– Так кто же она?
– В свое время король об этом узнает. А пока я отправляюсь исполнять повеления вашего величества.
И, простившись с доном Педро, мавр ушел.
Девушка, закутанная в длинную белую накидку, которая позволяла видеть лишь ее большие черные глаза и изогнутые брови, действительно, входила в свиту мавра, но последний лгал, когда говорил, будто она должна сопровождать его в поездке. В двух льё от Севильи, он свернул с дороги и спрятал Аиссу в надежном месте, во дворце богатой мавританки, которой доверял.
А сам, помчался галопом и, не останавливаясь на отдых, сократил себе путь.
Вскоре он пересек Гуадалете в том месте, где погиб король дон Родриго Последний король (Родерих, Родриг, 710–711) вестготского государства в Испании, разрушенного мусульманским завоеванием; пропал без вести во время битвы при Херес-де-ла-Фронтера.

после знаменитой битвы, что продолжалась неделю, и между Тарифой и Кадисом увидел возвышающийся на равнине замок Медина-Сидония, окутанный печалью, которая всегда царит над обителями узников.
В этом замке уже давно жила в обществе единственной служанки белокурая и бледная молодая женщина. Словно опаснейшего преступника, ее окружала многочисленная стража; безжалостные глаза беспрерывно следили за ней и тогда, когда она, бессильно опустив руки и склонив голову, медленно прогуливалась в садах, опаленных солнцем, и тогда, когда, лежа у окна, забранного железными решетками, она грустно всматривалась вдаль, вздыхая по свободе и следя за бесконечными, вечно живыми волнами необъятного океана.
Это была Бланка Бурбонская, жена дона Педро, которую он оставил после первой брачной ночи. Она медленно чахла в слезах и сожалениях о том, что в жертву бесплодному призраку тщеславия принесла то сладкое будущее, которое однажды забрезжило перед ней в голубых глазах дона Фадрике.
Когда бедная женщина видела, как по равнине возвращаются девушки, неся корзины с виноградом херес или марбелла, когда слышала, как они поют о своих милых, которые шли к ним навстречу, сердце ее переполняла тоска, а из глаз катились слезы. И она, размышляя о том, что могла бы родиться вдали от трона и быть свободной, как одна их этих юных смуглых сборщиц винограда, вызывала в памяти дорогой для нее образ и тихо шептала имя, что произносила очень часто.
С тех пор как Бланка Бурбонская находилась здесь в заточении, Медина-Сидония казалась проклятым местом. Стража не подпускала к замку ни одного путника, всегда подозревая, что он либо сообщник, либо, по крайней мере, друг. Но каждый день королеве выпадал миг свободы или, вернее, одиночества: это был час, когда дозорные, которые сами стыдились, что так зорко стерегут женщину, предавались сиесте, спасаясь от палящего солнца, и дремали, опершись на копья, либо под сенью какого-нибудь ветвистого платана, либо в тени белой стены.
Тогда королева спускалась на террасу, которая выходила на заполненный водой ров, и если видела вдали какого-нибудь путника, то в мольбе протягивала к нему руки, надеясь, что он станет ей другом и отвезет весточку от нее королю Карлу, но никто еще не ответил на зов узницы.
В один прекрасный день она увидела на дороге из Аркоса двух всадников: один из них, несмотря на то, что солнце, подобно огненному шару, висело над его шлемом, казалось, чувствовал себя бодро в полном боевом облачении. Он так гордо держал копье, что в нем сразу можно было узнать храброго рыцаря. С первого мгновения, как она его заметила, Бланка, не отрываясь, смотрела на него. Он быстро мчался вперед на крепком черном коне и явно держал путь из Севильи в Медину-Сидонию. Несмотря на то, что все гонцы из Севильи до сих пор были вестниками несчастья, королева Бланка, увидев рыцаря, почувствовала скорее радость, нежели страх.
Заметив ее, рыцарь тоже остановился.
Смутное предчувствие надежды заставило забиться сердце узницы; она подошла к перилам, перекрестилась и, как обычно, подняла руки.
Незнакомец, пришпорив коня, галопом помчался прямо к террасе.
Испуганным жестом королева показала на часового, который дремал, прислонившись к дереву.
Рыцарь спешился, сделал знак оруженосцу подойти к нему и о чем-то пошептался с ним несколько минут. Оруженосец отвел лошадей за скалу, чтобы спрятать их там, вернулся к хозяину, и оба подошли к огромному миртовому кусту, откуда можно было слышать голос с террасы.
Достойный рыцарь, который, подобно Карлу Великому, Карл Великий (742–814) – франкский король из династии Каролингов, с 800 г. – император.

