– И его сын, тоже генерал Макартур… Или, скажем, наш прежний главнокомандующий.
– Верно. Или Великая хартия вольностей… или Декларация независимости… Конституция… Билль о правах… Четвертое июля…
– Рождество, – подсказал Пруит.
– Верно. Или, например, Александр Македонский. И сравни с нашей дерьмовой армией! Все, больше об этом ни слова. Сил моих нету!
– Силы будут. Надо только еще раз настроить бамбино и расширить артподготовку.
– Во-во. Смотри-ка, а ты уже соображаешь. А что, может, поедешь потом со мной на Ваикики? Тринадцать пятьдесят – это не разговор, надолго не хватит.
– Может, и поеду. Если сначала хорошо настроим артподготовку. Вообще-то я голубые компании не люблю. Мне там каждый раз хочется кому-нибудь врезать в морду.
– Брось ты, они хорошие ребята. Просто немного чудные. Со сдвигом. Зато артподготовку настроят на всю ночь.
– Думаешь, кого-нибудь мне найдешь? – заколебался Пруит, хотя в душе давно знал, что поедет.
– Конечно. Папа Хэл найдет тебе кого надо. Чего ты раздумываешь? Поехали.
Пруит посмотрел по сторонам.
– Я же сказал, что поеду. Не ори. И хватит об этом, честное слово! Между прочим, я и так собирался туда. Думал, посижу здесь, потом поеду искать тебя на Ваикики. А что это за бурда у нас в стаканах?
– Джин с лимонадом.
– Это же только бабы пьют. Давай лучше возьмем виски. Деньги пока есть.
– Хочешь виски – пей виски. Я пью джин, у меня впереди серьезная работа. На Ваикики буду пить коктейли с шампанским. Да, старик, я там только это и пью.
Из «У-фа» они вышли в половине одиннадцатого. Кроме мелочи на обратную дорогу, у Пруита оставалось два доллара. Они решили доехать до Ваикики на такси. Срезав угол, перешли через Кинг-стрит к стоянке возле японской женской парикмахерской и встали в хвост очереди, облепившей стоянку густой толпой, почти такой же густой, как в баре. Сегодня всюду была толкучка, даже у японской парикмахерской.
– Это ж обираловка, – пьяно сказал Анджело. – Платить пятьдесят центов с рыла, чтобы проехать три мили до Ваикики. До Скофилда тридцать пять миль, а берут столько же. На такси оно, конечно, лучше, чем в вонючем автобусе. Особенно в получку. Грабят нашего брата солдатика. Все кому не лень.
Такси, в которое им наконец удалось сесть, было уже набито пассажирами, ехавшими до Ваикики, были заняты и заднее, и оба откидных сиденья. Они влезли вперед рядом с таксистом и захлопнули дверь. Шофер тотчас ловко и быстро вырулил со стоянки, освобождая место следующему такси, подпиравшему их сзади. Машина легко влилась в поток автомобилей и медленно заскользила в сторону Пауахи мимо чередующихся светлыми и темными пятнами баров и публичных домов, обогнула квартал и снова выехала на Хоутел-стрит.
– Давай, пока едем, объясню тебе, что к чему. – Анджело пьяно вздохнул. – Это хорошо, что ты в гражданском, а не в форме, – добавил он.
– Да? Интересно. А чем плохо, если в форме? Я, например, форму люблю.
– Зато они не любят. – Анджело ухмыльнулся. – Не дай бог, увидят какие-нибудь их интеллигентные приятели и не так поймут. Могут даже подумать, что они бегают за солдатами.
– Вот еще новости. В Вашингтоне и в Балтиморе это никого не останавливало.
– Так то ж большие города. Гонолулу – деревня. Здесь все друг друга знают. А у тебя что, тоже были дела с голубыми?
– Да нет. Просто мы с одним парнем в Вашингтоне иногда чистили их, тех, кто побогаче. Такие в полицию не заявляют. Один раз замахнешься, они сами деньги отдают.
Такси медленно тащилось по запруженной машинами Хоутел-стрит, сиявшей огнями, как луна-парк. Они ехали мимо крытой галереи неподалеку от АМХ, где возле тиров собралась толпа солдат и одни стреляли из электрических пулеметов по светящимся самолетикам, другие ждали своей очереди, чтобы пьяно облапить грудастую японку в гавайском костюме и сфотографироваться с ней на фоне пальм, нарисованных на куске холста. На будке фотографа висела вывеска: «Привет с Гавайских островов».
– А в Гонолулу их не почистишь, – сказал Анджело. – Они с деньгами на улицу не выходят. Слишком много солдатни.
– Я знаю, – кивнул Пруит.
