На нем летный шлем, защитные очки и шорты. Подразумевается, что он совершил вынужденную посадку в самом центре Черного континента. На сцене „авиатор“ видит „белую богиню“ с прекрасными золотистыми волосами, окруженную „чернокожими“, которые, стоя на коленях, молятся на свое божество. Схватив бич из толстой бычьей кожи, он разгоняет дикарей, после чего вместе с блондинкой исполняет эротический танец» .
В каждом кабаре выступал один, а то и два оркестра, которые играли музыку к эстрадной программе, а в антракте — танцевальные мелодии и джазовые пьесы. Время от времени во многих заведениях ставили роскошно костюмированные шоу.
Хозяином «Коттон-клаб» был известный нью-йоркский мафиози, главарь крупнейшей гангстерской шайки города Оуни Мэдден. Его основными конкурентами считались братья Конни и Джордж Иммерман, владельцы кабаре «Коннис-Инн», которые, хотя и не принадлежали ни к одной из гангстерских группировок, имели, судя по всему, с Мэдденом какие-то свои, «особые» отношения. Представления в «Коннис-Инн» отличались довольно высоким уровнем, так как к их постановке часто привлекались талантливые композиторы-песенники и режиссеры. Незадолго до приезда в Нью-Йорк оркестра Хендерсона братья Иммерман предложили молодому негритянскому эстрадному артисту Томасу «Фэтсу» Уоллеру сочинить музыку для нового спектакля. Уоллер был талантливым пианистом, игравшим в стиле страйд, автором многих популярных песен. Но особенно он любил орган и время от времени подрабатывал в «Коннис-Инн» игрой на этом инструменте. Среди поэтов, сотрудничавших с Уоллером, лучшим был Эндрю Разаф, вместе с которым он написал несколько шоу. Разаф утверждал, что он племянник королевы Мадагаскара Ранавалоны и что его полное имя Андреа Менентаниа Разафинкериефо. Его мало обоснованные претензии на королевское происхождение часто вызывали насмешки, но не мешали ему быть глубоким, тонким лириком. За время многолетней совместной работы Уоллер и Разаф сочинили множество прекрасных песен, некоторым из них была суждена долгая жизнь, в том числе песням "Ain't Misbehavin' " и «Black and Blue», которые они написали для нового шоу «Hot Chocolates» .
Stearns M. W. The Story of Jazz. New York, 1956, p. 184.
«Горячие шоколадки» (англ.).
К тому времени мода на негритянскую эстраду превратилась в своего рода «музыкальную лихорадку», и братья Иммерман решили этим воспользоваться. Добавив к шоу несколько музыкальных номеров, они превратили его в настоящий музыкальный спектакль. В начале июня в театре «Виндзор» на Бронксе был устроен пробный прогон, который прошел весьма успешно, после чего Конни и Джордж Иммерман задумали поставить его на Бродвее. Однако вскоре они пришли к выводу, что, прежде чем показывать спектакль бродвейской публике, надо сделать его покороче и «погорячей». Премьера на Бродвее была отложена, а тем временем сокращенный вариант спектакля шел в кабаре.
Незадолго до бродвейской постановки «Hot Chocolates» в спектакль был введен Армстронг. Вначале его роль была довольно скромной: сидя в оркестровой яме, он пел песню "Ain't Misbehavin' ", служившую репризой между актами. В рецензии газеты «Нью-Йорк Америкен» отмечалось: "Особенно хочется выделить джазовую балладу "Ain't Misbehavin' « в исполнении одного из музыкантов оркестра, которая является подлинным украшением всего спектакля» . Очень скоро братья Иммерман поняли, что Армстронг пользуется у зрителей огромным успехом, и стали все чаще выдвигать его на первый план. В конце концов Луи предоставили право петь "Ain't Misbehavin' " со сцены, а также исполнять вместе с Эдит Уилсон и «Фэтсом» Уоллером эстрадный номер «A Thousand Pounds of Rythm».