собственной рукой был способен начертать пером лишь те знаки, что имели форму кинжала или меча, приказал оруженосцу быстро написать карандашом – Мюзарон всегда носил его с собой – несколько слов на плоском камне.
Потом он сделал королеве знак отойти назад, потому что хотел забросить камень на террасу.
Камень, взлетев в воздух, упал на пол недалеко от королевы. Звук от его падения разбудил солдата, погруженного в тяжелый сон; он открыл глаза, но ничего не заметил, кроме неподвижной, опечаленной королевы, которую привык видеть каждый день на том же месте, и вскоре снова задремал.
Королева подобрала камень и прочла следующие слова:
«Вы ли несчастная королева Бланка, сестра моего короля?»
Ответ королевы был прекрасен в своем страдальческом величии. Она скрестила руки на груди и так сильно кивнула головой, что к ногам ее упали две крупные слезы.
Рыцарь, почтительно поклонившись, снова обратился к оруженосцу, который уже приготовил камень для второго письма.
– Пиши, – сказал Аженор:
«Госпожа, можете ли Вы выйти на эту террасу в восемь вечера. У меня к Вам письмо от дона Фабрике Дон Фабрике де Кастилья (1334–1358) – внебрачный сын короля Кастилии Альфонса XI, правившего с 1312 по 1350 г.; брат Энрике Трастамаре и сводный брат короля Педро I Жестокого, по приказу которого был убит за участие в заговоре; великий магистр (глава) духовно-рыцарского ордена Святого Иакова, основанного в Кастилии в 1175 г.

».
Оруженосец написал.
Второе послание долетело столь же счастливо, как и первое. Бланка радостно встрепенулась, потом надолго задумалась и ответила: «Нет».
Тогда был брошен третий камень.
«Есть ли способ пробраться к вам?» – спрашивал Аженор, вынужденный жестами заменить голос, который мог бы разбудить часового, и записку, которую его обессиленная рука уже не могла перебросить через ров. Королева показала рыцарю на дерево: по нему он мог забраться на стену; потом указала в стене на дверь, что вела в башню.
Рыцарь поклонился: он все понял.
Но тут проснулся солдат и снова встал на пост.
Рыцарь какое-то время прятался, потом, улучив момент, когда часовой отвлекся и внимательно смотрел в другую сторону, вместе с оруженосцем проскользнул за скалу, где их ждали лошади.
– Сеньор, мы с вами проделали тяжелую работу, – сказал оруженосец. – Почему бы сразу не послать королеве записку великого магистра? Уж я бы не промахнулся.
– Потому что записка может случайно оторваться от камня, а королева не поверит, что она потерялась. Оставим это дело до вечера и поищем способа пробраться на террасу тайком от часового.
Наступил вечер, а Аженор так и не придумал, как проникнуть в крепость. Наверное, было уже половина восьмого. Аженор стремился попасть в замок, если возможно, без насилия, скорее с помощью хитрости, нежели силы. Но у Мюзарона, по обыкновению, имелось свое мнение, совершенно отличное от мнения его господина.
– Что бы вы ни делали, сеньор, – заметил он, – нам все равно придется дать бой и убивать. Посему ваша щепетильность мне кажется необоснованной. Убийство – всегда убийство. Оно будет грехом и в половине восьмого, и в восемь. Поэтому я утверждаю, что из всех способов, которые вы предлагаете, единственно приемлемый мой.
– Что это за способ?
– Сейчас увидите. На посту как раз стоит гнусный мавр; мерзкий басурман таращит свои белые глазищи так, словно уже охвачен адским пламенем, в котором в один прекрасный день он должен сгореть дотла. Соблаговолите, ваша милость, прочесть «In manus» «In Manus» (буквально: «В руки») – слова из предсмертной фразы Иисуса на кресте: «Отче! В руки Твои предаю дух Мой», ставшей христианской предсмертной молитвой.