– Их здесь надо приманивать. Как рыбу на блесну, понял? Черт! – пьяно прорычал он. – С которыми на улице познакомишься, даже стакан не поставят. Зачем им зря деньги тратить? Они себе и за так парня найдут, солдат полный город. Я раньше пробовал приманивать уличных, но потом поумнел, набрался опыта. За все в мире надо платить. Пока опыта не наберешься, расплачиваешься собственной глупостью. А когда тебя чему не надо научат, платишь тем, что уже умеешь. Или дружбой. Но платить обязан все равно. Это мой принцип. Про это даже в книжках пишут, я сам в одной читал.
Такси на черепашьей скорости проползло мимо стоящего впритык к АМХ ларька, где торговали горячими сосисками к где собравшаяся возле фотоавтомата очередь вылезла даже на тротуар, и без того заполненный толпой. Сразу за фотоавтоматом тянулся широкий, усаженный пальмами газон перед зданием АМХ, а напротив светился «Черный кот», куда сейчас тоже было не протолкнуться. На газоне валялись в отключке несколько пьяных.
– Но сегодняшняя компания – это не уличные, – сказал Анджело. – Они народ солидный. Ходят с чековой книжкой, наличными не платят.
Пруит смотрел в окно на газон.
– Как в получку на шахтах.
– Во-во. Старик, это ж было золотое дно. А теперь все уже не то. Настоящим охотникам вроде нас с тобой теперь не развернуться. В «Таверне» половина нашей роты ошивается. Сам увидишь. Можно подумать, у нас там сторожевой пост. Гарис оттуда не вылезает, Мартучелли – тоже. Нэпп, Родес…
– Что, и Академик? – Пруит растерянно улыбнулся. – И он тоже?
– Конечно. И Ридел Трэдвелл, и Бык Нейр, и Джонсон. Блум с Энди тоже чуть не каждый вечер заваливаются. Кого ни назови! Все равно как слет однополчан.
– Балда этот Энди! Я же ему говорил, чтоб он туда не совался. Особенно с Блумом.
Анджело пожал плечами:
– Все равно все туда ходят. Черт бы их побрал! Я думаю, пора организовать профсоюз, ей-богу. Надо же как-то защищать права охотников-профессионалов вроде нас с тобой. А то больно много конкурентов развелось. Всякие недоучим и примазавшиеся.
Такси свернуло в темный тоннель на Ричардс-стрит, слева остались автозаправка Ван Хэм-Янга и Палас-сквер, а впереди замаячили огни Кинг-стрит.
– Это ты про меня. Я и есть примазавшийся.
– Не-е. Ты – другое дело. Я тебя приму в профсоюз. Чего там! Сам буду за тебя взносы платить. Знаешь, а эти голубые забавный народец. Вот Хэл, например. Отличный был бы парень, только яду в нем очень много. Все на свете ненавидит. И всех. То есть кроме меня, конечно. По-моему, его самого бесит, что он такой. Я давно ломаю себе голову, все пытаюсь их понять. А если кого про это спросишь, сразу говорят, ты, мол, сам голубой, и таких надо бить смертным боем. Я лично так не считаю. Которые это говорят, наверно, терпеть их не могут.
– Я их не люблю, – задумчиво сказал Пруит. – Не то чтобы терпеть не могу, но не люблю. Мне в их компаниях неприятно. – Он замолчал. – Почему-то сразу стыдно делается. – Он снова помолчал. – А чего стыдно, не знаю.
– Я тебя понимаю. Со мной то же самое. А в чем дело, тоже не могу сообразить. Они все говорят, они такими родились. Говорят, сколько себя помнят, всегда были такими.
– Это уж я не знаю.
Таксист покосился на них и в первый раз за все время открыл рот:
– Мура это все. Вы, ребята, лучше меня послушайте. Я сам тоже служил. Мой вам совет, держитесь от них подальше. Будете с ними якшаться – сами такими станете. А им только это и надо. Молодых ребят портить – это у них; первое дело. Они от этого удовольствие получают. Я их, тварей, ненавижу. Поубивал бы всех.
– Да, мне тоже говорили, – кивнул Анджело. – Но этот мой знакомый ничего такого со мной не пытался.
– Я их ненавижу, – повторил таксист.
– Ненавидишь, ну и ненавидь, – сказал Пруит. – А нас учить не надо. Сами разберемся. Мы же тебя не учим, как жить.
– Ладно, молчу, – сказал таксист. – Не лезь в бутылку.
– А мне все же интересно, они действительно такие от рождения? – Анджело неподвижно смотрел в окно, неторопливое, плавное движение машины действовало на него умиротворяюще, оно на время отгораживало сидевших в такси от пьяного шумного разгула дня получки; глядя в окно, они ощущали себя лишь сторонними наблюдателями и постепенно трезвели.