Таким образом, Луи Армстронг окончательно завоевал право выступать на сцене Бродвея. Исполнение известной пьесы Уоллера считается поворотным пунктом в его карьере. Из этого не следует, что он сразу же стал знаменитостью, но теперь его хорошо знали заядлые театралы Нью-Йорка, а главное — позиции его импресарио Рокуэлла на переговорах с владельцами клубов весьма упрочились. Уверовав в блестящее будущее своего подопечного, Рокуэлл исподволь внушал Луи мысль о грядущих славе и богатстве. Как и все другие его менеджеры, Рокуэлл сильно перегружал Армстронга. После спектакля на Бродвее Луи мчался в Гарлем, чтобы выступить в «Коннис-Инн». Но Рокуэллу и этого было недостаточно, и в конце июня он ангажировал Армстронга на недельное выступление в театре «Лафайетт».
«Никогда еще в истории театральной жизни Гарлема ни одного артиста не принимали так, как принимают Армстронга в „Лафайетт“, — писала газета „Нью-Йорк эйдж“. — Когда этот лучший корнетист мира начинает извлекать из своей золотой трубы звуки, подобных которым никому еще не приходилось слышать, зрители в восторге вскакивают со своих мест» .
«New York American», June 21, 1929.
«New York Age», June 29, 1929.
Однажды в июле месяце, вспоминает Дэйв Питон, «белые музыканты устроили в честь Армстронга банкет… во время которого ему преподнесли великолепные часы с выгравированной на них надписью: „Луи Армстронгу, лучшему корнетисту мира от музыкантов Нью-Йорка“» . Об Армстронге заговорили. О нем регулярно писала негритянская пресса. Время от времени рецензии на его выступления появлялись и в музыкальных изданиях для белых. Наряду с концертной деятельностью он продолжает записываться. Так, в июле на студии фирмы «OKeh» Армстронг вместе с оркестром Диккерсона записал четыре песни из спектакля «Hot Chocolates», включая знаменитую "Ain't Misbehavin' ". В сентябре — ноябре им были сделаны записи нескольких популярных пьес, и среди них «When You Are Smiling», во время исполнения которой он впервые использовал так поразивший всех музыкантов трюк — сыграл мелодию на целую октаву выше обычного регистра.
Выдержав 219 вечеров, представление «Hot Chocolates» в конце года сошло со сцены Бродвея. Примерно тогда же сменилась программа в кабаре «Коннис-Инн», где все это время шел упрощенный вариант спектакля. Теперь братьям Иммерман стали не нужны два оркестра, и Рокуэллу вновь пришлось ломать голову над тем, что делать с ансамблем Диккерсона. На этот раз он твердо решил от него избавиться, предложив Армстронгу работать с группой Расселла, поскольку с ней у него был подписан контракт. Соблазняя Армстронга славой и деньгами, он всячески убеждал его порвать с Диккерсоном, и старая дружба не выдержала такого испытания. Думаю, немалую роль в этом деле сыграла и Лил.
Без Армстронга ансамбль Диккерсона превратился в заурядный оркестр. Конечно, коллеги-музыканты были страшно расстроены отступничеством своего лидера. Особенно горевал Синглтон, который хотел по-прежнему работать с Армстронгом и ждал, что тот возьмет его с собой. Поскольку ожидания оказались напрасными, он и его жена Мадж решили откровенно поговорить со старым другом. «Когда мы вошли к ним в дом, — вспоминает Мадж, — я сразу же поняла, что Лил не в восторге от нашего визита. Она всегда больше всего хотела, чтобы Луи поскорее разбогател… Рокуэлл пообещал им хорошие деньги, и Лил тут же ухватилась за его предложение. Сам Луи сказал нам в тот вечер: „Знаете, я хочу делать деньги. У меня появился шанс хорошо заработать“. Думаю, он не должен был так поступать со своими друзьями» .
«Chicago Defender», Aug. 10, 1929.
Материалы Института джаза.
А вот что рассказывал впоследствии Синглтон: «Я спросил Армстронга, хочет ли он, чтобы я остался с ним. Вместо ответа Луи начал рассказывать, как много он может теперь заработать, и дальше все в том же роде. Мне ничего не оставалось делать, как сказать ему: „Знаешь, Луи, я тебя понимаю. Дружба дружбой, а деньги — врозь“» .
Материалы Института джаза.