и мысленно окрестить неверного.
– И что это даст? – спросил Аженор.
– А то, что в этих обстоятельствах и должно нас заботить. Мы убьем его тело, но спасем душу.
Рыцарь еще не совсем понимал, что намеревался предпринять Мюзарон. Однако, поскольку он питал полное доверие к фантазии своего оруженосца, которую уже не раз имел возможность оценить, Аженор уступил просьбе Мюзарона и стал молиться. В это время Мюзарон спокойно – так он действовал бы на деревенском празднике, стремясь выиграть в качестве трофея серебряную кружку, – поднял арбалет, вложил стрелу, прицелился в мавра, и в ту же секунду раздался резкий свист. Аженор, который не сводил глаз с часового, увидел, как закачался его тюрбан, а сам он раскинул руки. Обмякнув, солдат разинул рот, словно хотел закричать, но из его глотки не вылетело ни единого звука; захлебнувшись кровью, он, поддерживаемый стенкой, к которой привалился спиной, остался стоять почти прямо и неподвижно.
Аженор повернулся к Мюзарону; тот, улыбаясь, закидывал за спину арбалет, из которого только что выпустил стрелу, поразившую мавра в сердце.
– Видите, сеньор, – сказал Мюзарон, – В том, что я сделал, есть два преимущества: во-первых, я против воли неверного, отправил его в рай; во-вторых, помешал ему крикнуть «Стой! Кто идет?» Теперь вперед, никто нам больше не мешает, на террасе никого, путь свободен!
Они спрыгнули в ров, который перешли вброд. Вода стекала по латам рыцаря, словно по чешуе рыбы. Мюзарон же, неизменно предусмотрительный и исполненный достоинства, снял верхнюю одежду, и водрузил ее на голову. Когда они добрались до дерева, он быстро оделся; пока его хозяин отряхивался, выплескивая воду из всех отверстий доспехов, Мюзарон первым вскарабкался на макушку дерева, на высоту крепостной стены. – Ну, что там? – спросил Молеон.
– Ничего, – ответил оруженосец. – Правда, вижу дверь, ее никто не охраняет. Ваша милость разнесет ее двумя ударами топора.
Молеон тоже забрался на дерево и сам смог убедиться в правдивости слов Мюзарона. Путь был свободен, и лишь указанная дверь, запиравшаяся на ночь, преграждала проход с террасы в покои пленницы.
Как и советовал Мюзарон, Аженор, просунув между камней острый кончик топора, сорвал замок, потом – два засова.
Дверь открылась. За ней оказалась витая лестница, служившая потайным ходом в покои королевы; парадный вход находился во внутреннем дворе. На втором этаже они нашли еще одну дверь, в которую рыцарь постучал три раза, но ему никто не ответил.
Аженор догадался, что королева опасается неожиданностей.
– Не бойтесь, мадам, Мадам – в данном случае обращение к королеве, равнозначное словам «государыня», «ваше величество».