Пруит это тоже чувствовал. После лихорадочно бурлящей Хоутел-стрит скупо освещенная многоугольная площадь, где размещалось большинство муниципальных учреждений, казалась безлюдной. Они проехали мимо зыбко чернеющих в темноте зданий федерального правительства и суда, потом мимо Дворца, спрятанного слева за стеной деревьев, потом справа остались Земельное управление и церковь Кауайахао, улица снова начала сужаться, слева промелькнули городская библиотека и муниципалитет – все давно закрыто на ночь, – а они ехали и ехали по Кингу, углубляясь в постепенно сгущающуюся темноту и отдаляясь от центра города.
– Насчет того что от рождения, это я не знаю, – сказал Пруит. – Зато знаю, что многие отличные ребята, когда уходят бродяжить, становятся голубыми, потому что рядом нет женщин. Старые бродяги часто берут в попутчики молодых парней. Вот это я действительно ненавижу. Ребята еще молоденькие, ничего не соображают, а те гады этим пользуются. Хьюстон, это который начальник горнистов, как раз такой. Потому я и ушел из горнистов. Из-за него и его херувимчика.
– Верно, – поддакнул таксист. – Они все на один лад. С ними держи ухо востро, а то не успеешь оглянуться, тоже своим сделают. Сволочи!
– А где ты научился так трубить? – спросил Анджело. – Сколько я слышал разных горнистов, так, как ты, никто не умеет.
– Не знаю. У меня это как-то само получается. Мне горн всегда нравился. – Пруит смотрел в окно на черный сгусток темноты, скрывавший очертания Томас-сквер.
– Жалко, ты больше не горнишь, – сказал Анджело. – Обидно.
– Давай об этом не будем. Поговорили, и хватит, ладно?
– Как хочешь.
И оба погрузились в тишину, в прохладный покой неторопливо скользившей машины. Они чувствовали, что таксиста подмывает поговорить еще, дать совет, но он не хочет заводить разговор первым, боится, что они подумают, будто эта тема его очень волнует. А сами они молчали.
Они сошли перед отелем «Моана» и снова окунулись в жаркую гудящую кутерьму дня получки, снова стали частью толпы.
– Дальше дойдем пешком, – сказал Анджело. – Если подкатим к самым дверям, они еще подумают, мы при деньгах. – Он шагнул на тротуар, повернулся и поглядел на таксиста, который уже выруливал от обочины. – Ха! Смешно.
– Что смешно?
– Да таксист этот. Если бы он так не разорялся, я бы точно решил, что он голубенький. Я их сразу отличаю.
Пруит засмеялся:
– Может, он потому их и ненавидит. Может, боится, что по нему видно.
«Таверна Ваикики» тоже была набита битком. Орали здесь чуть потише, вели себя чуть сдержаннее, но все равно было набито битком.
– Я подожду на улице, – сказал Пруит. – Ты пока сходи посмотри, там они или нет.
– Да ты чего? Ты же здесь уже бывал. Пойдем вместе.
– Бывать-то бывал. Но без денег не пойду.
– У тебя же есть деньги.
– На эти деньги даже стакана не купишь. Что мне, по-твоему, зайти и выйти, если их тут нет? Я не пойду. Буду ждать тебя здесь.
– Как хочешь. Знаешь, пока ехали, я почти протрезвел.
Анджело растолкал толпу и протиснулся в дверь «Таверны». Пруит остался на улице, прислонился к фонарному столбу и, засунув руки в карманы, разглядывал прохожих. Из подсвеченного разноцветными лампами маленького зала рядом с баром сквозь гул разговоров и звяканье стаканов неслась музыка – пьяный пианист играл что-то классическое. Пруит когда-то слышал эту вещь. Но как она называется, он не знал. Мимо прошло несколько хорошо одетых, вполне респектабельных женщин, они оживленно разговаривали с мужчинами, которые явно были моложе их и очень походили на солдат.
Вот что тебе нужно, Пруит, сказал он себе. Богатая дамочка-туристка. У таких женщин денег куры не клюют. И тратят они их не задумываясь. Эта мысль взбудоражила его, у него даже засосало под ложечкой. Но он вспомнил про Лорен и про «Нью-Конгресс», и радостное возбуждение опять осело в желудке плотным кислым комком. Черт побери, ты, кажется, тоже успел протрезветь, подумал он.
Имеет ли мужчина право изменять любимой женщине, если она проститутка и при условии, что встречаться он будет только с богатыми туристками, исключительно ради денег? Есть над чем подумать, Пруит. Загляни на досуге в «Правила хорошего тона». Он все еще размышлял об этом, когда за стеклянной дверью «Таверны» появился Анджело и махнул ему, чтобы он входил.