В подобном положении оказываются многие, если не большинство знаменитостей. Наступает момент, когда им приходится забывать о старых привязанностях и начинать новую жизнь. Достигнув положения звезды, они часто порывают с прежними друзьями, с теми, с кем, будучи еще молодыми артистами, выступали на третьих ролях в кабаре и на летних театральных площадках. Часто бывает трудно понять, почему так происходит. В случае с Армстронгом, видимо, сработали две причины. Во-первых, Томми Рокуэлл, конечно же, хотел быть менеджером артиста, не обремененного старыми связями. Второй причиной, думается, было ревностное отношение Луи к успехам своих коллег, порожденное его вечной неуверенностью в себе и своих силах. Как это ни странно, но особенно остро эта ревность проявлялась именно по отношению к самым близким ему людям. Расставшись с оркестром Диккерсона, Армстронг больше никогда не выступал ни с одним из тех новоорлеанских музыкантов, с которыми он когда-то начинал свою карьеру. Мы уже больше не увидим его играющим вместе с братьями Доддс, Нуном, Ори, Синглтоном, Сент-Сиром и многими другими. Правда, в оркестре Луиса Расселла было несколько новоорлеанцев, но Армстронг ни с кем из них так и не сблизился, а когда менеджер решил их уволить, то не сделал даже попытки вступиться за своих земляков.
Надо признать, что, даже если бы Армстронг захотел продолжить творческое сотрудничество с друзьями молодости, сделать ему это было бы нелегко. Никто из негритянских музыкантов тех лет — ни Армстронг, ни Расселл, ни остальные — не были в состоянии справиться с натиском энергичных, пробивных белых антрепренеров, суливших им золотые горы, обещавших славу и деньги. Взять того же Армстронга. Конечно, он мог заключить свой контракт с Рокуэллом на гораздо более выгодных условиях. Но в ту пору негры были склонны приписывать белым гораздо большее влияние и власть, чем те имели в действительности, и слишком легко уступали давлению белых дельцов, каждый из которых казался им важной персоной. Часто негры не имели ни малейшего понятия о том, что и как происходит в мире искусства, у кого в руках рычаги власти и кто в действительности отдает приказания, не умели защитить себя от притязаний белого хищника. Им приходилось иметь дело либо с гангстерами, готовыми покалечить или даже убить каждого, кто посмеет им не подчиниться, либо с белыми, которые в их представлении были совершенно особыми людьми, говорящими на особом языке и развлекающимися в отелях, ресторанах и других только для них предназначенных местах, куда негров не пускают даже на порог. Взаимоотношения негритянских артистов с боссами коммерческого искусства строились на неравной основе. У негров всегда были связаны руки. Им постоянно приходилось унижаться перед белыми хозяевами в надежде, что те, кому они вверяют свою судьбу, проявят к ним хотя бы милосердие.
Как все другие негритянские музыканты, и даже в большей степени, чем они, Армстронг не любил заниматься организационными делами. Он всегда старался избежать того, что на языке боксеров называется «ближним боем» и без чего немыслимо существование в мире музыкального бизнеса. Все, чего он хотел, — это нравиться публике и ладить с теми, от кого зависела его карьера. Армстронг всячески старался преуспеть и в том, и в другом, а тем временем окружавшие Луи люди обворовывали и обманывали его.
В этих условиях, даже если бы он захотел сражаться за своих друзей из оркестра Диккерсона, ему было бы трудно это сделать. Синглтон впоследствии уверял, что ансамбль Расселла в профессиональном отношении заметно уступал оркестру Диккерсона. По воспоминаниям Мадж, «однажды Затти пошел послушать игру Армстронга с его новой группой. За обедом он спросил Луи, как он может работать с такими музыкантами, на что тот ответил: „А я их даже не слышу“» .
На всю жизнь Синглтоны сохранили горечь обиды на Армстронга. Однако Маршалл Браун, впоследствии много работавший с Затти, утверждал, что Армстронг имел достаточно веские основания отказаться от совместных выступлений с Синглтоном. «Стиль игры Затти, — вспоминает Браун, — в некотором отношении был довольно примитивным… Луи нуждался в ударнике, который умел бы хорошо свинговать… Он хотел иметь рядом с собой музыканта типа Джина Крупы» .
Материалы Института джаза.
Джин Крупа — великолепный ударник, выступавший с оркестром Бенни Гудмена. — Прим. перев.
