще раз сбросил на землю брата и удерживал его на боку. Лежа рядом, они обдавали лица друг друга обжигающим дыханием своей бессильной ненависти.
– Надо с этим покончить! – вскричал дон Педро, видя, что никто не осмеливается их разнять, поскольку королевское величие и ужас происходящего подавляли присутствующих. – Сегодня в Кастилии больше нет короля, но не будет и узурпатора. Я потеряю власть, но буду отомщен. Меня убьют, но я напьюсь твоей крови.
И он с неожиданной силой подмял под себя брата, измученного этой борьбой, схватил его за горло и занес руку, чтобы вонзить кинжал.
Тут Дюгеклен, видя, что дон Педро ищет кинжалом щель в латах и кольчуге, схватил своей крепкой рукой дона Педро за ногу и вывел его из равновесия. Теперь несчастный упал на землю рядом с Энрике.
– Я не спасаю и не гублю королей, я помогаю моему сеньору, – сказал коннетабль хриплым, дрожащим голосом.
Энрике смог перевести дух, собраться с силами и достать нож.
Все произошло в одно мгновенье. Нож по рукоятку вошел в горло дона Педро, кровь брызнула в глаза победителю, крик, сорвавшийся с уст дона Педро приглушился.
Ладонь зарезанного разжалась, его зловеще наморщенный лоб откинулся назад. Послышалось, как его голова глухо ударилась о землю.
– О Боже! Что вы сделали! – вскричал Аженор, который вбежал в палатку и, охваченный ужасом, увидел залитый кровью труп и стоящего на коленях Энрике: в правой руке он сжимал нож, а левой опирался о землю.
Воцарилась жуткая тишина. Король-убийца выронил окровавленный нож. И тут все заметили, как из-под трупа показалась алая струйка, которая медленно потекла по каменистой ложбинке. Все отпрянули от этой крови; она еще дымилась, словно дыша пламенем гнева и ненависти.
Дон Энрике поднялся, сел в углу палатки и спрятал в ладонях свое мрачное лицо. Он не мог вынести солнечного света и взглядов присутствующих.
Коннетабль, столь же мрачный, как и дон Энрике, но более деятельный, нежно поднял его и удалил зрителей этой жуткой сцены.
– Конечно, было бы лучше, если бы кровь эта пролилась на поле брани, – сказал он. – Но все, что Бог ни делает, к лучшему, и то, что Бог задумал, свершилось. Пойдемте, государь, и будьте мужественны.
– Он сам искал смерти, – бормотал король. – Я бы простил его… Проследите за тем, чтобы его останки укрыли от посторонних взоров, пусть его похоронят с почестями…
– Сир, не думайте больше ни о чем, забудьте об этом… Позвольте нам заняться нашим делом.
Король ушел, пройдя мимо шеренги молчаливых, подавленных солдат, и укрылся в другой палатке.
Дюгеклен вызвал начальника полевой стражи бретонцев.
– Ты отрежешь эту голову, – сказал он, показывая на тело дона Педро, – а вы, Виллан Заика, доставите ее в Толедо. Таков обычай этой страны: узурпаторы славы мертвых тем самым теряют право нарушать мир в королевстве и смущать покой живых.
Едва он успел договорить, как из крепости явился испанец и от имени управителя замка сообщил, что гарнизон сложит оружие в восемь часов вечера, согласно условиям, поставленным парламентером коннетабля.
XXVII. Решение Мавра
Палатка была разрублена, и всю эту столь жуткую и так стремительно разыгравшуюся сцену могли наблюдать из замка Монтель, видеть неистовство ее главных действующих лиц.
Мы уже знаем, что во время переговоров, выслушивая предложения парламентера, Мотриль часто поглядывал в сторону равнины, где что-то привлекало его внимание.
Аженор пытался убедить мавра, что бретонцы не знают имен скрывшихся ночных беглецов, и преуспел в этом. Эта новость успокоила Мотриля, ибо ночная тьма не позволила людям в замке видеть исход побега; бретонцы, устраивая засаду, старались ничем не нарушать тишину.
Поэтому Мотриль должен был поверить, что дон Педро в безопасности.