– Он здесь, – сказал Анджело. – И уже нашел одного для тебя.
Пройдя через бар – неброская богатая обстановка, удвоенные зеркалами пирамиды стаканов, вылощенные, вежливые бармены, рядом с которыми ощущаешь себя человеком второго сорта, – Пруит вслед за Маджио вышел на террасу.
В кабинке за столиком на четверых, ярко очерченные светом на фоне темного вздымающегося моря, сидели двое мужчин. Один – высокий и поджарый, с крошечными седыми усиками и коротко стриженной седой головой, глаза у него ярко блестели. Другой – очень крупный, с плечами во всю ширину стола и с намечающимся вторым подбородком.
– Это Пруит, – сказал Анджело. – Я вам про него, говорил. Мой кореш. Это Хэл, – он показал на худого, – тот самый, я тебе рассказывал. А это Томми.
– Привет. – В резком металлическом голосе Хэла проскальзывал какой-то акцент.
– Здравствуй, Пру, – сказал Томми густым басом, как из бочки. – Ничего, если мы тебя будем так называть?
– Пожалуйста. – Пруит сунул руки в карманы. Потом вынул их. Потом прислонился к стене кабины. Потом опять встал прямо.
– Что же вы, мальчики, стоите? – сказал Хэл с необычной, неамериканской интонацией. – Присаживайтесь.
Начинается, подумал Пруит. И сел рядом с толстяком Томми.
– Я тебе про Томми рассказывал, – сказал Анджело. – Он был дружком Блума.
– О-о, – Томми самодовольно улыбнулся. – Вы только послушайте. Я скоро стану знаменитостью.
– Но они с ним расплевались, – добавил Анджело.
– Да, – сухо сказал Томми. – Ошибиться может любой. Этот ваш Блум – дрянь. Мало того, что скотина, еще и сам голубой, как майское небо.
Хэл довольно засмеялся.
– Что будете пить?
– Коктейль с шампанским, – ответил Маджио.
Хэл опять засмеялся:
– Тони – прелесть! Всегда только коктейли с шампанским! Мне даже пришлось купить шампанское и научиться их готовить. Тони у нас гурман с замашками артиста. Святой Антоний Маджио, покровитель шампанского.
– Бред, – сказал Томми. – Бред сивой кобылы.
Хэл радостно захохотал:
– Наш милый друг не любит католиков. Он сам был когда-то католиком. Лично меня католики раздражают не больше, чем все остальные.
– Я их ненавижу, – заявил Томми.
– А я ненавижу американцев, – улыбнулся Хэл. – Я сам когда-то был американцем.
– Зачем же ты тогда здесь живешь? – спросил Пруит.
– Затем, мой дорогой, что, как это ни грустно, я должен зарабатывать себе на жизнь. Ужасно, правда? Но если уж мы об этом заговорили, то я не считаю Гавайи настоящей Америкой. Как и многие другие места, Гавайи стали Америкой не по собственному выбору, а в силу необходимости. Острова необходимы американским вооруженным силам. Как и все другие язычники, гавайцы с самого начала были обречены на обращение в христианство, причем в самую отвратительную его разновидность.
– Пру, ты что будешь пить? – перебил Томми.
– Коктейль с шампанским, – ответил за него Маджио.
Томми бросил на итальянца уничтожающий взгляд и снова посмотрел на Пруита.
– Да, – сказал Пруит. – Наверно, можно коктейль.
– Ты меня извини, – улыбнулся Хэл. – Когда меня увлекает разговор, я забываю обо всем на свете. Даже о еде.
Хэл подозвал официанта, заказал коктейли, потом опять повернулся к Пруиту.
– Мне интересен твой тип интеллекта. Я люблю разговаривать с такими людьми. Они поддерживают мою угасающую веру в человечество. У тебя пытливый ум, остается только направить его в нужное русло.
– Меня никуда направлять не надо, – сказал Пруит. – У меня есть собственное мнение. Обо всем. Включая гомиков.
Сидевший напротив него Маджио предостерегающе замотал головой и нахмурился. Томми в это время смотрел в сторону.
Хэл тяжело вздохнул:
– Зачем же так грубо? Это неприятное слово. Мы, конечно, к нему уже привыкли, но все-таки. Я понимаю, тебе сейчас немного не по себе. Первый раз в нашей компании…
Пруит заерзал на стуле и поднял глаза на бесстрастное лицо официанта, который ставил перед ними коктейли.
– Да, – сказал он. – Верно. Мне, конечно, все это непривычно. Я просто хотел, чтобы сразу начистоту. Я не люблю, когда меня поучают.
– О! – Хэл поднял брови. – Это мне уже нравится.