Конечно, при желании Армстронг мог бы найти место для старого друга, тем более что в течение всей своей творческой карьеры Луи часто приходилось выступать с неравноценными ему и просто откровенно слабыми исполнителями. Как мне кажется, Армстронг не сделал этого по двум причинам. Во взаимоотношениях двух друзей доминирующей фигурой всегда был уверенный в себе Затти. Став звездой, Луи не захотел больше терпеть такое положение. Но еще более важную роль, видимо, сыграло другое обстоятельство. Синглтон относился к числу тех новоорлеанских музыкантов, к успехам которых Армстронг проявлял особую ревность. Чем-то она напоминала соперничество, которое иногда вспыхивает между родными братьями и сестрами.
Но, несмотря на эти и другие трудности во взаимоотношениях между Армстронгом и Синглтоном, их дружба продолжалась. После перенесенного в 1963 году удара Затти оказался частично парализованным. По словам его жены, Армстронг часто навещал больного друга, купал его, возил в инвалидном кресле. «Луи пытался брить Затти, — вспоминает Мадж, — и вообще всячески старался ему помочь, потому что знал, что Затти любит его, и он сам тоже его любил» .
Материалы Института джаза.
К концу 1929 года время раздумий о том, какой дорогой идти дальше, миновало. Армстронг выбрал свой путь. Для этого ему пришлось расстаться со многими старыми друзьями. Вскоре из его жизни уйдет и Лил. Он отказывается от всего, в том числе и от прежней манеры игры, сделавшей его знаменитым. Его новый стиль, может быть, не уступал старому, но и лучше он тоже, безусловно, не был.
Глава 16
ЗАБОТЫ И ТРЕВОГИ
Вскоре все оркестранты Диккерсона, кроме Синглтона, отправились назад в Чикаго, а Армстронг, разорвав свои старые связи, начал делать новую музыкальную карьеру под руководством Томми Рокуэлла. Но, несмотря на имевшийся теперь у него богатый артистический опыт, в чисто деловых вопросах Луи остался столь же беспомощным, как и прежде. С трудом ориентируясь в жестоком мире индустрии развлечений, Армстронг далеко не всегда, подписывая те или иные документы, отдавал себе отчет в том, какие берет на себя обязательства, часто оказывался не в состоянии понять до конца смысл сделанных ему предложений. Поэтому последующие шесть лет он вел страшно сумбурную, беспорядочную жизнь, непрерывно менял менеджеров, каждый из которых обдирал его как липку. Часто ему приходилось выступать с совершенно случайными, малоквалифицированными оркестрами. Неудачной оказалась и его женитьба на Лил. В конце концов они расстались.
Бесконечные гастроли изматывали Армстронга. Погоняемый алчными менеджерами, он постоянно перерабатывал, что вновь и вновь вызывало обострение профессионального заболевания губы. Однако Луи не хотел, да и не мог навести порядок в своих собственных делах. Он продолжал жить по чужой указке.
В те годы Армстронг подружился с белым кларнетистом Милтоном Меззроу, которого чаще звали просто «Мезз». Хотя Меззроу выпустил несколько пластинок и время от времени гастролировал с различными оркестрами, руководителем которых, как правило, был он сам, большинство коллег «Мезза» не воспринимали его всерьез как музыканта. Меззроу отличала одна интересная черта: он испытывал глубочайшее восхищение перед негритянской музыкой и негритянской культурой в целом. Он даже старался походить на негра.
В отличие от своих американских коллег французский музыковед Юг Панасье не считал «Мезза» посредственностью и оказывал ему всяческую поддержку. По его инициативе Меззроу переезжает в Париж, где становится чуть ли не идолом любителей джазовой музыки. В 1946 году он опубликовал книгу под названием «Really the Blues». В ней оказалась масса неточностей. К тому же «Мезз» чересчур увлекся саморекламой. В то же время она содержала интересные сведения о мире наркоманов, к которому принадлежал и сам Меззроу. Как бы то ни было, «Really the Blues» стала одной из самых популярных книг о джазе.
Много места в ней уделено отношениям автора с Армстронгом. «Мезз», в частности, утверждает, что Луи неоднократно обращался к нему с просьбой написать для него аранжировки, помочь в организации концертов и так далее. Сейчас трудно сказать, что здесь правда, а что выдумка. Точно известно только одно: в течение длительного периода времени Меззроу снабжал Армстронга марихуаной. Верно и то, что их связывала большая личная дружба. Говорят, что однажды «Мезз» присутствовал при записи Армстронгом пьесы «Hobo, You Can't Ride This Train» и даже бил в паровозный колокол, звуками которого начинается пластинка. Думаю, что этим и ограничилось участие Меззроу в творческой жизни великого друга.