это мы.
– Я прекрасно вас слышала, – ответила из-за двери королева. – Но не обманываете ли вы меня?
– Я вас не обманываю, мадам, – сказал Аженор, – потому что я вскрыл дверь, чтобы дать вам возможность бежать. Я убил часового. Мы перешли ров – это было делом нескольких минут, – и через четверть часа вы будете на свободе, далеко отсюда.
– Ну а от этой двери есть у вас ключ? – спросила королева. – Я же заперта.
Вместо ответа Аженор проделал ту же операцию, что так успешно удалась ему с нижней дверью. Через несколько минут дверь в комнаты королевы тоже была взломана.
– О Боже мой, как я вам благодарна! – воскликнула королева, увидев своих освободителей. – Но… но где же дон Фадрике? – спросила она дрожащим, еле слышным голосом.
– Увы, мадам, – медленно ответил Аженор, преклонив колено и протягивая королеве пергамент, – дон Фадрике… Вот его письмо.
При свете лампы Бланка прочла письмо.
– Значит он в опасности! – вскричала она. – Эта записка – последнее прощание человека, идущего на смерть!
Аженор промолчал.
– Во имя Неба! Во имя вашей дружбы с великим магистром, скажите, погиб он или жив? – умоляла королева.
– В любом случае, как вы понимаете, дон Фадрике приказывает вам бежать.
– Но к чему бежать, если он погиб? – вскричала королева. – Если он умер, зачем мне жить?
– Чтобы исполнить его последнюю волю, мадам, во имя его и вас потребовать мести от вашего брата, короля Франции.
В эту секунду внутренняя дверь в покои распахнулась; появилась бледная и перепуганная мамка Бланки, что приехала с ней из Франции.
– О мадам, замок заполнили вооруженные люди, приехавшие из Севильи, – сказала она. – Они говорят, что вас хочет видеть посланец короля.
– Надо уходить, мадам, нельзя терять ни минуты, – сказал Аженор.
– Наоборот, – ответила королева, – если они сейчас не найдут меня в замке, за нами бросятся в погоню и непременно схватят. Будет лучше, если я приму этого посланца, а потом, когда он успокоится, увидев меня и поговорив со мною, мы убежим.
– Ну, а если ему даны зловещие приказы, если у него дурные намерения? – возразил рыцарь.
– От него я узнаю, жив или мертв дон Фадрике, – упрямо настаивала королева.
– Хорошо, мадам, если вы принимаете этого человека лишь поэтому, я сам скажу вам правду: увы, дон Фадрике мертв!
– Если он погиб, какое мне дело, зачем приехал сюда этот человек! – возразила королева Бланка. – Думайте о себе, мессир де Молеон, вот и все.
Потом, поскольку рыцарь все еще хотел ее удержать, она величественным жестом велела ему повиноваться и вышла.
– Сеньор, послушайте меня, – сказал Мюзарон, – оставим королеву заниматься ее делами, раз она так хочет, и подумаем, как нам выбраться отсюда. Мы нелепо погибнем здесь, сеньор, я предчувствую это. Отложим на завтра бегство королевы, а сперва…
– Молчи! – приказал рыцарь. – Королева будет свободна сегодня ночью, или я умру!
– Тогда, сеньор, давайте хотя бы поставим двери на место, чтобы мавры ничего не заметили, если пожелают осмотреть террасу. Они же найдут труп часового, сеньор.
– Брось его в воду.
– Это мысль, но хороша она не больше, чем на час… Он всплывет, этот упрямец.
– Бывают случаи, когда час – это целая жизнь! – патетически воскликнул рыцарь. – Ступай!
– Как мне хотелось бы и уйти, и быть с вами! – воскликнул Мюзарон. – Если я останусь, они найдут мавра, если уйду, то буду бояться, как бы с вами не случилось несчастья, пока я оставлю вас одного.
– А что, по-твоему, со мной случится, если при мне и кинжал и меч?
– Гм! – пробормотал Мюзарон.
– Ступай же, не теряй времени.
Мюзарон уже пошел к двери, но внезапно остановился:
– Ага! Слышите, сеньор, этот голос?
До них, действительно, донеслись обрывки нескольких, довольно громко сказанных слов, и рыцарь это слышал.
– Похоже, это голос Мотриля! – вскричал Аженор. – Но быть этого не может!
– От мавров всего можно ждать – и ада и волшебств, – возразил Мюзарон, бросаясь к двери с такой поспешностью, которая свидетельствовала о его желании поскорее оказаться на вольном воздухе.
– Если это Мотриль, тем более надо идти к королеве! – вскричал Аженор. – Ведь если это он, королева погибла.
И он собрался уступить своему великодушному порыву.
– Сеньор, вы знаете, что я не трус, – сказал Мюзарон, удерживая его за рукав кольчуги. – Я просто осторожен, не скрываю этого и этим горжусь. Так вот! Подождите еще несколько минут, добрый мой сеньор, а потом, если пожелаете, я последую за вами в ад.
– Ладно, подождем, может, ты и прав, – согласился рыцарь.
Однако голос слышался по-прежнему, становясь все более угрожающим; напротив, голос королевы, которая всегда разговаривала тихо, постепенно звучал все резче. За этим странным разговором последовало недолгое молчание, потом – чудовищный крик.
Аженор не смог устоять на месте и выбежал в коридор.

XI. Глава, в которой Бланка Бурбонская поручила Бастарду де Молеону передать кольцо своей сестре, королеве Франции

Вот что произошло, или, вернее, происходило, у королевы.
Едва Бланка Бурбонская пересекла коридор и, следуя за мамкой, поднялась по нескольким ступеням лестницы, которая вела в ее комнату, как на парадной лестнице башни раздался тяжелый топот множества солдат.
Но отряд расположился в нижних этажах; наверх вошло только двое солдат, причем один встал в коридоре, а другой подошел к комнате королевы.
В дверь постучали.
– Кто там? – дрожа от страха, спросила мамка.
– Солдат, который прибыл от короля дона Педро и привез донье Бланке письмо, – послышался ответ.
– Открой, – приказала королева.
Мамка открыла и отступила назад, увидев перед собой высокого мужчину: он был в одежде солдата: грудь его обтягивала кольчуга, поверх которой был наброшен свободный белый плащ; капюшон скрывал его лицо, а длинные рукава – руки.
– Ступайте к себе, добрая мамка, – сказал он с тем легким гортанным выговором, который отличает мавров, безупречно владеющих кастильским языком, – идите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68