– Послушай-ка, Хэл, – резко вмешался Томми. – Ты случайно не забыл, для кого мы его пригласили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
– Верно. Или Великая хартия вольностей… или Декларация независимости… Конституция… Билль о правах… Четвертое июля…
– Рождество, – подсказал Пруит.
– Верно. Или, например, Александр Македонский. И сравни с нашей дерьмовой армией! Все, больше об этом ни слова. Сил моих нету!
– Силы будут. Надо только еще раз настроить бамбино и расширить артподготовку.
– Во-во. Смотри-ка, а ты уже соображаешь. А что, может, поедешь потом со мной на Ваикики? Тринадцать пятьдесят – это не разговор, надолго не хватит.
– Может, и поеду. Если сначала хорошо настроим артподготовку. Вообще-то я голубые компании не люблю. Мне там каждый раз хочется кому-нибудь врезать в морду.
– Брось ты, они хорошие ребята. Просто немного чудные. Со сдвигом. Зато артподготовку настроят на всю ночь.
– Думаешь, кого-нибудь мне найдешь? – заколебался Пруит, хотя в душе давно знал, что поедет.
– Конечно. Папа Хэл найдет тебе кого надо. Чего ты раздумываешь? Поехали.
Пруит посмотрел по сторонам.
– Я же сказал, что поеду. Не ори. И хватит об этом, честное слово! Между прочим, я и так собирался туда. Думал, посижу здесь, потом поеду искать тебя на Ваикики. А что это за бурда у нас в стаканах?
– Джин с лимонадом.
– Это же только бабы пьют. Давай лучше возьмем виски. Деньги пока есть.
– Хочешь виски – пей виски. Я пью джин, у меня впереди серьезная работа. На Ваикики буду пить коктейли с шампанским. Да, старик, я там только это и пью.
Из «У-фа» они вышли в половине одиннадцатого. Кроме мелочи на обратную дорогу, у Пруита оставалось два доллара. Они решили доехать до Ваикики на такси. Срезав угол, перешли через Кинг-стрит к стоянке возле японской женской парикмахерской и встали в хвост очереди, облепившей стоянку густой толпой, почти такой же густой, как в баре. Сегодня всюду была толкучка, даже у японской парикмахерской.
– Это ж обираловка, – пьяно сказал Анджело. – Платить пятьдесят центов с рыла, чтобы проехать три мили до Ваикики. До Скофилда тридцать пять миль, а берут столько же. На такси оно, конечно, лучше, чем в вонючем автобусе. Особенно в получку. Грабят нашего брата солдатика. Все кому не лень.
Такси, в которое им наконец удалось сесть, было уже набито пассажирами, ехавшими до Ваикики, были заняты и заднее, и оба откидных сиденья. Они влезли вперед рядом с таксистом и захлопнули дверь. Шофер тотчас ловко и быстро вырулил со стоянки, освобождая место следующему такси, подпиравшему их сзади. Машина легко влилась в поток автомобилей и медленно заскользила в сторону Пауахи мимо чередующихся светлыми и темными пятнами баров и публичных домов, обогнула квартал и снова выехала на Хоутел-стрит.
– Давай, пока едем, объясню тебе, что к чему. – Анджело пьяно вздохнул. – Это хорошо, что ты в гражданском, а не в форме, – добавил он.
– Да? Интересно. А чем плохо, если в форме? Я, например, форму люблю.
– Зато они не любят. – Анджело ухмыльнулся. – Не дай бог, увидят какие-нибудь их интеллигентные приятели и не так поймут. Могут даже подумать, что они бегают за солдатами.
– Вот еще новости. В Вашингтоне и в Балтиморе это никого не останавливало.
– Так то ж большие города. Гонолулу – деревня. Здесь все друг друга знают. А у тебя что, тоже были дела с голубыми?
– Да нет. Просто мы с одним парнем в Вашингтоне иногда чистили их, тех, кто побогаче. Такие в полицию не заявляют. Один раз замахнешься, они сами деньги отдают.
Такси медленно тащилось по запруженной машинами Хоутел-стрит, сиявшей огнями, как луна-парк. Они ехали мимо крытой галереи неподалеку от АМХ, где возле тиров собралась толпа солдат и одни стреляли из электрических пулеметов по светящимся самолетикам, другие ждали своей очереди, чтобы пьяно облапить грудастую японку в гавайском костюме и сфотографироваться с ней на фоне пальм, нарисованных на куске холста. На будке фотографа висела вывеска: «Привет с Гавайских островов».
– А в Гонолулу их не почистишь, – сказал Анджело. – Они с деньгами на улицу не выходят. Слишком много солдатни.
– Я знаю, – кивнул Пруит.