В декабре 1929 года Армстронг начал выступления с оркестром Луиса Расселла. В основном они проходили в концертных залах северо-восточных штатов и продолжались не больше одной недели в каждом городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
В каждом кабаре выступал один, а то и два оркестра, которые играли музыку к эстрадной программе, а в антракте — танцевальные мелодии и джазовые пьесы. Время от времени во многих заведениях ставили роскошно костюмированные шоу.
Хозяином «Коттон-клаб» был известный нью-йоркский мафиози, главарь крупнейшей гангстерской шайки города Оуни Мэдден. Его основными конкурентами считались братья Конни и Джордж Иммерман, владельцы кабаре «Коннис-Инн», которые, хотя и не принадлежали ни к одной из гангстерских группировок, имели, судя по всему, с Мэдденом какие-то свои, «особые» отношения. Представления в «Коннис-Инн» отличались довольно высоким уровнем, так как к их постановке часто привлекались талантливые композиторы-песенники и режиссеры. Незадолго до приезда в Нью-Йорк оркестра Хендерсона братья Иммерман предложили молодому негритянскому эстрадному артисту Томасу «Фэтсу» Уоллеру сочинить музыку для нового спектакля. Уоллер был талантливым пианистом, игравшим в стиле страйд, автором многих популярных песен. Но особенно он любил орган и время от времени подрабатывал в «Коннис-Инн» игрой на этом инструменте. Среди поэтов, сотрудничавших с Уоллером, лучшим был Эндрю Разаф, вместе с которым он написал несколько шоу. Разаф утверждал, что он племянник королевы Мадагаскара Ранавалоны и что его полное имя Андреа Менентаниа Разафинкериефо. Его мало обоснованные претензии на королевское происхождение часто вызывали насмешки, но не мешали ему быть глубоким, тонким лириком. За время многолетней совместной работы Уоллер и Разаф сочинили множество прекрасных песен, некоторым из них была суждена долгая жизнь, в том числе песням "Ain't Misbehavin' " и «Black and Blue», которые они написали для нового шоу «Hot Chocolates» .
Stearns M. W. The Story of Jazz. New York, 1956, p. 184.
«Горячие шоколадки» (англ.).
К тому времени мода на негритянскую эстраду превратилась в своего рода «музыкальную лихорадку», и братья Иммерман решили этим воспользоваться. Добавив к шоу несколько музыкальных номеров, они превратили его в настоящий музыкальный спектакль. В начале июня в театре «Виндзор» на Бронксе был устроен пробный прогон, который прошел весьма успешно, после чего Конни и Джордж Иммерман задумали поставить его на Бродвее. Однако вскоре они пришли к выводу, что, прежде чем показывать спектакль бродвейской публике, надо сделать его покороче и «погорячей». Премьера на Бродвее была отложена, а тем временем сокращенный вариант спектакля шел в кабаре.
Незадолго до бродвейской постановки «Hot Chocolates» в спектакль был введен Армстронг. Вначале его роль была довольно скромной: сидя в оркестровой яме, он пел песню "Ain't Misbehavin' ", служившую репризой между актами. В рецензии газеты «Нью-Йорк Америкен» отмечалось: "Особенно хочется выделить джазовую балладу "Ain't Misbehavin' « в исполнении одного из музыкантов оркестра, которая является подлинным украшением всего спектакля» . Очень скоро братья Иммерман поняли, что Армстронг пользуется у зрителей огромным успехом, и стали все чаще выдвигать его на первый план. В конце концов Луи предоставили право петь "Ain't Misbehavin' " со сцены, а также исполнять вместе с Эдит Уилсон и «Фэтсом» Уоллером эстрадный номер «A Thousand Pounds of Rythm».
Таким образом, Луи Армстронг окончательно завоевал право выступать на сцене Бродвея. Исполнение известной пьесы Уоллера считается поворотным пунктом в его карьере. Из этого не следует, что он сразу же стал знаменитостью, но теперь его хорошо знали заядлые театралы Нью-Йорка, а главное — позиции его импресарио Рокуэлла на переговорах с владельцами клубов весьма упрочились. Уверовав в блестящее будущее своего подопечного, Рокуэлл исподволь внушал Луи мысль о грядущих славе и богатстве. Как и все другие его менеджеры, Рокуэлл сильно перегружал Армстронга. После спектакля на Бродвее Луи мчался в Гарлем, чтобы выступить в «Коннис-Инн». Но Рокуэллу и этого было недостаточно, и в конце июня он ангажировал Армстронга на недельное выступление в театре «Лафайетт».