Вот почему он сначала отверг предложения Молеона. Но, глядя на равнину, мавр – глаз у него был очень острый – заметил трех лошадей, блуждавших в зарослях вереска, и без всякого сомнения узнал среди них быстрого белого коня дона Педро; это благородное животное вынесло хозяина с поля битвы при Монтеле, а теперь должно было его умчать от преследования врагов.
Бретонцы, опьяненные успехом, схватили всадников, но забыли про коней; те, почувствовав себя свободными и испугавшись внезапного нападения, преодолели земляные укрепления и убежали в поле. Остаток ночи они, пощипывая траву и резвясь, провели в полях; однако на рассвете чутье, а может быть, преданность людям, снова привели их ближе к замку, туда, где их увидел Мотриль.
Кони вернулись не той окольной дорогой, по которой умчались ночью; теперь от замка их отделял глубокий обрывистый овраг, через который они не могли перебраться. Прячась за скалистыми выступами, они изредка смотрели на замок Монтель, потом снова принимались объедать в углублениях скал мох и душистые кусты мадрониоса, чьи ягоды цветом и запахом напоминают землянику.
Заметив коней, Мотриль побледнел и засомневался в правдивости Аженора. Тогда-то он принялся спорить об условиях сдачи замка и добиваться того, чтобы Аженор обещал ему жизнь.
Потом перед Мотрилем во всем ее ужасе предстала сцена в палатке. Он узнал золотого льва на шлеме Энрике де Трастамаре, разглядел огненно-рыжие волосы дона Педро, его сильные, энергичные жесты, слышал его голос, когда, последний, смертельный крик, громкий и горестный, вырвался из его пронзенного кинжалом горла.
Тогда он и решил задержать Аженора, чтобы взять его в заложники или растерзать на куски; тогда он и впал в отчаяние. И, увидев, как приканчивают дона Педро, не зная ни причин, ни последствий ссоры братьев, он понял, что и ему, подстрекателю убитого короля, приходит конец.
С этой минуты мавру стала ясна вся тактика Аженора. Молеон обещал ему жизнь для того, чтобы убить его при выходе из Монтеля, и беспрепятственно, навсегда завладеть Аиссой.
«Возможно, я погибну, – рассуждал мавр, – хотя я постараюсь выжить, но ты, проклятый христианин, не получишь девушки, либо она вместе со мной достанется тебе мертвой».
Он условился с Родриго умолчать о смерти дона Педро, о которой в замке знали они одни, и велел собрать офицеров Монтеля.
Все согласились с тем, что надо сдаваться. Мотриль тщетно пытался убедить этих людей, что лучше погибнуть, чем рассчитывать на милость победителей. Но даже Родриго был против этого.
– Они ненавидят дона Педро, может быть, и других грандов, – пояснил он, – но нас, кого пощадили в бою, таких же испанцев, как и дон Энрике, зачем им убивать, когда слово коннетабля гарантирует нам жизнь. Мы ведь не сарацины, не мавры, и взываем к милосердию того же Бога, что и наши победители.
Мотриль прекрасно понял, что все кончено. С покорностью, свойственной его соотечественникам, он опустил голову и отгородился ото всех принятым им незыблемым, страшным решением.
Родриго объявил, что гарнизон сдастся немедленно. Мотриль добился, чтобы сдача крепости произошла вечером. Люди в последний раз подчинились его воле.
После этого к Дюгеклену прибыл парламентер с предложением сдать крепость в восемь часов вечера.
Мотриль, как он сказал Родриго, заперся в покоях управителя замка, чтобы предаться молитве.
– Выведите гарнизон в назначенный час, то есть вечером, – сказал он, – сперва солдат, затем младших офицеров, далее офицеров и выходите сами. Я пойду последним вместе с доньей Аиссой.
Оставшись один, Мотриль открыл дверь в комнату Аиссы.
– Вы видите, дитя мое, что все идет согласно нашим желаниям, – обратился он к ней. – Дон Педро не только уехал, он убит.
– Убит?! – воскликнула девушка, охваченная ужасом, в котором все-таки оставалось некое сомнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68