– Их здесь надо приманивать. Как рыбу на блесну, понял? Черт! – пьяно прорычал он. – С которыми на улице познакомишься, даже стакан не поставят. Зачем им зря деньги тратить? Они себе и за так парня найдут, солдат полный город. Я раньше пробовал приманивать уличных, но потом поумнел, набрался опыта. За все в мире надо платить. Пока опыта не наберешься, расплачиваешься собственной глупостью. А когда тебя чему не надо научат, платишь тем, что уже умеешь. Или дружбой. Но платить обязан все равно. Это мой принцип. Про это даже в книжках пишут, я сам в одной читал.
Такси на черепашьей скорости проползло мимо стоящего впритык к АМХ ларька, где торговали горячими сосисками к где собравшаяся возле фотоавтомата очередь вылезла даже на тротуар, и без того заполненный толпой. Сразу за фотоавтоматом тянулся широкий, усаженный пальмами газон перед зданием АМХ, а напротив светился «Черный кот», куда сейчас тоже было не протолкнуться. На газоне валялись в отключке несколько пьяных.
– Но сегодняшняя компания – это не уличные, – сказал Анджело. – Они народ солидный. Ходят с чековой книжкой, наличными не платят.
Пруит смотрел в окно на газон.
– Как в получку на шахтах.
– Во-во. Старик, это ж было золотое дно. А теперь все уже не то. Настоящим охотникам вроде нас с тобой теперь не развернуться. В «Таверне» половина нашей роты ошивается. Сам увидишь. Можно подумать, у нас там сторожевой пост. Гарис оттуда не вылезает, Мартучелли – тоже. Нэпп, Родес…
– Что, и Академик? – Пруит растерянно улыбнулся. – И он тоже?
– Конечно. И Ридел Трэдвелл, и Бык Нейр, и Джонсон. Блум с Энди тоже чуть не каждый вечер заваливаются. Кого ни назови! Все равно как слет однополчан.
– Балда этот Энди! Я же ему говорил, чтоб он туда не совался. Особенно с Блумом.
Анджело пожал плечами:
– Все равно все туда ходят. Черт бы их побрал! Я думаю, пора организовать профсоюз, ей-богу. Надо же как-то защищать права охотников-профессионалов вроде нас с тобой. А то больно много конкурентов развелось. Всякие недоучим и примазавшиеся.
Такси свернуло в темный тоннель на Ричардс-стрит, слева остались автозаправка Ван Хэм-Янга и Палас-сквер, а впереди замаячили огни Кинг-стрит.
– Это ты про меня. Я и есть примазавшийся.
– Не-е. Ты – другое дело. Я тебя приму в профсоюз. Чего там! Сам буду за тебя взносы платить. Знаешь, а эти голубые забавный народец. Вот Хэл, например. Отличный был бы парень, только яду в нем очень много. Все на свете ненавидит. И всех. То есть кроме меня, конечно. По-моему, его самого бесит, что он такой. Я давно ломаю себе голову, все пытаюсь их понять. А если кого про это спросишь, сразу говорят, ты, мол, сам голубой, и таких надо бить смертным боем. Я лично так не считаю. Которые это говорят, наверно, терпеть их не могут.
– Я их не люблю, – задумчиво сказал Пруит. – Не то чтобы терпеть не могу, но не люблю. Мне в их компаниях неприятно. – Он замолчал. – Почему-то сразу стыдно делается. – Он снова помолчал. – А чего стыдно, не знаю.
– Я тебя понимаю. Со мной то же самое. А в чем дело, тоже не могу сообразить. Они все говорят, они такими родились. Говорят, сколько себя помнят, всегда были такими.
– Это уж я не знаю.
Таксист покосился на них и в первый раз за все время открыл рот:
– Мура это все. Вы, ребята, лучше меня послушайте. Я сам тоже служил. Мой вам совет, держитесь от них подальше. Будете с ними якшаться – сами такими станете. А им только это и надо. Молодых ребят портить – это у них; первое дело. Они от этого удовольствие получают. Я их, тварей, ненавижу. Поубивал бы всех.
– Да, мне тоже говорили, – кивнул Анджело. – Но этот мой знакомый ничего такого со мной не пытался.
– Я их ненавижу, – повторил таксист.
– Ненавидишь, ну и ненавидь, – сказал Пруит. – А нас учить не надо. Сами разберемся. Мы же тебя не учим, как жить.
– Ладно, молчу, – сказал таксист. – Не лезь в бутылку.
– А мне все же интересно, они действительно такие от рождения? – Анджело неподвижно смотрел в окно, неторопливое, плавное движение машины действовало на него умиротворяюще, оно на время отгораживало сидевших в такси от пьяного шумного разгула дня получки; глядя в окно, они ощущали себя лишь сторонними наблюдателями и постепенно трезвели.