«Никогда еще в истории театральной жизни Гарлема ни одного артиста не принимали так, как принимают Армстронга в „Лафайетт“, — писала газета „Нью-Йорк эйдж“. — Когда этот лучший корнетист мира начинает извлекать из своей золотой трубы звуки, подобных которым никому еще не приходилось слышать, зрители в восторге вскакивают со своих мест» .
«New York American», June 21, 1929.
«New York Age», June 29, 1929.
Однажды в июле месяце, вспоминает Дэйв Питон, «белые музыканты устроили в честь Армстронга банкет… во время которого ему преподнесли великолепные часы с выгравированной на них надписью: „Луи Армстронгу, лучшему корнетисту мира от музыкантов Нью-Йорка“» . Об Армстронге заговорили. О нем регулярно писала негритянская пресса. Время от времени рецензии на его выступления появлялись и в музыкальных изданиях для белых. Наряду с концертной деятельностью он продолжает записываться. Так, в июле на студии фирмы «OKeh» Армстронг вместе с оркестром Диккерсона записал четыре песни из спектакля «Hot Chocolates», включая знаменитую "Ain't Misbehavin' ". В сентябре — ноябре им были сделаны записи нескольких популярных пьес, и среди них «When You Are Smiling», во время исполнения которой он впервые использовал так поразивший всех музыкантов трюк — сыграл мелодию на целую октаву выше обычного регистра.
Выдержав 219 вечеров, представление «Hot Chocolates» в конце года сошло со сцены Бродвея. Примерно тогда же сменилась программа в кабаре «Коннис-Инн», где все это время шел упрощенный вариант спектакля. Теперь братьям Иммерман стали не нужны два оркестра, и Рокуэллу вновь пришлось ломать голову над тем, что делать с ансамблем Диккерсона. На этот раз он твердо решил от него избавиться, предложив Армстронгу работать с группой Расселла, поскольку с ней у него был подписан контракт. Соблазняя Армстронга славой и деньгами, он всячески убеждал его порвать с Диккерсоном, и старая дружба не выдержала такого испытания. Думаю, немалую роль в этом деле сыграла и Лил.
Без Армстронга ансамбль Диккерсона превратился в заурядный оркестр. Конечно, коллеги-музыканты были страшно расстроены отступничеством своего лидера. Особенно горевал Синглтон, который хотел по-прежнему работать с Армстронгом и ждал, что тот возьмет его с собой. Поскольку ожидания оказались напрасными, он и его жена Мадж решили откровенно поговорить со старым другом. «Когда мы вошли к ним в дом, — вспоминает Мадж, — я сразу же поняла, что Лил не в восторге от нашего визита. Она всегда больше всего хотела, чтобы Луи поскорее разбогател… Рокуэлл пообещал им хорошие деньги, и Лил тут же ухватилась за его предложение. Сам Луи сказал нам в тот вечер: „Знаете, я хочу делать деньги. У меня появился шанс хорошо заработать“. Думаю, он не должен был так поступать со своими друзьями» .
«Chicago Defender», Aug. 10, 1929.
Материалы Института джаза.
А вот что рассказывал впоследствии Синглтон: «Я спросил Армстронга, хочет ли он, чтобы я остался с ним. Вместо ответа Луи начал рассказывать, как много он может теперь заработать, и дальше все в том же роде. Мне ничего не оставалось делать, как сказать ему: „Знаешь, Луи, я тебя понимаю. Дружба дружбой, а деньги — врозь“» .
Материалы Института джаза.
В подобном положении оказываются многие, если не большинство знаменитостей. Наступает момент, когда им приходится забывать о старых привязанностях и начинать новую жизнь. Достигнув положения звезды, они часто порывают с прежними друзьями, с теми, с кем, будучи еще молодыми артистами, выступали на третьих ролях в кабаре и на летних театральных площадках. Часто бывает трудно понять, почему так происходит. В случае с Армстронгом, видимо, сработали две причины. Во-первых, Томми Рокуэлл, конечно же, хотел быть менеджером артиста, не обремененного старыми связями. Второй причиной, думается, было ревностное отношение Луи к успехам своих коллег, порожденное его вечной неуверенностью в себе и своих силах. Как это ни странно, но особенно остро эта ревность проявлялась именно по отношению к самым близким ему людям. Расставшись с оркестром Диккерсона, Армстронг больше никогда не выступал ни с одним из тех новоорлеанских музыкантов, с которыми он когда-то начинал свою карьеру. Мы уже больше не увидим его играющим вместе с братьями Доддс, Нуном, Ори, Синглтоном, Сент-Сиром и многими другими. Правда, в оркестре Луиса Расселла было несколько новоорлеанцев, но Армстронг ни с кем из них так и не сблизился, а когда менеджер решил их уволить, то не сделал даже попытки вступиться за своих земляков.
Надо признать, что, даже если бы Армстронг захотел продолжить творческое сотрудничество с друзьями молодости, сделать ему это было бы нелегко. Никто из негритянских музыкантов тех лет — ни Армстронг, ни Расселл, ни остальные — не были в состоянии справиться с натиском энергичных, пробивных белых антрепренеров, суливших им золотые горы, обещавших славу и деньги. Взять того же Армстронга. Конечно, он мог заключить свой контракт с Рокуэллом на гораздо более выгодных условиях. Но в ту пору негры были склонны приписывать белым гораздо большее влияние и власть, чем те имели в действительности, и слишком легко уступали давлению белых дельцов, каждый из которых казался им важной персоной. Часто негры не имели ни малейшего понятия о том, что и как происходит в мире искусства, у кого в руках рычаги власти и кто в действительности отдает приказания, не умели защитить себя от притязаний белого хищника. Им приходилось иметь дело либо с гангстерами, готовыми покалечить или даже убить каждого, кто посмеет им не подчиниться, либо с белыми, которые в их представлении были совершенно особыми людьми, говорящими на особом языке и развлекающимися в отелях, ресторанах и других только для них предназначенных местах, куда негров не пускают даже на порог. Взаимоотношения негритянских артистов с боссами коммерческого искусства строились на неравной основе. У негров всегда были связаны руки. Им постоянно приходилось унижаться перед белыми хозяевами в надежде, что те, кому они вверяют свою судьбу, проявят к ним хотя бы милосердие.
Как все другие негритянские музыканты, и даже в большей степени, чем они, Армстронг не любил заниматься организационными делами. Он всегда старался избежать того, что на языке боксеров называется «ближним боем» и без чего немыслимо существование в мире музыкального бизнеса. Все, чего он хотел, — это нравиться публике и ладить с теми, от кого зависела его карьера. Армстронг всячески старался преуспеть и в том, и в другом, а тем временем окружавшие Луи люди обворовывали и обманывали его.
В этих условиях, даже если бы он захотел сражаться за своих друзей из оркестра Диккерсона, ему было бы трудно это сделать. Синглтон впоследствии уверял, что ансамбль Расселла в профессиональном отношении заметно уступал оркестру Диккерсона. По воспоминаниям Мадж, «однажды Затти пошел послушать игру Армстронга с его новой группой. За обедом он спросил Луи, как он может работать с такими музыкантами, на что тот ответил: „А я их даже не слышу“» .
На всю жизнь Синглтоны сохранили горечь обиды на Армстронга. Однако Маршалл Браун, впоследствии много работавший с Затти, утверждал, что Армстронг имел достаточно веские основания отказаться от совместных выступлений с Синглтоном. «Стиль игры Затти, — вспоминает Браун, — в некотором отношении был довольно примитивным… Луи нуждался в ударнике, который умел бы хорошо свинговать… Он хотел иметь рядом с собой музыканта типа Джина Крупы» .
Материалы Института джаза.
Джин Крупа — великолепный ударник, выступавший с оркестром Бенни Гудмена. — Прим. перев.
Конечно, при желании Армстронг мог бы найти место для старого друга, тем более что в течение всей своей творческой карьеры Луи часто приходилось выступать с неравноценными ему и просто откровенно слабыми исполнителями. Как мне кажется, Армстронг не сделал этого по двум причинам. Во взаимоотношениях двух друзей доминирующей фигурой всегда был уверенный в себе Затти. Став звездой, Луи не захотел больше терпеть такое положение. Но еще более важную роль, видимо, сыграло другое обстоятельство. Синглтон относился к числу тех новоорлеанских музыкантов, к успехам которых Армстронг проявлял особую ревность. Чем-то она напоминала соперничество, которое иногда вспыхивает между родными братьями и сестрами.