Пруит это тоже чувствовал. После лихорадочно бурлящей Хоутел-стрит скупо освещенная многоугольная площадь, где размещалось большинство муниципальных учреждений, казалась безлюдной. Они проехали мимо зыбко чернеющих в темноте зданий федерального правительства и суда, потом мимо Дворца, спрятанного слева за стеной деревьев, потом справа остались Земельное управление и церковь Кауайахао, улица снова начала сужаться, слева промелькнули городская библиотека и муниципалитет – все давно закрыто на ночь, – а они ехали и ехали по Кингу, углубляясь в постепенно сгущающуюся темноту и отдаляясь от центра города.
– Насчет того что от рождения, это я не знаю, – сказал Пруит. – Зато знаю, что многие отличные ребята, когда уходят бродяжить, становятся голубыми, потому что рядом нет женщин. Старые бродяги часто берут в попутчики молодых парней. Вот это я действительно ненавижу. Ребята еще молоденькие, ничего не соображают, а те гады этим пользуются. Хьюстон, это который начальник горнистов, как раз такой. Потому я и ушел из горнистов. Из-за него и его херувимчика.
– Верно, – поддакнул таксист. – Они все на один лад. С ними держи ухо востро, а то не успеешь оглянуться, тоже своим сделают. Сволочи!
– А где ты научился так трубить? – спросил Анджело. – Сколько я слышал разных горнистов, так, как ты, никто не умеет.
– Не знаю. У меня это как-то само получается. Мне горн всегда нравился. – Пруит смотрел в окно на черный сгусток темноты, скрывавший очертания Томас-сквер.
– Жалко, ты больше не горнишь, – сказал Анджело. – Обидно.
– Давай об этом не будем. Поговорили, и хватит, ладно?
– Как хочешь.
И оба погрузились в тишину, в прохладный покой неторопливо скользившей машины. Они чувствовали, что таксиста подмывает поговорить еще, дать совет, но он не хочет заводить разговор первым, боится, что они подумают, будто эта тема его очень волнует. А сами они молчали.
Они сошли перед отелем «Моана» и снова окунулись в жаркую гудящую кутерьму дня получки, снова стали частью толпы.
– Дальше дойдем пешком, – сказал Анджело. – Если подкатим к самым дверям, они еще подумают, мы при деньгах. – Он шагнул на тротуар, повернулся и поглядел на таксиста, который уже выруливал от обочины. – Ха! Смешно.
– Что смешно?
– Да таксист этот. Если бы он так не разорялся, я бы точно решил, что он голубенький. Я их сразу отличаю.
Пруит засмеялся:
– Может, он потому их и ненавидит. Может, боится, что по нему видно.
«Таверна Ваикики» тоже была набита битком. Орали здесь чуть потише, вели себя чуть сдержаннее, но все равно было набито битком.
– Я подожду на улице, – сказал Пруит. – Ты пока сходи посмотри, там они или нет.
– Да ты чего? Ты же здесь уже бывал. Пойдем вместе.
– Бывать-то бывал. Но без денег не пойду.
– У тебя же есть деньги.
– На эти деньги даже стакана не купишь. Что мне, по-твоему, зайти и выйти, если их тут нет? Я не пойду. Буду ждать тебя здесь.
– Как хочешь. Знаешь, пока ехали, я почти протрезвел.
Анджело растолкал толпу и протиснулся в дверь «Таверны». Пруит остался на улице, прислонился к фонарному столбу и, засунув руки в карманы, разглядывал прохожих. Из подсвеченного разноцветными лампами маленького зала рядом с баром сквозь гул разговоров и звяканье стаканов неслась музыка – пьяный пианист играл что-то классическое. Пруит когда-то слышал эту вещь. Но как она называется, он не знал. Мимо прошло несколько хорошо одетых, вполне респектабельных женщин, они оживленно разговаривали с мужчинами, которые явно были моложе их и очень походили на солдат.
Вот что тебе нужно, Пруит, сказал он себе. Богатая дамочка-туристка. У таких женщин денег куры не клюют. И тратят они их не задумываясь. Эта мысль взбудоражила его, у него даже засосало под ложечкой. Но он вспомнил про Лорен и про «Нью-Конгресс», и радостное возбуждение опять осело в желудке плотным кислым комком. Черт побери, ты, кажется, тоже успел протрезветь, подумал он.
Имеет ли мужчина право изменять любимой женщине, если она проститутка и при условии, что встречаться он будет только с богатыми туристками, исключительно ради денег? Есть над чем подумать, Пруит. Загляни на досуге в «Правила хорошего тона». Он все еще размышлял об этом, когда за стеклянной дверью «Таверны» появился Анджело и махнул ему, чтобы он входил.
– Он здесь, – сказал Анджело. – И уже нашел одного для тебя.
Пройдя через бар – неброская богатая обстановка, удвоенные зеркалами пирамиды стаканов, вылощенные, вежливые бармены, рядом с которыми ощущаешь себя человеком второго сорта, – Пруит вслед за Маджио вышел на террасу.
В кабинке за столиком на четверых, ярко очерченные светом на фоне темного вздымающегося моря, сидели двое мужчин. Один – высокий и поджарый, с крошечными седыми усиками и коротко стриженной седой головой, глаза у него ярко блестели. Другой – очень крупный, с плечами во всю ширину стола и с намечающимся вторым подбородком.
– Это Пруит, – сказал Анджело. – Я вам про него, говорил. Мой кореш. Это Хэл, – он показал на худого, – тот самый, я тебе рассказывал. А это Томми.
– Привет. – В резком металлическом голосе Хэла проскальзывал какой-то акцент.
– Здравствуй, Пру, – сказал Томми густым басом, как из бочки. – Ничего, если мы тебя будем так называть?
– Пожалуйста. – Пруит сунул руки в карманы. Потом вынул их. Потом прислонился к стене кабины. Потом опять встал прямо.
– Что же вы, мальчики, стоите? – сказал Хэл с необычной, неамериканской интонацией. – Присаживайтесь.
Начинается, подумал Пруит. И сел рядом с толстяком Томми.
– Я тебе про Томми рассказывал, – сказал Анджело. – Он был дружком Блума.
– О-о, – Томми самодовольно улыбнулся. – Вы только послушайте. Я скоро стану знаменитостью.
– Но они с ним расплевались, – добавил Анджело.
– Да, – сухо сказал Томми. – Ошибиться может любой. Этот ваш Блум – дрянь. Мало того, что скотина, еще и сам голубой, как майское небо.
Хэл довольно засмеялся.
– Что будете пить?
– Коктейль с шампанским, – ответил Маджио.
Хэл опять засмеялся:
– Тони – прелесть! Всегда только коктейли с шампанским! Мне даже пришлось купить шампанское и научиться их готовить. Тони у нас гурман с замашками артиста. Святой Антоний Маджио, покровитель шампанского.
– Бред, – сказал Томми. – Бред сивой кобылы.
Хэл радостно захохотал:
– Наш милый друг не любит католиков. Он сам был когда-то католиком. Лично меня католики раздражают не больше, чем все остальные.
– Я их ненавижу, – заявил Томми.
– А я ненавижу американцев, – улыбнулся Хэл. – Я сам когда-то был американцем.
– Зачем же ты тогда здесь живешь? – спросил Пруит.
– Затем, мой дорогой, что, как это ни грустно, я должен зарабатывать себе на жизнь. Ужасно, правда? Но если уж мы об этом заговорили, то я не считаю Гавайи настоящей Америкой. Как и многие другие места, Гавайи стали Америкой не по собственному выбору, а в силу необходимости. Острова необходимы американским вооруженным силам. Как и все другие язычники, гавайцы с самого начала были обречены на обращение в христианство, причем в самую отвратительную его разновидность.
– Пру, ты что будешь пить? – перебил Томми.
– Коктейль с шампанским, – ответил за него Маджио.
Томми бросил на итальянца уничтожающий взгляд и снова посмотрел на Пруита.
– Да, – сказал Пруит. – Наверно, можно коктейль.
– Ты меня извини, – улыбнулся Хэл. – Когда меня увлекает разговор, я забываю обо всем на свете. Даже о еде.
Хэл подозвал официанта, заказал коктейли, потом опять повернулся к Пруиту.
– Мне интересен твой тип интеллекта. Я люблю разговаривать с такими людьми. Они поддерживают мою угасающую веру в человечество. У тебя пытливый ум, остается только направить его в нужное русло.
– Меня никуда направлять не надо, – сказал Пруит. – У меня есть собственное мнение. Обо всем. Включая гомиков.
Сидевший напротив него Маджио предостерегающе замотал головой и нахмурился. Томми в это время смотрел в сторону.
Хэл тяжело вздохнул:
– Зачем же так грубо? Это неприятное слово. Мы, конечно, к нему уже привыкли, но все-таки. Я понимаю, тебе сейчас немного не по себе. Первый раз в нашей компании…
Пруит заерзал на стуле и поднял глаза на бесстрастное лицо официанта, который ставил перед ними коктейли.
– Да, – сказал он. – Верно. Мне, конечно, все это непривычно. Я просто хотел, чтобы сразу начистоту. Я не люблю, когда меня поучают.
– О! – Хэл поднял брови. – Это мне уже нравится.
– Послушай-ка, Хэл, – резко вмешался Томми. – Ты случайно не забыл, для кого мы его пригласили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111