Но, несмотря на эти и другие трудности во взаимоотношениях между Армстронгом и Синглтоном, их дружба продолжалась. После перенесенного в 1963 году удара Затти оказался частично парализованным. По словам его жены, Армстронг часто навещал больного друга, купал его, возил в инвалидном кресле. «Луи пытался брить Затти, — вспоминает Мадж, — и вообще всячески старался ему помочь, потому что знал, что Затти любит его, и он сам тоже его любил» .
Материалы Института джаза.
К концу 1929 года время раздумий о том, какой дорогой идти дальше, миновало. Армстронг выбрал свой путь. Для этого ему пришлось расстаться со многими старыми друзьями. Вскоре из его жизни уйдет и Лил. Он отказывается от всего, в том числе и от прежней манеры игры, сделавшей его знаменитым. Его новый стиль, может быть, не уступал старому, но и лучше он тоже, безусловно, не был.
Глава 16
ЗАБОТЫ И ТРЕВОГИ
Вскоре все оркестранты Диккерсона, кроме Синглтона, отправились назад в Чикаго, а Армстронг, разорвав свои старые связи, начал делать новую музыкальную карьеру под руководством Томми Рокуэлла. Но, несмотря на имевшийся теперь у него богатый артистический опыт, в чисто деловых вопросах Луи остался столь же беспомощным, как и прежде. С трудом ориентируясь в жестоком мире индустрии развлечений, Армстронг далеко не всегда, подписывая те или иные документы, отдавал себе отчет в том, какие берет на себя обязательства, часто оказывался не в состоянии понять до конца смысл сделанных ему предложений. Поэтому последующие шесть лет он вел страшно сумбурную, беспорядочную жизнь, непрерывно менял менеджеров, каждый из которых обдирал его как липку. Часто ему приходилось выступать с совершенно случайными, малоквалифицированными оркестрами. Неудачной оказалась и его женитьба на Лил. В конце концов они расстались.
Бесконечные гастроли изматывали Армстронга. Погоняемый алчными менеджерами, он постоянно перерабатывал, что вновь и вновь вызывало обострение профессионального заболевания губы. Однако Луи не хотел, да и не мог навести порядок в своих собственных делах. Он продолжал жить по чужой указке.
В те годы Армстронг подружился с белым кларнетистом Милтоном Меззроу, которого чаще звали просто «Мезз». Хотя Меззроу выпустил несколько пластинок и время от времени гастролировал с различными оркестрами, руководителем которых, как правило, был он сам, большинство коллег «Мезза» не воспринимали его всерьез как музыканта. Меззроу отличала одна интересная черта: он испытывал глубочайшее восхищение перед негритянской музыкой и негритянской культурой в целом. Он даже старался походить на негра.
В отличие от своих американских коллег французский музыковед Юг Панасье не считал «Мезза» посредственностью и оказывал ему всяческую поддержку. По его инициативе Меззроу переезжает в Париж, где становится чуть ли не идолом любителей джазовой музыки. В 1946 году он опубликовал книгу под названием «Really the Blues». В ней оказалась масса неточностей. К тому же «Мезз» чересчур увлекся саморекламой. В то же время она содержала интересные сведения о мире наркоманов, к которому принадлежал и сам Меззроу. Как бы то ни было, «Really the Blues» стала одной из самых популярных книг о джазе.
Много места в ней уделено отношениям автора с Армстронгом. «Мезз», в частности, утверждает, что Луи неоднократно обращался к нему с просьбой написать для него аранжировки, помочь в организации концертов и так далее. Сейчас трудно сказать, что здесь правда, а что выдумка. Точно известно только одно: в течение длительного периода времени Меззроу снабжал Армстронга марихуаной. Верно и то, что их связывала большая личная дружба. Говорят, что однажды «Мезз» присутствовал при записи Армстронгом пьесы «Hobo, You Can't Ride This Train» и даже бил в паровозный колокол, звуками которого начинается пластинка. Думаю, что этим и ограничилось участие Меззроу в творческой жизни великого друга.
В декабре 1929 года Армстронг начал выступления с оркестром Луиса Расселла. В основном они проходили в концертных залах северо-восточных штатов и продолжались не больше одной недели в каждом городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57